Колдунья

ГЛАВА 30

Элис трудилась до обеда. Лорд Хью доверил ей набросать ответы на рутинные письма и потом прочитать их вслух, чтобы он мог поставить закорючку своей подписи и скрепить личной печатью. Но кое-что он оставил и для себя. В холщовом пакете с запечатанными швами пришла почта из Лондона. Сидя в кресле перед камином, он по очереди открывал эти секретные послания, пробегал глазами и тут же бросал в огонь.

В полдень в покоях появился Дэвид.

— Обед готов, милорд, — доложил он.

Его светлость очнулся от дум и протянул руку Элис со словами:

— Пойдем, Элис. Время обеда. Утомительная у тебя сегодня работа, ты не очень устала?

Она поднялась из-за стола и последовала за милордом. От нее не укрылся проницательный взгляд Дэвида, которым он окинул ее бледное лицо и поникшие плечи.

— Вижу, вижу, дела идут превосходно, да, Элис? — спросил управляющий. — Пусть и впредь Господь дарит тебе радость и веселье.

Она посмотрела на него, не удосужившись скрыть свою неприязнь, и сказала:

— Благодарю. Засунь свои пожелания себе в задницу.

Карлик нахмурился, сжал руку в кулак, поместив большой палец между указательным и средним — старинный способ уберечься от колдовства и дурного глаза, — и перекрестил себя этой фигурой, поцеловав большой палец.

Заметив его расстроенное лицо, Элис рассмеялась и добавила:

— Гляди, как бы не увидел отец Стефан. А то обвинит тебя в папизме!

Высоко подняв голову, она спустилась за старым лордом по лестнице и вошла в большой зал, не слушая, что бормочет у нее за спиной карлик.

По правую руку от себя старый лорд усадил Хьюго, полевую — отца Стефана, в знак особого расположения и в честь возвращения в замок. «И подчеркивая тем самым власть новой церкви», — кисло подумала Элис. Ее же усадили рядом со священником.

Слуги подали серебряные кувшины и лохани, лорд Хью, а за ним и все остальные мыли руки и вытирали их полотенцем. Дэвид следил за тем, как разливают вино, а потом и похлебку.

— Как ваше здоровье, госпожа Элис? — вежливо осведомился отец Стефан.

— Благодарю вас, хорошо, — отозвалась она. — Просто чуть-чуть устала. Сегодня мне пришлось прилично поработать. Надо было ответить на письма от короля, а тут еще заседание суда после обеда.

— Мы с Хьюго немного прибавили суду работы, — сообщил отец Стефан. — Сегодня поймали ведьму.

За столами, расположенными поближе, сразу установилась тишина, обедающие с любопытством вытянули шеи. Многие перекрестились. У Элис перехватило дыхание.

— Милорд! — воскликнула она. — Храни вас обоих милосердие Божье!

— По молитвам моим, по молитвам моим, — важно изрек отец Стефан. — Мой долг оберегать епархию от этих мерзких тварей. — Он оглядел зал и повысил голос, чтобы все могли его слышать. — Против колдовства нет лучшей защиты, чем пост, покаяние и молитва. Одна ведьма не поможет от другой ведьмы. Такая дорожка ведет прямо в лапы господина этих чудовищ, который бродит по нашей земле, аки алчный волк, уловляя человеческие души. Но истинная церковь Англии защитит вас. Она изловит и уничтожит всех ведьм на нашей земле, вырубит их под корень, вплоть до самого малого корешка.

В зале царило безмолвие — настолько красноречив был священник.

— Да, — нарушила молчание Элис. — И мы должны быть благодарны вам, отец Стефан, за вашу бдительность.

Он повернул к ней голову и тихо, только для нее, произнес:

— Я не забыл о несправедливости по отношению к вам, когда вас подвергли испытанию. Я ношу этот грех в своем сердце, он служит мне напоминанием, что следует избегать таких папистских обычаев, как якобы суд Божий, и руководствоваться только своей совестью. Теперь я не прибегаю к подобным испытаниям, а просто задаю вопросы, правда, рядом всегда стоит дыба, но я пользуюсь ею только в крайних случаях, когда это совершенно необходимо, и в делах с ведьмами Божьим судом не злоупотребляю. Уступив тогда лорду Хью и леди Кэтрин, я сделал большую ошибку. Однако с тех пор подобных ошибок не совершал.

— Но вы применяете пытки? — уточнила Элис. Голос ее слегка дрожал. Она взяла бокал и отхлебнула вина.

— Только если это предписывается правилами следствия; в сфере тяжких преступлений закон очень строг, — пояснил отец Стефан. — Сначала идет допрос, потом еще один, но уже рядом с дыбой, а уже после — и только тогда — дозволяется допрос с пристрастием, то есть под пыткой. Когда я знаю, что делаю Божье дело в этом безбожном мире, что подчиняюсь закону в мире беззакония, то я исполняю свой долг без гнева и злобы, без страха совершить грех из-за собственной слепоты.

Элис снова потянулась к бокалу и заметила, что ее рука трясется. Тогда она спрятала ладони на коленях, подальше от чужих глаз, под камчатую скатерть стола.

— Кто же эта ведьма, которую вы сегодня изловили? — поинтересовалась она.

— Та старуха, про которую вы рассказывали, — ответил отец Стефан. — Та, что поселилась в пустоши у реки. Мы поехали в ту сторону охотиться и встретили солдат, которым было велено переправить ее через границу в Уэстморленд — как вы и хотели.

— Это, должно быть, ошибка, — пролепетала Элис. — Я и не думала обвинять ее… в том, что она ведьма. Она просто напугала меня. Я столкнулась с ней… когда была одна в лесу. Она называла меня каким-то… чужим именем. Но она… безобидная старая женщина… никакая не ведьма.

В ее ушах так стучало, что она едва могла говорить. Она задыхалась, дыхания хватало только на короткие фразы.

Отец Стефан покачал головой.

— Мы остановили их, желали убедиться, что с ней хорошо обращаются, — вы же знаете, солдаты любят подурачиться. Она спросила, кто мы такие, и когда Хьюго назвал свое имя, она прокляла его.

— Она не могла это сделать, — отозвалась Элис.

— Она обвинила его в том, что он сжег монастырь и разрушил другие святые места, — настойчиво произнес священник. — Предрекла ему смерть без наследника, потому что он совершил святотатство и богохульство, и ее Бог отомстит ему. Она призвала его покаяться в грехе перед другими женщинами, опорожнявшимися дьявольской слизью, — это, по ее словам, все, что он способен произвести на свет. И еще она умоляла отпустить какую-то Анну. Это была последняя капля, больше мы не стали ее слушать!

— Это ужасно, — согласилась Элис. — Но ведь это лишь бред сумасшедшей женщины.

— Епископ назначил меня для поиска проклятых ведьм, — заявил отец Стефан. — В каждой деревне найдется такая, а уж в городе не меньше дюжины. Мы должны искоренить зло. Люди слабы, и когда наступают тревожные времена, вместо молитв и поста они бегут к этим колдуньям. Дьявол прячется везде, а сейчас как раз времена беспокойные. Мы должны бороться с дьяволом и с его прислужницами, с ведьмами.

Дрожащим голосом Элис засмеялась, но тут же умолкла и подняла брови.

— Вы что, пугаете меня?

— Простите, — извинился священник. — Я не хотел. Я разгорячился — дьявол, с которым я неустанно воюю, силен. Я совсем забыл о вашем положении и слабости вашего пола.

Они немного помолчали.

— Что касается этой сумасшедшей старухи, — небрежно обронила Элис, — неужели вы не отпустите ее? Мне было бы очень жаль, если б мое недовольство привело ее к такому финалу.

— Вы не до конца понимаете всей серьезности преступления, — мягко укорил ее отец Стефан. — Когда она рассуждает о своем Боге, сразу ясно, что она имеет в виду дьявола, ведь Господь благ, Он не проклинает людей. Он посылает нам беды и несчастья из любви к нам, испытывая нас. Когда она кричит о Хьюго как о разрушителе церкви, мы знаем, что речь идет о ложной папистской церкви и это сам дьявол вопит ее устами против священной войны, которую мы объявили ему. Каждый день мы вырываем из его лап человеческие души. Когда католические попы кормили людей сказками, предрассудками и разного рода магией, пугали их небылицами, дьявол почивал на лаврах. А теперь мы распространяем свет Божьей истины по всей стране и изгоняем из нее дьявола и его приспешников, таких как эта старуха. Все они сгорят в печи огненной.

Яркие лучи солнца, бьющие через высокие, смотрящие на восток окна, слепили Элис, и, пока она слушала священника, комната вдруг закружилась вокруг нее.

— О, прошу вас, не надо, — промолвила она с внезапной болью в голосе. — Отец Стефан, вспомните, каково было мне, когда вы подвергли меня испытанию. Вспомните мой ужас. Пожалейте эту бедную старуху, лучше отошлите ее куда-нибудь подальше, например в Шотландию. Или во Францию. Пожалейте ее, бедняжку. Она сама не ведала, что творила, она безумна. Я видела это, когда встретилась с ней. Она просто сумасшедшая.

— Тогда как ей стало известно о болезни Кэтрин, если не с помощью колдовства? — возразил отец Стефан. — Ведь это хранилось в глубокой тайне. Посвящены были только вы, приближенные дамы и лорд Хьюго. Сам его светлость не знал, что из Кэтрин сочится белая жижа.

— Сболтнул кто-нибудь, — быстро нашлась Элис. — Слухи носятся повсюду. Скорей всего, это одна из тех старух, которые сидят с утра до вечера возле печки и чешут языками. Я посылала ей платье и немного еды, и она, видно, посплетничала с моим курьером. Не сжигайте ее только за то, что она глупа и безобразна, эта старуха, отец Стефан!

— Мы не собираемся никого сжигать, — отрезал священник.

Элис заглянула в его бледное решительное лицо.

— Не собираетесь? Мне показалось, вы обещали бросить ее в огонь.

— Я имел в виду, когда она умрет, на том свете ее ждет адское пламя, — пояснил отец Стефан.

— Ах вот оно что. Значит, я неправильно вас поняла. Вы так утешили меня. — Элис рассмеялась, но тут же умолкла и положила руку на грудь: сердце билось реже и спокойней. — Значит, вы не сожжете ее. Не сожжете. — Она снова смущенно засмеялась и добавила: — А я вся прямо трепетала от страха, что по моей вине старая дама умрет на костре! Я так за нее испугалась. Но вы не сожжете ее, даже если ее обвинят в чем-то. Даже если она окажется в чем-то виноватой. Вы ведь не станете сжигать ее?

— Нет, — помотал головой отец Стефан. — Ведьм и колдуний мы вешаем.

Когда Элис пришла в себя, она лежала в постели, над ней нависал темно-зеленый полог, который она так любила, шторы были наполовину задернуты, чтобы на лицо не падали яркие лучи солнца, проникающие через узкую бойницу. В первые секунды она никак не могла сообразить, какой сейчас день и час. Просто лежала и улыбалась, словно маленькая девочка, потягиваясь и разглядывая окружающие ее дорогие ткани. Слышалось тихое потрескивание горящих дров в камине, беленые стены, освещенные заходящим солнцем, нагрелись и отдавали тепло. И вдруг она с ужасом вспомнила тихие слова отца Стефана, его обещание, вспомнила о том, что днем матушке Хильдебранде предъявили обвинение в колдовстве. Элис громко закричала и села на постели. Мэри была тут как тут.

— Мидели, — озабоченно проговорила она, — миледи.

— Который час? — быстро спросила Элис.

— Не знаю, — удивленно отозвалась служанка. — Думаю, около пяти. Сейчас как раз расходятся люди после судебного заседания. До ужина еще далеко.

— Судебное заседание кончилось? — задала новый вопрос Элис.

— Да, миледи, — кивнула Мэри, не отрывая от хозяйки тревожного взгляда. — Если вам что-нибудь нужно, вы только прикажите, я сразу принесу. Может, что-то из вашего сундука с травами? Вы такая бледненькая, миледи. За обедом вы потеряли сознание и лежали как мертвая, и вас отнесли сюда. И за все это время вы даже не пошевелились. Вас навещал даже сам лорд Хью. Принести что-нибудь?

— А что было на суде? — допытывалась Элис.

Мэри нахмурилась.

— Я была все время здесь, с вами, — ответила она с обидой в голосе. — Откуда мне знать, что там было? Но госпожа Херринг говорила, что одному человеку выжгли клеймо за воровство, а фермеру сделали предупреждение за то, что он передвинул межевые столбы. Еще вызвали сына Питера Марвика…

— Нет, я не о том, — отмахнулась Элис. — Меня интересует старуха, которую обвинили в колдовстве.

— А! — догадалась служанка. — Ее не судили, допросили под пыткой, и она оказалась никакая не ведьма. И обвинение в колдовстве сняли.

Элис выдохнула, ей сразу стало легче, легкость охватила все ее тело, от мучительно ноющей челюсти и стиснутых в кулаки пальцев до самых пяток. Кожа горела, словно она только что вышла из горячей ванны. Кровь побежала по жилам, ей стало жарко.

— Значит, ее отпустили, — пропела она, наслаждаясь надеждой, звучащей в этих словах, сладкой, как новая страсть.

— Теперь ее обвиняют в другом, — сообщила Мэри. — Ей собираются предъявить обвинение в ереси. Ее будут судить завтра, на второй день судебных слушаний.

Элис показалось, что комната покачнулась и поехала в сторону, как корабль, попавший в шторм и потерявший управление. Она вцепилась в простыни, словно это канаты, и жалобно промолвила:

— Что-то я не совсем расслышала. Я не поняла, Мэри, повтори еще раз.

— Ее будут судить завтра за ересь, — с расстановкой прокричала Мэри, словно обращалась к глухой старухе. — Она не ведьма, а еретичка. Папистка. Ее будут судить завтра после обеда.

Откинувшись на подушки, Элис закрыла глаза. Ребенок у нее в животе, видимо почуяв, как часто и сильно бьется ее сердце, зашевелился и дрыгнул ножкой. Элис показалось, что настала расплата за все ее грехи. От страха у нее скрутило живот, сердце трепетало, как пойманная в силки птица.

— Принеси поскорей лохань, — хрипло выдавила она. — Меня сейчас вытошнит.

Служанка держала перед ней лохань, пока она извергала непереваренную похлебку, съеденную за обедом, за ней завтрак — хлеб с мясом и элем, потом потекла желчь, и наконец ее стало выворачивать чуть не наизнанку, но выходила только слюна.

Мэри бегом вынесла лохань из комнаты и вернулась с кувшином и полотенцем, смоченным холодной водой. Она протерла разгоряченное и потное лицо Элис и шею под густой шапкой волос, потом поднесла ей к губам бокал с водой.

— Может, у вас потница?[14] — встревожилась служанка. — Или ребенок сильно толкается в животе? Его светлости не следует загружать вас работой! Принести вам покушать?

— Помоги мне встать, — велела Элис, наклонившись вперед.

Мэри пыталась протестовать, но Элис отбросила одеяло и протянула обе руки со словами:

— Да помоги же!

Ее прямо в одежде уложили в постель и просто накрыли одеялом. Теперь платье было измятым и влажным.

— Переодень меня, — распорядилась Элис. — Хочу зеленое.

Служанка сняла с нее наряд, встряхнула и отправила в сундук. Затем достала зеленое платье и через голову натянула на нее. Мэри наряжала ее, а Элис стояла неподвижно, как в пустоши языческая каменная баба, которую украшают шарфами и лентами.

Ноги ее дрожали, и Мэри поддерживала ее, когда они шли по галерее, спускались по лестнице в большой зал. После заседания суда слуги расставляли по местам столы и скамейки. Элис позволила служанке проводить ее до двери, а потом жестом отослала. Из прохлады большого зала она ступила на горячие камни двора и направилась в сад, намереваясь найти там старого лорда. Он сидел под деревом, наслаждаясь вечерним солнышком. Рядом с ним расположились Элиза Херринг и Марджери. Элиза играла на лютне.

На секунду Элис остановилась. В лучах солнца седые волосы старого лорда блестели; Элиза и Марджери были одеты в яркие летние платья, желтое и голубое. Над головой милорда с ветвей персикового дерева свисали сочные плоды. Перед ними было разбито несколько правильных цветочных клумб, между которыми извивались посыпанные гравием дорожки, по обеим сторонам росли самшитовые деревья. А слева, в самом дальнем углу замковой стены, стояла башня, и на третий этаж вела лестница, упирающаяся в единственную дверь. Нижние этажи не имели ни дверей, ни окон. Башня была совершенно глухая, сложенная из цельного камня. Там располагалась тюрьма, в нее можно было попасть через люк в полу караульной, спустившись по грубым ступеням. А выйти можно было, как часто шутили, только в гробу.

Элис двинулась по лабиринту дорожек, подол зеленого платья шуршал в траве, впереди бежали несколько кур с петухом во главе; наконец она предстала перед лордом Хью.

— Элис! — радостно воскликнул он. — Тебе уже лучше? Ты так нас всех напугала. В жизни не видел столь глубокого обморока. Присядь. Да садись же!

Согнав со скамейки Элизу и Марджери, он жестом приказал им удалиться. Они сделали по реверансу и ушли, склонив головки друг к дружке. Элис опустилась рядом с лордом Хью на нагретую солнцем скамейку.

— Как приятно здесь пахнет, — лениво промолвила она. — Как хорошо разросся наш сад.

— Маловат, конечно, — заметил лорд Хью. — Моя жена мечтала разбить регулярный сад со всякими развлечениями. Да у меня все времени не было, впрочем, и большого желания тоже тратить деньги на всякие там цветочки. — Он сердито захлопал в ладоши на ковыряющихся в клумбах кур. — Они поклюют все цветы. Куда подевался этот чертов мальчишка с кухни? Зачем он выпустил их сюда?

— А какая она была, ваша жена? — с улыбкой поинтересовалась Элис.

— Да ничего вообще-то, — неопределенно отозвался милорд. — Из хорошей семьи, набожная. Бестолковая, правда. — Он на какое-то время задумался. — Много читала. Жития всякие, церковные книжки и все такое. У нее были черные волосы — это лучшее, что в ней было. Длинные такие, густые черные волосы. Как у Хьюго.

— Она умерла молодой? — поддерживала беседу Элис.

— Не совсем, — ответил старый лорд. — Ей было сорок, где-то около того — для женщины прилично. Частые роды подорвали ее здоровье. Выкидыши. Господи! У нее их было двенадцать, не меньше. А в результате, как ни старались, получились две дочери и Хьюго.

Между ними наступило сочувственное молчание; его светлость тихо улыбался какому-то старому воспоминанию, Элис невозмутимо сидела рядом.

— А что эта старуха, — обронила она как бы случайно, — что с ней стало?

— С колдуньей? — уточнил лорд Хью. — Нет, она оказалась никакая не ведьма. Ей учинили допрос с пристрастием, и ничего такого, что можно связать с колдовством, не нашли. Даже сам отец Стефан признал это, а уж он колдунов под землей видит.

— Он человек увлекающийся, — усмехнулась Элис; получилось как-то делано и неубедительно.

— Готов на все в достижении цели, — подхватил старый лорд. — Теперь церковь у нас подчинена королю. Стефан стремится подняться выше, на самой вершине — королевский двор, а уж за ним небеса. Заманчивая перспектива.

Элис улыбнулась и кивнула.

— Кто знает, чем все кончится, — рассуждал милорд. — Да я и не увижу, это точно. Раньше я думал, что все вернется к старому, а теперь понимаю: это невозможно. Аббатства стоят полуразрушенные, все священники присягнули королю. Впрочем, это уже дело Хьюго. А он полностью на стороне новых порядков. Ему предстоит топтать в этом мире свою дорожку. Не сомневаюсь, у него получится. Вместе с отцом Стефаном возвышаться будет и Хьюго. Они идут в одной упряжке.

— А эта старуха… — снова начала Элис.

— Папистка, — махнул рукой его светлость. — Обвиняется в ереси и измене. Когда ее сняли с дыбы и облили холодной водой и она снова обрела дар речи, она стала угрожать всем преисподней и кричать, что готова умереть за веру. Судить ее будем завтра. Вряд ли она отречется. Женщина крепкая.

— А разве нельзя ее отпустить? — промолвила Элис. — Посадить на корабль и отправить куда-нибудь подальше. Она уже такая старая, все равно скоро помрет. От нее никому никакого вреда.

— Раз она уже арестована, не получится, — сухо произнес старый лорд. — На нее заведено дело, отцу Стефану известно о ней. Его доклад направится к епископу, а мой — в королевский совет. Теперь она не может взять и просто исчезнуть. Ее придется судить и признать виновной или невиновной.

— Но, судя по вашим словам, она виновна! — воскликнула Элис. — Если она не отречется от своей веры, ее обязательно признают виновной.

— Да, — подтвердил милорд; он прислонил голову к нагретым солнцем камням. — На этой стенке хоть хлеб пеки. Нагревается и держит тепло, словно печка.

— Если ее казнят, — настойчиво продолжала Элис, — ничего хорошего из этого не выйдет. Она очень стара и слаба, и народ возненавидит вас с Хьюго за то, что вы мучаете беспомощную старуху. Это может обернуться против вас Вряд ли стоит так рисковать.

Старый лорд повернул к девушке голову.

— Это уже не в моей власти, — снова пояснил он. — Ей предъявлено обвинение перед судом, и завтра я буду ее судить. Отец Стефан будет ее допрашивать и урезонивать. От адвоката она отказалась. Если она не отречется, не признает верховную власть короля и не присягнет ему как главе нашей церкви, ее казнят. Это не я придумал, Элис. Таков закон.

— А вы не могли бы… — не сдавалась Элис.

— Ты что, знаешь ее? — перебил милорд, проницательно всматриваясь в лицо девушки. — Она из твоего монастыря? Ты заступаешься за нее?

— Нет, — ответила Элис, выдержав его взгляд. — Я никогда ее прежде не видела. Она ничего для меня не значит, совсем ничего. Я просто сочувствую ей. Глупая старуха погибнет из-за своих заблуждений. Я переживаю, что моя жалоба привела к таким последствиям, ничего больше.

Лорд Хью наклонился и опять захлопал руками на кур. Те бросились врассыпную. Петух растерянно забил крыльями, неуклюже вскочил на невысокую ограду, вытянул шею и закукарекал.

Элис наблюдала, как дрожит его шея в изумрудном оперении.

— Ты здесь ни при чем, твоей вины нет, — успокоил ее лорд Хью. — Она все равно стала бы проповедовать и поучать людей. Собирать вокруг себя народ. И рано или поздно попалась бы нам на глаза. И тогда пришлось бы арестовать ее. Старая дура, ищущая святости, больше ничего. Такие не выбирают легких путей, не меняют веру, не идут в ногу со временем. Глупая старая мученица. Это ты у нас, Элис, знахарка, мудрая женщина.

Отворив дверь, Элис медленно переступила порог замка. После сада, залитого золотом вечернего солнца, в дымном полумраке большого зала ей стало легче. Она шла, сама не зная куда, без цели, без направления. Хьюго поскакал верхом к своему новому дому, или тренировался в стрельбе из лука, или протыкал копьем чучело на турнирном поле — да мало ли у него игрушек. Ему было все равно, как развлекаться. Остановившись посреди зала, Элис прислонилась к столу, за которым обычно обедали старшие военные. Хьюго был совсем как ребенок. Благодаря долгой жизни и необъятной власти отца он мог позволить себе оставаться тем же веселым и славным мальчишкой — счастливым, когда дела идут хорошо, угрюмым, сердитым и обиженным, когда его желания почему-то не исполняются. Он не станет спасать матушку Хильдебранду, даже если Элис попросит. Это все мало его волнует. Ему нет дела ни до бедной старухи, которая чуть не погибла в прошлом году, ни до самой Элис. На лавках, задвинутых под столы, спали люди — после обильных обеденных возлияний необходимо было проспаться. Элис тихо прошла мимо, поднялась на помост и отдернула портьеру, закрывающую проем для господ. Один из спящих заворочался во сне, распахнул глаза, увидел ее и перекрестился. От Элис не укрылось это движение. Так значит, за ней все-таки тянется шлейф суеверий. Она не должна забывать, что и ей самой каждую минуту угрожает опасность. Она прижала ладонь к животу. Безопасность ей обеспечивал только ребенок, которого она носила в чреве, сын Хьюго. Она устало поплелась вверх по лестнице в дамскую галерею.

Ну и что, что она носит сына Хьюго, ведь старый лорд спланировал все заранее, он отберет у нее малыша и признает его наследником. Прежде Элис и в голову не приходило подобное развитие событий. Она и не подозревала, что такое возможно. Ей казалось, что ее ребенок, ее мальчик, станет для нее пропуском в эту семью. Она задержалась на ступеньках, чтобы отдышаться и избавиться от пляшущих в глазах черных точек.

— Я заболела, — вслух произнесла она.

Если она заболеет, Кэтрин не будет настаивать на ее визите, а лорд Хью не станет угрожать ей. Если она заболеет и сляжет, никто не обвинит ее в том, что она ни слова не сказала в защиту матушки Хильдебранды, не попыталась спасти ее, когда аббатису подвергли мучительной смерти и она стяжала венец мученицы за веру. Да и в чем виновата Элис, если матушка Хильдебранда сама страстно желает стать святой? К тому же Элис нездоровится.

— Я заболела, — повторила она, и в ее голосе уже прозвучала уверенность. — Я очень больна.

Она медленно потащилась дальше, добралась до дамской галереи и открыла дверь.

Внутри было пусто, стояла полная тишина. Одна только Мэри сидела у камина и что-то шила. Увидев Элис, она сразу отложила работу, вскочила и сделала реверанс.

— Вами интересовалась леди Кэтрин, миледи Элис, — радостно сообщила она. — Передать ей, что вы пришли? Или, может, желаете прилечь?

Взглянув на нее с неприязнью, Элис ответила:

— Я зайду к леди Кэтрин. Она очень встревожилась, когда утром увидела в окно, как ты заигрываешь с ее мужем.

Мэри изобразила удивленное лицо.

— Молодой лорд Хьюго не привык спрашивать разрешения, когда хочет получить удовольствие, — сдержанно продолжила Элис. — Но советую тебе лишний раз не попадаться ему на глаза, Мэри. Если станешь расстраивать леди Кэтрин, она прогонит тебя из замка.

Щеки служанки пылали.

— Простите меня, миледи, — пролепетала она. — Мы ничего такого не делали, просто болтали и смеялись.

Элис смотрела на нее недовольно, словно в жизни не слышала веселой болтовни и смеха Хьюго, не видела его обольстительной улыбки.

— Если ты похотлива, как кошка, держись подальше от молодого лорда, — отчеканила она. — Тебе придется несладко, если ты обидишь его жену. Сама говорила, что отец твой беден и у него нет работы. Думаю, тяжело придется твоей семье, если ты вернешься домой без гроша в кармане и без надежды снова попасть в услужение в хороший дом.

— Извините меня, пожалуйста, миледи, — смиренно промолвила Мэри, опустив голову. — Этого больше не повторится.

Кивнув, Элис направилась в комнату Кэтрин; в ее груди пылала злоба.

Госпожа была одета, она сидела в кресле, уставившись в окно. За ней Элис разглядела двор, сад, залитую солнцем внутреннюю стену, верхушки яблонь, растущих на внешнем дворе. А за низеньким зданием пекарни высилась мрачная, без единого окна, круглая тюремная башня.

— Как хорошо ты сегодня выглядишь, Кэтрин, — проворковала Элис тоненьким голоском. — Тебе уже лучше?

Но лицо миледи, когда она обернулась, было унылым. С утратой беременности исчезли полнота и румяность щек, на лице прорезались прежние глубокие морщины.

— Я только что видела тебя в саду, — заметила она. — Ты беседовала со старым лордом.

Насторожившись, Элис кивнула.

— Какая я была дура! — вдруг крикнула Кэтрин. — Я позвала твою девчонку и спросила, уж не беременна ли ты, а она сделала реверанс и ответила: «Да, миледи» — таким тоном, будто это давно всем известно и никого не удивляет!

Элис подвинула к себе кресло и села.

— Это ребенок Хьюго? — яростно зашипела Кэтрин. — Говори, это его ребенок? Как я была слепа, что не догадалась раньше! А теперь смотрю: идет по саду и выставляет свой живот перед милордом. Ты действительно ждешь от Хьюго ребенка?

— Да, — тихо отозвалась Элис.

Широко раскрыв рот, Кэтрин беззвучно заплакала. По ее желтоватым, болезненным щекам покатились крупные слезы. Она плакала, не стыдясь, как ребенок, которому сделали больно, губы ее расползлись, на сморщенном лице некрасиво зиял разинутый рот. Элис увидела нездоровый налет на ее языке и черное дупло в зубе.

Наконец миледи судорожно вздохнула и подавила горькое рыдание.

— И давно уже? — уточнила она.

— С июня, — не стала скрывать Элис. — Рожать буду в апреле. Уже три месяца.

Кэтрин кивнула, потом еще и еще, она кивала без остановки, словно заводная кукла.

— Так значит, ты обманула меня, — заключила она, ухватив край рукава, вытерев мокрое лицо и продолжая кивать. — Значит, ты не поселишься со мной на ферме, это все вранье. Ты останешься здесь, и родишь Хьюго ребенка, и будешь надеяться, что поднимешься выше в его благосклонности и в благосклонности старого лорда.

Элис молчала. Кэтрин подавила подступившие к горлу слезы, ее скулы шевельнулись, будто жабры у плавающего в пруду карпа.

— А я, дура, решила, что ты придешь ко мне, будешь любить меня, ты пообещала жить со мной, а сама в это время плела интригу, чтобы меня отослали подальше и вам с Хьюго можно было спокойно развлекаться, ни от кого не скрываясь! Ты опозорила меня, Элис. Ты осрамила меня перед замком, перед городом, перед всем светом. Я-то надеялась, что ты любишь меня, что мы с тобой друзья, что между мной и Хьюго ты предпочла меня. Утром, когда мы планировали совместное будущее, ты играла со мной. Надеялась быстро от меня избавиться.

Слушая эти обвинения, Элис сидела неподвижно, как изваяние. Она ощущала, что раздражение миледи нарастает и переходит в гнев, что горе накрывает ее безжалостной волной, но оставалась безучастной.

— Ты предала меня, — продолжала Кэтрин. — Ты мне не друг, ты вероломна и лжива. У тебя нет чести. — Она подавила еще одно мощное рыдание. — С Хьюго ты ведешь себя как шлюха, а к старому лорду подлизываешься, словно ты его дочка. Со мной прикидываешься подругой, с моими дамами строишь из себя королеву, помыкаешь ими. В тебе все лживо, нет ни крупицы правды, Элис, ни капли чести. Ты совершенно бесчувственная, Элис бесчувственная!

Оторвав взгляд от круглой башни без окон, Элис опустила голову. Да, Кэтрин, скорей всего, права. Значит, бесчувственная. Интересно, что там делают сейчас с матушкой Хильдебрандой?

— Мне немного нездоровится, — пожаловалась Элис, вставая. — Пойду к себе, отдохну перед ужином.

Кэтрин подняла к ней свое болезненное, жалкое, мокрое от слез лицо.

— И ты ничего мне не скажешь? — удивилась она. — Ты вот так уйдешь и оставишь меня расстроенной и сердитой? Ты даже не попробуешь оправдаться, объяснить, почему ты обманула меня? Почему не сдержала слово? Почему так вероломна? Почему поступаешь столь низко?

Элис еще раз бросила взгляд на круглую башню.

— Вероломна? Поступаю столь низко? — Она коротко рассмеялась. — Это все пустой звук, Кэтрин! Тебе понятно? Пустой звук!

— Но ты же лгала, глядя мне в глаза, — не отставала миледи. — Ты обещала быть мне другом, любить меня. Какое коварство!

Пожав плечами, Элис решительно заявила:

— Я плохо себя чувствую. Я очень больна. Тебе придется страдать одной, без меня, Кэтрин. Я не могу брать на себя ответственность и возиться с тобой. С меня хватит.

Кэтрин побелела как мел.

— У тебя тоже такая болезнь, как и у меня? — изумленно спросила она. — Его ребенок тоже гниет в тебе заживо, как и мой? Значит, это все, что Хьюго способен породить? Только свечной воск?

Перед мысленным взором Элис встали яркие картины сна, где на обочине дороги шевелились черви, а потом восковые куклы спешили в Каслтон на поиски матушки. Она заморгала и помотала головой, пытаясь избавиться от этого жуткого воспоминания, затем положила руки на живот, словно защищая ребенка, и ответила:

— Нет. Мой сын жив и здоров. Не то что твой.

Этот ее жест, естественный жест всякой беременной женщины, подействовал на Кэтрин: гнев ее как ветром сдуло, осталось одно горе.

— Элис! — воскликнула она. — Я прощаю тебя! Прощаю все. И твой обман, и твою ложь, и мой позор. И то, что Хьюго изменял с тобой. Я прощаю, если только ты поедешь со мной. Меня выгонят отсюда, и мне придется покинуть замок. Пойдем со мной, Элис! Мы станем вместе заботиться о твоем сыне. Он будет и моим ребенком тоже. Я сделаю его своим наследником. Своим наследником, понимаешь? Когда-нибудь он получит имение, которое мне отдадут, и приданое, которое мне вернут. Со мной ты станешь богата. Со мной ты будешь в безопасности, и твой сын тоже.

Мгновение Элис колебалась, взвешивая выгоды, прикидывая возможности. Но потом покачала головой и холодно промолвила:

— Нет, Кэтрин. С тобой все кончено. В замке тебе давно подписали приговор, скоро от тебя избавятся. Хьюго больше не притронется к тебе. Старый лорд отказывается тебя видеть. Я действительно играла тобой, использовала твою страсть, пыталась заставить тебя уехать тихо, без шума, хотела услужить милорду. Я и не думала жить с тобой. Мне не нужна твоя любовь.

Миледи прижала ладони ко рту. Распахнутые глаза ее не отрываясь смотрели на Элис.

— Какая же ты жестокая, — не веря самой себе, пробормотала она. — Жестокая. Ты и Хьюго вместе лежали в моей постели, еще сегодня утром ты держала меня в объятиях. Ты нянчилась со мной, когда я болела, ты хранила мою тайну.

Пожав плечами, Элис открыла дверь.

— Это ничего не значит, — отрезала она. — Ты уже ничто, пустое место. В тот день, когда вы с Хьюго гуляли на берегу реки, ты должна была утонуть, Кэтрин. Но от судьбы не уйдешь, она все равно настигнет. Ей суждено сгореть, тебе утонуть. Тебя ждет своя участь, ее — своя.

Кэтрин окинула комнату безумным взором.

— На что ты намекаешь? Какая участь? И кому суждено сгореть?

— Уходи, Кэтрин, — угрюмо произнесла Элис. — Твое время здесь кончилось. Просто уходи, и все.

Миледи издала протестующий вопль, но Элис уже переступила порог и закрыла дверь. В галерее дамы как раз вернулись из сада, они снимали головные уборы, причесывались и жаловались на жару. Элис шла мимо них, словно мрачная тень.

— Миледи что-то беспокоит? — обратилась к ней Рут, поскольку все слышали крики и причитания Кэтрин и видели расстроенное лицо знахарки. — Может, зайти к ней?

— Она должна покинуть замок, — холодно пояснила Элис. — Милорд приказал. Ей дают отставку, брак аннулируют.

На несколько секунд воцарилось молчание, потом вдруг разом все загалдели. Элис подняла обе руки, отмахиваясь от истерических вопросов.

— Спросите ее сами, — повторяла она. — Сами спросите! Но помните, когда будете ей прислуживать: скоро она станет простой крестьянкой на маленькой ферме где-нибудь в отдаленной дыре. Леди Кэтрин больше не леди.

В помещении вдруг повисла мертвая тишина. Дамы замолчали, каждая думала, что теперь с ней будет. Они неуверенно, не зная, как реагировать, смотрели на Элис. Та невозмутимо улыбнулась и заявила:

— Мне надо помыться перед ужином. Элиза, вели принести ванну. А ты, Марджери, распорядись, чтобы у меня в камине горел огонь. Рут, приведи в порядок, пожалуйста, мое синее платье, я надорвала край, когда на днях поднималась по лестнице. Мэри…

Она огляделась. Мэри, опустив глаза, уже стояла у двери ее спальни, являя картину идеальной служанки.

— А ты приготовь белье, я надену свежую рубашку.

Все кинулись исполнять поручения; Элис проводила их взглядом: теперь это ее дамы.

А за дверью спальни, на которую опускался вечер, плакала Кэтрин. На ужин ее никто не позвал, никто не принес поесть. Она лежала на кровати, рыдала в подушку, а снизу в зале раздавались звон ножей и вилок, оживленная болтовня и веселый смех. Стало совсем темно, но никто не явился к ней, никто не принес свечи, не разжег огонь в камине. Все бросили ее, она осталась совсем одна в холодной, мрачной комнате.

Кэтрин слышала, как из зала поднимаются по лестнице дамы, слышала их приглушенные голоса. Вот кто-то резко, раздраженно засмеялся, кажется Элис. Но нет, никто не приблизился к двери Кэтрин. Никому не пришло в голову поинтересоваться, нужно ли ей что-нибудь.

Из ее спальни не доносилось ни звука, и эта тишина придавала зловещий оттенок атмосфере в дамской галерее. Никаких решений насчет нее не принималось, но как-то сам собой определился новый порядок. Хьюго, казалось, забыл о существовании жены и не спрашивал про нее; старый лорд вообще ее игнорировал с того самого дня, когда случился выкидыш. А теперь вот и дамы, которые служили Кэтрин с детства, старались не смотреть на ее закрытую дверь и не делали попыток предложить ей свои услуги. «Словно она уже не живет здесь, уехала куда-то в глушь, — усмехаясь, думала Элис, — или утонула и ее похоронили».

— Сегодня я услышала одну удивительную историю, — сообщила Элиза, разливая по кружкам вечерний эль.

Рут бросила быстрый взгляд на дверь леди Кэтрин, словно все еще боялась своей госпожи.

— Расскажи! — откликнулась Марджери. — Но только если не очень страшная, а то я не усну.

— Сегодня утром я ходила на каслтонский рынок и встретила там знакомую, которая торгует яйцами, — начала Элиза. — Она живет в Боуэсе и на рынок шла по дороге через пустошь.

Подняв голову от кружки, Элис внимательно посмотрела на Элизу.

— И вдруг под ногами в пыли увидела что-то очень странное, — продолжала та.

Рут вздрогнула и перекрестилась, после чего предупредила:

— Я не стану слушать россказни про дьявола. Не стану, и все.

— Замолчи, — шикнули на нее остальные. — Если такая чувствительная, отправляйся к себе в спальню. Давай, Элиза, что она увидела в пыли?

— Она увидела маленькие следы, — с таинственным видом проговорила Элиза.

— Следы? — эхом отозвалась Элис; у нее внутри все похолодело.

— Ну да, отпечатки ног, — подтвердила Элиза. — Маленькие такие отпечатки сапожек для верховой езды и еще следы туфелек. Как будто от двух мужчин и одной женщины.

— И что? — пожала плечами Марджери.

— А то, что они были совсем крошечные, — пояснила Элиза. — Крошечные-прекрошечные, как следы мышки…

— Это были эльфы! — воскликнула миссис Эллингем, всплеснув руками. — И она загадала заветное желание? Ну, когда заметила следы?

— Она внимательно их изучила! Два следа от сапожек и один от туфелек, словно шли двое мужчин и одна женщина.

Пораженные дамы качали головами. Элис прихлебывала эль и молчала. Напиток казался ей холодным как лед.

— А женские следочки, когда она пригляделась, были в чем-то испачканы. Какой-то слизью, как от улитки. Ну, как слизняки оставляют после себя.

Быстро перекрестившись, Рут встала и заявила:

— Я больше не желаю слушать. Чепуха, только детей пугать.

Остальные дамы смотрели на Элизу как зачарованные.

— И что? Что было дальше?

— Она нагнулась и ткнула в след палкой. Рукой побоялась трогать.

Дамы закачали головами. Еще бы, если прикоснешься к слизи эльфов, неизвестно, чего потом ожидать.

— И она сказала, что это…

Элиза перешла на шепот, и все наклонились к ней поближе.

— Она сказала, что это напоминало свечной воск! — торжествующе закончила Элиза, затем откинулась на спинку кресла и оглядела приятельниц. — Жуткая история, верно?

Элис осушила кружку, заметив, что ее руки спокойны.

— А где твоя знакомая видела эти крошечные следы? — небрежно обронила она. — На какой дороге? В каком месте?

Возникла пауза, во время которой Марджери собрала все кружки и спрятала вместе с опустевшим кувшином в шкаф.

— Примерно в миле от моста, — наконец ответила Элиза. — На дороге из Боуэса в Каслтон. Они направлялись сюда. Просто кошмар! Но она клянется, что видела все своими глазами.

— Крошечные следы! — насмешливо бросила Элис. — Свечной воск! А я-то думала, ты напугаешь нас каким-нибудь огромным привидением!

Элиза казалась пристыженной.

— Но это правда… — промолвила она.

— Я устала, — перебила ее Элис. — Пришли ко мне Мэри, я пойду спать.

Кивнув на закрытую дверь госпожи, Элиза предложила:

— Может, посмотреть, все ли там в порядке?

Остальные ждали решения Элис. Та мрачно улыбнулась, у нее из головы не выходили крошечные восковые куклы, от которых ее отделяла всего одна миля.

— Это уже не важно, — ответила она и засмеялась громким, отрывистым смехом.

Женщины удивленно переглянулись.

— Скоро все будет уже не важно, — добавила Элис. — После всех этих неприятностей. В конце концов, ничто не имеет значения.