Клетка бесприютности

глава девять: место под названием дом

март 2014-го, Москва

Белые розы почти обтрепались от мартовского ветра, и их не спасала даже хлипкая газетка. Я опаздывал: смена в больнице только закончилась, а добираться в поселок – крутой коттеджный поселок, в котором и стоял особняк семьи Лу, – было трудно. Сначала я сел на автобус от Боткинской, доехал до конечной остановки, но все равно пришлось вызывать такси. Услышав цену от девушки-оператора с особо высоким, резким голосом, я поморщился – то ли от непредвиденных трат, то ли от неприятного тембра. Машина выехала. Цветы понуро склонили голову, накрапывал дождь, грозящий назавтра превратить еще не растаявший снег в грязную слякоть.

«Ты скоро?» – написала Лу в очередной раз.

«Еду, милая. Праздник еще продолжается?»

«Конечно, мои подружки очень хотят с тобой познакомиться»

Я избегал знакомств. С ее друзьями, с родителями, с любыми другими родственниками. Постоянно чувствуя себя недостаточным, неправильным, бедным и непривлекательным женихом, той самой плохой партией, я хотел быть с ней вдвоем. И полтора года успешно уворачивался от любых предложений, но теперь Лу практически взяла меня за жабры. Все ждут. Она не может больше придумывать глупые причины.

Дома я у нее тоже ни разу не был. Родители уехали, оставив под празднование двадцатилетия единственной дочери свои хоромы. Мне представлялось, что там пахло сандалом и пачулей, благовониями и деревом, пахло дороговизной мебели, мраморными подоконниками и свежей полиролью. Машина – разбитая «Лада» – остановилась у ворот, я всучил таксисту мятую тысячную купюру и с трудом вылез с заднего сиденья, поправляя полы весеннего старого пальто. Я так и приехал: в джинсах и толстовке, с подарком в кармане и цветами, купленными наспех в ближайшем к автобусной остановке ларьке. Если бы заезжал домой, точно бы не успел даже к двенадцати.

Калитка оказалась открыта. Скрипнув, она пропустила меня во двор, вымощенный камнем, наверняка натуральным. Деревья, пока еще без листьев, склонили ветки, образуя небольшую арку. Я представлял, как здесь красиво летом, и думал, что очень хотелось бы увидеть.

В гостиной громко орала музыка, которую было слышно даже сквозь стеклопакеты и двери.

–Видели ночь, гуляли всю ночь до утра1! – доносилось из дома.

Шаг, еще один, я дернул ручку, и металлическая тяжелая дверь на удивление легко поддалась.

Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.

Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.

– Игорь! – меня чуть не сбили. Я машинально схватил Лу за талию, прижал к себе теснее, чтобы она не упала. Сердце на секунду зашлось от неожиданности, из-за привычки защищаться от резких движений. Уткнувшись ей в макушку, я замер и мягко коснулся губами вкусно пахнущих волос.

– С Днем рождения, родная, – прошептал я, вложив букет ей в ладонь. – Прости, что так поздно.

– Ты успел до конца праздника, – она, встав на носочки, потянулась ко мне. – Остальное неважно.

Я поцеловал ее, чувствуя, как ручка Лу скользнула мне на шею, и вдоль позвоночника пробежала легкая щекотка вместе с мурашками. Для удобства подхватив Лу за талию, я почти приподнял ее над землей. Из-за поцелуя становилось жарче, от Лу пахло шампанским и сладкими привычными духами, я запустил руки ей под легкую рубашку, касаясь нежной кожи поясницы. Лукерья отстранилась, рассмеявшись и поежившись.

– Какой ты холодный! – она подарила мне еще один легкий поцелуй, пока я не очухался от предыдущего. – Пойдем в гостиную?

Только повернувшись, я заметил, что из арки, ведущей в гостиную, высовывались три гостьи – одна черненькая с пышной волной волос, вторая – с медовыми длинными локонами, а третья – светленькая. Светленькая, но скорее невзрачная, не такая красивая, как Лу. Первая все-таки вышла навстречу.

– Это практически горько! – она хлопнула в ладоши, еле удержав в пальцах тонкую ножку бокала для шампанского. – Давайте, молодожены, идите к столу.

– Мы еще не… – я видел, как Лу смутилась, но сжала мою ладонь покрепче. – Знакомься. Это Николь, Вера и Соня.

– Игорь, – я, представившись, по очереди пожал им руки. У Николь из всех трех была самая цепкая хватка. Она дольше всех сжимала мою ладонь. – Приятно познакомиться.

– Давно стоило бы, – Николь сделала глоток шампанского, а потом взяла со стола еще один бокал и вручила мне. – Лу все уши прожужжала.

– Ну хватит! – Лу сильнее смутилась и выпила еще. – Просто много рассказывала… Иногда делилась.

Взгляд Лукерьи уже блестел, ей точно было достаточно игристого, пузырьки которого давали в голову от первого глотка – я видел это на свету. Мельком глядя на Николь, я думал, что черты ее лица казались смутно знакомыми, словно я где-то ее когда-то видел, но время смазало память, оставив вместо нее невнятные, нечеткие образы. Лу потянулась еще за шампанским, и я забрал бокал.

– Ты чуть стоишь, – шепнул я. – Хватит.

Она покладисто налила сок. Николь в шампанском себе не отказывала, как и остальные девчонки.

Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.

Музыку опять выкрутили на полную, они попытались затащить меня танцевать, но я ненавидел дрыгаться под музыку, громкие звуки тоже не любил, но терпел. Алкоголь расслаблял, особенно на голодный желудок после смены. На столе еще остались канапе и бутерброды, порция горячего, и я решил перекусить, чтобы сон не сморил меня раньше, чем все разойдутся. Николь танцевала с остальными, но мне казалось, что ее терпкий, неприятный взгляд постоянно скользил по мне, преследовал по всей гостиной. Пусть она откровенно и не пялилась, но мне все время хотелось попросить ее отвернуться.

– Посадишь девочек на такси? Там машина приехала, – Лу разбудила меня, когда я прикорнул на диванчике прямо под музыку и танцы. – Так безопаснее будет.

Почему безопаснее – я так и не понял, но покорно поднялся с дивана, чуть пошатываясь после быстрого сна и шампанского. Вера и Соня ждали на улице, Николь в прихожей натягивала пальто. Лу держала палантин.

Мы вышли на крыльцо, и я сразу сунул сигарету между губ. Николь, опередив меня, поднесла зажигалку. Затянувшись, я выдохнул дым в ночное небо, тело сковывала усталость, а ноги, чуть мягкие после сна, двигались с трудом. Николь спустилась с крыльца и запрокинула голову, подняв взгляд к звездам.

– Она тебя весь вечер ждала, – внезапно выпалила она. – Ждала, чтобы ты опоздал на четыре часа.

– Я работал, – я попытался защититься: Николь напала неожиданно и слишком откровенно. – Лу знала, что я на смене, а не просто так опаздываю.

– Четыре. Часа. Она постоянно смотрела на время вместо того, чтобы наслаждаться праздником.

Я закипал. Раздражение превращалось в кипяток, грозясь вот-вот разлиться Николь под ноги и ошпарить ступни прямо сквозь подошву сапог. Лу и правда ждала, но и я не прохлаждался, не гулял – я работал, но вряд ли это было известно Николь, стоявшей напротив и поправлявшей на руке дорогущий браслет.

– За тобой такси там, кажется, приехало, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как нервно дернулся уголок губ. – Пошли, провожу.

Ее губы искривились в неприятной улыбке, но она пошла к калитке.

– Не буду портить Лу праздник, – смилостивилась Николь. – Но такое отношение к ней меня удивляет.

– Пока, – я открыл дверь машины перед Николь и, стоило ей сесть, тут же захлопнул, не желая дальше слушать ее обвинения, которые с мерзкой липкостью оседали где-то внутри. Такси тронулось, и я с шумом закрыл калитку. Музыка больше не играла. Стояла обволакивающая, приятная тишина.

Насладиться ей мне не дали, Лу выглянула из дома почти сразу, как только такси скрылось за поворотом. Я почувствовал теплые ладошки на своих плечах и медленно, приобняв, повел Лу в сторону двери с тихим «замерзнешь, не лето же». В доме после ухода всех гостей стало пусто, остался только след безвозвратно ушедшего праздника. Все еще пахло шампанским, смесью духов, остатками канапе и так и не съеденной порцией горячего. Лу цеплялась за праздник и не хотела его отпускать, подбирая шарики, валявшиеся на полу, и ленточный конфетти из хлопушки. Затянув именинницу в крепкие объятия, я захлопнул за нами входную дверь, повернув замок до упора и сладко поцеловал.

Мы остались вдвоем посреди гостиной со страшным бардаком: вдоль стены стояли пустые бутылки шампанского, валялись обертки от подарков вперемешку с конфетти, в хаотичном порядке стояли цветы. Мой букет – в центре, окруженный тремя другими, куда более презентабельными и выигрышными, дорогими. Но в центре – мой.

– Потанцуем?

– Ты не устала танцевать? – я мягко улыбнулся, но взял ее за руку и прижал к себе. Лу отстранилась, но, правда, только на миг, чтобы включить на магнитофоне музыку. Играл какой-то диск со старыми хитами, все песни слегка перекликались мотивами. Я удивился: почему не компьютер? Казалось, куда популярнее и удобнее, но Лу, кажется, прочитав по глазам мой немой вопрос, смущенно потупила взгляд.

– Это папин магнитофон, – пояснила она. – Играет – супер, нам очень нравится. Звук гораздо лучше, чем у компьютера. А диски староваты, но…

– Они замечательные, – я решил сгладить ее неловкость. – Правда, крутые. И магнитофон шикарно звучит.

Лу перемотала кассету на начало. Заиграла знакомая мелодия, она была непримечательной, но запоминавшейся. Расслышав первые мелодичные ноты, вполне подходящие для медленного танца, я обнял Лу со спины, а потом плавно развернул к себе, целуя лоб, ощущая губами нежную прохладную кожу без изъянов.

Лукерья переминалась с ноги на ногу, иногда наступая мне на пальцы, но я не обращал внимания, поддерживая ее за талию и направляя. Мы не танцевали, просто качались под музыку посреди гостиной. Светлая голова уместилась мне на плечо, совсем тонкие пальцы в неотмытой, почему-то опять синей краске сжимали мою рубашку чуть выше локтя. Лу цеплялась так, боясь отпустить. «Она ждала тебя весь вечер, – противным голосом Николь прозвучало в голове. – А ты опоздал на четыре часа».

В мокрых окнах гаснет свет,

Только нас давно там нет.

Мы не знаем, что потом,

Словно связаны дождем

В нашем призрачном замке 2 .

– Злишься? – тихо спросил я, крепче сжав талию. – Ну, что я опоздал.

– Ни капли, – пробормотала Лу, и ее бормотание звучало приглушенно из-за моей рубашки. – Даже не думала. Ты ведь работал.

– Спасибо. Меньше всего я хотел тебя расстроить или обидеть.

Я закружил ее, и она, обомлев от неожиданности, тихо охнула, но с улыбкой несколько раз повернулась вокруг себя. Прижав ее спиной к себе, обнимая за пояс так крепко, как мог, я поцеловал ее в шею – мягко и сухо, почти целомудренно. Лу вздрогнула и положила свои руки на мои, чуть сжав их в отместку за поцелуй.

– У меня есть для тебя подарок.

Я отпустил одну руку, чтобы забраться в карман пиджака и выудить оттуда небольшую коробочку – картонную, но красивую, обтянутую серебристой бумагой. Сверху, завершая картину, налепили белый небольшой бантик, который хотелось оторвать, который был не отсюда и не к месту, но Лу, увидев коробку, все равно ахнула.

Попросив ее подождать, я осторожно сам снял крышку. Внутри лежала подвеска – серебряная с эмалью, не очень дорогая, но зато в форме василька.

– Помню, когда ты попросила меня донести мольберты…

– То как раз рисовала васильки, – закончила она вместо меня, глядя на подвеску. – Красивая… Наденешь?

Бережно застегнув цепочку на шее Лу, я вынудил ее развернуться: хотелось посмотреть, как на ее изящной, почти лебединой шее выглядит украшение. Красиво. Ей шло. Я не пожалел ни потраченных денег – почти целой стипендии, ни времени на поиски, ни о своем выборе. Лу, желая покрасоваться, покрутила головой из стороны в сторону, а потом ласково поцеловала.

– Спасибо, родной. Никогда ее не сниму.

Мы вошли в этот замок из дождя,

Только двое – ты и я,

И так долго были вместе.

Музыка окружала нас, трепетно обнимала нотами, и я снова закружил Лу в танце. Мне хотелось сделать ей предложение. Не просто пожениться, а быть всегда вместе, каждую минуту жизни, готовить завтраки, ездить в горы и целоваться под дождем. Быть спасением друг для друга, тонуть в вечной любви и страсти, оставаться верными и преданными самим себе. Я чувствовал ее сердце – его стук пробивался через грудную клетку, – и мое колотилось в унисон.

– Выходи за меня замуж? – шепотом предложил я, боясь спугнуть момент. – Но я без колец…

Она молчала всего секунду, но этого хватило, чтобы испугаться отказа и провалиться в бездну из отчаяния и обреченности.

– Для того, чтобы согласиться, мне не нужно кольцо, – она подняла на меня взгляд. – Ничего не нужно, кроме тебя.

Мы спаслись в этом замке из дождя,

Только двое – ты и я,

В самом одиноком месте —

Ты и я.

***

Лу уговорила меня познакомиться с ее родителями. Я избегал этого даже больше, чем общения с ее друзьями, больше, чем нахождения дома. Все, что было известно об ее отце – то, что он – президент крупного холдинга, занимающегося медицинским оборудованием, богатый человек и меценат. В новостях, изучая семейство Лу, я читал, что он занимался благотворительностью, поддерживал несколько детских домов и хосписов, а кроме того очень любил свою жену. Они вместе мелькали на фотографиях прессы с различных городских мероприятий, всегда держались за руки, а один он практически нигде и не появлялся – жена всегда незаметно оказывалась.

С утра я выгладил лучшую – самую незастиранную и белую – рубашку, нашел приличные темные джинсы и вместо изношенных кроссовок достал неудобные туфли с последнего звонка. Их выпросила мать у соседки, мужу которой эта пара обуви оказалась мала. Жали они и мне, но выбора не было – что сейчас, что тогда на выпускном. Кое-как втиснувшись в них, я поправил носки, заранее зная, что до метро без стертой в кровь кожи я не доберусь.

– Куда принарядился? – мать стояла в коридоре, прислонившись к косяку двери спальни. – На работу небось таким красивым не ходишь.

– Важная встреча, – я старался сохранять спокойствие, боясь, что они разозлят меня еще на этапе выхода из дома. – Я недолго. Вадик занят уроками.

– Хорошо. Постарайся вернуться до прихода отца. Он постоянно спрашивает, где ты сутками пропадаешь.

– Работаю, наверное?! – я хотел сказать это мягче, но вышло слишком резко. – Где еще могу быть? Деньги регулярно ему отдаю, что еще надо?

– Да не хватает твоих денег, Игореш. Ни на что не хватает. За коммуналку заплатить и продуктов купить пару раз…

Я не дослушал. Хлопнул дверью, выскользнул наружу и скатился по перилам до первого этажа со второго прямо в парадных брюках. Отряхнулся на улице, поняв, что собрал всю пыль. По дороге хотел зайти в цветочный, чтобы взять букет, но в кармане после отданных отцу остатков стипендии осталось разве что на тортик и на проезд. Взяв шоколадный, как любила Лу, я плюхнулся в автобус и закрыл глаза. До их коттеджного поселка ехать было с пересадкой больше часа.

В голове бесполезным, но мучающим роем крутились мысли – о том, как пройдет встреча, что мне сказать и как себя вести. Ни разу не выходивший в относительно приличное общество, кроме нескольких медицинских конгрессов, я впадал в ступор и недоумение даже от простой мысли о приветствии. Как не оплошать? Лу не дала инструкций, попросила «быть собой», но я знал, что «быть собой» – испортить все в зачатке. Вряд ли ее отец хотел видеть рядом с дочерью кого-то, вроде меня.

«Как приедешь, заходи. Калитка открыта)».

«Спасибо, скоро буду!» – пообещал я, зная, что ехать еще долго. Но пробки на выезде из Москвы к счастью не было, автобус легко проскочил по развилке и уехал в пригород. Ноги, сжатые неудобными туфлями, ныли страшно, кожа с пятки уже сходила, и я мог поклясться, что левый белый носок окрасился багряным. Сойдя на остановке в полутора километрах от точки назначения, я в очередной раз нервно поправил рубашку. То же самое еще раз сделал у калитки, мельком посмотрелся в темный, но кое-как отражавший меня экран телефона, пригладил волосы. И только потом решился дернуть ручку калитку, которая поддалась опять с легким скрипом. Лу сидела на крыльце.

– Привет! – она кинулась мне на шею, но единственное, что я видел перед собой, – лицо ее отца через оконное стекло. Он смотрел на нас неотрывно, примерял меня к его единственной дочери. – Мы заждались! И столько всего приготовили.

– Я волнуюсь, – внезапно сознался я.

– Родители тоже. Да и я немножко, – она рассмеялась, и смех ее начал вытягивать волнение, как мазь вытягивает гной из старой воспалившейся раны. – Пойдем.

Мы зашли в дом. Праздником и шампанским больше не пахло, зато запах пачули стал ярче, а к нему примешались нотки апельсина и черного перца. Скосив взгляд на тумбочку, я увидел диффузор и понял, откуда исходил этот запах. Лу скинула тапочки и куртку, забрала мое пальто и потянула в кухню за рукав. Она осмотрела меня всего, словно ей и самой было непривычно видеть меня в рубашке, а не толстовке и растянутой футболке с лейблом группы «Король и шут».

– Это Игорь, мой Игорь, – она обняла меня за руку, замерев в дверях. И я оторопело стоял, хлопая глазами и не зная, что сказать. С трудом запоздало выдавил «Здравствуйте», пожал отцу руку.

– Антон Павлович, – представился мужчина. Он не был красавцем, но стать и порода выражались явственно. Лу больше походила на мать, но и его особенные черты – разрез глаз, небольшая родинка на щеке и выступающие скулы —проглядывались. Все остальное – материнское, и форма губ, и носа.

– Наталья Петровна, – ее мама тоже протянула мне ладонь, три кольца украшали ее пальцы, – приятно познакомиться, дорогой. Проходи за стол.

Я не знал, когда успел стать ей дорогим, но это все равно заставило меня внутри потеплеть, успокоиться и хотя бы постараться выдохнуть. Воздух в грудной клетке застрял непроталкиваемым комом. Лу слабо дернула меня за рукав, приглашая за стол. Я сел рядом с ней, чувствуя колючий взгляд Антона Павловича и мягкий Натальи Петровны.

Стол ломился от разных блюд – и тарталетки, и бутерброды, и салаты, в духовке шкварчало горячее. Непривычный «Цезарь» вместо родного винегрета, красная икра в тарталетках вместо сыра с чесноком. Во рту собралась слюна, я нервно сглотнул. Захотелось курить, но подскакивать так сразу, даже не выпив бокала шампанского, казалось неприличным. Антон Павлович как раз открыл бутылку и разлил игристое по дорогим, наверняка хрустальным фужерам.

– За знакомство, – предложила Наталья Петровна, подняв свой бокал первой. – Много о тебе слышали, Игорь.

– Почти два года прошло, – хмыкнул Антон Палыч, – наконец, соизволил.

– Антоша, – мать Лу мягко погладила его по руке. – Всякое бывает. Главное, что сейчас знакомство случилось. Выпьем.

Она осушила бокал почти до дна, Лу – наполовину, а я еле пригубил, боясь, что игристое с пузырьками или застрянет в горле и не даст связать двух слов, или остро ударит в голову. Пусть я и не пьянел обычно, но организм требовал заглушить стресс.

Тарелка быстро наполнилась всем: я не успел опомниться, а Лу уже положила всего – и бутерброды, и салаты, и тарталетки, и даже побежала за горячим, будто боясь, что мы не наедимся таким количеством закусок. Мы дома и на Новый год не готовили столько. А здесь – пир на весь мир, как в русских народных сказках, которые обожал Вадик. Он иногда спрашивал, как это, на весь мир. «Вот так», – подумал я.

– Кто ты, Игорь?

Такой вопрос в лоб сбил меня с толку.

– Врач, – ответил я первое, что пришло в голову. – Неотложная хирургия. Анестезиолог-реаниматолог, в июле заканчиваю ординатуру.

– Это нам Лукерья рассказывала, благородная профессия, – Наталья Петровна одобрительно улыбнулась. – Врачей в нашей семье еще не было.

На скулах Антона Палыча от формулировки «в нашей семье» заиграли желваки. Я знал, что плохой кандидат и на роль зятя, и на роль хорошего мужа, кастинг почти провалил, но еще теплилась надежда, что получится все исправить. Я взял нож в правую руку, вилку – в левую, чинно отрезал кусок запеканки и отправил в рот, до последнего держась с достоинством.

– Кто твои родители?

– У папы своя автомастерская, мама работает у него бухгалтером. Сыну десять лет, – суховато прибавил я, с мстительным, мрачным удовлетворением замечая, как меняются их лица. И если Наталья Петровна старалась остаться деланно-дружелюбной, то Антон Палыч жестко смял в пальцах салфетку.

– Я же вам говорила! – воскликнула Лу. – Ну и что, что ребенок? Подумаешь. Вадик чудесный мальчик. Тоже вас с ним как-нибудь познакомлю.

Лу не замечала – или не хотела замечать – как изменилась обстановка. Даже теплое позднемартовское солнце не грело сквозь большие окна почти до самого пола, проходило по касательной мимо стола, лаская лучами кого угодно, но только не нас.

– А что с его матерью?

– Ушла, – я пожал плечами, все-таки щедро глотнув шампанского. – Не появляется. Жизнь Вадика, и уж тем более моя, ей мало интересна. С вашего позволения, пойду покурю.

Наталья Петровна поднялась вместе со мной и протянула заранее приготовленную пепельницу. Она стояла на подоконнике, словно дожидаясь своего часа, и, взяв стеклянную тару, я вышел во двор, доставая потертую пачку. Уши горели – по примете то ли от стыда, то ли от того, что в гостиной мне во всю перемывали кости. Интересно, горели ли уши у Вадика?

Я выкурил почти половину сигареты, когда дверь открылась. Накинув на плечо куртку, во двор вышел Антон Палыч. Он не курил, просто смотрел на то, как я делал затяжки и стряхивал пепел на уже грязное стеклянное дно.

– Лу любит тебя, и я не буду вам мешать, – просто сказал он, хотя я ожидал услышать другое. – Но просто подумай, что ты можешь дать девочке, привыкшей отдыхать два раза в год за границей и тратящей в месяц среднюю зарплату мелкого чиновника.

– Я разберусь, – пообещал, – что-нибудь придумаю. В июле зарплата станет больше.

– Все в твоих руках, – Антон Палыч пожал плечами. – Пойдем, горячее стынет. Девчонки старались.

Затушив окурок о пепельницу, я оставил ее прямо на крыльце и зашел снова в дом. Теплый дом, где я никогда не почувствую себя своим. А есть ли вообще такое место на земле, которое я мог назвать домом?