Китайская шкатулка

Глава 7

1908 год, Сингапур

Еще не успев почувствовать боль, маленькая девочка начала кричать, но тетушки крепко держали ее за руки. Шестилетнюю малышку силой заставляли сидеть на стуле, а ее маленькие ножки были вытянуты вперед и лежали на коленях у Мей-лин. Настоящая боль пришла, когда Мей-лин взяла ее правую ногу, быстро прижала четыре пальца к ступне, и они сломались с приглушенным треском. Девочка широко раскрыла рот, но с ее губ не сорвалось ни звука.

Окаменевшую, дрожащую, ее удерживали на стуле тетушки и все повторяли ей, какая она смелая и какой красавицей и она вырастет. А тем временем проворные пальцы Мей-лин крепко бинтовали ногу, удерживая сломанные пальцы в новом положении, оставляя свободным только большой палец.

Все считали, что девочке повезло, поскольку именно Мей-лин провела эту операцию. Разумеется, такая процедура всегда причиняет боль, но у Мей-лин была специальная настойка из трав, облегчающая боль, и эликсиры, чтобы снять страх. А главное — само ее присутствие успокаивало.

Мей-лин была легендой острова: ученая женщина, которая прикасалась к пораженным болезнью телам — и люди испытывали облегчение. В свое время и ее ноги были перевязаны, что свидетельствовало о ее высоком происхождении.

Девочка тихо плакала, на алтаре Гуань-инь горели свечи, чтобы снискать милость богини. На улице, за высокой стеной, окружавшей двор, сингапурцы веселились на шумном празднике в честь умерших, а Мей-лин работала. Но, бинтуя крошечную ножку, она думала о вещем сне, приснившемся ей несколько дней назад. Прорицательница так расшифровала его:

— Приближается праздник духов, но не только духи умерших он принесет в твою в жизнь, Ли Мей-лин. Он приведёт с собой иностранного дьявола.

А прорицатель-мужчина поведал еще больше: демон явится из-за океана, у него будут светлые волосы и зеленые глаза.

— Он британец, о достопочтенный? — спросила Мей-лин. Как и у всей ее аристократической семьи, чьи корни уходили к созданию мира, ее чувства к британцам представляли собой смесь страха, терпимости и любопытства.

Но прорицатель сказал, что он американец.

И вот праздник духов бушевал на улицах, где пировали, смотрели кукольные представления и слушали китайскую оперу. поставленную ради развлечения умерших. Это был седьмой лунный месяц. По традиции считалось, что в это время открываются врата загробного царства и души умерших могут посетить оставшихся на земле. Семьи устраивали пышные застолья в домах в честь посещающих их умерших, а души тех, у кого не было потомков, неприкаянно бродили по улицам, голодные и завистливые. По всему городу горели свечи, благоухали благовония, и их сильный аромат поднимался до высоких стен сада и опускался на Мей-лин и собравшихся вокруг нее женщин.

Когда семья забрала девочку и отнесла в дом, чтобы порадоваться ее новым ножкам, Мей-лин медленно отправилась к себе по заполненным народом улицам, где фокусники развлекали живых и умерших, а люди пировали, щедро делясь с блуждающими по городу духами. Верная служанка Мей-лин шла следом. Она несла большую шкатулку с лекарствами и инструментами, без которых ее молодая хозяйка не выходила из дома.

Мей-лин не переставала думать о словах прорицателя и об этом американце, который должен был войти в ее жизнь. Но когда? Где? Как она узнает его? И на благо это или во вред? Должна ли она спасаться от загадочного американца или, набравшись храбрости, пойти к нему?

Мэй-лин никому ничего не сказала, хотя подобный секрет очень трудно хранить, живя в такой большой семье. Расположенный в богатом районе великолепный дом на Пикок-лейн был пристанищем не только для Мей-лин и ее овдовевшего отца, но и для многочисленных родственниц, которым больше негде было жить. Вдовы, не вышедшие замуж тетушки, молодые племянницы и кузины, дочери ее отца от третьей жены, умершей во время родов… Особняк был переполнен женщинами, но именно Мей-лин, чье имя означало «Красота и Ум», владела сердцем отца. «Это не по-китайски, — говорили порой пожилые женщины — особенно те, кто имел взрослых неженатых сыновей. — Безрассудно так любить дочь, давать ей такую свободу и позволить ей дожить до двадцати лет и не выйти замуж!» Но отец Мей-лин оставался глух к подобным разговорам. Он гордился тем, что отлично выучил свою старшую дочь. Она умела писать и разбиралась в медицине не хуже любого уважаемого доктора.

Разумеется, девушка могла посещать только женщин. В основном Мей-лин перевязывала ноги, потому что ее руки славились как самые нежные в Сингапуре, и принимала роды, потому что женщины говорили, что она приносит удачу и умеет безболезненно извлечь ребенка из чрева матери.

— Помогите! Помогите! — внезапно услышала Мей-лин и остановилась на людной улице.

— Что это было? — обратилась она к служанке.

Они обе прислушались, но не было слышно ничего, кроме музыки, смеха и грохота фейерверка в ночном небе.

— А что такое, сяо чжай? — спросила пожилая женщина, используя вежливое обращение «молодая хозяйка».

— Разве ты не слышала?..

— Помогите! — раздалось снова.

— Кто-то попал в беду! — Мей-лин оглядела улицу, заполненную китайцами и малайцами в праздничной одежде, но не заметила ни одного иностранца, хотя и кричали по-английски. — Там! — наконец воскликнула она, указав тёмную аллею. — Бежим скорее!

— Но, сяо чжай…

Однако Мей-лин не слушала — она двинулась по аллее так быстро, как только позволяли ее крошечные ножки и мелкие шажки. Служанка, будучи старше и толще, да еще обремененная ларцом из черного дерева с лекарствами, пыхтела у нее за спиной. Они подошли к концу аллеи и позади магазинчиков увидели, что какие-то головорезы избивают упавшего на землю мужчину.

— Ай! — закричала служанка. — Вернемся назад, сяо чжай! Это плохое предзнаменование, да еще в ночь духов…

Но Мей-лин смело бросилась вперед, крича и размахивая руками. Сначала хулиганы не обратили на нее внимания. Но когда девушка вошла в круг света от висячего фонарика и они увидели шелковый наряд, крошечные ножки и волосы, убранные в замысловатую прическу, они повернулись и разбежались, шлепая по аллее босыми ногами.

Мей-лин быстро опустилась на колени рядом с лежащим на земле человеком и увидела, что тот без сознания. Ом стонал, и пятна крови покрывали его белый пиджак, белую рубашку и брюки.

— Иностранный демон, сяо чжай! — Служанка быстро начертила в воздухе ограждающий знак. — Плохое предзнаменование!

Но Мей-лин положила руку на окровавленный лоб незнакомца. У него были белокурые волосы, а когда она приподняла его веки, то увидела зеленые глаза.

Американец, появление которого ей предсказали.

— Не трогайте его! — воскликнула служанка. — Это плохой знак!

Однако Мей-лин оставалась спокойной и казалась скорее завороженной, чем испуганной.

— Он ранен, — проговорила она. — Мы должны помочь ему.

— Я найду полицейских.

Но Мей-лин остановила женщину:

— Появление этого человека мне предвещал сон. Я не случайно оказалась рядом с ним.

Мей-лин выпрямилась и оглянулась. Вокруг никого не было — лишь тени танцевали на булыжниках, когда бумажные фонарики раскачивал ночной бриз.

— Иди туда, — приказала она, указывая на магазин шелковых тканей мадам Ва. — Отправляйся к хозяйке и попроси мадам Ва прислать своего самого сильного сына.

Служанка повиновалась исключительно из страха прогневать богов: нельзя было отнестись неуважительно к их пророчеству. Но шла она неохотно, все время оглядываясь через плечо, и видела, как ее госпожа снова нагнулась над упавшим чужестранцем.

Мадам Ва прислала своего сына, который отнес потерявшего сознание мужчину в магазин и уложил в маленькой комнате, окна которой выходили на аллею. Она сделала это не ради чужака, а ради Мей-лин. Прошлой зимой девушка дала ей снадобье из трав, когда ее месячные прекратились после визита особого гостя. Муж мадам Ва был в отъезде, и она не смогла бы убедить его, что это его ребенок. Снадобье Мей-лин восстановило цикл у мадам Ва, и за это она была безмерно благодарна своей спасительнице.

— А теперь мы вызовем полицию? — спросила старая служанка, когда иностранца уложили в постель и они остались с ним наедине.

— Замолчи! — велела ей Мей-лин, быстро раскрывая свою шкатулку с медикаментами. — Или ты собираешься спорить с богами?

— Но, возможно, они именно этого и хотели…

Однако Мей-лин покачала головой: любой прохожий мог вызвать полицию, а ее дорога пересеклась с дорогой чужеземца по другой, более важной причине. Она подумала, что, когда незнакомец очнется, все прояснится.

— Когда Мей-лин начала осторожно расстегивать его рубашку, старая служанка села на пол и принялась причитать. Она не могла спокойно наблюдать унижение своей высокородной госпожи. Девушка-аристократка бесчестит себя, забывая о скромности, видит тело мужчины и еще и прикасается к нему!

Мей-лин осмотрела бледное, покрытое синяками тело.

— Что же они с ним сделали! — прошептала она. — Какую боль они ему причинили… — И слезы покатились у неё из глаз, падая на обнаженную грудь раненого.

— Возможно, он заслужил это! — воскликнула старуха. — Может быть, он плохой человек, сяо чжай! Вор, прелюбодей или того хуже…

Но Мей-лин убрала со лба чужестранца белокурые пряди волос, прикоснулась к закрытым векам — и уже знала, что он не плохой человек.

Однако ей необходимо было действовать быстро: ее ждут дома, и, если она задержится, семья начнет гадать, куда она пропала. Прежде всего Мей-лин промыла раны антисептическим раствором из корней белого пиона, затем посыпала их порошком из костей каракатицы, чтобы остановить кровотечение. Перевязав раненого, она пощупала пульс, как учил ее отец: чувствительные подушечки пальцев прикоснулись к запястью, шее и ногам чужестранца, различая борьбу между его умирающим инь и испуганным ян. Потом она подняла ему веки, посмотрела в зрачки и положила ладони на его обнаженную кожу, чтобы определить те места, где образовалась пустота и его дух дрожал.

Мадам Ва принесла чашку дымящегося отвара из сосновых иголок для раненого чужестранца, а для Мей-лин и служанки — рис со специями и креветками, миндальный кекс и зеленый чай. Мадам Ва не задавала вопросов, расставляя плошки с едой и зажигая маленькую горелку, чтобы чай не остыл. Если бы не настойка Мей-лин, муж убил бы ее, а вместо этого он привез ей жемчуг и духи за верность.

То, что незнакомец не приходит в себя, волновало Мей-лин. Она гадала, не привела ли рана на виске к тому, что в его голове нарушился баланс ветров. Нужно было срочно принимать меры, чтобы душа вернулась в тело. Мей-лин капнула несколько капель чесночного масла на губы раненого, ущипнула его за щеку и осторожно похлопала по руке, чтобы разбудить уснувшую силу.

Больше она не могла ждать: ей пора было уходить.

— Ты останешься с ним, — приказала она старой служанке, которая немного успокоилась после обильной еды из риса и креветок. — Завтра я приведу прорицательницу, и она скажет мне, что я должна делать.

Старая служанка собралась было протестовать, но тут незнакомец очнулся. Его веки затрепетали, он несколько раз моргнул и уставился на Мей-лин:

— Я… Я умер?

Отец Мей-лин путешествовал между двумя мирами — китайским и британским — и гордился тем, что поддерживает дружеские и деловые взаимоотношения с англичанами. Поэтому в доме на Пикок-лейн часто принимали гостей с Запада, Мей-лин наливала чай важным посетителям и ради таких случаев научилась английскому у своего отца. Но это был далеко не лучший английский, и ей потребовалось обдумать вопрос незнакомца, прежде чем она смогла найти слова для ответа.

— Вы в безопасности, — наконец сказала она и покраснела, заметив, что его глаза остановились на ее лице.

— Вы ангел?

Девушка улыбнулась.

— Я Мей-лин. Мы с моей служанкой принесли вас в этот дом. Как вас зовут? И кого мы должны позвать, чтобы вас отправили домой?

Его брови слились в одну линию, он коснулся пальцами лба.

— Я… Я не знаю. Я просто не представляю, кто я такой!

— Ай! — воскликнула служанка. — Дух украл его память и теперь поселился в его теле!

— Успокойся, — по-китайски сказала ей Мей-лин. — Не огорчай его. — Она положила ладонь на щеку мужчины и нагнулась, чтобы заглянуть ему в глаза.

Пожилую служанку затрясло, когда она увидела, как ее сяо чжай передала свою душу этому чужеземному дьяволу.

— Ты так красива… — прошептал белокурый демон, и старуха поняла, что он украл душу ее госпожи.

Несчастье свалилось на их головы в эту страшную ночь. Служанка поняла это по тому, как ее молодая госпожа взглянула на незнакомца. За свою жизнь служанка много раз видела подобный взгляд — у сестер и дочерей, а когда-то очень давно и у самой себя. Это выражение не имело возраста, оно было общим для всех.

Мей-лин влюбилась!

Мей-лин вернулась на следующий день с прорицательницей. Та изучила ладони незнакомца, пока он спал, потом разбила яйцо и, увидев двойной желток, воскликнула, что это плохой знак.

— В нем два человека, сяо чжай! Один будет любить тебя, а второй разочарует.

«Тогда я буду любить того, кто полюбит меня, — решила Мей-лин. — А на того, кто меня разочарует, я даже не взгляну».

Мей-лин приходила каждый день в потайную комнату над магазином шелковых тканей мадам Ва и приносила дающую здоровье пищу, приготовленную собственными руками. Говядину с укропом, чтобы сбалансировать ци и снять охлаждение, рис с трюфелями, чтобы удалить излишек ян, суп из карпа, чтобы питать кровь. Она промывала раны, накладывала мазь и меняла повязки, а также делала облегчающие боль компрессы, чтобы успокоить сердитую кровь под синяками. Она заставляла своего пациента пить возвращающие силы настойки, приготовленные из корней женьшеня, ямса и лакричника, которые Мей-лин собирала сама в саду отчего дома.

Она мыла его в кровати, накрывая из соображений скромности простыней, и поддерживала за плечи, пока он был слишком слаб, чтобы сидеть и есть. Мей-лин возжигала благовония для Гуань-инь и очищала воздух специальными молитвами. Каждый день девушка спрашивала его имя — и каждый день он отвечал ей, что не помнит.

Однажды она спросила о кольце на его правой руке — тяжелое, золотое, оно представляло собой две английские буквы Р и Б, сплетенные между собой.

— РБ?.. — пробормотал он, разглядывая кольцо и хмурясь. — Я не знаю, что это означает.

Старая служанка, наблюдая за ними, тряслась от страха, потому что ее молодая хозяйка делала запрещенные вещи. Прикасалась к обнаженному мужчине, который не был ее родственником, не был даже китайцем! Она знала, что, если семья Мей-лин проведает об этом, к смерти приговорят не только девушку, но и ее саму. Однако служанка ничего не может сделать, чтобы избежать несчастья. Было совершенно ясно, что ее госпожа околдована.

Прежде чем привести в порядок вещи незнакомца, Мей-лин проверила карманы, но не нашла никаких бумаг и документов, зато обнаружила большую сумму в американских долларах и британских фунтах.

— Я не знаю, откуда эти деньги, — сказал раненый, а когда Мей-лин спросила, не следует ли дать о нем знать американским властям, возразил: — А что, если я преступник?

Так он и продолжал жить тайно над магазином мадам Ва, ожидая, пока к нему вернется память.

Наконец однажды утром, когда Мей-лин и служанка пришли в дом мадам Ва, они нашли чужеземца сидящим в постели. Он выглядел окрепшим и улыбался. Пока старая служанка сидела на корточках в углу, молясь своим предкам, ее хозяйка широко распахнула ставни, чтобы впустить в комнату солнечный свет. Потом она помогла мужчине вымыться и побриться, а затем подала ему завтрак, поставив поднос на колени.

Все время, с той самой минуты, как девушка вошла в комнату, он не спускал глаз с ее лица, но теперь взглянул, на поднос и нахмурился:

— Чем это ты собираешься кормить меня?

Мей-лин взяла палочки и показала на каждое блюдо:

— Суп хуандун, цыпленок с кунжутом, жареная лапша, свежий ананас.

— Какое разнообразие! — пробормотал он, скептически улыбнувшись.

— Это противоречащие друг другу вещи, чтобы сбалансировать ци.

Чужестранец вопросительно взглянул на девушку, и она с улыбкой пояснила:

— Это блюдо горячее, а это холодное. Это мягкое, а это хрустящее. Вместе они создают гармонию.

Он рассмеялся, и его зеленые глаза засияли.

— Я бы, признаться, предпочел старомодный бекон, яйца и черный кофе.

Его слова поставили девушку в тупик: она еще не слышала, чтобы американец возражал.

— Сейчас съешь это, а завтра я принесу яйца.

Когда он ухватил хрустящий кусочек цыпленка рукой, Мей-лин аккуратно взяла его пальцы и вложила в них палочки. Какое-то мгновение он смотрел на ее руку, потом поднял глаза, и между ними возникла странная связь.

— Я не умею ими пользоваться, — негромко произнес американец. — Может быть, ты сможешь дать мне нож и вилку?

— Вилка и нож будут завтра, — ответила Мей-лин, глядя на их сплетенные руки — ее маленькую и бледную и его большую и загорелую. — И черный кофе, — добавила она со смущенной улыбкой.

А незнакомец больше не улыбался. Оперевшись на подушки, закрытый до пояса простыней, с обнаженной грудью, он молча изучал молодую китаянку, сидящую на краю его постели.

— Ты спасла мне жизнь, — наконец сказал он. — Почему?

— Мне следовало оставить тебя умирать?

Он перевел взгляд на шкатулку с медикаментами — чёрный лаковый ларец с красно-золотыми драконами. Множество ящичков и отделений хранили мешочки с травами, склянки с жидкостями, пакетики, перевязанные нитками.

— Ты медсестра?

— Мой отец научил меня древнему искусству врачевания, — скромно ответила девушка.

— Это искусство заслуживает всяческого уважения, — заметил ее пациент с усталой улыбкой. — Последнее, что я помню, — как лежу на земле, а бандиты избивают меня, и я знаю, что сейчас умру.

Мей-лин очень серьезно смотрела на него. Когда он захотел взять ее за руку, она не убрала ее.

— Ты так красива… — проговорил американец.

На следующий день Мей-лин и ее служанка принесли бекон и яйца, приготовленные так, как ей объяснил шеф-повар в ресторане гостиницы «Раффлз». Чужеземец был так рад привычному завтраку, что съел все — яичницу, ломтики бекона, резаную коричневую картошку и тост с маслом, — не произнеся ни слова. Когда Мей-лин увидела пустые тарелки, она улыбнулась. Слова были не нужны.

— Сколько времени я провел здесь? — спросил американец, когда Мей-лин помогла ему побриться.

— Три недели.

Он тяжело вздохнул.

— Мне бы очень хотелось рассказать тебе, кто я такой и что делаю в Сингапуре. Но я ничего не помню…

Впрочем, кое-что он все-таки знал. Например, американец был уверен, что живет в городе Сан-Франциско: он помнил названия некоторых улиц и рассказывал Мей-лин о трамваях, продавщицах цветов и о любимом ресторане на Пауэлл-стрит. Но о себе самом — кто он такой, кто составляет его семью, чем он зарабатывает на жизнь — американец так ничего и не вспомнил.

— Память начинает возвращаться ко мне в снах, — пояснил он. — Но, когда я просыпаюсь, сны забываются.

Мей-лин понимала значение сновидений: ведь именно сон привел ее к нему.

— Возможно, если бы я была здесь, когда ты спишь… — начала она.

— Тебе не пристало проводить ночь со мной.

— Я бы просто смотрела на тебя. Когда тебе приснится сон, я тебя разбужу, и ты расскажешь мне, что снилось.

— Дело в том, Мей-лин, что я не смогу спать, если ты будешь здесь…

— Я буду сидеть очень тихо!

— Я не это имел в виду, — негромко проговорил мужчина.

Старая служанка не понимала их разговора и все-таки догадывалась, о чем шла речь. Она читала по их глазам, по интонациям и знала, что катастрофа, которой она так боялась, вот-вот разразится.

Мей-лин выбрала восьмую ночь восьмого месяца, чтобы остаться с американцем, потому что восемь — очень счастливое число, а двойная восьмерка приносит двойное счастье. Впервые девушка вышла из отцовского дома одна, без старой служанки, и растворилась в ночи, пока все спали.

— Я иду для того, чтобы помочь его блуждающей памяти вернуться, — сказала она пожилой женщине.

Но старая служанка знала, зачем ее сяо чжай идет к американцу. Однако ей оставалось только свернуться калачиком на своем тюфяке, натянуть одеяло на голову и замереть от страха, потому что несчастье стояло на пороге.

Когда Мей-лин и американец в первый раз занимались любовью, легкий муссон нежно обнимал Сингапур.

Mей-лин знала, что ее поступок карается смертью: женщине было позволено знать только одного мужчину в жизни — и ее мужа, незамужним же вообще не дозволялось иметь дела с мужчинами. При этом закон и традиция позволяли мужчине иметь столько жен и любовниц, сколько он мог прокормить, следуя поговорке: «У чайника должно быть много чашек»…

Лёжа в объятиях красавца-американца, к которому вернулась сила и мужественность благодаря ее нежной заботе, Мей-лин смотрела, как он спит, любовалась его красивым лицом и благодарила богов за то, что они занесли его в ее жизнь. Она спрашивала себя, много ли значит смертный приговор, когда речь идет о любви?..

Теперь каждую ночь Мей-лин покидала дом, когда все служанки засыпали. Она помогла любимому встать с кровати и пройти несколько шагов. Они медленно ходили по комнате, и Мей-лин поддерживала его, делая своими изуродованными ногами маленькие шажки, причинявшие ей боль. Она рассказывала ему новости, а потом он вынимал шпильки и гребни из ее длинных волос и говорил ей, как сильно любит ее.

В течение дня Мей-лин осторожно наводила справки, не ищет ли кто пропавшего американца, а ночами, лежа рядом с ним, она смотрела, как он мечется во сне, называя имена и произнося слова, непонятные ей. Мей-лин будила его, но он не помнил своих снов. А когда она спросила: «Кто такая Фиона?» — он ответил, что не имеет ни малейшего представления.

— Наверное, мне следует отвести тебя к врачу-англичанину, — сказала она как-то на рассвете, когда лучи солнца уже начали пробиваться сквозь ставни. — Ты слишком долго был без памяти. Твоя семья наверняка беспокоится. Ты должен найти свой дом.

Но он только взял ее за руки и страстно произнес:

— Ты мой дом, Мей-лин! Ты моя семья. Я хочу жениться на тебе.

— А если ты уже женат?

— Я не чувствую себя женатым. Разве я не должен был бы этого ощущать? — А потом добавил очень нежно: — Я чувствую, что у меня есть жена, Мей-лин, когда ты рядом со мной.

Девушка опустила глаза.

— Я никогда не выйду за тебя замуж. Я должна стать женой китайца.

— Мы уже женаты, Мей-лин! — Он снял с пальца свое золотое кольцо с переплетенными Р и Б и надел кольцо ей на палец. — Этим кольцом я обручаюсь с тобой. Мы женаты, моя драгоценная! В глазах Господа и в наших сердцах мы муж и жена.

И наступил день, когда Мей-лин совершила роковую ошибку.

Как-то вечером в дом на Пикок-лейн к ее отцу пришли чужеземные гости. Англичане шумно восторгались садом, внутренними двориками, изогнутыми линиями крыш этого типичного китайского дома. Когда Мей-лин подавала чай и миндальный кекс, она спросила одного из гостей, врача, специализировавшегося на мозговых расстройствах, можно ли частично потерять память. И пока иностранец объяснял девушке, как мало науке известно о человеческом мозге, ее отец задумчиво наблюдал за этой сценой. Он не рассердился, что Мей-лин обратилась с вопросом к постороннему: ведь он всегда сам поощрял ее жажду знаний. Его даже не поразил ее вопрос, так как он сам считал эту тему невероятно увлекательной. Но то, как англичанин смотрел на его дочь, открыло глаза отцу на ту правду, которой он старался не замечать. Его красавица-дочка не может больше оставаться незамужней!

Тетушки приехали из далекой деревушки в Южном Китае. И хотя Мей-лин улыбалась, подавала чай и делала вид, что польщена их вниманием к ней как к будущей невесте, девушка уже приняла решение. Ради любви зеленоглазого американца она готова была навлечь бесчестье на свою семью!

На следующий день Мей-лин тщательно упаковала вещи. Чтобы не вызвать подозрений у слуг, она уносила с собой только самое необходимое — и шкатулку с медикаментами. Она сказала своей невестке, что ее вызвали в дом на другом конце острова, чтобы принять роды, и степенно вышла за дверь.

Мей-лин покинула отчий дом, где родилась и выросла. Она оставила за спиной свою жизнь, свою семью, наконец, свою культуру — и торопливо направилась к магазину шелковых тканей.

Но когда Мей-лин пришла, американца там не оказалось.

Он оставил для нее письмо:

«Моя драгоценная Мей-лин, прости меня. Я ждал так долго, как только мог, но солнце уже взошло, а тебя все нет. Я вспомнил, кто я, куда должен идти, и взял деньги, чтобы купить билет на пароход. Меня успокаивает мысль, что ты будешь жить в безопасности в доме своего отца до моего возвращения. Я вернусь, моя дорогая, и мы поженимся! Но есть кое-что, что я должен сделать в первую очередь…»

Девушка подбежала к окну и выглянула на улицу. Куда он пошел? Где искать его на этих людных улицах? Она закричала, вспугнув чаек, усевшихся под крышей. Неужели это кара за то, что она обесчестила семью?!

Мей-лин посмотрела на кольцо на своей руке. Вовсе даже не обручальное кольцо: ведь теперь у нее нет мужа. Она еще раз прочла письмо и только тогда увидела подпись — Ричард.

Когда бабушка рассказывала Шарлотте эту историю, она всегда кончала ее одинаково: «Потом Мей-лин положила руку на живот… потому что там была я. Вот так я начала жить. Вот откуда мне известна эта история и вот почему я могу говорить о чувствах и мыслях людей и событиях, случившихся много лет назад. Моя мать рассказала мне об этом. Американец Ричард оставил Мей-лин не только письмо и кольцо, он оставил после себя еще один дар — меня, их дочь. Я родилась восемь месяцев спустя, и моя мать назвала меня Совершенной Гармонией, чтобы у меня была долгая счастливая жизнь.

Так начинается история нашей семьи».