Кентская красавица

Глава 2

— Человек, — произнес на следующее утро сэр Беркли Стофард, — самый отъявленный обманщик из всех существовавших когда-либо.

Конечно же эти слова относились к Биллу Напьеру.

Сэр Беркли был информирован об экспериментальной нефтяной шахте, и о ситуации в целом, и о роли Билла, в особенности по отношению к Джейсону, который, как его дядя часто замечал, восхищался его выходками, особенно в отношении дяди Беркли.

— Я уверена, Билл не хотел ввести нас в заблуждение, — сказала я с большим убеждением, чем чувствовала. — У него просто не было времени и возможности сказать, почему и зачем он приехал. Или он предполагал, что моя мать упомянула об этом.

— Может быть, — пробормотал сэр Беркли. Он снял свое театральное пенсне и потер удивленные, даже немного испуганные синие глаза — жестом, который выдавал беспокойство, хотя я хорошо знала его как человека тихого и спокойного. Средних лет он женился на молоденькой леди, которая сбежала в Америку с главным конюхом и сделала, как я понимала, карьеру на телевидении. Сэр Беркли ничего не предпринял, чтобы помешать ей. Кроме того, она захватила драгоценности — все то, что можно было перевезти, главное сокровище оставив мужу — дочь Элоизу, которая с каждым днем, стараниями сэра Беркли, делалась все грациозней и привлекательней.

Это благодаря ей поместье «Пенфорд» стало одним из открытых государственных исторических памятников (вторым по рейтингу среди самых популярных, престижных мест для экскурсии в прошлом сезоне). Другими словами, сэр Беркли вынужден был его продать из-за изменившихся финансовых обстоятельств.

Отсюда следует и моя работа секретарем, и этот офис с видом на знаменитый ров, в котором этим утром мы пытались переписать для путеводителя историческую справку.

Поместье «Пенфорд», одно из немногих окруженных рвом, все еще находящееся в фамильном владении, было открыто для посетителей три дня в неделю: по средам, субботам и воскресеньям, начиная с конца марта до начала октября. Также у нас были и специальные экскурсии в другие дни, такие, как клуб путешествий по поместью, экспедиции школьников и скаутов. Продвигать на рынок печатную продукцию о поместье было основной моей обязанностью, а также бумажная работа в маленьком садоводческом департаменте, продажа подстриженных растений в горшках, за которыми ухаживал сам король Англии, из сада поместья. За чай и легкие завтраки, а также званые обеды и ужины отвечала Мария. Но я вела списки нравившихся и ненравившихся, нужных и некоторых очень специфических личных гостей и отправляла им приглашения за неделю до их прибытия в поместье. Это были в основном достигшие брачного возраста леди и джентльмены, среди которых сэр Беркли надеялся найти заинтересовавшихся его племянницей или его племянником, еще он поддерживал официальную переписку с теми, кто известен «среди звезд» как участники приема знакомств. Также я держала книгу рисунков знаменитых латунных табличек в частной часовне. И, кроме того, реестр всего, что нуждается в регулярной реконструкции и восстановлении — антиквариата, картин, резных украшений и фигурок из слоновой кости.

Сэр Беркли обычно отвечает на письма, диктует и ведет исторические записи сразу же после завтрака. Но в это утро он был занят не своей любимой работой.

— Не могу понять, почему чувство юмора совсем редко посещает нас теперь. Хотя я предполагаю, что Ломбард может довольно спокойно играть своим огромным капиталом. — Его узкое породистое лицо было задумчиво.

— Были и тракторы, как волы, в поле Ломбарда. — Я опустила свою тетрадь для записей. — Имелись и люди, какое-то количество. Но каждый думал, что Ломбард только пробовал сделать дренаж.

Сэр Беркли мимолетом улыбнулся:

— Ломбард, говорят, выкачает кровь даже из камня.

— И нефть из глины Кента.

— Увы, да, моя дорогая. Так и будет. — Он пригладил свои тонкие седые волосы, напоминавшие мне серебристые стайки облаков, которые можно увидеть ранней весной. — Ваш друг предвидит, где именно они будут монтировать эти… эти… — он произнес слово с глубоким отвращением, — «буровые вышки»?

— Мы не возвращались к обсуждению этого.

— Жаль.

— Все, что я знаю, это то, что Билл будет показывать, где их надо устанавливать. И не имеет значения, чьи хлеба он топчет ногами. Он относится к такому типу людей.

— Точно такое же впечатление сложилось и у меня. — Белая борода сэра Беркли торчала решительно.

— Вы встретили его?

— Нет, но Элоиза встретила.

Я сдержала дыхание, но ничего не сказала.

— Только мимолетом, — сказал сэр Беркли. — Но вы знаете, конечно. Вы были там, я понимаю.

— Она рассказала вам? — спросила я осторожно.

— Еще бы! Конечно, она рассказала мне об этом! Она рассказала мне многое. У нее сложилось впечатление, что он очень грубый и властный молодой человек. — Сэр Беркли посмотрел на меня со смешанным гневом, раздражением и отеческой любовью. — Я извиняюсь, что мне пришлось сказать это вам, моя дорогая, ведь он близкий друг вашей семьи. Но Элоиза превосходно умеет оценивать характер.

— Она точно рассказала вам, что произошло? — воскликнула я.

— Что произошло? Ах, что он погнал Неро! Да, да! Я велел ей не замечать этого. Работа и служба за границей имеет тенденцию делать человека немного… — и нехорошее, дурное и жаргонное слово дрожало на его языке. Но из уважения к моим презрительно поднятым бровям и моей лояльности к Биллу он заменил это слово: — немного грубым.

Я мысленно улыбнулась. Таким образом, Элоиза не рассказала своему отцу, что действительно произошло! Интересно, думала я. Сомневаюсь, что, оказавшись на ее месте, я поставила бы в известность своего отца о таком позорном инциденте.

— Они поневоле делаются жесткими на такой работе. Они работают во всех условиях и в любом климате.

— Должно быть, так. — Он снисходительно улыбнулся. — А Элоиза стала нервной, как котенок.

«Мегера больше подходит», — подумала я, но хранила молчание.

— Однако, если этот молодой «рубаха-парень» уже успел обежать все акры Ломбарда и присматривает, где бы расположить эту проклятую штуковину… Наверняка где-нибудь вверху у въезда в поместье.

Земля фермера Ломбарда граничит с территорией поместья, и в самом деле на ней много прекраснейших и с любовью возделанных участков. Посвятивший себя сельскому хозяйству, патологически бережливый, Ломбард легко стал самым богатым и крупным фермером в области. Его земля почти соприкасалась с озером поместья «Пенфорд», излюбленным местом птиц, а также наблюдающих за ними натуралистов. Его земля виднелась сверху за церковью, школой, нашей старинной гостиницей и «Кентиш-Мейд». В четырнадцатом веке на территории Ломбарда была построена кузница, по соседству располагалась и новая пожарная станция.

— Наши высокие гости, — сэр Беркли всегда упоминал общественность, — прибывают сюда, чтобы уйти от таких монстров урбанизации, чтобы увидеть неизменную, как бы застывшую во времени историю. Кроме того, этот запах…

— Нефтяная оснастка?

— Да. Это выглядит как выросший из-под земли столб. И когда шахта работает, ее шум может перекрыть звук пятидесяти подземных поездов, несущихся по тоннелям. Джейсон рассказывал мне.

— Джейсон, конечно, уже провел домашнюю лекцию, — улыбнулась я.

Сэр Беркли опять неохотно улыбнулся.

— Даже сделав скидку на то, что Джейсон отнюдь не поэт, должен признать, что все это будет выглядеть не очень красиво. И жители, скорее всего, придут ко мне с просьбой что-нибудь сделать. — Он остановился и распрямил свои ссутулившиеся плечи. Согласно путеводителю, его семья участвовала во всех битвах, начиная с Адинкорта. Он сам принимал непосредственное участие в двух мировых войнах. — Они не найдут меня ожидающим чего-нибудь, Шарлотта.

— Нет, сэр, — сказала я. — Он выглядел галантным, храбрым и патетически страстным. Тем не менее я была полностью уверена, что он был абсолютно прав. Или почти прав.

— Мы организуем людей. Перекроем дорогу! Мы поднимем наш боевой дух, как при пожаре или наводнении! Организуем протест! Устроим общественную встречу! Мы оповестим всех о нашем неудовольствии!

Я выжидала с дрожащим в руках карандашом, когда же истощится риторический порыв моего работодателя.

— Это сейчас самое главное, Шарлотта.

— Да, сэр.

— Местная газета. У них есть роскошные фотографии открытия в прошлом году. И я слышал, что у них хороший новый репортер, Гиллеспи, как я помню, он мне кое-чем обязан. Он «новая метла» в газете. Позвоните ему, Шарлотта, и попросите приехать, я дам ему интервью завтра утром в оружейной комнате. Введите его в курс нашего дела. А потом можете показать ему округу.

Я кивнула и закрыла свою историческую тетрадь. История, думала я, не только пишется. Она должна делаться.

Тем не менее меня это трогало больше, чем я могла бы предположить.

«Новой метле», приставленной ко мне сэром Беркли, было около двадцати шести лет. Он был ниже сэра Беркли ростом, но более крепко сложен. У него были черные волосы, несколько более длинные, чем, как я предполагала, нравилось сэру Беркли. На нем была кремовая с темно-коричневым застиранная рубашка, замшевый галстук, коричневый твидовый пиджак с замшевыми налокотниками и манжетами, кремовые бриджи. И замшевые тропические ботинки. Он был, как я и пыталась описать, одет по-деревенски. Он пожимал руку твердо, и его карие глаза мельком бросали прямые и дружелюбные взгляды. В ответ на вопрос сэра Беркли, нравится ли ему объехать угодья в легком экипаже или прогуляться пешком, он выбрал первое предложение.

— Потому что, — объяснил он, когда мы ехали в старинном экипаже и были вне предела слышимости моего работодателя, — это даст мне гораздо больше времени, чтобы получше вас узнать.

Я отметила, что это не выглядело как лесть, хотя имело такой оттенок. Он просто хотел получше узнать меня (не сомневаюсь, что он прекрасно знал моего работодателя), был прекрасно осведомлен о жизни поместья и деревни и обо всем, что связано с нефтяным бизнесом, о котором он и был призван сообщить общественности.

Робин Гиллеспи был типичный репортер. Он вечно выспрашивал, что-то разузнавал, и яркий блеск глаз, осторожность выражений выдавали в нем человека яркого и целеустремленного.

— Можно мне закурить? — спросил он, вытаскивая трубку и потертый кисет из кармана жакета.

— Конечно нет.

Мы замолчали, остановившись под гигантским тисовым деревом, сквозь листву которого проникал свет перед центральным входом в поместье, на прекрасной ровной лужайке, оттененной редкими деревьями, росшими здесь со времен Карла Первого. Ее окружала редкая живая изгородь из медного бука. Здесь располагалась стоянка для автомобилей посетителей (или наших хозяев, таких, как сэр Беркли), и справа, слева и позади замка были сады классического стиля с дорожками, ведущими к озеру.

Мы начали отсюда.

— Этот, — сказала я, — известен как Итальянский сад. Статуи были привезены в восемнадцатом веке, и сад разбивали вокруг них…

— Возможности Брауна, — сказал Робин Гиллеспи, — мне известны, я также знаю, что сэр Беркли отклонил предложение Пенна наполнить заново знаменитый ров. Ваш выдающийся работодатель только что прочитал книгу-гид и обратился ко мне.

— Бедный, — улыбнулась я в ответ.

— Совсем нет. Мне платят за то, что я слушаю. — Он поймал мою руку. — Но я совсем ничего не слышал о вас, с тех пор как вы приехали сюда. Не будем забивать голову историей этих статуй. — Он непочтительно похлопал по мраморной ноге драгоценной Венеры. — Меня больше интересуют взрывы и кровь. — Как бы в оправдание тому, что моя рука сделалась холодной как камень, он опустил ее, держа в своей, в карман своего твидового пиджака.

— Сейчас, Шарлотта, не правда ли?

Я кивнула.

— Говорите! Не отвечайте, что вам нечего сказать! Каждая жизнь как книга.

Я улыбалась, пока мы шли вниз по дорожке. От ласковых солнечных лучей исходило тепло, от мартовских ветров оно было укрыто тщательно подстриженной живой изгородью. Цветы в поместье распускались сначала в этом саду — жасмин и айва, японская груша, тюльпаны и нарциссы, густо засаженные клумбы золотых, пурпурных и белых крокусов. Мраморные вазы были оплетены клематисом и жасмином. Фонтаны представляли собой каскад из раковин с небольшими каменными херувимами вверху. Воздух был наполнен шумом падающей воды и ароматом весенних цветов.

— Вы родились здесь? — быстро спросил Робин Гиллеспи.

— Миль за двенадцать отсюда.

— Так вы и есть та самая Кентская Дева[1], покровительница этих земель?

Я засмеялась.

— Вот именно! Сделано в Кенте, подобно пабу.

— И деревне.

— А как насчет вас?

— О, я северянин. Ближе к болотисто-песчаному Вейкфилду.

— Где тюрьма?

— Абсолютно точно! И прекрасный собор! Но никто никогда не помнит об этом.

— Делайте ваши подсчеты, и мы устроим немного шума вокруг этой нефтяной вышки, — сказала я обнадеживающе. — Вы пришли с индустриального севера, и это все? — Я ждала, что Робин скажет «да». Я хотела думать о Билле лучше, чтобы остаться на его стороне.

— Совсем наоборот, Шарлотта. От кого-то я слышал, что я даже больше против, чем вы.

— Хорошо, — сказала я.

— А теперь давайте о вас, неразговорчивая Кентская Дева.

Я рассказала ему о работе моего отца за границей и как я всегда мечтала вернуться в Англию. О секретарском колледже и о том, как устроилась на работу здесь.

— А что думают ваши родители?

— Ничего. Они вернутся назад в Англию в конце своего турне, и они попросили присмотреть здесь в округе дом для них.

— С местным работающим на нефти центральным отоплением, — сказал он смеясь.

Я вспомнила строгое лицо Билла прошлым вечером и прошептала:

— Я предполагаю, что откуда-нибудь оно появится.

— Но не здесь, Шарлотта. Где-нибудь, только не здесь.

Мы практически приблизились к концу сада. Подъем каменных ступеней оканчивался широкой террасой, увенчанной миниатюрным античным летним домиком из камня, состоящим из плоской крыши, поддерживаемой изящными дорическими колоннами. Без стен. Именно здесь подавали чай в сезон открытых дверей. Там уже стояли железный стол и стулья. Наша дорожка проходила как раз через них по широким каменным ступеням к краю озера. Дикие утки, шилохвостки и лебеди плавали и, изящно ныряя, доставали себе еду. Мы сели рядом на последней ступени, обхватив руками колени, и наблюдали за этими прекрасными птицами. Робин с большим удовольствием потягивал трубку.

— Это мое хобби, — сказал Робин, — наблюдать за птицами.

— Вокруг множество мест, откуда можно наблюдать, — сказала я, — следуя нашему путеводителю, — сюда прилетает большая хохлатая чомга…

— Не говоря, конечно, про серолапого гуся и прекрасную семью цапель. Я знаю об этом от сэра Беркли. — Робин засмеялся. А когда улыбка исчезла, он сказал вдумчивым тоном: — Я предполагаю, что я немного похож на вас, Шарлотта, я всегда мечтал жить в такой сельской местности.

Я кивнула.

И именно тогда, очевидно, и поменялась направленность его вопросов:

— Вечный запах шерсти, Шарлотта? Ах нет, не шерсти, из которой связан ваш прекрасный пуловер, который вы так любите носить, но шерсти необработанной, какой она поступает на заводы?

Я встряхнула головой.

— Я вырос с этим запахом и дал слово, что однажды я повешу мою шляпу где-нибудь здесь, можно сказать, в таком зеленом и прекрасном месте.

Я улыбалась с симпатией. Это как раз была одна из многих фраз, так необходимых для понимания. Солнечный свет мягко отражался в воде, ничего и никого не было вокруг, только тихое и плавное движение птиц. Вертолет выбрал как раз такой момент, чтобы выйти из-за солнца, его двигатель гремел как дизельный поезд, ускоряющий ход при выезде из Пенфордского тоннеля. Самые верхние ветви буков стали раскачиваться подобно рукам танцующего дервиша. Дикие утки быстро исчезли в тень, поверхность озера подернулась мелкой рябью. Внезапно облака закрыли солнце. Прекрасная минута бесследно ушла.

— Продолжим, Робин. — Часы на часовне только что отзвонили полдень. Мы стояли возле домика сторожа у ворот поместья. — Вы видели общественную комнату, различные коллекции, садоводческий департамент и, конечно, конюшни. — Я перечисляла, загибая пальцы, в то время как Робин смотрел на меня, любуясь.

— Не думаю, что забуду что-нибудь.

— Да, вы правы. Но об одном вы забыли тем не менее.

— О чем?

— О жителях, конечно.

Он размахнулся оранжевым кирпичом и бросил его на другую сторону дороги.

— Рассадник сплетен. — Он взял мою руку. — Пошли! Вы просто обязаны выпить со мной.

Я смотрела на него с сомнением:

— Я действительно хочу вернуться.

— Нет. Вы не можете отказать мне. Сэр Беркли сказал, что вы мне покажете все, что я захочу. Я хочу осмотреть местность вокруг усадьбы.

— Вы могли бы сами продолжить осмотр?

— Конечно нет. И молодая леди поможет мне. От и до. Как можете вы, о жестокая Кентская Дева? Кроме того, я и правда хотел бы болтать на местном наречии. Вырвите мое сердце, но если я это дело возьму в свои руки, а они почувствуют, что я иностранец, они заклеймят отпрыска Витстайбла.

Я засмеялась.

— Нужно ли что-нибудь добавить?

— Нет, я убеждена.

Я протянула ему руку, и мы торопливо пошли по дороге.

Так мы и шли, держась за руки, а потом смеялись, распахнув дверь бара.

Несмотря на открытие усадьбы для посетителей, деревенский бар так и остался, подобно всей Кентиш-Мейд, прежним, как будто и не прошло трех столетий. На вывеске все еще красовалась девушка в апостольнике. Коновязь находилась с другой стороны дома, на украшенной шляпками гвоздей двери. Пол в баре был каменный, и каждый день хозяин посыпал его опилками. Решетчатые окна, балки на потолке, солидная барная стойка из дуба. Не соответствовала этому только сирена (здесь находился главный штаб Пенфорда по наводнениям), расположенная между высокими дымоходами времен Тюдора. На стенах висели легкомысленно и свободно ягоды и ветви хмеля, несколько колосьев тяжелого ячменя урожая этого года и соломенная кукла-оберег от злого глаза. Группа сельских рабочих сидела на дубовой скамье. Виднелась одинокая фигура человека в углу бара, сидевшего лицом к двери.

— Привет, Шарлотта, — разворачиваясь и вставая, сказал Билл Напьер. Он произнес это нейтральным голосом, бросив изумленный и пристальный взгляд сначала на меня и только потом на Робина. Он свысока посмотрел на Робина и несколько возбужденно и сердито на меня: — Хотите выпить?

— Мы как раз за этим сюда и пришли, — ответил Робин за меня. — Не желаете присоединиться?

— Спасибо, я только что. — Он бросил мимолетный взгляд на часы, висевшие над стойкой. — Мне кажется, совсем не здорово выпивать в середине дня, — сказал он сердито, обращаясь ко мне как к маленькой девочке.

Я ничего не ответила. Я находилась в обществе двух мужчин, считая Робина.

— Билл — нефтяной эксперт, — представила я его. — Вы, вероятно, заинтересовались бы и взяли его сторону. И Робин — репортер «Кентского вестника».

— Ты пугаешь меня, моя девочка Чарли, — прошептал невнятно Билл. — К сожалению, я не могу находиться здесь больше, мистер Гиллеспи, чтобы дополнить картину.

— Это правда, вы имеете работу, чтобы ее делать, сэр, — ответил Робин.

— Пожелайте мне, сэр, прекрасно чувствовать себя девяносто лет, — сказал Билл, вытаскивая руки из карманов; глаза его сузились, он внимательно вглядывался в даль, за решетчатое окно, словно кого-то выискивая и делая вид, что несчастная нефтяная скважина заставляет его идти работать.

Робин, вставая с табурета у барной стойки и сделав бармену какой-то жест рукой, присел рядом.

— Что мы будем пить?

Сначала у меня было желание заказать лимонад, но я проклинала сидящего напротив Билла. И, решившись на компромисс сама с собой, остановилась на сидре.

Робин заказал два.

— Бутылочный, — внезапно, как будто мимолетом, вставил Билл. — Сидр из бочек слишком крепкий. — И снова, как бы делая выговор, сказал: — В нем алкоголя столько же, сколько и в пиве. Разве что только есть еще и мякоть.

— Она — Кентская Дева, сэр, — улыбаясь мне, сказал Робин. — Она прекрасно знает и местный хмель, и местные яблоки.

Билл удивлено поднял бровь, и я подумала, что он ответит такой же колкостью. Внезапно он вытянулся. До его ушей, так же как и до моих, донесся слабый цокот копыт лошади, несущейся по дороге. Так как я жила в сельской местности довольно долго, то по звуку копыт я могла различить количество лошадей и были ли они с всадниками или нет. И даже манеру скакать разных всадников. Я знала, даже не оборачиваясь, что идут две лошади, одна — ведущая, с наездником, другая — без.

Тем не менее я повернула голову, потому что увидела, как изумленное выражение промелькнуло на лице Билла. Я также заметила, как к его лицу прилила кровь, он зарделся, отчего его загар сделался еще темнее.

Когда я посмотрела наружу, то увидела там Элоизу, только что соскочившую с Неро, зашнурованного в большой грубый паломино, и тихо зовущую все еще отстающего Сладкого Мальчика. Сегодня она была одета в жакет для верховой езды и шоколадную островерхую шляпу. Ее белокурые волосы были распущены и сияли, изысканно обрамляя прелестное лицо. Кнутовище лежало поперек седла. Лицо ее выражало полнейший триумф.

Я секунду удивлялась, потому что она готова была созвать всех лояльных людей в Кентиш-Мейд, чтобы отомстить Биллу Напьеру. Но он вышел прежде, чем у меня появилось время подумать. Двумя огромными шагами он пересек бар и бросился открывать дверь. Невероятно, но я услышала искренний, возбужденный обмен сердечными приветствиями, прежде чем дверь закрылась.

Теперь он ехал на Сладком Мальчике. Я различала слабый смех и стук копыт. Стук копыт был гармоничным, как песня, и сказал мне, что два всадника находятся в полной гармонии друг с другом.