Глава 18

Сапоги ее топали по известняковому полу, дыхание с присвистом вырывалось изо рта, свет лампы заплясал, словно блуждающий огонек, когда она пошатнулась, едва не упала и побежала дальше.

Ей нужно было замедлить движение, но она не могла.

В ушибленном колене вновь пульсировала боль. Из темноты возникла затянутая пленкой лужа. Эрика прошлепала по ней, забрызгав холодной грязью джинсы. В ноздри ей ударил зловонный запах гнили, и она вновь подумала о мистере Фернелле в том склепе.

Эрика побежала быстрее, не думая о риске.

Низкий сталактит задел ее волосы, когда она, тяжело дыша, пригибалась. Лампа ходила ходуном, разбрасывая по стенам расплывчатые хвосты комет. Она даже не представляла, где находится. Может быть, пропустила выход, может, не заметила последней стрелы, нарисованной губной помадой. Может, обрекла себя бежать и бежать, покуда не кончится керосин, и она навеки останется во тьме.

«Прекрати!»

Эрика, дрожа, остановилась. Нагнулась, чувствуя подступающую тошноту. В глубине горла раздался сухой, скребущий звук. Она думала, что ее вырвет.

Замуровал заживо. Роберт замуровал его заживо.

У нее возникло желание снова бежать сломя голову. Она с трудом подавила его.

Мистер Фернелл мертв. Уже много лет. От него остались только кости, блестящие часы и клочья изгрызенной летучими мышами одежды, которые она увидела.

Бежать от него нет смысла. Он не представляет собой угрозы никому.

— Как он мог? — прошептала Эрика. — Роберт… как ты мог?

Но ответ она знала. Роберт ненавидел мистера Фернелла, ненавидел с детства. Мистер Фернелл отправил Роберта в мэрилендскую школу, где ребята бесконечно изводили его за ненормальную робость, беспомощность раненого животного, отвращение ко всякому насилию.

Годы отверженности заронили в его душу семя безумия, и в конце концов оно дало плоды.

Она подумала, что Роберт имел полное право ненавидеть их сурового, непреклонного опекуна. Но убивать его — притом так жестоко…

Эрика представила себе мистера Фернелла, одного в своей гробнице, колотящего по каменной стене, пока не содрал руки в кровь, кричащего, пока не сорвал голос. Затем спазмы голода, муки жажды. Отчаяние, скрутившее его в зародышевую позу, дрожь, как у избитой собаки.

Навещал ли его Роберт? Дразнил обещаниями воды и пищи? Может, в самом деле приносил еду, чтобы продлить страдания.

Сколько прожил там мистер Фернелл? Сколько дней или даже недель?

Это еще хуже, чем он поступил с Шерри. Ее смерть была быстрой. Удар ножом, и ее не стало, а мистер Фернелл изнемогал в ужасе и жажде, в одиночестве и страдании…

Но Роберт тоже познал одиночество, страдание, ужас. Жаждал дружбы и любви. Должно быть, он считал заключение мистера Фернелла надлежащим возмездием.

А разве она сама в какой-то мере не… не…

Эрика отогнала эту мысль, но та вернулась снова.

Разве она не нашла тоже это заключение надлежащим?

— Я тоже ненавидела его, — негромко произнесла Эрика.

Но она не желала ему смерти. Ой ли? Ладно, может быть, и желала, но то была детская злость, не серьезное намерение — и теперь в ее существе нет ни одной частицы, включая и ту, в которой сохранилась страдающая девочка, ни единой частицы, которая была бы… довольна.

Разумеется, нет.

Несколько успокоясь, Эрика подняла голову и огляделась. Все-таки вряд ли она прошла мимо выхода. Эта часть коридора кажется знакомой. Должно быть, она близко к той расселине, которая ведет к лазу. Близко к избавлению и свободе.

Она пошла, дыхание ее стало глубже и размереннее, лампа освещала ей путь.

Ей вспомнился тот день в Риме, когда она узнала, что мистер Фернелл исчез, оставив записку, которую сочли предсмертной. «Пожалуйста, простите меня за то, что я сделал…»

Когда выяснилось присвоение денег, все решили, что он просил прощения за нарушение доверия клиентов. Но так ли это было?

Эти слова его наверняка заставил написать Роберт, ничего не знавший о присвоении денег, на которое ему было бы плевать. Он хотел извинения за кошмар своего детства, публичного извинения, но столь неясного, чтобы никто не понял истинного смысла.

Ну что ж, он добился извинения и мести. Жуткой, нечеловеческой мести.

Эрика ощутила новый позыв к рвоте, но, остановясь, забыла о нем, забыла обо всем не свете.

Меньше чем в ярде впереди в свете лампы мерцала красная стрела, указывая на ведущую к лазу расселину.

Невесть сколько времени Эрика шла по ней, ни о чем не думая, не дыша. Потом с пугающей неожиданностью оказалась на дне лаза, над ней было ночное небо, усеянное звездами, украшенное полумесяцем.

Какое прекрасное зрелище. Эрика обмякла, облегчение и радость лишили ее сил.

Однако торжество длилось всего несколько секунд. Она еще не выбралась. Надо подняться по лазу.

Веревки, как Эрика и ожидала, не было. Она коснулась стены лаза ладонью. Камень неровный, с выступами. Есть за что ухватиться, обо что опереться ногой. И колено сгибается. Она сможет взбираться.

Взбираться на высоту в двенадцать футов? Просто втиснувшись в узкий лаз?

Надо. Иного выхода нет. Взбираться или умирать.

Разве что…

Здесь были полицейские. Возможно, они продолжают поиски.

Эрика осторожно поставила лампу, поднесла руки рупором ко рту, сделала глубокий вдох и отчаянно закричала во всю силу легких:

— Это Эрика Стаффорд, слышите меня?..

Крик унесся вверх и исчез в ночи. Она подождала ответа, но не услышала.

Значит, они уехали. Или слишком далеко, чтобы прийти на помощь.

Эрика потерла ладони, сожалея, что Роберт снял с нее перчатки. Известняк шероховатый, голая кожа будет истерта до крови, пока она вскарабкается наверх. Но это просто-напросто боль, а боль несущественна. Несущественно все, кроме звезд, лунного света и дуновений бодрящего ночного ветерка — спасения из подземелья, возвращения в мир живых.

Она Персефона. И ее пребывание в преисподней почти окончено.

Эрика сделала несколько легких вдохов, напоминая телу о его тренированности, ежедневных четырехмильных пробежках, укреплявших сердце и легкие. Вытянув руки вверх, уцепилась за стены. Медленно подтянулась и стала правой ногой искать опору.

Нашла. Ну вот.

И, дрожа от напряжения, начала медленно подниматься по лазу.


«Хонда» даже не замедлила хода, неслась на безумной скорости, и Коннор на какую-то секунду был уверен, что она врежется в его машину.

Он инстинктивно завертел руль, вильнул в сторону, сирена продолжала свой исступленный вой, голые деревья плясали во вспышках проблескового маяка.

«Хонда» промчалась мимо, едва не сорвав зеркала заднего обзора, оставляя за собой струю искр. И с визгом шин свернула с шоссе в лес.

Коннор быстро развернул «шевроле». Свет фар рассек темноту и осветил лесную дорогу. «Хонда» скрылась среди деревьев. Коннор видел ее удалявшиеся огни уже в миле от шоссе.

Он дал полный газ, «шевроле» помчался по лесной дороге. Она была неровной, ухабистой, заваленной мусором, и машина дрожала, словно от ярости.

«Хонда» впереди виляла, подскакивала. Роберт гнал маленький автомобиль вовсю, но его четырехцилиндровый мотор уступал мощностью восьмицилиндровому полицейской машины. Расстояние между ними сокращалось.

— Приготовьтесь! — крикнул Коннор, перекрыв голосом грохот тряски и рев двигателя.

Он достал свой револьвер, потом увидел, что оружие Элдера наготове.

Дорога сделала внезапный поворот, Коннор бросил машину влево, голые ветви заскребли по ветровому стеклу и крыше.

В свете его фар поблескивал задний бампер «хонды». Он видел пригнувшегося к рулю Роберта, неровные очертания его нестриженой головы и широких плеч.

Стрелка спидометра «шевроле» дрожала на восьмидесяти восьми. Предельная скорость «хонды» на этой дороге была миль на десять меньше. Соперничество было неравным.

Элдер подумал то же самое.

— Сукину сыну надо было угонять что-то более быстроходное! — прокричал он.

Обе машины разделяло уже меньше ста ярдов. «Хонда» петляла из стороны в сторону. Роберт пришел в отчаяние, обезумел или, может быть, едва справлялся с управлением машиной, не рассчитанной на такие нагрузки.

Коннор выключил сирену и включил громкоговоритель.

— Прижмитесь к обочине дороги. Прижмитесь к обочине…

Из окошка «хонды» с водительской стороны появилась рука, Коннор увидел красную вспышку, услышал, как мимо «шевроле» просвистела пуля.

Элдер издал нервозный смешок.

— Похоже, он не очень-то подчиняется указаниям.

Коннор опять включил сирену. Ее завывающий рев звучал оглушительно.

Роберт выстрелил еще раз, пуля ушла далеко влево.

— Фиг тебе, — произнес Коннор.

Он не собирался отставать, не хотел праздновать труса. И дерзко сокращал расстояние между машинами, сознавая, что рискует жизнью Элдера и своей.

Роберт стал вести машину из рук вон плохо. «Хонда» едва удерживалась на дороге. Дергалась, шла юзом, на большом заднем окне осатанело мерцали вспышки проблескового маяка.

Потом Роберт принялся сигналить клаксоном.

Коннор не понимал почему. Возможно, не существовало никакой вразумительной причины. В конце концов, этот человек сумасшедший и в панике.

Он был смутно виден в красных и синих вспышках, косматой фигурой на переднем сиденье, колотящей с дикой свирепостью по рулю. Гудки были едва слышны сквозь вой сирены.

Вой…

Где-то в закоулках сознания у Коннора мелькнула мысль — восковые затычки для ушей в лачуге Роберта, выражение его лица при вопросе, какой шум можно слышать в лесной тишине.

«Хонда» быстро, словно колибри, метнулась влево, и от неожиданности Коннор не сразу понял, что дорога изогнулась в очередном предательском повороте.

Он завертел руль против часовой стрелки…

Поздно.

Машину занесло, голые кусты заколотили по ней с пассажирской стороны, разбилось стекло, треснула фара, со всех сторон тучами взметнулись песок и камешки. Элдер сильно ударился о дверцу и крикнул от боли, потом «шевроле» чудесным образом вынесся опять на дорогу, но «хонде», находившейся прямо впереди, повезло меньше.

От резкого поворота маленькую машину развернуло, и она встала поперек дороги, подставив бок несшейся сзади.

Коннор успел увидеть, как Роберт повалился на сиденье, потом раздались звон и лязг удара.

Передняя часть полицейской машины смялась гармошкой. Ветровое стекло разлетелось дождем осколков. Идиотски потрескивающее радио затихло.

Коннор увидел белое, целый мир белого, шар, раздувающийся, чтобы поглотить его, и лопнувший мгновение спустя. Затылок его ударился о подголовник, все тело пронизала боль, и наступила тьма.

* * *

Роберт зажал уши и пронзительно закричал.

Сверху, сзади, со всех сторон раздавался шум, их шум, ужасный звук их изводящего преследования, он не мог его выносить, готов был на что угодно, только бы прекратить его, отогнать…

Какой-то рациональной частью сознания Роберт понимал, что слышит просто-напросто полицейскую сирену, механически вращаемую, лишенный смысла сигнал тревоги, но не мог убедить себя, потому что этот шум звучал у него в голове, бился о хрупкие стенки черепа, взрывался бомбами, резал когтями, приводил в безумие.

Голоса. Их голоса. Его ночные гости, его мучители, их визгливые крики — и слова, ужасные слова…

Смотри, опять плачет, жалкий ребенок.

Весь в слезах, как Ниобея.

Омерзительно. Человек-гнус.

Не гнус. Экскремент. От него несет мерзостью.

Скверный.

Кровью. Дерьмо у него красное, вот сколько в нем крови.

Покончил бы с собой, избавил нас от своей немощи.

У него не хватит духу, он не мужчина — знаете, что он ни разу не был с женщиной?

Какая женщина подпустит его к себе? Он внушает отвращение человечеству, противен всему живому.

Естественно — отверженный, пария, козел отпущения.

Ослепленный Эдип, заклейменный и изгнанный Каин, всем чужой, проситель, прогнанный от всех алтарей.

Ветер разносит его запах, вонь дерьма и мочи.

Отвратителен, как фурункул, готовый прорваться.

Пусть почувствует боль от наших бичей.

Пусть повопит.

Пусть умоляет.

Пусть умрет.

Пусть умрет.

Пусть умрет.

— Перестаньте! — завыл Роберт, крепко прижав ладони к голове и корчась на переднем сиденье. — Перестаньте, перестаньте же, не говорите этих слов, оставьте меня!

Но они никогда не оставляли его надолго, и ему, как всегда, оставалось только убежать от них.

Да, убежать. Это выход.

«Вылезай из машины, этой разбитой машины, и спасайся бегством!»

Но дверца не открывалась. Она смялась при столкновении, будто пустая консервная банка. Роберт дергал ручку, но дверцу заклинило намертво.

А пронзительные вопли стали громче, тысяча нетопырей сорвалась с насестов, колотила его крыльями, выкрикивала опасные призывы:

Мучьте его, он заслуживает боли, она его наследие.

Хлещите, он побитая собака, приятно слышать его скулеж.

Давите этот прыщ, пока не выйдет весь гной.

Запустите когти в его мозг, продирайте борозды поглубже.

Заставьте его вопить, пусть вопит о матери и утраченном детстве.

Вопи, Роберт! Вопи как проклятый!

Он заколотил по клаксону, воя от ужаса, но эти гудки не могли заглушить более громкую какофонию.

Есть другая дверца.

Эта мысль пришла к нему с полной ясностью, единственным озарением, прорвавшимся сквозь неистовство кошмара.

Другая дверца, с пассажирской стороны; через нее можно выбраться, можно бежать, оторваться от врагов. «Действуй, давай же».

Роберт пополз по переднему сиденью на животе, колотя руками и ногами, жуткие голоса окатывали его волна за волной, бурное течение их злобы тащило его назад от дверцы, до которой так нужно было дотянуться, но в последнем, неистовом рывке он ухватился за ручку, повернул ее непослушными пальцами, и дверца распахнулась.

Роберт не заметил, как оказался снаружи. Вокруг него все понеслось, расплывчато, пугающе, как в свободном падении, затем внезапный удар и хруст земли с камешками под ободранными ладонями.

И возле правой руки револьвер Вики Данверз, выброшенный из машины в безумном бегстве.

Давай, червяк, застрелись из него, не медли.

Тебе незачем жить, тебе нечего ждать, кроме страданий.

Застрелись и будешь навеки свободен.

У него мелькнула мысль, как это будет просто — всего-навсего поднять пистолет, приставить ко лбу дуло и нажать на спуск.

Одна пуля, и он разорвет узы, связующие его с землей, избавится от мучений. Одна пуля.

Сейчас он застрелится, мразь.

Смотри, поднимает пистолет.

Как легок пистолет в его руке. Он жаждет смерти.

Умри, Роберт.

Умри и будь свободен…

Нет.

Их слова — ложь. Он не будет свободен. Смерть не очистит его от скверны. Его порочная душа полетит в преисподнюю, за ней последуют мучители и вечно будут преследовать его.

Чтобы очиститься, надо жить.

Надо закласть последнюю жертву.

Эрику. Еще до утра.

С этой мыслью Роберт вновь стал самим собой, поднялся, побежал, и, хотя враги пытались преследовать его по колоннаде деревьев, он был быстрее и по мере того, как покрывал за ярдом ярд, они отставали, и голоса их становились все тише.


Тьма разошлась, и Коннор возвратился в мир.

Рядом с ним стонал потерявший сознание Элдер, из его левого рукава обильно текла кровь. Видимо, сломана рука.

Коннор не мог сейчас думать об этом. Он пошевелился на сиденье, боли переломов не ощутил. Большой «смит-и-вессон» по-прежнему был у него в руке.

«Действуй!»

Он рывком открыл дверцу, скользнул наружу. Что-то треснуло — его куртка, в которую вонзился острый выступ металла на смятой коробке дверцы. Высвободился, порвав карман, и опустился на колени за распахнутой дверцей, держа пистолет в обеих руках.

— Выходи из машины! — Голос его соперничал громкостью с идиотским воем сирены. — С поднятыми руками!

Сколько уж он не произносил этих слов? Лет десять не ездил на патрулирование.

— Роберт! Слышишь? Немедленно выходи!

Коннор понимал, что Роберт может лежать без сознания, даже быть умирающим или мертвым, но рисковать не хотел.

— Выходи сейчас же!

Сирена продолжала выть. Воздух был едким от дыма, поднимавшегося легкими клубами из-под капота «шевроле». Проблесковый маяк по-прежнему отбрасывал причудливые вспышки на грунтовую дорогу и две пришедшие в негодность машины, сомкнувшиеся в сплетении искореженной стали.

Роберт не выходил, не показывался. Требовалось ждать, когда появится подкрепление. Окружить машину, не подвергаясь риску.

А, черт. На это нет времени.

Коннор вышел из укрытия и направился к «хонде», сознавая, что Роберт может запросто убить его, если прячется внутри.

Ничего не произошло. Он осмотрел салон «хонды» в свете фар своей машины и проблескового маяка. Пусто.

Пассажирская дверца была распахнута. На грунтовой дороге отпечатались следы ног, ведущие в лес.

Коннор побежал по ним, но в густой траве следы сразу же исчезли.

— Черт! — прошипел он.

И вернулся к машине. Элдер пришел в себя.

— Где… — слабым голосом спросил он. — Где Роберт?

— Успокойтесь, Пол. — Коннор выключил сирену, потом проверил радио в машине. Оно не работало. Стал шарить по полу, ища портативную рацию. — Он бросил машину, ушел пешком. Мы оба какое-то время были без сознания.

— Он не мог уйти далеко. — Элдер попытался сесть, но скривился от боли. — Черт возьми. Кажется, рука сломана.

Коннор отыскал рацию.

— Хорошо, что только рука. Мы врезались в «хонду» на скорости шестьдесят миль. Полежите, ладно?

Элдер усмехнулся.

— Вы совсем как Коринна.

Но опустил веки.

Коннор нажал кнопку передачи и приказал диспетчеру связать его с лейтенантом Магиннис. Через несколько секунд ее голос засипел в маломощном динамике.

— Шеф, что происходит, черт возьми? Я поймала разговор…

— Не могу сейчас объяснить всего. Кто с вами?

— Вуделл и Харт, только что подъехал Ларкин.

— Хорошо, слушайте внимательно. — Не было возможности объяснить это завуалированно, чтобы сбить с толку подслушивающих, и было не время заботиться об этом. — Есть подозреваемый, он вооружен и опасен, идет пешком, возможно, направляется к вам. Это Роберт Гаррисон, брат Эрики. Понятно?

Несколько секунд изумленного молчания.

— Понятно, шеф.

— Мы преследовали его по лесной дороге на большой скорости, обе машины разбились, и он удрал. Думаю, вернется в тот район, где обнаружен «мерседес». Вам с Вуделлом и Хартом нужно быть начеку. Завидя его, сразу же берите на прицел. Никаких церемоний. Этот человек неуправляем.

— Ясно.

— Конец связи.

Коннор переключил рацию на основную частоту и приказал диспетчеру вызвать «скорую помощь». Заканчивая разговор, заметил в зеркале заднего обзора свет фар.

— Едет подкрепление, — сказал он Элдеру.

Тот не открыл глаз.

— Это не подкрепление. Ни у одной из ржавых жестянок в полицейском управлении Барроу мотор не работает так ровно.

Элдер оказался прав. Машина была низкой, с откидным верхом, широкими шинами. Не седаном. Спортивным «феррари».

Эндрю Стаффорд высунулся из окошка.

— Подвезти?


Роберт держался в темноте, прячась от взгляда луны. Если она увидит его, то может отправить вслед за ним своих приспешников.

Пока что он оставил преследователей позади. Голоса их постепенно затихли, осталась только глубокая тишина ночного леса.

Он прислонился к дереву, переводя дыхание и прислушиваясь.

Где-то послышался крик совы. Под порывом ветра зашелестели сухие листья. Заскрипели, застонали голые ветви.

Эти негромкие звуки успокаивали Роберта, как колыбельная песня. Частое сердцебиение замедлилось, голова прояснилась.

Он удрал от своих мстительниц, но ненадолго. Они выследят его. Как всегда. Они, не знающие жалости, никогда не прекращали преследования. На следующей неделе, или завтра, или через час они напустятся на него снова, их крики будут взрываться бомбами в его мозгу.

Разумеется, они не просто голоса. Он видел их — иногда во сне, иногда в темноте или зыбком свете.

Но то, что видел… помнилось смутно, расплывчатыми, несвязными образами. Он мог вызвать в памяти обрывки того, что промелькнуло перед ним. Части целого, но почему-то ему не удавалось сложить эти элементы в единую картину. Он пытался. Как раз сегодня утром что-то набрасывал на листах писчей бумаги, но, как всегда, кончилось отдельными деталями, а не завершенным портретом.

Однако и детали были сами по себе жуткими.

Собачьи морды. Крылья нетопырей. Змеиные гнезда. Кривые когти.

Морды — чтоб вынюхивать его след, лаять, рычать, издавать дикие завывания. Крылья — лететь за ним или подниматься к небу и осматривать землю в поисках его следов. Извивающиеся змеи поднимались на их головах, будто волосы, клыкастые змеи, издающие шипение, еще один пугающий его звук. И когти, да, острые, изогнутые когти, которые вопьются в его кожу и еще глубже — в душу, когда потащат эту бессмертную его часть в подземный мир и будут, словно шакалы, вечно насыщаться его страданиями.

Он знает все это — и не только. Знает их имена.

Алекто. Мегера. Тисифона.

Три сестры. Жуткая троица Матери. Матери, представляющей собой шлюху-тварь-зверюгу. Жестокую Мать, чьи вопящие ведьмы отравляли его сон, тревожили его одиночество и в конце концов не оставили ему иного выхода, кроме очищения кровью.

Очищения. Да.

Ему не избежать судилища этого мира — после неудачной попытки разделаться с Эндрю Стаффордом, столкновения с Коннором на дороге. Отправят на всю жизнь в тюрьму или в сумасшедший дом. Может быть, казнят — сожгут заживо, как Жанну д'Арк, или распнут вниз головой, как Петра.

Они тоже слышали голоса, правда, другие.

Но когда душа будет очищена, пусть делают с его телом все, что хотят. Избавленный от душевных мук, он перенесет любое унижение, даже встретит смерть без страха. Смерть означает лишь, что он станет тенью среди теней, обитающих в Тартаре, и, хотя это, должно быть, унылое существование, бледное подобие земной жизни, его душа сможет вынести и такое, раз земные страдания в конце концов прекратятся.

Роберт опустил голову и глубоко вдохнул морозный воздух. Впервые заметил, что ночь холодная.

Но в пещерах будет теплее.

У него что-то в руке. Роберт глянул и слегка удивился, что по какой-то интуитивной мудрости захватил револьвер, принадлежавший Диане этого леса.

Он открыл барабан. Поджидая Эндрю, он вновь зарядил его. Потом израсходовал три патрона. Три осталось.

Три. Мистическое число. Число Матери, которая представляет собой деву, жену и ведьму, рождение, жизнь и смерть, луну, землю и преисподнюю. Роберт кивнул, довольный этой счастливой приметой.

В кармане он обнаружил еще патроны, взятые из сумки Вики Данверз. Вставил три патрона в пустые гнезда и закрыл барабан.

Засунув оружие за пояс, Роберт вышел из тени и сориентировался по звездам.

Бежал он в восточном направлении. И находился недалеко от спуска в пещеру. Сам того не сознавая, он покрывал расстояние, которое нужно покрыть, приближался к месту, к которому волей судеб должен приблизиться.

Эрика находится почти рядом.

— Иду, сестричка, — прошептал Роберт, и далекая сова одобрительно заухала. — Скоро все кончится — для нас обоих.


Медленно, экономя силы, Эрика карабкалась вверх.

Пол удалялся, небо приближалось. По лазу поднимался конус света от лампы, четко очерчивая впадины и выступы.

Взбираться было трудно, но Эрика странным образом воспринимала это так, будто чье-то чужое тело изнемогает в усилиях, чужие мышцы болят от натуги. Пальцы ее покрылись трещинами и кровоточили, кожа на ладонях стерлась до мяса, запястья мучительно ныли. Каждый сустав, каждое сухожилие стонали от напряжения. Однако все это не могло тронуть, разжалобить Эрику. Тело было просто орудием, повинующимся ее воле, его протесты ничего не значили.

Она доберется до верха или погибнет. Во Вселенной ничего больше не существовало — ни изнеможения, ни боли, — только эта единственная цель и воля, ведущая ее к этой цели.

Тяжело дыша, обливаясь потом, Эрика поднялась еще на несколько дюймов и уперлась в стены. Посмотрела вверх, чтобы определить расстояние до конца пути, и вдруг ощутила прилив волнения, такого сильного, что закружилась голова.

На какой-то миг Эрика решила, что у нее приступ страха, боязнь высоты или что-то в этом роде. Потом поняла, что испытывает оживление, так как верх лаза находился почти в пределах досягаемости.

Оставалось меньше ярда. Теперь ничто не могло ее остановить.

В этом конце лаза, ставшем гладким от дождевой воды, Эрика не видела выступа, за который можно ухватиться. Чтобы преодолеть последние три фута, приходилось полагаться только на упор в стены.

Она прижала ладони к стенам. Содрогаясь всем телом, надрывно дыша, поднялась еще на десять дюймов.

Боль неистовствовала в плечах, в бедрах. Мучительно кололо шею. Ушибленное колено горело огнем.

Уже совсем близко. Тепло пещер осталось внизу. Эрику окутывал ледяной ночной воздух. Холод унимал боль, успокаивал. Придавал ей сил. Она не могла потерпеть неудачу.

Еще взгляд вверх. До края отверстия осталось совсем чуть-чуть.

Согнув колени, упершись носками, Эрика прижалась спиной к стене, потом подняла руку, пытаясь ухватиться за край отверстия. В бледном свете луны пальцы казались белыми, сюрреалистическими, лишенными плоти, как у мистера Фернелла, тщетно тянувшегося за какой-то несуществующей надеждой.

Потом она уцепилась за крошащуюся известняковую кромку, поскребла пальцами, чтобы ухватиться покрепче. Кусочки камня отвалились и полетели вниз.

Не вышло. Надо подняться еще хотя бы дюймов на шесть. Она с трудом стала карабкаться, ненавидя свои сапоги за скользкие подошвы, страшась потерять ненадежную опору о камень.

Затем снова вытянула руку, нащупывая что-нибудь твердое, уверенная что на сей раз сможет выбраться, и на запястье ее сомкнулись чьи-то пальцы.

Пальцы Роберта.


— Поезжайте с ним, — сказал Элдер, все еще не открывая глаз от боли. — Я подожду здесь.

Коннор нахмурился.

— Оставить вас не могу.

— Да ерунда этот перелом руки. Мне и раньше доставалось. К тому же выехали машина с подкреплением и «скорая помощь». Кто-то из них вскоре будет здесь. А теперь отправляйтесь.

Коннор кивнул и повернулся спиной к дежурной машине.

— Возьмите рацию, — добавил Элдер.

— Она может понадобиться вам. Радио…

— Разбито. Знаю. И все-таки возьмите ее. Если мне понадобится помощь, начну кричать.

— Тогда уж лучше воспользоваться этим. — Коннор протянул ему сотовый телефон и побежал к «феррари», прежде чем Элдер успел отказаться.

Сев на пассажирское сиденье, он ощутил холодный, испытующий взгляд Эндрю.

— Столкнулись с нашим другом?

Коннор кивнул.

— Обе машины свое отъездили. Он ушел пешком. По-прежнему держит путь на восток. Во всяком случае, так мне казалось, пока следы его не исчезли.

— Он возвращается к ней. Где-то спрятал ее и сейчас идет туда.

— Я тоже пришел к этому выводу.

— Роберт ее убьет. Так он сказал мне в разговоре по телефону. Говорит, что перережет ей горло. Называет это своей — и ее — судьбой.

— Я не особенно верю в судьбу, — сказал Коннор.

Эндрю осторожно объехал разбитые машины. Коннор глянул на Элдера, сжавшегося на переднем сиденье «шевроле» в пульсирующем свете проблескового маяка.

Потом они исчезли в зеркале заднего обзора, и осталась только темная лесная дорога. Эндрю быстро гнал машину, подскакивающую на выбоинах и корнях.

— Наверное, ты удивляешься, как я оказался здесь, — сказал он.

— Нисколько. Ты условился с Робертом встретиться где-то поблизости. Между вами что-то произошло. Вы устроили перестрелку. Он удрал, ты преследуешь его. — Коннор глянул на Стаффорда. — Так?

Эндрю криво, вымученно улыбнулся.

— Знаешь, мне казалось, ты не сможешь разнюхать этого.

— Теперь заполни пробелы. С какой целью вы встречались?

— Из-за Эрики. Она у него в руках. Я заподозрил это с самого начала.

— Почему не сообщил мне? — спросил Коннор.

— Думал, уговорю Роберта вернуть ее.

— Каким образом?

Недолгое колебание.

— За выкуп. Предлагал ему вознаграждение за возврат Эрики живой и невредимой.

Звучало это правдоподобно, однако Коннор заподозрил, что Эндрю лжет. Но решил пока оставить подозрение при себе.

— Что привело к перестрелке?

— Не знаю. Я угодил в засаду. Он хотел меня застрелить. Я ответил огнем.

— Ранил его?

— Кажется. Не уверен.

— Он тебя не задел?

— Обошлось.

Дорога изогнулась, и «феррари» описал поворот, не снижая скорости.

— В опасную игру ты играл, мистер Стаффорд.

— Играю в игры не только я.

Коннор увидел горький изгиб губ Эндрю и понял его причину. Чуть было не промолчал. Но молчание в этой обстановке было бы трусостью.

— То, что происходит между мной и Эрикой, — спокойно сказал Коннор, — никогда не было игрой. Ни для нее, ни для меня.

Эндрю бросил на него быстрый взгляд.

— Это что, признание?

— Ты уже знаешь о наших отношениях. Сегодня вечером я выяснил, что довольно давно. Я… я сожалею об этом.

— Ну еще бы. Ужасно сожалеешь, что путаешься с моей женой.

— Она думает, что ты ее не любишь. Что женился на ней ради денег.

— Это так. Я был мошенником. Жуликом. И никем больше.

— Тогда почему же встречался в лесу с Робертом? Если Эрика погибнет, ты унаследуешь все. Почему бы не дать этому случиться?

Эндрю не ответил. Коннор неторопливо кивнул.

— Я так и думал.


Роберт стиснул запястье Эрики так сильно, что по предплечью пробежала боль.

— Так-так, — произнес он с чем-то похожим на насмешливое одобрение. — Пришлось же тебе потрудиться, а?

Эрика уставилась в его бородатое лицо, в его блестящие маленькие глазки. От брата пахло потом, землей и еще чем-то.

Кровью. Вот чем. Его левое плечо лоснилось. Какая-то красная глазурь покрывала ключицу и шею.

Она вспомнила, как последний раз видела его окровавленным, когда он прижимался к ней в шкафу спальни, дрожа в ее объятиях.

Эрике захотелось сказать что-нибудь, как-то к нему воззвать, возможно, установить контакт даже сейчас…

— Роберт, — прошептала она.

Улыбка раздвинула его густую бороду.

— Мерзавка.

Потом он отвел от камня ее руку, с презрительным равнодушием выпустил запястье, и она стала падать.


Эндрю подумал, что было безумием сажать в машину Коннора.

Делать этого он, разумеется, не собирался. Целью его было преследование Роберта, и, увидев следы шин на грунтовой дороге, он пустился в погоню на большой скорости. Когда за поворотом появились разбитые машины, едва успел затормозить.

Все-таки можно было бы развернуться и уехать. Но тогда он утратил бы всякую возможность отыскать Роберта.

И Эрика погибла бы.

По обеим сторонам мимо проносился лес, стволы деревьев мерцали в свете фар. Эндрю гнал машину по ухабам и выступам, один раз пронесся по валежнику в дождевой промоине. Машине уже никогда не быть прежней.

Да и что будет прежним после этой ночи?

У перекрестка Эндрю притормозил. Грунтовую дорогу, по которой они ехали, пересекала другая.

— Куда ехать? — отрывисто спросил он.

— Не знаю. На восток.

— В какой стороне восток?

— Я совсем запутался. Карта у тебя есть?

— В отделении для перчаток.

Когда Коннор стал разворачивать карту, Эндрю включил в салоне свет.

— Поезжай налево, — сказал Коннор, глядя на отображавшую лес часть карты. — Мили через две свернешь налево еще раз.

Эндрю сделал поворот.

— Мы описываем большой круг.

— Ничего не поделаешь. Прямого пути нет.

— Для Роберта есть. Он на своих двоих.

Коннор кивнул.

— И пустился в путь раньше нас.

Воцарилось молчание. Эндрю был доволен. Ему не хотелось отвечать на дальнейшие вопросы о встрече с Робертом. Он устал от полуправды-полулжи.

Во всяком случае, Коннор как будто поверил его словам. Единственную опасность представлял собой конверт под водительским сиденьем, в котором лежала блузка Шерри Уилкотт.

Эндрю забрал блузку, перед тем как покинуть место засады. Он не мог допустить, чтобы ее обнаружили полицейские, когда станут обыскивать лес в поисках улик, они непременно займутся этим, как только будет найден труп-приманка. Теперь и на конверте, и на блузке появились следы его пальцев. Нужно будет сжечь ее вместе с конвертом как можно скорее.

Если только по какой-то несчастной случайности ее не обнаружит Коннор.

На следующем перекрестке Эндрю, сворачивая, притормозил. Ветви молодых деревьев заскребли по машине справа, сухие листья зашлепали по стеклам, потом он выехал на середину дороги и погнал вовсю.

При торможении конверт наполовину вылез из-под сиденья. Эндрю затолкал его обратно.

Черт.

Если Коннор увидит его, раскроет…

Тогда, поскольку никак не объяснить, каким образом у него оказалась блузка, ему грозит тюрьма. Укрывательство убийцы, утаивание доказательства преступления — сколько он за это получит? Десять лет? Двадцать?

Эндрю отмахнулся от своих страхов. Нелепость. У Коннора нет никаких оснований обыскивать его машину. Он никогда не найдет конверта. Никогда. Он…

— Сбавь скорость, — неожиданно сказал Коннор.

Эндрю сбавил и увидел невдалеке впереди вооруженных полицейских с фонариками.

Одной из них была женщина, рыжеволосая, рослая. Эндрю знал ее по благотворительным мероприятиям. Магиннис. Другой полицейский, с сержантскими нашивками, Эндрю был незнаком.

Коннор поднял руку.

— Останови здесь.

Эндрю затормозил, из-под колес полетели комья грязи. Коннор выскочил из машины прежде, чем он успел вынуть ключ зажигания.

Когда Эндрю подошел к троим полицейским, те уже вели разговор. Он уяснил, что Роберт не обнаружен, что еще двое полицейских, Вуделл и Харт, патрулируют этот район и что здесь был найден «мерседес» его жены.

Потеряв ориентацию, Эндрю думал, что находится в глубине леса, в нескольких милях от какой бы то ни было автомагистрали, пока из-за недалекого холма не донесся шум движения. Он увидел быстро проносящиеся лучи фар. Должно быть, рядом тридцать шестое шоссе.

По этому шоссе он возвращался из теннисного клуба. И проезжал мимо места, где стоял «мерседес» Эрики. Если бы посмотрел за ограждение, то, возможно, увидел бы белую машину. Возможно…

Но думать об этом теперь не было смысла.

— Эрика должна быть где-то здесь, — говорил Коннор.

Магиннис выглядела усталой, постаревшей.

— Поисковые группы прочесали здесь каждый дюйм.

— Они как-то проглядели ее. Не иначе. — Коннор ударил кулаком по ладони, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Как собаки? Не появились еще?

Сержант, на именной нашивке которого было написано «Ларкин», махнул рукой в сторону шоссе.

— Только что прибыли.

Эндрю разглядел далекий силуэт человека на склоне холма и с ним три четвероногие тени.

— Давай их сюда, — сказал Коннор.

Магиннис поднесла ко рту рупором руки в перчатках и протяжно крикнула:

— Эрл, веди сюда своих шавок!

С холма словно в ответ залаяла собака.

Ищейка. Эндрю похолодел при мысли о засохшей крови на блузке Шерри Уилкотт. Неужели собаки ее унюхают?

Его охватил ужас. Он почувствовал себя усталым, отяжелевшим. Ему хотелось прилечь.

Потом Эндрю понял, что Магиннис впервые обратила на него взгляд.

— Он что здесь делает? — спросила она, тыча пальцем в его сторону.

Коннор начал было отвечать, но Эндрю его перебил.

— Эрика моя жена, — сказал он. — Это достаточное основание?

Магиннис подумала и кивнула:

— Думаю, что да.


Эрика выставила руки, уперлась в стены узкого лаза, и ей показалось на миг, что она остановила падение, — нет, по-прежнему опускалась, не падала, но скользила вниз, шершавый известняк обдирал рукава и кожу на ладонях.

Ее сопровождал негромкий испуганный звук, полустон-полуаханье, и она смутно сознавала, что сама издает его.

Потом в поле зрения вплыл каменный выступ, и Эрика ухватилась за него правой рукой.

Пальцы ее были в крови, ладони ободраны, но она держалась.

Наверху Роберт опустил ноги в отверстие.

Эрика глянула вниз. До дна около четырех футов. Слишком большая высота для того, чтобы спрыгнуть.

На лицо, на волосы ей посыпалась известняковая пыль. Роберт, несмотря на рану, спускался быстро, нащупывая ногами опору.

Он утащит ее обратно в тронный зал, положит на стол, привяжет ремнями…

Нет.

Она этого не допустит. Не ляжет больше на стол в этом зале смерти.

Роберт нависал над ней, медленно спускаться времени не было. Придется рискнуть, спрыгнуть вниз, есть надежда, что не сломает лодыжку.

Эрика набралась решимости и, разжав правую руку, полетела в пустоту.

На сей раз падение было почти мгновенным. Она ощутила лишь мимолетное головокружение, потом удар обеими ногами о каменный пол.

Лодыжки не сломались, но ушибленное левое колено подвело ее. Эрика повалилась, перевернулась на живот, от боли в глазах заплясали яркие вспышки.

На лицо ей опять посыпалась каменная пыль. Роберт спускался быстро, ловко, как обезьяна.

Надо подняться. Бежать.

Колено не сгибается.

Эрика встала на четвереньки, попыталась оттолкнуться от пола, но скользкие от крови ладони разъезжались.

Роберт — уже громадный — заполнял собой лаз.

Эрика легла на правый бок, чтобы снять тяжесть с больной ноги, и что-то твердое, острое кольнуло ее в бедро.

Тут она вспомнила.

Нож.


Собаки вышли на лесную дорогу, пуская слюну и возбужденно поскуливая. Все трое были породистыми — не шавками, как с оскорбленным видом указал Магиннис их владелец.

У Эндрю ищейки вызывали беспокойство. Он смотрел, как они извиваются на поводках, будто головы гидры, и жалел, что не подумал захлопнуть дверцы «феррари».

Способны чуткие носы собак унюхать старую кровь, засохшую несколько месяцев назад?

Эндрю обдумывал всевозможные объяснения. Конверт принес на встречу Роберт. Нет, не годится: с какой стати? Он нашел блузку днем в лачуге Роберта и… Тоже не лучше; вызовет дополнительные вопросы.

Надежды выкрутиться нет. Если собаки учуют запах, он пропал.

Магиннис занялась представлениями:

— Шеф… мистер Стаффорд… Это Эрл Кэшью, здешний дрессировщик собак.

Кэшью был пожилым, приземистым, кривоногим. Между желтыми пеньками его зубов торчала зубочистка. Он улыбнулся в знак приветствия, собаки тем временем нюхали воздух и зады друг друга.

— Мистер Кэшью, — сказал Коннор, — у нас удрал подозреваемый.

— Подозреваемый? — Зубочистка заходила вверх-вниз. — Я думал, вы ищете какую-то пропавшую женщину.

— И ее. Тут двое людей. Они…

Кэшью беззаботно отмахнулся от объяснений.

— Мне все равно. Я получаю плату по твердой ставке. Независимо ни от чего.

— Плату вы получите, — раздраженно сказал Коннор.

Одна из собак натягивала поводок в сторону «феррари». Уловила запах, черт возьми. Но Кэшью не замечал этого.

— В таком случае, — сказал Кэшью, — нужно только дать что-то понюхать моим девочкам. Они должны втянуть этот запах в ноздри.

Коннор полез в карман куртки — и выругался.

— Я вез вещь Эрики, — сказал он, ощупывая распоротый посередине карман. — Ленту для волос, которую она надевала на пробежку. Положил ее в… в…

В карман, разумеется. Который теперь разорван и пуст.

Коннор вывернул его, потом заправил обратно. Лицо его было потрясенным, осунувшимся.

— Нет ее, — сказал он, хотя это было ясно и так. — Она была у меня, но как-то… наверное, при столкновении машин… как-то потерялась…

Ларкин отстегнул у пояса рацию.

— Можно послать кого-нибудь в Грейт-Холл…

— Некогда! — От расстройства голос Коннора поднялся до крика. — Он опережает нас и, должно быть, идет по лесу кратчайшим маршрутом. Возможно, уже на месте, черт возьми!

Коннор огляделся, словно ожидая, что из сплетения теней появится Роберт. Магиннис с Ларкином последовали его примеру, и даже Эндрю поймал себя на том, что украдкой оглядывает деревья и кусты.

Не озирался только Эрл Кэшью. Он спокойно жевал табачную жвачку и сплевывал сок.

— Мои девочки никак не могут работать без запаха, по которому надо идти, — сказал Кэшью слишком уж беззаботно при данных обстоятельствах.

Коннор пытался что-то придумать, устремляя взгляд то в одну, то в другую сторону.

— Не могут собаки просто обнюхать землю, — спросил он, — и найти недавний след?

— Здесь много следов, шеф. Беличьих, заячьих. Да и человеческих тоже. Оставленных вашими полицейскими. Господи, целое месиво запахов. А моим девочкам надо сосредоточиться на конкретном. Вроде того как настроиться на определенную радиостанцию. Нужно знать — как это называется? — частоту.

Коннор повернулся к Магиннис, выражение его лица было чуть ли не умоляющим.

— «Мерседес» — его отбуксировали?

Та угрюмо кивнула.

— Как я уже сказала вам. На охраняемую стоянку.

— Вы ничего не забрали оттуда? — В голосе Коннора звучало отчаяние. — Сумочку? Хоть что-нибудь?

— Эксперты все уложили в мешок. Вещи теперь в криминалистической лаборатории.

Кэшью сделал символическую попытку помочь:

— Людей, вы сказали, двое. Может, есть какая-то вещь удравшего подозреваемого. Из одежды или которую он держал в руках. И не обязательно недавно. Запах может держаться несколько месяцев.

Теперь уже две собаки тянулись, принюхиваясь, к «феррари». Эндрю взглянул на них. Подумал о том, что Роберт говорил о луне. Об Эрике, которая вскоре погибнет от рук сумасшедшего.

И словно с большого расстояния услышал собственный голос:

— Несколько месяцев?

— Да, сэр, иногда. В зависимости от вещи, само собой. Лучше всего запах сохраняется в ткани. Проникает между нитями и остается там.

— В ткани, — повторил Эндрю.

Теперь все собаки рычали на его машину.

— Особенно в белье, — словоохотливо продолжал Кэшью, — или в чем-то, прикасающемся к коже. Куда впитывается пот, а вот в нем и держится запах, для моих девочек он в самый раз.

Коннор посмотрел на Эндрю.

— Есть у тебя какая-то ее вещь?

Эндрю ответил не сразу. Посмотрел на голые деревья, на просторное небо. Тюремная камера такая тесная. В ней может быть окно — только выходящее на прогулочный дворик, на грязь и камень. Внутри тюремной ограды зелени нет. Не будет ни бутонов, говорящих о наступлении весны, ни аромата роз в дуновении летнего ветерка.

— Мистер Стаффорд? — требовательно спросил Коннор.

Собаки натягивали поводки, их гипнотизировал запах, который они узнавали, запах крови, пота и смерти.

— Есть, — ответил Эндрю. — Не ее. Его.

Он повернулся, пошел к машине, и это оказалось очень легко, не вызвало ни малейшего нервного напряжения. Спокойно нагнулся, вытащил из-под сиденья грязный конверт и зашагал обратно, небрежно держа его в руках.

Собаки залаяли. Кэшью утихомирил их.

— Вот он, — сказал Эндрю. — Вот то, что вам нужно.

Руки его не дрожали, когда он отдавал конверт Коннору. Он был этим доволен.

Коннор открыл клапан, вынул блузку, и глаза его сузились.

— Блузка Шерри Уилкотт, — сказал Эндрю. — Роберт прикасался к ней. Она вся в отпечатках его пальцев. Пот, должно быть, тоже есть. Собаки смогут унюхать запах Роберта и отыскать его.

Ларкин и Магиннис уставились на Стаффорда. Коннор медленно оторвал взгляд от блузки.

— Давно она у вас?

Взгляды их встретились.

— Давно, шеф.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Коннор резко отвернулся и дал нюхать блузку собакам.

Загрузка...