Клуб грязных девчонок

ЛОРЕН

В честь помолвки с компьютерным миллионером Андре Картье мы на этот раз позволили Ребекке выбирать ресторан для встречи sucias. Она осталась верна себе и предпочла «Мистраль» в Саут-Энд, неподалеку от ее баснословного особняка, который Сара сделала еще более фантастическим, украсив в стиле, названном ею «Янки шик». Достаточно сдержанном для мисс Скованность и в то же время хипповом. Я не в состоянии объяснить, в чем тут дело – вы меня знаете, сама обожаю всякую мешанину, – но это сочетание потрясающе действует: современное искусство, персидские ковры, свежие ароматы.

Я, как всегда, пришла заранее, потому что, если опоздать, можно упустить сюжет. И тогда какой-нибудь белый малый… ну да ладно, мне кажется, я об этом уже все сказала. За последние шесть месяцев многое изменилось. Но не это.

Только сегодня утром один из наших редакторов остановил меня в конторе, желая обсудить протесты по существу падающее по поводу того, что некий обозреватель из «Бостон гералд» предложил не впускать в страну иммигрантов из Пуэрто-Рико. Пуэрториканцы, если вы забыли или так и не усвоили, с 1918 года американские граждане, а Пуэрто-Рико, на беду или на счастье, территория США. Но я и об этом уже говорила несколько раз. Извините.

– Что думают латиноамериканцы и в латиноамериканских общинах по этому поводу? – спросил он меня и при этом чирикал и щебетал с грациозностью желтенькой крохотной канареечки.

– Не знаю, – ответила я. – Но до дневного совещания всех обзвоню и тогда сообщу вам.

Редактор кивнул и сказал: «Спасибо». Он мне поверил! Он не только думает, что все латиноамериканцы имеют одинаковое мнение, но еще считает, будто мы все каждодневно перезваниваемся, намереваясь согласовать очередной тайный, темный, магический шаг. Я уже упоминала: у меня такое чувство, что нам в этой стране еще предстоит пройти вполне причудливый путь, но иногда, только иногда мне кажется, будто мы повернули назад. Нет. Подумайте. Об этом.

Я сижу в баре, но ничего не пью. У меня две недели не было во рту ни капли спиртного – с тех пор, как Уснейвис выходила замуж в Сан-Хуане и все sucias напустились на меня и обвинили том, что я алкоголичка. Я не пьяница, точно, а они, как водится, перегнули палку. Просто какое-то время я была немного несчастлива. А когда девушка несчастлива, она способна совершать глупости. Но теперь я счастлива.

Знаете, что удивительнее всего? Кроме Калифорнии и Техаса альбом Квикэтл лучше всего распродавался в Новой Англии и Нью-Йорке и вышел на первое место среди рок-дисков на испанском языке. С тех пор как Амаури взялся за работу, показатель «Саунд-скэна» резко подскочил вверх. Не знаю, что и думать. Он устраивает сборища каждый вечер и совершенно выкладывается, а у меня возникает подозрение, что Амаури не последний в длинной веренице моих мужчин. Складывается впечатление, что миллионы доминиканцев знают друг друга. Амаури объясняет, что работать нетрудно: сборище или вечеринка у доминиканцев в крови. Вам известно, что доминиканцы – самая большая группа иммигрантов, приехавших в Нью-Йорк в девяностых годах? Миллионы. Но до сих пор в музыкальном производственном мейнстриме на это никто не обращал внимания. И в «Газетт» – тоже. А я устала бороться с ощущением, что они повсюду.

Никогда не подумала бы, что мексиканский успех Эмбер обеспечит кучка афро-доминиканцев. Смехота! Она сказала, что следующий альбом будет больше ориентировать именно на доминиканцев. Мне нравится Амаури. Но я не уверена, что люблю его. Плохо ли это? Неужели я боюсь, что все так легковесно, или наконец осознала, кто я такая – американка среднего класса, а не стереотип иностранки, каковую хотят видеть во мне мои редакторы? Амаури – отличный парень, однако не совсем то, что мне надо. Но не исключено, что я вообще никогда не найду для себя совершенного мужчину. А Амаури – может, он американец? А?

Вчера ему позвонил заведующий латиноамериканским отделом продаж – хочет встретиться и выпытать секрет моего мальчугана. Похоже, его намерены задействовать в других проектах, а не только с дисками Квикэтл. Предложили зарплату – пятьдесят тысяч в год плюс премиальные. Я посоветовала требовать больше, и он потребовал. Амаури уже отложил какую-то сумму, и они с сестрой перевезли мать и других родных в Бостон – в маленькую квартирку в Дорчестере. Так что теперь она будет обеспечена нормальной медицинской помощью. Он хорошо ко мне относится. Ходит в школу и заглядывает в испанско-английский словарь. Удивительно: этот мужчина не лжет и не обманывает, и мы мирно ладим. Он всегда рядом и зовет меня на все свои сборища. Не могу объяснить почему, но я ему верю. Я снова десятого размера. Догадываетесь, что это значит? Я счастлива! Но знаете что? Он меня любит даже такой большой. Говорит, что могу еще немного потолстеть. Мол, американские женщины все такие костлявые – это несексуально.

Кстати, о крупных девочках. Второй, как обычно, явилась Уснейвис. Вырядилась в шляпку. Только не подумайте, что в зимнюю. На улице весна, снег растаял, на деревьях распускаются маленькие белые цветочки – самое красивое и живое время в Бостоне. Для ее гардероба оно означает и цвет шляпки. Только не для тепла. Шляпка с мелкой сеточкой, ниспадавшей на лицо. Без полей, с плоским донышком. Шляпка красная, хорошо сочетается с се белым костюмом со всякими украшениями на груди. А на ногах Уснейвис, разумеется, остроносые миниатюрные туфли. Одета, словно Джекки О. Или как пасхальное яйцо. И естественно, говорит по маленькому мобильнику – куда меньшему, чем в прошлом году. Она раздалась. Мы все заметили это и ждем, что со дня надень появится крошка в такой же шляпке и меховом пальто. И раз уж замужем, надо выставлять напоказ кольцо – пусть все знают, что прибыл очередной пуэрториканец.

Следующей пришла Сара. С тех пор как исчез ее муж, она так ни с кем и не встречается. Не может найти себе мужчину. Кажется, его сцапали, и он снова пропал. Мрак. Сара убедила родителей сдать свой дом в Майами какой-то рэп-звезде. Скажите, умора? И они переехали к ней и помогают с детьми. Мать занимается с мальчиками, пока Сара налаживает свой бизнес «Интерьеры от Сары». Я говорила с ней несколько раз, и у меня сложилось впечатление, что они собираются продать дом в Честнат-Хилл и вернуться в свой старый дом в Майами. Но только после того, как их дело станет известным на всю страну и удастся организовать телешоу.

О телешоу чуть позже. Наберитесь терпения. Черт!

Я давным-давно сказала, что Сара будет исключительным дизайнером. Так оно и вышло. У нее на счету уже несколько крупных заказчиков. Кому какое дело, что ты еврейка, коль скоро ведешь дела на Ньютон-Корнерз. И предложения продолжают поступать. Теперь она способна сама зарабатывать на жизнь, и у нее нет желания заниматься чем-то другим. Так она говорит нам, и мы уважаем ее слова. Раньше Сара никогда не оставалась одна, и теперь, судя по всему, ее это забавляет.

Даже нравится.

Она всегда хорошо выглядела – собранной и все такое. Но в этом году – цветет, кажется моложе, чем в прошлом, хотя все еще похожа на Марту Стюарт, только без тюремного полосатика. Но по-моему, смахивать на Марту в ее деле ничуть не повредит. Особенно если планируешь организовать свое дизайнерское телешоу на испанском языке. Элизабет, которая возвратилась из Барранквилла после того, как копы стали интересоваться ее «образом жизни», подготовила пилотный сценарий, а «Таргет»[175] решил организовать сбыт разработанной Сарой домашней утвари в Чикаго и Хьюстоне, где большинство населения говорит по-испански.

С телешоу тоже складывается. Им заинтересовалась крупнейшая телесеть на испанском языке и хочет поставить в утренние часы по будням. Сара предполагает назвать его Casas Americanas. Американские дома. На мой взгляд, неплохо.

Не исключено, что причина вновь обретенного счастья Сары еще и в том, что она стала носить светлые тона. Отнюдь не как павлин. Но взгляните на нее: оранжевая блузка, белый свитер, дорогие джинсы и оранжевые шузы на ногах. Совершенно иная женщина. Косметика такая же превосходная. И Сара такая же говорливая. Дьявольски громогласная. Но в ней появилось нечто новое – неподдельная радость. Я от этого чуть не плачу. Видели бы вы ее в больнице со всеми трубками и аппаратами. Я думала, она не выберется. Но у нее получилось. И вот она какая теперь. Моя sucia.

А вот и Лиз. Ее подвезла Селвин. Им пришлось вытурить из их дома студенток и снова поселиться в нем. Я рада, что Лиз вернулась.

Она всю себя посвятила созданию шоу и ждет не дождется, когда переедет в Майами. Там она надеется завершить свою книгу стихов. Майами. Мне становится грустно. Я буду скучать по своим подружкам. Меня саму начинает тянуть на юг. Может быть, Майами – недурной вариант для смены обстановки? Если тамошняя газетенка согласится нанять кубинку левого толка вроде меня. Нет уж! Пусть лучше Амаури преуспеет в своей коммерции, и я уйду на покой, расстанусь с отравляющим душу газетным делом и займусь чем-нибудь действительно важным вроде воспитания парочки детей. Ладно, не буду торопить события, но помечтать-то все-таки можно?

Следующей объявилась Квикэтл. Я наконец научилась правильно произносить ее имя. А как не научишься, если его орут на всех углах подростки и оно у них на майках. Она приехала в белом лимузине. Сказала, что не нанимала его – машину ей предоставила студия. Но при этом добавила, что пора мексиканкам кататься стильно.

Что ж, извините.

За кого себя держит эта мексиканская принцесса, а? Шучу. Не представляете, как мы все за нее рады. И как за нее беспокоимся! Квикэтл пришла в этаком обвислом топике, хиппово-неряшливых джинсах, сапогах и темных очках. При том, что волосы у нее беспорядочно торчали в разные стороны.

– Ay, Dios mio, sucias![176] – закричала Уснейвис. – Разве по ней скажешь, что она меня помнит? Я просила ее: добьешься успеха – меня не забудь. А она ведет себя так, словно в упор меня не узнает!

Квикэтл улыбнулась. Она прекрасно выглядит. Счастливой. Молодей – мужчина бросил ее, а она держится, словно ничего не случилось. Утверждает, что ей лучше одной. Вот бы и мне так. И скажу вам по секрету: мне нравится ее музыка. После того как Квикэтл дали хорошие деньги на запись, она сочинила несколько песен, которые бередят мне душу. Ее музыка глубокая и красивая. И еще: мне кажется, что все ее разговоры о Мексике вовсе не «бредни», как я их называла. Они не бредни, они история.

Справедливо многое из того, что она говорит. А Квикэтл после того, как стала много ездить, признала, что согласна с тем, чему я учила ее: мы не одинаковые – разные, как сам мир. Я слушаю музыку Квикэтл, наблюдаю, что происходите нами, и верю: в ее словах есть здравый смысл – да, мы все разные, но есть нечто такое в том, что мы латиноамериканки; восприятие становится реальностью – то, как мы нашли друг друга и как друг другу помогаем. Мне даже не понадобилось выпивки, чтобы понести такую околесицу.

Последней пришла Ребекка. Не хочу возводить напраслину, но она немного округлилась. Нет, не подумайте, она отнюдь не толстая – тоньше любой латиноамериканки. Но у нее завелось на костях мяско. Она по-прежнему одевается, как Маргарет Тэтчер. Ну, и что из того – она счастлива. И все из-за Андре. Ничего не скажешь – повезло. Я рада, что она распрощалась со своим идиотом Брэдом. Давно бы пора. Но родители все-таки косо смотрят на Андре, хотя Ребекка не обращает на это внимания. Поговаривают, что она начала танцевать. Не уверена, что у меня есть желание созерцать это зрелище. Ребекка прихватила последний номер «Эллы», озарила нас своей блистательной улыбкой и раздала по экземпляру. И знаете, кто там был на обложке?

Квикэтл.

А мне думалось, что я. Не выгорело.

Мы сели за самый большой стол, заказали пиво и соки (и я со всеми – что я, хуже других?) и начали болтать так, как только умеют sucias.

Нам еще много есть о чем посплетничать.