Кентская красавица

Глава 11

— Сейчас нефтяной свояк, Шарлотта, — сказал мне сэр Беркли два дня назад, когда он и я пристально смотрели вниз на прибывающую во рву воду, — предупредил меня, что это уже опасный уровень. Приходил специально, чтобы сказать мне об этом.

Я не ответила. Подобно большинству мужчин сэр Беркли не любил бездоказательных утверждений. Однако я была удивлена, что Билл Напьер сделался «нефтяным свояком», как если бы не было сообщения о свидании Билла и Элоизы. Либо сэр Беркли скрывал свои карты, или он находился под губительным влиянием плохой погоды.

Закрытие ворот мало помогло еще вчера вечером. Редкие цветы в Итальянском саду погибли, лодки на озере дрейфовали по течению, унесенные сильным ночным ветром, а затем были выброшены на остров безжалостным ураганом. Теперь, как было известно, Пенфордский комитет по наводнениям объявил боевую тревогу. Все фермеры были оповещены о том, что надо перемещать овец и рогатый скот на более высокие земли, жители с лежащих в низине территорий клали мешки с песком под свои двери, а сотрудники усадьбы переместили экспонаты и выставки на верхний этаж.

Конечно, живущие, как мы, в пойме реки Пенн были незнакомы с красным сигналом, или наводнениями такого рода. Много лет назад, двадцать, а может быть, тридцать, весенние потоки далеко, на двадцать миль, захватывая округу, впадали в море, а река заливала долину.

— Парень именно это имел в виду, — бормотал сэр Беркли, — мы не отводили реку в сделанный нами ров.

Он пристально смотрел вниз с гордостью и радостью, ров был ему так же дорог, как Элоиза. И это Биллу Напьеру, очевидно, не нравилось настолько же, насколько нравилась Элоиза.

Повысив голос, чтобы перекрыть шум ветра и усилившегося ливня, я сказала:

— Я полагаю, вы любите его, сэр Беркли.

— Конечно, я люблю его, Шарлотта, я не одобрил бы все это иначе, глупая девочка!

Я действительно ничего не спрашивала, да и не было в этом необходимости.

Мы прошли под спускной решеткой и пересекли внутренний двор. Только раздражает то, что он всегда прав.

Наши каблуки простучали по черным блестящим камням, и огромная дверь распахнулась. Дворецкий взял наши влажные плащи.

Потом они поменялись ролями. В этот вечер сэр Беркли отстранил от работы дворецкого. Так как наш дворецкий служил младшим офицером во флоте, а теперь был начальником Комитета по наводнениям в поместье.

В этот день на нем были матерчатая непромокаемая шляпа и кожаный пояс, в руке он держал водонепроницаемый фонарь. Сэр Беркли обсуждал, какие принять меры при красном сигнале о высоком уровне воды. Возможно, заложить песком ров. Дворецкий уже составил список людей, работающих в поместье. Была объявлена общая тревога, в большом холле разрывался от звонков телефон.

— Одна женщина отсутствует, как вы знаете, шеф, — сказал сэр Беркли, — Элоиза.

— Она останется там на ночь?

— Да. Не вернется до самого утра. — Сэр Беркли снисходительно улыбнулся. — Ужин на всю ночь, с его людьми. Он вернет ее только завтра.

Я кивнула.

— Казалось, что все под контролем. Егери перенесли цыплят фазанов. Собак заперли. Жених забрал молодых лошадей на высокие луговые пастбища. И Элоиза, должно быть, знает, что Неро не утонет.

Дворецкий и я в сомнении обменялись взглядами, и тогда, одновременно вспомнив о нашей лояльности, посмотрели на это по-другому. С другой стороны, я заверяла себя, что если и была одна вещь, относительно которой Элоиза могла бы добросовестно позаботиться, так это Неро.

Я следовала за своим работодателем в большой холл, где Мария и Джейсон, все еще улыбаясь, обсуждали шторм снаружи, они аккуратно заворачивали некоторые бутылки пятнадцатого столетия и укладывали их в корзины.

Я подумала о корзинах с аккуратными наклейками, которые она привезла сюда, и вспомнила пожелание, чтобы все любовные истории закончились хорошо.

Было уже около пяти тридцати, когда последний предмет, бронзовый херувим, был упакован, отмечен в моем списке и перенесен наверх. Дворецкий вернулся с чаем, уже налитым в чашки, — самое подходящее в этот критический момент, — и с новым сообщением.

Поместье начали обкладывать мешками с песком. Позвонили из Комитета по наводнениям и сообщили, что за последние три часа вода поднялась на два фута. На улице был штормовой ветер, девять баллов, и продолжался такой же сильный проливной дождь. Таким образом, река еще держалась в своих берегах, но уже велись разговоры, что надо открыть шлюз, используемый при наводнении, на пять миль дальше по реке, потому что там уже была опасная ситуация. Мы хорошо подготовились и могли вступить в бой с силами природы во всеоружии.

Добровольцы искали каждого, кто не отвечал на телефонные звонки. Все возможные меры были приняты. Все, что мы сейчас могли делать, это сидеть в напряжении и ждать.

— Элоиза, — заметил нежно сэр Беркли, когда дворецкий вышел, — хорошо, что сегодня ее здесь нет.

— У Элоизы, — сказал тихо Джейсон, потягивая чай, — сильный инстинкт самосохранения.

— Ах нет, дорогой мальчик, ты совсем не прав. Элоиза нуждается в защите. Она ей просто необходима, Джейсон.

— Вы одурачили меня, сэр.

— Я думаю, да, — вставила Мария с добротой и тактом, как хорошая домохозяйка, — она нуждается в большой любви.

— А кто нет? — Джейсон накрыл ее руку своей и пристально посмотрел в ее глаза.

— Действительно, кто? — заметил сэр Беркли.

В мерцающем свете серого дня, с грохотом дождя и струящимися по великолепным окнам потоками воды, он выглядел старым и печальным. Я хотела сжать его старческую руку с выпуклыми голубоватыми венами. Когда его племянник женится, дочь выйдет замуж, не будет больше вечеров знакомств, и он станет действительно одиноким.

— Да, — сказал он, как будто угадал мои мысли, — я начинаю терять свою молодую семью. — Он посмотрел прямо на меня и внезапно добавил: — Включая вас, Шарлотта. — Он повторил: — Вас я тоже теряю.

Мне понадобилось много времени, чтобы обдумать это.

Сэр Беркли, следуя моим мыслям, продолжал:

— Таким образом, я останусь без работы. Джейсон, без сомнения, сейчас будет правой рукой. Может быть, Мария возьмет еще и мою работу?

— Ты действительно думаешь, что Элоиза сейчас с ним, дядя?

— Я действительно думаю, что это самый ужасный путь проявления чувств. В мое время джентльмены вели себя по-другому и не задали бы такого вопроса. А джентльмен, мой дорогой Джейсон, всегда принимает леди, когда ее ищут. И леди понимает, что ее ищут.

— Даже Элоиза?

— Особенно Элоиза! Она выше всех женщин… за исключением, конечно, дорогой Марии и Шарлотты, присутствующих здесь.

Мы молчали — Джейсон от недоверия, я — от затруднения. Я посмотрела на Марию, но она только кивала и улыбалась, как Мона Лиза.

Наконец, потому что все ожидали, кажется, какого-то замечания от меня, я сказала:

— Билл Напьер будет очень хорошим мужем.

— Конечно, будет, глупая девочка, — сказал сэр Беркли отечески. — Немного властный. Но, к сожалению, здесь больше никого нет.

Я подумала про себя: только одна больше нравится ему, но ее здесь нет.

— А сейчас, когда эта тема была поднята, я хочу сказать вам троим о Билле и Элоизе.

Он переводил с одного на другого свой внимательный взгляд. А потом снял пенсне и прищурил глаза.

— Только пусть это будет известно нам четверым и этим четырем стенам, хорошо?

Мы кивнули. Ну вот, объявление о помолвке. Потом будет сообщение в «Таймс» и «Телеграфе», и в «Сельской жизни» тоже, возможно. Прелюдия к обручению и летней свадьбе, венчанию в замечательном месте, в старинной церкви, которую только что отреставрировали.

— Напьер, — начал с Беркли, не обращая внимания ни на кого из нас, — повел себя очень прилично с этой миниатюрой, и он открыл мне глаза на многое, я должен сказать. — Он улыбаясь опустил пенсне и держал его в своих длинных пальцах. — И не только на опасность затопления рва.

Что-то далекое всплыло в моем сознании, и что-то начинало выстраиваться по местам. Довольно предвзятое отношение начало очень сильно меняться. Но я не позволила чувствам отвлечь мое внимание, я была слишком занята, уставившись на моего работодателя с удивлением. Я была удивлена, потому что думала, что Билл вел себя исключительно плохо в истории с миниатюрой.

— Я должен сказать, я всегда подозревал мою маленькую, невинную, голубоглазую, непослушную кузину, — прошептал Джейсон.

Мария положила свой нежный палец на его губы.

— Элоиза! — воскликнула я. — Он покрывал…

И тогда, почувствовав взгляд Марии, я тоже замолчала.

— Напьер объяснил, что Элоиза не крала и даже не брала эту миниатюру в обычном смысле этого слова.

— Действительно нет, — сказал Джейсон сухо.

— После всего этого, этого ее всего или вашего, в конечном счете, мой дорогой мальчик. Нет, она взяла миниатюру как крик своего сердца, чтобы любоваться любимым лицом.

Джейсон поднял скептически одну бровь, но продолжал хранить молчание.

— Я был много лет слишком слабым и снисходительным отцом. Я задушил ее своей любовью, дал ей право своевольничать. Я отпустил вожжи.

Но нет, я вспоминала происшедшее недавно, — руку Элоизы, останавливающую Неро. Если бы он мог говорить, то наверняка сказал бы об Элоизе одно или несколько слов. Он на своей собственной шее испытал ее характер. И именно он, со своим естественным порывом, начал все это в тот день на пастбище. Он свел их тогда вместе.

— С другой стороны, — сказал Джейсон с некоторым сомнением, — он бы не допустил подобной ошибки.

Но я не слушала больше. Это маленькое воспоминание, всплывшее из глубины моего сознания, положило начало серьезным сомнениям. Я открыла рот, чтобы спросить: «За кого Элоиза собирается замуж?» — но никогда в жизни я не смогла бы произнести это вслух. Очевидно, два не связанных между собой события произошли одновременно.

Телефон резко зазвонил, предупреждая о повышении уровня воды. И почти, как гром, с затопленных лугов донеслось жалобное и нервозное ржание Неро.

Телефонный звонок был предупреждением, что шлюз в пяти милях выше по течению открыли и что в Пенфорде в ближайшие полчаса ожидается более высокий уровень воды. Но не это сообщение из Комитета по наводнениям заставило меня схватить несколько кусочков сахара с подноса, взять свой плащ и ботинки и незаметно выскочить наружу из главных дверей, в то время как оставшиеся занимались укладкой мешков с песком. Это было ржание Неро, услышанное и отмеченное моим сознанием. Оно слышалось ежедневно, но этим вечером с каким-то чуждым тембром и с другой стороны.

Внезапно в мою голову пришла мысль, что Элоиза просто оставила его в низине, на уже затопленном пастбище около реки, потому что спешила встретиться с Биллом.

Я осторожно закрыла за собой большую дверь. Дождь лил порывами, с усилившимся ветром, хлестал по лицу. Замощенный задний двор был черным, и по нему бежала вода. Слышался зловещий плеск водяных валов под тяжелым дубовым разводным мостом.

Целые озера воды блестели на лужайках, подобно дозорным постам какой-то армии, замершей в ожидании объединения перед наступлением. Я закуталась в плащ и сломя голову побежала вниз, через сломанные и промокшие первоцветы в Итальянском саду, мимо львов и дофинов, удушенных водой, херувимов, уже плавающих в своих зубчатых раковинах, римских статуй, застывших в нескончаемом омовении. Я перепрыгивала лужи, как могла, пересекла разбитую колесами экипажа красную экскурсионную дорогу и направилась к водяному пастбищу. В эти ранние сумерки вокруг не было ни души. Жители Пенфорда привыкли к наводнениям. Сотни лет непостоянная река устанавливала свои традиции. Лучшее, что можно сделать в это время, — запастись провизией и ждать, а если понадобится, прийти на помощь.

Я бросала взгляды на ревущую реку. Серые вспенившиеся волны переполнили реку, как какой-то водянистый урожай, они двигались так быстро, как будто, казалось, это бил водяной поток. Что должно было случиться, в результате чего верхние ворота при наводнении были открыты? Была ли это та волна, что только что выплеснулась, чтобы соединиться с залитым лугом?

Неро услышал меня и заржал опять. Он несся ко мне, уши его стояли торчком, он перепрыгивал через лужи. Он остановился в нескольких ярдах от меня. Он был уже забрызган грязью до самого загривка. Его глаза глядели по сторонам в предчувствии чего-то. Но только Элоиза могла взять его за уздечку.

Я вытащила руку с сахарными кусочками из кармана. Неро очень любил свою хозяйку, это было известно, но он и я уже понимали, что в этот вечер, возможно, он ощутил дуновение опасности, — предполагают, что лошади способны предчувствовать. Я поймала его уздечку, продела через нее ремень моего плаща, и мы тронулись домой.

Мы передвигались быстро. Неро шел, как будто был на семнадцати ногах, и мы старалась поддерживать такой темп. Был мягкий подъем. Вдоль красной дороги, мимо зловеще наполненного озера с несчастным флотом из лодок, наполовину выброшенным на остров. И черт возьми, я вспомнила тот день с Робином, и тот несчастный вертолет, пролетающий мимо, и Джейсона с Марией в павильоне.

Впереди буровая злорадствовала на своей высоте, окруженная защитным гребнем горного хребта. Отсюда я могла даже увидеть мускулистую фигуру на правой стороне верхней площадки башни. Хорошо, скоро все закончится. И нефтяник уедет. С виду, но только с виду, Пенфорд вернется к своей обычной жизни.

На половине пути на красную дорогу была большая лужа, растекшаяся по всей ее ширине. Неро заволновался.

— Давай! — Я натянула уздечку, и мы с плеском пошли через лужу.

После того, что было, это уже не представляло труда. Просека через лес вела к высоким пастбищам. К счастью, я открыла ворота и завела Неро туда, ворота захлопнулись. Я посмотрела на часы. Вся эта операция заняла двенадцать минут. Потребуется еще минут десять до большого потока.

Я скользила на какой-то скорости вниз к лесу. Ветви царапали мое лицо и рвали мои волосы, я подумала, по чистой случайности, об Элоизе. Элоизин волос зацепился за зеркало моей машины, когда она убирала миниатюру с переднего сиденья. Я спрашивала себя, как Билл выяснил, что она взяла ее, и почему он велел ей положить ее в мою машину. Но поступки влюбленных изумляли людей в любые времена. Я сконцентрировалась на управлении своими ногами, я пыталась быстро идти по скользким корням и по промокшим прошлогодним листьям.

С неизмеримым облегчением я вздохнула, когда увидела, что вернулась на экскурсионную дорогу. Но я не замедлила шаг. Я попыталась взглянуть на часы, минуты ускользали, и дождь хлестал по покрытому рябью озеру. Утешительные четыре минуты оставались до большого потока. Я отыскала конец озера и пошла по направлению к павильону. Ливень стоял стеной. Я ступала с большой осторожностью. Пробиралась между сложенными столами и стульями. Я приготовилась спуститься вниз на пятнадцать ступенек к Итальянскому саду.

Но сада не было.

Другое озеро? Река? Ров? Я не знала что. Я едва могла верить своим глазам, не говоря уже о сознании. Огромная масса воды, мерцающая в последних дневных лучах, с беловатыми чашечками от дождевых капель, растянулась сейчас на протяжении едва заметной стены поместья.

Головы нескольких статуй все еще оставались над водой, похожие на тонущих людей. Я прикинула, какова высота пьедесталов, на которых стоят статуи, высота самих статуй, поняла глубину воды и задрожала. Только крестообразная двенадцатифутовая павлинья вышка еще виднелась на поверхности. Хуже всего было то, что вода все еще довольно быстро прибывала. Сильный поток охватил восьмую ступеньку снизу, а потом, прямо на моих глазах, водой полностью покрылась девятая. Все это окружало павильон, а при соединении с неизвестными глубинами озера превращало павильон в маленький остров.

Я снова посмотрела на часы. Две минуты до большого потока. В последние тридцать секунд я запаниковала. Одна перед лицом надвигающихся сумерек с бушующей водой, которая вот-вот покроет и меня, — это была убийственная мысль. Неопределенные идеи относительно перевернутых столов ворвались в мое сознание. Есть лодки, я могу добраться и взять одну и таким образом поплыть к плотине вниз по реке.

Тогда паника прошла сама собой. Но разум мой оставался заторможенным, а руки были неуклюжими. Я залезла на один из столов и положила сверху стул. Но как я сказала, я была неуклюжей, и в первый раз все это свалилось вниз. Во второй раз конструкция удержалась, она слегка покачивалась, но я смогла взобраться на прямоугольник дорической колонны и встала на колени, чтобы залезть на плоскую крышу павильона. По крайней мере, на некоторое время я в безопасности. Я смотрела с этой плоской каменной крыши на прибывающую воду. Я чувствовала себя ужасно одинокой. Единственным признаком жизни была вышка на буровой, мигающая красными, зелеными, голубыми и белыми огоньками. Не каждая утка смогла удержаться в бурлящем потоке воды. Промокшее тельце мертвого кролика проплыло мимо. Неизбежная сирена наводнения завыла с крыши Кентиш-Мейд.