Клетка бесприютности

глава шесть: сладкий латте и американо без сахара

Чтобы подготовиться к государственным экзаменам в медицинском, сдать их не ниже «отлично» и выцарапать свой красный диплом, мне нужно было продать душу дьяволу. Дьяволом мог быть кто угодно – ректор; куратор; преподаватель по анатомии, ненавидевший меня с третьего курса, но каждый год сидевший в комиссии; и даже мой отец, устроивший очередной пьяный дебош за стенкой. Мы с Вадиком вмонтировали в дверь слабый металлический крючок – несильно, но все же защищавший нас при очередном отцовском буйстве. Вадик лежал на своей кроватке – через год нашей жизни здесь мы купили вторую, – такой низкой, что казалось, она касается матрасом пола, а я сидел за учебниками, в третий раз перечитывая одно и то же предложение, но никак не мог вникнуть в смысл.

– Давай поиграем? – попросил Вадик, и кровать под ним раздражающе скрипнула. – В машинку или бродилку… Нам в школе на Новый год подарили, а мы еще ни разу не…

– Вадь, – я перебил его, мгновенно устыдившись, но не дав договорить. – Посмотри, вот это все мне нужно выучить к следующему месяцу. И это только первая часть. Некогда в бродилки играть.

– Со мной никто не играет, – пожаловался он, достав одинокую машинку из ящика прикроватной тумбочки, и громко прокатил ее по линолеуму в спальне. – Хотя бы почитаешь мне на ночь?

– Ты сам умеешь читать.

– Но я хочу, чтобы ты! – я резко обернулся, крутанувшись на стуле, и сын отпрянул. – Я каждый вечер один читаю или с бабушкой. А с тобой редко. Ну пап… Давай в бродилку… Или в машинки…

Грохнув книжкой об стол, я все-таки ее захлопнул и сполз к нему на пол. Вадик, подвинувшись, достал из тумбочки вторую машинку, зеленую, и протянул мне.

– Кто быстрее до стола! – предложил Вадя, но мне было не сравниться с ним, юрким и маленьким, поэтому лавры победителя в детской автомобильной гонке я отдал ему с легкостью и в награду поцеловал в макушку.

– Бродилку тащи, – вздохнул я.

Черные глазища – «Лалины», отмечал я про себя каждый раз – засияли восторгом, и игру сын расставил на полу быстрее, чем я успел отодвинуться к кровати и занять удобную позу.

– Чур я красной фишкой, – он выхватил самый привлекательный цвет у меня из-под носа, и тогда пришлось взять синюю. И кубик он тоже, естественно, кидал первым. Но, надо признаться, не капризничал – если не везло, проигрывал честно, поджав губы и смаргивая слезы.

– Просто игра, – я чмокнул его в макушку опять, достигнув финиша первым. За стенкой, казалось, перевернулся стол, но Вадик даже не вздрогнул, а я разве что на дверь посмотрел – проверил, закрыта ли она на крючок. – Хочешь еще раз?

– Хочу, – он вытер крупный нос рукавом старой водолазки, – только теперь я синей.

Забрав красную, я с удовольствием в этот раз кинул кубик первым. «Большой ребенок, – бросила бы сейчас мать. – Что ты только Вадику дашь?» Я хотел дать ему самое важное – любовь. И только эта мысль заставила меня спуститься с табуретки и сыграть с ним в настолку. Вадик заслуживал быть счастливым, даже с таким нерадивым отцом, как я.

– Теперь книжка? – выиграв, он стащил «Рубиновую книгу сказок» с полки. Потрепанный томик лежал там с давних времен, кажется, его еще я читал. На новую полиграфию денег не было, мать редко притаскивала что-то с ярмарок по скидкам, особенно Вадику понравились «Незнайка на Луне» и «Синяя борода».

– Книжка на ночь, – пообещал я. – Родной, мне правда надо много выучить. Разрешаю устроить гонку автомобилей по всей комнате. Можно даже забираться ко мне на кровать.

– Ура, гонки с препятствиями!

Вадик, никогда не имевший большого количества игрушек, берег то, что у него было. Перед тем как вернуться к игре, он сложил подаренную в школе бродилку в тумбочку, разложил все фишки и убрал поле так, чтобы оно не помялось. Мне нравилось в нем это трепетное отношение к вещам – я свои немногочисленные пожитки тоже берег, не зная, когда смогу позволить новые. Я и книжку ребенку купить не мог, поэтому о чем-то для себя и мечтать было рано.

Но из отцовских карманов я недавно украл пятьсот рублей на учебник. Впервые взял чужое, сразу зарекся вернуть, как только появится, но тот и не заметил пропажи – вечером пришел вусмерть пьяным, а наутро и не вспомнил, что у него водились деньги.

Телефон неожиданно пиликнул. Вадик оживленно оторвался от гонки.

– Это мне написали, – я рассмеялся. – А ты что, ждешь любовной записки от подружки-второклассницы?

Щеки сына пошли красными пятнами, и он уставился на машинки в своих руках промолчав.

– Ничего я не жду!

– Вот и играй!

Сообщение пришло с незнакомого номера.

«Привет. Это Лу) Мне твой телефон дала староста! Может, встретимся? Хочу отблагодарить за помощь с мольбертами)».

Она писала простыми сообщениями, на профиле контакта не было ее фотографии, но я сразу вспомнил светлые волосы и серо-голубые глаза цвета холодного арктического льда. Лу в воспоминаниях стояла, как живая, и я сам не понял, почему так счастливо улыбнулся потухшему от долго ожидания экрану.

«Привет! Это не обязательно, я же просто так помог».

Ответ пришел сразу, как будто Лу даже не убирала телефон из рук.

«Ну и что? Все равно хочется на добро ответить добром) Какие планы на завтра?»

План были запредельными – доучить четвертую главу несчастного учебника по анатомии, освежить знания по оказанию первой неотложной помощи и чтению ЭКГ, съездить в университет на три лекции и забрать сына с продленки.

«Особо никаких. Пересечемся?»

«Я закончу около двух. Можешь встретить меня у лицея, если хочешь))».

К черту неотложную помощь и ЭКГ – я решил, что в два часа обязательно буду стоять у калитки лицея. Я не мог разобрать, чем так манила Лу – если вообще манила, – но в мыслях плотно засели красивые почти прозрачные глаза и клыкастая улыбка. Хотелось просто ее еще раз увидеть, опять заметить пятна синей краски на пальцах, улыбнуться и утонуть в ответной улыбке. Я не верил в любовь с первого взгляда, но во взаимное притяжение не верит только дурак.

***

В солнечных переливающихся на металлическом заборе лучах и приятном – что редкость! – ожидании, я топтался у ворот и томительно поглядывал на часы. Без десяти два, по моим подсчетам Лу должна была выйти минут через двадцать с погрешностью на то, чтобы забрать плащ из гардероба. Ученики валили из дверей гурьбой, едва не топча друг друга, с гвалтом неслись к калитке и у выхода жарко прощались до следующего школьного дня. Охранник поглядывал на меня недоверчиво, уже небось забыл о двух студентах-медиках, несколько дней назад читавших лекции и сидевших на бордюре у калитки.

– Привет! – она вышла даже раньше, чем я планировал, и поэтому от неожиданности я несколько раз быстро моргнул и сделал шаг назад.

– Привет… – я растерянно оглядел ее всю. – Ты рановато. Думал, задержишься.

– Быстро написала самостоятельную, – Лу отмахнулась. – Не вижу смысла там сидеть так долго. Все равно по вечерам сплошные репетиторы.

– ЕГЭ – это важно…

– Даже восемнадцатилетие толком отметить не удалось. Все готовятся и страшно нервничают.

Солнечные лучи теперь играли не на металлическом заборе, а на ее светлых волосах, спадавших почти до линии талии. Она подколола их крабиками по двум сторонам от лица, а небрежные, чуть волнистые локоны аккуратно лежали по плечам.

– Ты чего завис? – Лу забавно помахала ладошкой перед моим лицом. – Прогуляемся?

– Прогуляемся, – согласился я, но галантно подставить локоть, чтобы Лу за него зацепилась, так и не решился. Сунул руки в карманы, пряча обгрызенные на больших пальцах ногти, переступил с ноги на ногу будто замерз и кивком указал на переулок. – Через него быстрее выйдем в центр.

Лу молча двинулась первой. На ее плечах висел небольшой кожаный рюкзак, куда вряд ли помещались все нужные для учебы книжки, но зато на собачке от молнии висел причудливый брелок в виде мягкого медведя. Полуботинки на ногах были такими чистыми, в отличие от моих грязных кроссовок, словно мы ходили по улицам разной Москвы. Лу – по чистым живописным проспектам разноцветного города; по Красной площади; мимо Центрального детского магазина и по Никольской. Я – по переулкам с открытыми люками; по дворам с разбитым асфальтом и истоптанными газонами с пожухлой старой листвой; по узким улицам между серыми панельками и тесно припаркованными друг к другу машинами.

«Постирать кроссовки, – отметил я у себя в голове, – если их вообще еще можно спасти».

Мы молча шли рука об руку, я не знал, что говорить. Увидев ее, окончательно растерялся. Лу просто мечтательно улыбалась, смотрела по сторонам и иногда отвлекалась на уведомления, приходившие на ее телефон.

– Родители волнуются, – зачем-то пояснила она. Может, чтобы прервать молчание. – Но я их предупредила, что пойду гулять.

Я забыл предупредить мать, но надеялся, что Вадик уже достаточно большой для того, чтобы посидеть дома в одиночестве. Восемь лет – сознательный возраст, почти взрослый, каких-то десять лет и совершеннолетний.

– Куда мы идем?

– Просто по улице? – предложил я. – Можем до Красной площади прогуляться. Здесь недалеко.

– Рядом есть замечательная кофейня! – Лу согласно кивнула. – Зайдем туда?

И я согласился, даже несмотря на то, что мне представлялась цена чашки кофе в заведении у Красной площади – наверняка за две порции придется отдать половину стипендии, если не всю. Но Лу сражала любой здравый смысл своей улыбкой с острыми клычками. Мы пересекли бульвар, проспект, прошли мимо одной станции метро, нарочито медленно обходя ее вокруг, и вышли со стороны Охотного ряда.

Лу шла на полшага впереди – показывала дорогу, – а я смотрел по сторонам и вспоминал, сколько лет не был на Красной площади. Казалось, с рождения и не был, видел ее по телевизору на параде к Девятому мая, по новостям, и стену Кремля на Новый год. А так, чтобы прийти и прогуляться по мощеной камнем площади, времени все не находилось. Из привычного Чертаново я попал в другую Москву – яркую, расцветавшую на мартовском солнце.

Кремль возвышался над нами монументальной красной постройкой, я мысленно восхищался башенками и собором Василия Блаженного вдалеке, стесняясь признаться Лу, что толком на площадь ни разу не приходил. Меня из мыслей вывел только звук колокольчика на двери кофейни, оповещавшего о посетителях. Внутри было немноголюдно, все пили кофе парочками или в одиночестве. Лу подошла к баристе сразу, решительно достала карточку и на мой явно удивленный взгляд ответила:

– Плачу я.

– С чего это вдруг? – я снисходительно улыбнулся и достал пару купюр из кармана. Как раз хватало на все, что бы она ни заказала. – Я в состоянии заплатить.

Лу решительно отодвинула мою руку с деньгами.

– Я тебя пригласила, хотела отблагодарить. Значит, плачу я, – от ее упертости я растерялся и непонимающе развел руками. – Выбирай, что будешь?

– Маленький американо без сахара.

Я не любил кофе с молоком, и удачно совпало то, что самым дешевым напитком во всей кофейной карте был именно маленький американо. Лу непонятно дернула плечом, словно осталась недовольной от моего выбора. Но спорить не стала и, взмахнув банковской карточкой, улыбнулась:

– Мне большой латте со взбитыми сливками и шоколадной крошкой.

Я едва не рассмеялся – выбор наших напитков резонировал так же сильно, как чистота ботинок. Лу приложила карту к терминалу, и он мелодично пискнул, оповестив всех об оплате. Бариста взялся за приготовление кофе, а Лу подошла ко мне ближе.

– Спасибо, но не стоило, – я вздохнул. – Я бы сам мог тебя угостить.

– Еще угостишь? – внезапно нашлась она. – Или эта встреча последняя?

Я оторопел, и найтись так же быстро, как и у Лукерьи, не получилось. Поэтому она чуть расстроенно поджала губы, но в остальном вида беспокойства или разочарования не подала. Зато занервничал я – конечно, мне не хотелось делать эту встречу последней.

– Разумеется, угощу! – я запоздало потянулся к ней, хотел погладить по плечу, но одернул руку, проклиная самого себя и свою медлительность за эту неловкую паузу. – Если ты не захочешь, то не последняя.

– Ваш кофе.

Бариста вовремя окликнул нас, избавил меня от неприятного объяснения, а Лу – от необходимости быстро отвечать. Она взяла свой напиток и пластиковую ложечку, подцепила кусочек взбитых сливок и отправила в рот. Американо на фоне ее напитка смотрелся невкусно, но я поспешно сделал глоток и еле сдержался, чтобы не поморщиться от горечи. Мы пошли к выходу. Лу не захотела сидеть у окна, ее тянуло гулять.

– Хочешь, на выходных сходим в кино? – предложил я. – Точно идут какие-нибудь классные мелодрамы.

– А если я люблю ужастики? Или боевики? – Лу улыбнулась. – Почему ты вдруг решил, что я люблю мелодрамы?

– Хорошо, что ты любишь? – я замешкался.

Она не была похожа на любительницу боевиков и ужастиков, мое внутреннее чутье засбоить не могло. Лу минутку помолчала, создавая иллюзию драматической паузы, а потом по-доброму рассмеялась:

– Мелодрамы.

– Не сомневался, – дотянувшись, я щелкнул ее по носу, и она рассмеялась еще задорнее.

На Красной площади днем людей тоже было немного, только группки туристов расхаживали от одного угла к другому, слушая гида в наушниках или вживую. Я удивлялся выдержке этих людей – мне рассказ наверняка бы наскучил еще в самом начале, у ворот, а они с такими завороженными лицами слушали историю этих стен. Из задумчивости меня вывела Лу, нагло дернув за рукав.

– Земля вызывает, – она развернулась и теперь шла спиной вперед, удостоверившись перед этим, что людей на ее пути не было. – Почему медицинский?

Я глотнул американо.

– Не знаю. С детства мечтал спасать людей.

– Мог стать пожарным? Или МЧСником?

– А стал врачом. Дурацкий вопрос, – я оборвал ее почти сразу. – Просто хочу помогать людям. Медицина – это то, что у меня получается.

Она смутилась, и я тут же почувствовал себя виноватым.

– Извини, – пробормотала Лу и наверняка от неловкости в два глотка допила кофе, пряча слабую улыбку и виноватый взгляд за большим бумажным стаканчиком с крышкой. – Не стоило спрашивать.

– Просто когда это мечта детства, очень сложно ответить на вопрос, почему именно врач, – я постарался сгладить остроту диалога и даже взял ее за руку. Пальцы оказались холодными, хотя в этой руке она держала стаканчик. Сжав небольшую ладошку в своей, я постарался согреть ее. Лу начала таять, и сковавшая нас неловкость почти сразу схлынула.

Мы шли до края площади и держались за руки. Ладошка Лу потеплела, и ее пальцы уверенно сжимали мои. Край рукава ее плаща слегка щекотал кожу, ветер развевал светлые волосы, изредка попадавшие даже мне в лицо. Она смеялась из-за моих неудачных, корявых шуток, расспрашивала про учебу и рассказывала про предстоящие экзамены. Я ловил миг, не думая, что дома ждет сын. Сын, о котором только предстоит рассказать, если мы впутаемся в серьезные отношения. Сын, который наверняка ее испугает, и любовь прервется, не успев толком начаться.

– Увидимся еще? – она, стоя на бордюре, вызывала такси, а я молча оглядывался в поисках ближайшей станции метро.

– Обязательно, – пообещал я, на прощание целуя ее в щеку. – Я позвоню.