Колдунья

ГЛАВА 17

Несколько недель миледи хворала; весь май с его ясными днями она провалялась в постели. Солнце уже вставало рано, птицы пели до темноты, и за весь этот солнечный ветреный месяц от Кэтрин не услышали ни единой жалобы. Она тихо лежала в кровати, которую передвинули поближе к узенькому оконцу, иногда приподнималась на подушках, смотрела на двор и деревья в парке и наблюдала за жизнью в замке. Она быстро утомлялась, и ей нравилось, когда Элис читала вслух.

— Я не могу разобрать ни строчки, — жаловалась миледи. — Болит голова. А Элис так хорошо читает.

Лорд Хью передавал невестке романы, стихи и даже некоторые письма из Лондона, где было описано, как проходил суд над королевой Анной и как ее казнили.

— Ей отрубил голову француз, — прочла Элис, — его специально обучили и прислали для этого…

— Она никогда мне не нравилась, — перебила ее миледи, покачав головой. — Знаешь, Элис, меня ведь назвали в честь королевы Екатерины. Мне всегда казалось, что Анна Болейн рано или поздно падет. Она была прелюбодейка, сначала спала с королем, потом с его придворными. Мне нисколько ее не жалко. Ее возвышение было возмутительно быстрым.

— Не быстрей, чем возвышение Джейн Сеймур, — рассудительно заметила Элис. — Джейн была фрейлиной Анны, а станет королевой. Если мужчина — король или, во всяком случае, хозяин своей судьбы, он выберет любую женщину. И она возвысится так, как он пожелает.

Повернув на подушке голову, Кэтрин посмотрела на Элис, улыбнулась и удовлетворенно произнесла:

— Нет ничего лучше брака по любви. Нет ничего лучше брака по любви между равными.

Каждое утро Хьюго приходил к жене и сидел до самого обеда. Обедал он с ней, в ее комнате, всегда в двенадцать, и главный стол в большом зале казался без них странно пустым. Во время трапезы Элис часто прислуживала им. Хьюго принимал ее помощь, словно не замечая, не обращая на нее внимания. Он видел только супругу, предлагал ей самые вкусные кусочки, подносил маленький бокальчик с добрым красным вином, специально привезенным из Гаскони, чтобы оздоровить ей кровь. А миледи всегда благодарила Элис.

Днем, когда Хьюго отправлялся на охоту, Элис пела для нее, подыгрывая себе на лютне, читала ей вслух и переписывала отрывки из книг, которые миледи собиралась заучить наизусть.

— Я так рада, что ты со мной, Элис, — сказала однажды Кэтрин ласковым тоном. — Так рада, что ты ухаживаешь за мной. Я еще очень слаба. Тебе я могу открыться, но не говори Хьюго: я так слаба, что мне кажется, я никогда не наберусь сил. Наверное, я бы не выжила после падения в воду без твоей заботы.

Элис вежливо улыбнулась. Мора, которая без дела сидела у камина в спальне Кэтрин, бросила на свою воспитанницу быстрый насмешливый взгляд.

— Кто бы мог подумать, что вы так подружитесь, — вслух изумилась она. — Вас теперь и водой не разольешь!

Девушка снова раздвинула губы в улыбке и чопорно ответила:

— Я счастлива быть вашей подругой, миледи. А теперь вам пора немного отдохнуть.

Днем Кэтрин всегда спала, к ужину пробуждалась и только потом одевалась и спускалась со своими дамами в зал. Собравшиеся женщины и мужчины, видя, что день ото дня здоровье миледи крепнет, встречали ее одобрительным гулом.

— Она была на волосок от смерти, — заявила Мора за столом, протягивая руку к очередному ломтю белого хлеба. — Ей-богу, я уж думала, конец, еще немного, и мы потеряем ее.

— Это просто чудо, — набожно отозвалась Рут. — Чудо, что вы не дали ей утонуть, а потом и умереть от простуды и ребенка спасли. Надо благодарить за это Бога.

— Чудо, что она стала такая сладенькая, — съязвила Элиза. — Всегда была кислая, как лимон, пока ее не макнули. А теперь ну прямо как мед. — Она кивнула на Элис. — И к тебе стала такая добренькая.

— Интересно, будет теперь ребенок бояться воды? — полюбопытствовала миссис Эллингем. — В Ричмонде была одна девочка, мать, когда носила ее, упала в реку, и девочку потом от одного прикосновения к воде бросало в дрожь.

— Знаю такую, — подтвердила Мора. — А иногда бывает наоборот, когда такие детки плавают в воде как рыбы. Помните Джейда Дурачка? Его мать утонула, и я лично своей рукой вытащила его из матери, как ягненка из мертвой овечки. Прямо на берегу реки мы и запеленали его, а ведь как высоко тогда стояла вода! Потом мальчишка плавал, будто он не человек, а рыба.

Горячо закивав, Марджери стала вспоминать историю про какого-то хорошего пловца. Элис откинулась на спинку стула, стараясь не слушать эту болтовню. Нынче вечером восковые свечи горели особенно ярко, и вино было очень приятным. Повернув голову налево, она увидела широкую спину Хьюго, подбитые плечи его кафтана, кружева на накидке. Его черные волосы мелко вились на затылке, шляпа была надета по моде — набекрень. Девушка вложила во взгляд всю свою силу, стараясь внушить ему мысль о себе, заставить его обернуться и посмотреть на нее.

Не получалось. Он совсем не чувствовал ее.

— Ты такая бледненькая, Элис, — раздался голос Элизы. — Ты что, снова заболела?

— Нет, я здорова, — возразила Элис. — Немного устала, вот и все.

Марджери подула на хлеб, на котором горкой возвышалось аппетитное мясо, откусила и с облегчением вздохнула.

— Мне кажется, ты болеешь с самого Рождества, — отметила она. — Когда ты появилась в замке, ты была такой бодрой и хорошенькой, а теперь у тебя кожа как сыворотка.

— Погодите, вот придет лето, и она расцветет, — заверила Мора. — Элис не любит сидеть в четырех стенах, а все эти чтения и письма кого угодно в гроб вгонят.

— Чтобы женщина так много всего знала и умела — это как-то неестественно, — заявила миссис Эллингем. — Что же тут удивительного, если она такая тощая и непривлекательная? Она постоянно работает головой, вот потому и худая как палка, и некрасивая, не то что другие девушки.

— Некрасивая? — пораженно переспросила Элис.

Элиза язвительно кивнула.

— А почему, по-твоему, миледи теперь так к тебе расположена? Да потому, что Хьюго больше и не смотрит в твою сторону. Ты теперь такая костлявая, Элис, и бледная как поганка. А на свою Кэтрин он не надышится, кутает ее, греет в постели ее толстый животик, ведь ночи теперь такие холодные. Благодари Бога, если найдется кто-нибудь, кто погреет тебя.

— Придет лето, и она расцветет, — повторила Мора. — Оставьте девочку в покое. В такие дни кто угодно станет бледным… холодно, мрачно, весна называется…

Мора сменила тему, и беседа потекла своим чередом, но вечером, после ужина, когда дамы расселись с кружками медовухи вокруг камина, Элис скрылась в спальне Кэтрин. Она взяла с собой свечу, чтобы та светила на лицо. Большое красивое зеркало было сделано из посеребренного стекла, и отражение в нем всегда получалось благоприятным, без бросающихся в глаза недостатков. Укрепив свечу, Элис стала себя разглядывать.

Да, она похудела. Платье покойной содержанки Мег висело на ней, как на вешалке, пояс, стягивающий талию, болтался, корсаж, затянутый до предела, сглаживал ее и без того небольшую грудь, но на животе был свободен. Девушка спустила шаль на спину. Плечи костлявые, как у старухи, ключицы торчат — просто воробышек. Элис подвинулась ближе и посмотрела на лицо. Под глазами темные тени, вокруг рта морщинки — признак переутомления. Детская округлость исчезла, щеки ввалились и побледнели. Синие глаза кажутся огромными, как у беспризорного ребенка, в них читаются холод, одиночество и нужда. Под ними — тени, напоминающие синяки.

Недовольно поморщившись, Элис пробормотала:

— Ну и вид у меня… он никогда не вернется к такой выдре. — Она помолчала и добавила: — Он вообще никогда ко мне не вернется. Сначала он мог полюбить меня… аббатиса обучила меня всему, я была не менее искусна, чем Мора. Тогда он мог полюбить меня и хранить верность, и не было бы этой боли. Потом я связалась с магией, околдовала его и миледи тоже, и что-то гложет меня изнутри, словно большой жадный червь, вся моя сила тает, остается одна только страсть.

Из зеркала на нее глядело изможденное девичье лицо. Элис прикоснулась к щеке и почувствовала слезы.

— И еще колдовство, — тихо произнесла она. — Страсть и колдовство — этого хватит, чтобы навредить, заставить страдать. Да, это все, что у меня есть. Я не в силах больше привлечь мужчину.

Она вздохнула, и пламя свечи заколебалось, оставляя в воздухе дымный след. Завиваясь, дым поднимался к потолку.

— Я окунулась в бездну, пытаясь избавиться от Хьюго, — прошептала она. — Все свою силу вложила, чтобы он не смотрел на меня, отвела его глаза и внимание. Надо снова погрузиться в эту бездну и вернуть его.

Пламя свечи колебалось, словно кивало, соглашаясь с ней. Наклонившись вперед, Элис задала свечке вопрос:

— Стоит ли так делать?

Пламя снова качнулось. Девушка улыбнулась, лицо ее осветилось радостью и как будто снова посвежело.

— Оно ответило, — тихо промолвила она. — Пламя — мой помощник и советник.

В комнате царила тишина; было слышно, как в галерее кто-то настраивал лютню и взял несколько аккордов. Звуки повисли в воздухе, словно Элис, погрузившись в сомнения, остановила время.

— Это будет уже более сильная магия, — задумчиво сказала она. — Куда сильней, чем та, которую я знаю. И сильней, чем знает Мора.

Словно внимательный собеседник, пламя свечи предупредительно затрепетало.

— Но я сделаю это! — решилась Элис. — Только получу ли я в награду Хьюго?

Пламя метнулось, и крохотная искорка слетела с кончика фитиля. Элис удивленно вздрогнула и прижала ладони к губам, сдерживая смех.

— Получу! Я получу моего Хьюго! — восхищенно воскликнула она. — Все-таки добьюсь своего!

Она взяла подсвечник и направилась к двери. Пламя развевалось, как маленькое знамя, освещая стены и полог большой супружеской кровати Хьюго и Кэтрин, тень от него прыгала и скакала, как огромный зверь. Отворив дверь, Элис вошла в ярко освещенную галерею, наполненную звуками музыки. И пламя свечки, не замеченное никем, мигнуло и погасло.

Дамы сидели вокруг камина. Леди Кэтрин, согревшаяся и размякшая, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, слушала, как Элиза пощипывает струны лютни. Бледной холодной тенью Элис проплыла по комнате, держа в руке потемневший подсвечник, и скрылась в своей спальне.

Она плотно закрыла дверь, но нескладная мелодия, которую небрежно наигрывала Элиза, все равно доносилась снаружи. Элис прижалась спиной к двери, словно желая воспрепятствовать звукам. Она пожала плечами, как азартный игрок, которому нечего больше терять, прошла в угол, где была уборная, и закатала рукава. Сморщив от запаха нос, она сунула руку в дыру и нащупала шнурок с висящим на нем мешочком, где лежали восковые фигурки. Мешочек, весь облепленный дерьмом, прилип к стене замка. Элис никак не могла ухватить его, пальцы скользили. Наконец она поймала мешочек за уголок, оторвала от стены и вынула из дыры.

— Фу-у! — протянула она, чуть не задохнувшись от вони.

Опустив мешочек на каменную плиту очага, она попыталась развязать шнурок. Тот задеревенел и поддался не сразу, но наконец развязался, и фигурки выпали на поверхность.

Элис уже забыла, как отвратительно они некрасивы. Куколка Кэтрин с широко раздвинутыми ногами и нелепо огромным животом, фигурка старого лорда с большим носом и алчным выражением лица и Хьюго — ее возлюбленный Хьюго — со смазанными, слепыми глазами, стертыми ушами, с грязным пятном вместо рта и с безобразными обрубками вместо пальцев. Элис задрожала и швырнула мешочек в огонь; тот зашипел, и комнату наполнил теплый запах дерьма. Подвинув табуретку поближе, Элис положила все три фигурки себе на колени и стала внимательно их разглядывать.

Дверь за ее спиной тихонько отворилась, и в комнату неслышно вошла Мора.

— Ага, — с порога начала она, — я почуяла, что ты собираешься колдовать, еще когда мы болтали о новостях из Лондона. Но не думала я, что ты снова возьмешься за этих кукол.

Побледнев, Элис оглянулась и посмотрела на старуху. Она даже не попыталась прикрыть ужасные повреждения, которые нанесла фигуркам.

— Снова возвращаются силы? — спросила Мора, садясь на корточки рядом с воспитанницей.

Та кивнула.

— Наслушалась, что говорили за обедом про твой внешний вид, — догадалась Мора. — И конечно, про то, что Хьюго безумно любит жену, что она больше не боится тебя, раз ты потеряла свою красоту.

Элис молчала, уставившись на фигурки. Мора взяла кочергу и стала ковырять в очаге; одно полено упало, и в раскаленных углях образовалась глубокая дыра.

— Для тебя это было горько, конечно, слышать, — рассуждала она, глядя в огонь. — Горько и больно знать, что красота уходит и тебе мало от нее радости.

И на этот раз Элис промолчала. Куколки на ее коленях влажно блестели, по ним бегали блики пламени, словно после долгого сна у холодной стены замка к ним снова возвращались тепло и жизнь.

— Значит, тебе не понравилась измена Хьюго. — Мора смотрела не на Элис, а в самую середину огня, словно нашла там что-то интересное. — Ты видела, как он прыгает в реку, пытаясь вытащить Кэтрин. Видела, как он тепло кутает ее, сажает на лошадь и скачет во весь опор, только бы спасти ее. Видела, как он обнимает ее и целует, а теперь видишь, как он каждый день сам, по своей воле приходит к ней и каждую ночь проводит с ней в постели. И теперь она светится и расцветает от его любви. А ты, бедная и мрачная, подобна маленькому подснежнику в темном лесу. Ты растешь и цветешь в холоде и в забвении, затем завянешь и умрешь, и никто о тебе не вспомнит.

Запах горящего мешочка вился вокруг них, как дым адского пламени.

— Значит, желаешь снова обрести свою силу, — продолжала Мора. — Заставить этих кукол слушаться тебя, плясать под твою дудку.

— Да, и вернуть ему прежний вид, — вдруг подала голос Элис, протягивая Море изувеченную фигурку Хьюго. — Снова сделать его целым и невредимым. Я велела ему не видеть меня и не слышать, не притрагиваться ко мне. Велела спать с Кэтрин и сделать ей ребенка. Отмени все мои заговоры. Сделай его прежним, заставь снова горячо полюбить меня. Сделай его таким, каким он был в Рождество, когда унес меня на руках с праздничного пира, чтобы лечь со мной, хочу я этого или нет. Когда во время испытания Божьим судом клялся ложными клятвами, лишь бы спасти меня. Когда сидел у огня в той самой комнате, где теперь сидит миледи, и уверял меня, что она ему противна и он навещает ее только для того, чтобы уберечь меня от ее гнева, а телом и душой жаждет быть со мной. Сделай это, Мора! Пусть он снова станет таким, как был!

Старуха сидела неподвижно. Потом медленно, почти печально покачала головой.

— Невозможно, — промолвила она. — Нет таких заклинаний. Пришлось бы повернуть вспять само время, вернуться в Рождество. Все, что случилось, уже случилось, Элис. И этого не вычеркнешь.

— Кое-что можно вычеркнуть, — злобно заявила Элис, обернувшись к ней исхудалым, изможденным лицом. — Ребенка можно вычеркнуть, Мора. Ребенка можно погубить в животе матери. Он может родиться мертвым, а Кэтрин может погибнуть. И тогда даже если Хьюго больше не полюбит меня, и ее он любить не будет. Но когда миледи умрет и ребенок тоже, Хьюго снова будет моим.

— Я не стану, — тихо ответила Мора. — Даже для тебя, Элис, дитя мое, бедное мое дитя. — Она покачала головой. — Многим я устраивала выкидыш или делала аборт. Я насылала на скот порчу, о да, и на мужчин тоже. Но на чужих мне людей или на тех, которых была причина ненавидеть. А дети были нежеланные, и женщины отчаянно хотели от них избавиться. Я не смогу убить ребенка женщины, с которой живу, чей хлеб я ем. Не смогу, Элис.

Наступило молчание. Остатки сгоревшего мешочка мерцали искрами и превращались в пепел, который тут же распадался в прах.

— Тогда объясни, как это делается, — прошипела Элис. — Я сама все устрою. Если бы ты не влезла, Мора, я бы ее тогда утопила. Ну теперь уж я покончу с ней. И предупреждаю: не вмешивайся.

— Не надо, Элис, — предостерегла ее Мора. — Я не вижу этому конца, и осталось так мало времени…

Девушка вскинула на нее глаза и резко спросила:

— Что ты там разглядела? Что значит «осталось мало времени»?

— Ничего такого, — пожала плечами Мора. — Заяц, пещера, холодно, кто-то тонет. И очень мало времени.

— Заяц? — уточнила Элис. — Мартовский заяц?[11] Волшебный заяц? Заяц, в которого превращается ведьма в полете? Что это значит, Мора? Что за пещера? И кто тонет? Это имеет отношение к случаю с Кэтрин? Кто-то тонет в пещере? Тонет, его уносит в подземную реку, и он остается там навсегда?

— Заяц, пещера, холодно, кто-то тонет, и очень мало времени, — повторила Мора. — Пойми, Элис, я не могу действовать, если не знаю как. Я вижу опасность, и меня что-то толкает навстречу ей. Мне известно, что такое страх перед огнем или перед водой. Не принуждай меня идти туда, где я чую опасность, Элис.

В комнате снова повисла тишина, обеим стало не по себе. Каждая замерла, как олень, заметивший охотника, и ждала, когда испуг пройдет. Минута шла за минутой, но обе молчали.

— Тебе придется что-то предпринять, — сказала вдруг Элис изменившимся голосом.

Она уставилась на кукол у себя на коленях. Лицо ее светилось ужасом пополам с восторгом.

— С чего бы это?

— Куколки ожили, — прошептала Элис. Наклонившись к ним, она смотрела, как в медленном, едва заметном ритме вздымаются и опускаются их маленькие грудки.

— Они живые, — добавила она. — С ними надо что-то делать, Мора, иначе они начнут действовать сами.

Еще ни разу Элис не видела, чтобы Мора боялась. А теперь старуха сгорбилась, словно стала вдруг жутко мерзнуть или умирала от голода. Долгие и нелегкие годы, проведенные в пустоши, среди болот, нищета на клочке земли с овощными грядками, существование на скудные подаяния — все это не прошло для нее бесследно, и теперь глянец, приобретенный за несколько недель комфортной жизни в замке, сразу слетел с ее лица, будто его и не было.

Восковых куколок они спешно спрятали под подушку. Ночью Элис слышала, как они копошатся. Днем, когда она ходила по комнате, ей казалось, что куклы неотступно следят за ней, взгляды их проникали сквозь подушку и одеяло. Эти уродливые маленькие призраки жили рядом с ними, и теперь уничтожить их было невозможно.

Обе женщины очень их опасались, и не только их самих — опасались, что кто-нибудь заметит, как шевелится и приподнимается на кровати покрывало. Опасались добросовестной служанки, которая периодически вытряхивала их одеяла. Боялись назойливо любопытных глаз Элизы Херринг или неожиданного визита отца Стефана.

Эти крохотные куколки постоянно стояли у них перед глазами, и казалось невероятным, что никто не ощущает их присутствия, никто за дверью не слышит их приглушенных тоненьких вскриков, время от времени раздающихся из-под подушки.

На третий день на рассвете Мора и Элис не спали: маленькие твари шумно возились всю ночь. В конце концов женщины подбросили в камин дров, потеплей закутались, поскольку в комнате было совсем холодно, сели перед огнем, прижавшись друг к дружке, и уставились на разгорающееся пламя.

— Что же с ними делать? — вслух размышляла Мора. Лицо ее посерело и осунулось от страха и усталости.

— Может, сжечь? — предложила Элис.

— Я не осмелюсь, — ответила старая знахарка. — По крайней мере, сейчас, когда они такие живчики. Неизвестно, чего от них ждать. Вдруг они выпрыгнут из огня и, горящие, начнут бегать за нами по комнате! Если сами куклы не сожгут нас, то его светлость сцапает за колдовство. И зачем я только их сделала?

— Ты научила меня заклинанию, которое дало им силу, — напомнила Элис. — Ты должна была знать, что мы от них так просто не избавимся, они теперь с нами навсегда.

— Я даже не представляла, что такое бывает, — пояснила Мора, — что они настолько сильные и живучие. Это все ты, Элис. В них действует твоя сила. Твоя сила и страшная ненависть, которую ты вдохнула в них.

Девушка обеими руками вцепилась в одеяло.

— Если у меня такая сила, почему тогда я не могу получить все, что захочу? — спросила она. — Я смогла сделать чудовищные ошибки, подвергая собственную жизнь опасности. Я смогла предать матушку и своих сестер. Но такой, казалось бы, малости — отбить мужчину у другой женщины — не могу. Мне мало радости от моей силы.

— Просто в тебе много противоречий, — возразила Мора. — Поэтому и сила твоя то появляется, то исчезает. Ты то любишь, то предаешь. А теперь тебе подавай Хьюго. И что ты будешь с ним делать, если получишь его?

Элис на секунду закрыла глаза. Под подушкой, в тени плотных штор, закрывавших кровать, куколки лежали тихо, будто ждали, что скажет Элис.

— Буду любить его, — промолвила она ослабевшим от страсти голосом. — Он станет моим единственным и тоже меня полюбит. Он опьянеет от страсти ко мне, так увлечется, что перестанет смотреть на других женщин. Сделаю из него своего слугу, своего раба. Он сойдет с ума от любви ко мне.

Мора кивнула и подтянула одеяло.

— В таком случае ты быстро убьешь его, — заключила она.

Девушка вздрогнула и открыла рот, собираясь протестовать.

— Да-да, — подтвердила Мора. — Это правда. Если получишь молодого лорда и сделаешь из него раба, ты убьешь его. Хватит с тебя старой леди, которую ты оставила гореть заживо. В тебе сидит темная сила, Элис. Я и сама не ведала, что такая бывает. Хотела бы я знать, откуда ты явилась ко мне, из какого мрака, когда я подобрала тебя у порога.

— Я всего лишь хочу того же, что есть у всякой женщины, — пожала плечами Элис. — Любимого мужчину, крышу над головой, благополучие и уют. Вон у Кэтрин полно разного добра. И я хочу того же, не больше. Откуда у нее права, почему их нет у меня?

— Может, и получишь все это, — предрекла Мора. — Ненадолго.

— Как ненадолго? — вспыхнула Элис. — Насколько? Что ты молчишь, Мора?

Старуха покачала головой, лицо ее помрачнело.

— Мне не видно. Все передо мной заволокло мраком. И кости не помогают, и огонь, и кристалл, и даже сны. Вижу только зайца и пещеру и еще чувствую холод. — Мора задрожала и добавила: — Как в могиле. В таком преклонном возрасте меня настиг страх.

— Я тоже боюсь, — призналась Элис. — С каждым днем эти куклы становятся для нас все опасней. Давай уже что-нибудь решим и покончим с ними. Откладывать больше нельзя, рискованно.

— Мне известно одно священное место в пустоши, недалеко от Боуэса, — неторопливо произнесла Мора. Там стоит крест. Это на другом берегу, напротив моей хибарки.

— Крест жестянщика, — заметила Элис.

— Да, — подтвердила Мора. — Освященное место. Местечко самое для них подходящее. Рядом дорога, по которой почти никто не ходит. Мы можем отправиться засветло, будем там в полдень, закопаем фигурки в освященной земле, покропим святой водой и к ужину вернемся.

— Отпросимся собирать травы, — предложила Элис. — В пустоши и на болотах, вереск и цветы. Я могу взять лошадь.

Мора кивнула и сказала:

— Как только захороним их в освященной земле, они станут безвредными. И пускай голова болит не у нас, а у твоей святой Матери Божьей.

— А они сами нас не закопают, как ты думаешь? — зашептала Элис. — Помнишь, как повела себя кукла Кэтрин? Она потащила меня в ров с водой. Когда я попыталась утопить ее, она сама меня чуть не угробила. Эти куколки не найдут какой-нибудь способ похоронить нас вместо себя?

— Только не в освященной земле, — успокоила девушку Мора. — Да, конечно, на освященной земле они бессильны… Я слепила их, а ты наделила магическими свойствами. Если мы с тобой будем вместе, то мы — их хозяева. И если мы как можно скорее закопаем их в освященной земле, до того, как они соберутся с силами…

Вдруг девушка замерла, и Мора сразу насторожилась, умолкла и посмотрела туда, куда Элис устремила неподвижный взгляд. Все три восковые фигурки вылезли из своего убежища и стояли на покрывале в ряд, слегка наклоняясь вперед, будто прислушиваясь к беседе. Увидев, что женщины в ужасе на них уставились, все три куколки, словно запнувшись, сделали по маленькому шажку вперед.