Карнавал в Венеции

Глава тринадцатая

Кьяра сидела у окна, выходившего на канал, но мысли ее были далеко от снующих по воде барж, груженных разным товаром, и гондол с веселящимися людьми в маскарадных костюмах и масках.

Почему она все время оттягивает момент своего ухода? — думала она. Сидит и только мечтает о свободе. Вот уже почти три недели прошло с тех пор, как дверь в ее комнату оставалась незапертой, а она все сидит у окна, смотрит на мир и притворяется, будто еще не совсем оправилась.

Она приехала в Венецию, чтобы найти своего отца. Теперь она свободна, но даже не пытается его разыскивать. Более того, виновато призналась себе девушка, она ни разу не вспомнила об отце, за исключением того первого вечера, когда заглянула в сердце женщины, переодетой в мужское платье.

Но именно с того вечера все ее помыслы завертелись вокруг Луки. Рассеянным взглядом она обвела комнату, где провела с ним столько часов, где все напоминало о нем.

— Нет, — простонала она и закрыла лицо руками. Как она может питать к нему нежные чувства? Ей следует его презирать и ненавидеть. Если он и вправду человек, который изнасиловал ее сестру.

Но было что-то еще, беспрестанно ее терзавшее с тех пор, как она очнулась после своего долгого забытья. Она была уверена: это что-то важное, но, как ни напрягала память, ничего вспомнить не могла. Это не давало ей покоя, сидело в ней, словно заноза. И каждый раз, когда ей казалось, что она вот-вот вспомнит, мысль ускользала, оставляя неприятное ощущение беспомощности.

Надо одеться, подумала Кьяра. Может, это встряхнет ее память. Девушка встала. У нее все еще немного кружилась голова. Осторожно ступая, она подошла к большому сундуку с одеждой и подняла тяжелую крышку.

Сверху лежали ее вещи — те, которые были на ней, когда она упала с лестницы. Она быстро сняла с себя халат и ночную рубашку и надела нижнюю юбку и блузку. Когда она вынимала юбку, из складок выпал ее потертый кожаный кошелек. Он упал на пол с громким стуком. Вряд ли несколько монет могли произвести такой звук, удивилась она.

Она развязала шнурок и высыпала содержимое кошелька на стол: несколько серебряных лир, заработанных ею на площади в день приезда в Венецию, золотая монета, которую ей дала женщина в мужском костюме, и… массивное золотое кольцо. Кьяра нахмурилась. Откуда у нее это кольцо?

Она зажала его в кулаке, и тут к ней начала возвращаться память.

Страх. Ужас. Паника. Картинка была четкой, но она была как будто сторонним наблюдателем, а не участницей.

Она видела, что находится в комнате Луки и ищет какую-нибудь принадлежащую ему вещь, чтобы с помощью заговора освободиться от его чар. Вот она протягивает руку к расписной чаше и берет кольцо. И тут стройность воспоминаний нарушилась: она видела такое же кольцо на руке сатаны!

В изнеможении Кьяра опустилась на сундук. Вот что мучило ее все эти недели — кольцо!

Как же такое возможно? Не может же кольцо быть в двух разных местах одновременно! Стало быть, их два. А если существует два кольца, не означает ли это, что есть два человека с одинаковыми лицами? Но у одного из них в душе тьма, а у другого — свет!

Разум Кьяры отказывался верить, что могут существовать два человека, похожих друг на друга как две капли воды. Но сердце готово было принять это безо всяких оговорок.

Радостное чувство нахлынуло на Кьяру. Вот ответ на все ее вопросы, объяснение противоречивых видений. Сердце с самого начала знало, что Лука — хороший человек.

В дверь постучали, и Кьяра обернулась навстречу Луке с сияющей улыбкой.

Увидев эту улыбку, Лука остановился как вкопанный. С болью в сердце он признался себе, что отдал бы состояние за то, чтобы эта улыбка предназначалась ему.

Он подошел к Кьяре, опасаясь, что радостное выражение лица сменится обычной ненавистью и недоверием.

— Я вижу, ты чувствуешь себя лучше.

— Да. — Она встретилась взглядом с Лукой. Его глаза светились нежностью.

Раскрасневшаяся и возбужденная своим открытием, Кьяра крепко сжала кольцо, не зная, что сказать или сделать.

— Ты собралась… — начал он и остановился, чтобы обвинение не сорвалось у него с языка, — выйти?

— Нет, я решила, что пора выздороветь. Послушай, Лука, — сказала она, но он прервал ее, сев рядом на сундук.

— Кьяра. — Он почувствовал, как что-то шевельнулось в его душе, не понимая, однако, что это боль и одиночество покидают ее. Не в силах сдержаться, он провел пальцем по щеке девушки. — Знаешь, ты в первый раз назвала меня по имени. Это надо отпраздновать. Пойдешь со мной?

— С тобой? — удивилась Кьяра. — Куда?

— Куда-нибудь. — Лука обнял ее за плечи. — Прогуляемся по площади. Нет, для этого ты, пожалуй, еще слаба. Пойдем в театр или прокатимся на гондоле. Да, это лучше всего. Давай, а?

— Не знаю. — У Кьяры голова шла кругом от неожиданно нахлынувших на нее чувств, от мальчишеского энтузиазма Луки. — Меня раньше никто никуда не приглашал.

— Значит, мне придется запомнить, что надо приглашать тебя почаще. Я пришлю кого-нибудь помочь тебе одеться. — (Кьяра покачала головой.) — Я скоро вернусь.

— Подожди. — Кольцо все еще было зажато у нее в кулаке.

— В чем дело?

— Мне… мне надо с тобой поговорить.

— Это так важно? — спросил он весело, но ее посерьезневшее лицо немного омрачило его приподнятое настроение.

— Я хочу тебя спросить…

— Может, потом? — В данный момент у него не было никакого желания выслушивать, что именно она хотела спросить, тем более с такой печалью в глазах. — Давай повеселимся, пока не зашло солнце.

Вечер был не по сезону теплым. Томмазо равномерно греб веслом, и гондола медленно скользила по воде.

Теплый ветерок совсем не походил на те порывы холодного воздуха, которые пробирали Кьяру до костей, когда она сидела на том же самом месте в прошлый раз.

— Не надо.

— Что не надо? — Кьяра обернулась к Луке.

— Не надо вспоминать о том вечере, когда я привез тебя в палаццо Дзани.

— Как ты узнал, что я подумала об этом? — изумилась она. — Ты что, умеешь читать чужие мысли?

— Я вижу это по твоим глазам.

— Это все в прошлом.

— Разве? Ты простила меня? Ведь я был на волосок от того, чтобы насильно затащить тебя в постель! Ведь я оставил синяки на твоих руках!

— Ты уже извинялся за это.

— Это не ответ.

— Какая тебе разница, простила ли тебя женщина, которую ты купил как рабыню?

— Ты прекрасно знаешь, что никогда не была моей рабыней.

— А это не ответ на мой вопрос.

— Почему мы все время спорим? Я взял тебя на прогулку, чтобы доставить тебе удовольствие.

Кьяра не успела ответить. Рядом с их гондолой появилась большая лодка, где под красным тентом был накрыт богатый стол.

— Эй, синьор Маска! — пьяным голосом крикнул человек в костюме мавра. — У нас тут отличное вино и много еды. Мы можем с вами поделиться, если вы поделитесь богатством, которое рядом с вами!

Предложение мавра было поддержано хором сидевших за столом мужчин в маскарадных костюмах, и Кьяра невольно придвинулась ближе к Луке. Хорошо, что Лука настоял на том, чтобы она закрыла лицо хотя бы полумаской.

Лука обнял ее за плечи, успокаивая.

— Вам надо бы поучиться хорошим манерам, синьоры, — сказал он более учтиво, чем если бы был один.

Один из гуляк встал из-за стола и, шатаясь, сделал несколько шагов.

— Это вы невежа. Разве церковь не вразумляет, что надо делиться? Мы все делимся, не так ли, друзья?

— Не смейте покушаться на то, что принадлежит мне, если не хотите остаток жизни, причем довольно короткий, провести инвалидом. — Лука холодно улыбнулся и обратился к гондольеру: — Греби, Томмазо.

Томмазо заработал веслом, и гондола без труда обогнала тяжелую лодку.

— Именно это я имел в виду, Кьяра, когда говорил об опасностях, подстерегающих девушку в Венеции. Знаешь, что случилось бы, будь ты одна и повстречайся с такой пьяной компанией? Знаешь? Вряд ли их остановил бы твой отказ.

— Я все понимаю, и лучше, чем ты думаешь.

Наступило молчание, нарушавшееся равномерным плеском весла Томмазо и обрывками песен и смеха с проплывавших мимо лодок.

Однако напряжение начало понемногу спадать, и Кьяра стала любоваться зданиями, построенными вдоль канала. В тот день, когда она высадилась на площади с баржи, доставившей ее в Венецию из Падуи, у нее не было времени осмотреться. Но сейчас ее заворожили уходящие ввысь каменные кружева дворцов.

Мягкий предвечерний свет выгодно оттенял пастельные краски стен. Морские ветры и соленый воздух превратили красный цвет кирпича в тускло-розовый, янтарный — в бледно-желтый и желтовато-коричневый. Только мрамор устоял против капризов природы и по-прежнему светился перламутром.

— Хочешь сойти на площади Сан-Марко? В кофейне Флориана можно послушать музыку и выпить кофе, — предложил Лука.

Но взгляд Кьяры был обращен на противоположный берег канала, где ее внимание привлек дворец, фасад которого был украшен синими, окаймленными золотом, медальонами.

— Парадини, — прошептала она.

Лука вздрогнул от неожиданности.

— Откуда ты знаешь, что это палаццо Парадини?

Но Кьяра не ответила. Она даже не слышала его вопроса, потому что на нее вдруг нахлынули воспоминания об отце.

— Кьяра. — Лука повернул ее лицом к себе. Он уже не пугался, когда видел, что ее взгляд становится неподвижным. Надо было только дождаться, когда она вернется к действительности.

— Тебе знакома фамилия Парадини? — дрожащим голосом спросила Кьяра.

— Разумеется. Она записана в Золотой книге, равно как фамилии всех патрициев. А это был их дворец.

Кьяра остановила взгляд на здании и сосредоточилась, пытаясь увидеть тех, кто в нем живет. Но ее внутреннему взору предстала лишь хрупкая фигурка в маске, в облегающих шелковых бриджах, прикрытых широким плащом. Кьяра знала, что под мужским нарядом скрывается женщина. Кроме анфилады комнат, открывавшихся за спиной женщины, она ничего не увидела.

— А семья Парадини все еще живет в этом дворце? — обратилась она к Луке.

— Никто из носящих эту фамилию в нем не живет.

— Как это? Я не понимаю.

— Это очень печальная история, хотя в Венеции таких много. Тот из братьев, которому было разрешено жениться, умер, не оставив наследников. Братьев было много, и некоторые из них, полагаю, тоже женились, но все они умерли один за другим, не имея наследников. Такая участь постигла многие венецианские семьи, и однажды так случится и с семьей Дзани.

— Ты хочешь сказать, что никого из Парадини не осталось в живых?

Задавая этот вопрос, Кьяра уже знала, что это неправда. Если бы ее отец умер, она бы это почувствовала. Она попыталась вызвать его образ, но увидела лишь его печальное лицо в проеме двери в тот момент, когда он захлопнул ее перед матерью.

Судьба не может поступить с ней так жестоко — лишить ее возможности отомстить человеку, который выбросил на улицы Рима жену и дочь, лишив их всего, кроме имени.

— Я не совсем уверен, но подозреваю, что кое-кто из бедных Парадини живет в квартале Сан-Барнаба. У любой богатой семьи там есть бедные родственники. Их называют «барнаботти» и все презирают, даже подобные им.

— А почему они живут отдельно? Они совершили какое-нибудь преступление?

— Нет. Их единственное преступление — бедность.

— Как могут люди поступать так с кровными родными? — возмутилась Кьяра, начиная понимать, почему отец с такой легкостью от них избавился.

— Такова традиция. — Лука говорил спокойно, но чувствовалось, как глубоко ему отвратителен этот обычай. — Им отводят жилье, а иногда дают немного денег, но они не имеют права занимать какие-либо должности, не могут наследовать ни денег, ни собственности, но обязаны ходить в шелках, потому что они, несмотря ни на что, патриции.

Возможно, ее отец среди этих патрициев? Если так, то она надеется, что он страдает. А если нет, она заставит его страдать.

— В палаццо Парадини сейчас живет только Лаура Парадини — самая богатая и самая эксцентричная женщина в Венеции. — Лука на мгновение задумался. — Подозреваю, что именно она первой обратилась к тебе с вопросом в тот вечер у Джульетты. Ты тогда распознала в ней женщину.

Да, вспомнила Кьяра, она заглянула в холодное сердце этой женщины. А в нем увидела своего отца.

Лука наблюдал за Кьярой. Она откинулась на резную спинку сиденья и невидящим взглядом уставилась куда-то вдаль. Он мало что знал о семействе Парадини, но вспомнил, что у них всех были глаза необыкновенного синего цвета.

Он молча дал знак Томмазо направить гондолу в боковые каналы, где бы они не сталкивались с веселой публикой, предвкушающей еще одну ночь удовольствий. Кьяра сидела бледная, закрыв глаза, но Лука чувствовал, что она уже не так напряжена.

Солнце село, оставив на воде лишь розоватые блики. Тени постепенно сгущались, пока ночь не поглотила свет.

По знаку Луки Томмазо снова изменил направление. Когда они подплыли к месту назначения, Лука тронул Кьяру за плечо и был удивлен, что она тут же открыла глаза.

— Ты не спала?

— Нет, но я хорошо отдохнула, — улыбнулась Кьяра. — Спасибо.

Она выпрямилась и огляделась, не узнавая узкий, пахнущий сыростью канал без единого факела.

— Где мы?

— Я должен здесь тебя покинуть. Томмазо отвезет тебя домой.

Кьяра схватила его за руку.

— Не уходи.

— Не беспокойся. Томмазо позаботится, чтобы с тобой ничего не случилось.

Кьяра замерла, призвав на помощь свой дар ясновидения.

— Выслушай меня, Лука. — Даже в темноте Лука увидел, что ее взгляд стал неподвижен. — Я тебя предупреждаю. Берегись, — прошептала она, подняв руки, как бы отгоняя зло. — Человек в маске, которого ты сейчас встретишь, погубитель.

Лука подумал о планах заговорщиков и удивился верности ее слов. Да, этот человек собирается нести гибель. Но и он тоже. Ему придется в этом участвовать.

— Иногда приходится разрушать отжившее, чтобы дать место новому.

— А кто окажется в выигрыше после твоей гибели?

— Ты хочешь сказать, что он собирается погубить меня? — Лука рассмеялся. — Я — его остро отточенный меч, зачем же ему уничтожать свое оружие?

— Он навлечет на тебя беду. И на всех остальных. — Кьяра отчаянно пыталась разглядеть лицо, скрывающееся под зловещей черно-золотой маской, но образ поблек, и она увидела лишь лицо Луки.

Взгляд Кьяры снова стал ясным. Она посмотрела на Луку и поняла, что он ей не верит. Он не желает прислушаться к ее предупреждению, подумала она. Может, он и прав, сомневаясь в ней?

Она уже не знала, верны ли ее видения. Возможно, она потеряла свой дар. Может, это наказание за ненависть, которая так долго живет в ее сердце?

— Поступай так, как должен. Больше я не стану тебя предупреждать.