Конец одиночества

Глава четырнадцатая

Стоя возле окна, Норман наблюдал за тем, как в окнах другого крыла здания мало-помалу загорается свет. Еще не было пяти часов вечера, но день был пасмурным, сумрачным, и огни придавали прямоугольнику больничного корпуса более приветливый вид.

В больничной палате, в которой он сейчас находился, было тепло, но не слишком уютно. Лежащий на окруженной металлическими и синтетическими конструкциями койке человек был еще жив, но и только. Жизнедеятельность его органов поддерживалась с помощью подключенных посредством трубок и кабелей внешних устройств.

Однако в данный момент Норман думал не о находившемся без сознания тесте, а о Флоренс, о том, как болезнь Мартина может отразиться на их отношениях — если о них еще можно говорить, мрачно отметил он, — и о том, как трудно будет теперь сказать Патриции о разводе.

Неужели от той поры, как он в последний раз видел Флоренс, его отделяет всего чуть больше недели? Ему казалось, что прошла чуть ли не целая жизнь, столько всего произошло между этими двумя моментами.

Тогда Норман обещал ей позвонить в четверг, собираясь сообщить, что поговорил с Патрицией и что, как ни пытались воспротивиться она и ее отец, он предпринял первые шаги к обретению свободы.

Но не позвонил. Да и не мог позвонить. Вечер и ночь четверга Норман провел без сна в больнице, ожидая вместе с Патрицией результатов первой из двух операций, которые Мартин перенес после того, как его привезли с корабля.

Когда в среду зазвонил телефон, Норман бросился к нему со всех ног в сумасшедшей надежде, что, может, это Флоренс, зная, что Патриция в отъезде, рискнула позвонить ему домой.

Зачем она стала бы это делать, когда ясно дала понять, что будет судить о нем по делам, а не по словам, Норман не знал. Но надежда умирает последней! Только услышав истерический голос жены, он понял, что чудес на свете не бывает.

Слышимость была очень плохой. Патриция звонила с корабля, звук был искаженным и все время прерывался. Но паническое настроение, в котором она пребывала, было очевидным. У ее отца тяжелый сердечный приступ, сказала Патриция, он нуждается в неотложной медицинской помощи. Реакция Нормана была почти автоматической. Убедившись в том, что теплоход направляется в ближайший порт, он распорядился насчет доставки больного на специально оборудованном самолете.

До сих пор ни у кого из них не было возможности для сколь-либо продолжительного разговора. Состояние Мартина было критическим, и Норман боялся, что старик может вообще не выдержать. Причина, вызвавшая приступ, оставалась неясной, но ему не давала покоя смутная догадка, что Патриция наконец призналась отцу в том, что натворила.

Как бы то ни было, в эти последние несколько дней тревога за жизнь старика не давала ему возможности переговорить с ней об этом. После своего возвращения Патриция вела себя как-то особенно нервно. Даже Дороти, прибывшая позже с их багажом, старалась никому не показываться на глаза.

Было очевидно, что трагическое происшествие оказало на обеих женщин сильнейшее эмоциональное воздействие, и Норман мог им только посочувствовать. Как им, должно быть, страшно было найти старика в таком состоянии на круизном теплоходе с весьма ограниченными возможностями оказания квалифицированной медицинской помощи! Особенно в случае Патриции, самой привыкшей полагаться во всем на отца.

Так что разговор, обещанный им Флоренс, пришлось отложить. Он собирался позвонить ей, как только у него появятся хоть сколько-нибудь хорошие новости, но с каждым уходящим днем начинал все сильнее бояться, что она больше вообще не захочет с ним разговаривать.

Тяжело вздохнув, Норман оглянулся на лежащего в койке Мартина. Пока не был прооперирован закупорившийся сердечный клапан, старик находился на волосок от гибели. При поступлении в госпиталь он был слишком слаб, чтобы подвергаться серьезной операции, и лечащий врач объяснил, что поначалу возможно лишь применение поддерживающей терапии.

Теперь же, когда операция осталась позади, прогноз был гораздо более оптимистичным. К удивлению Нормана, уже начали поговаривать о том, что недалек момент, когда пациенту разрешат вставать. Как оказалось, было установлено, что сердечным больным полезна легкая двигательная активность.

Донесшийся со стороны койки звук означал, что больной зашевелился. Оставив свой пост у окна, Таклтон подошел поближе. Мартин явно очнулся, и, хотя по правилам необходимо было позвать дежурную сестру, Норман хотел убедиться в том, что не ошибся.

Тесть выглядел таким больным, руки его, беспомощно лежащие поверх одеяла, были бледны и испещрены вздутыми венами. За эти несколько дней он сильно постарел, весь вид Мартина вызывал у Нормана желание хоть как-то облегчить его страдания.

— Я буду жить?

Эти произнесенные шепотом слова застали его врасплох. Затаив дыхание, Норман осторожно присел на стоящую рядом с койкой кушетку.

— Что за вопрос? — спросил он как можно более бодрым голосом. — Разумеется. — На мгновение накрыв ладонью руку старика, Норман поднялся. — Пойду позову сестру.

— Нет… подожди. — Голос Мартина звучал слабо, но решительно. — Не уходи, Норман.

Норман нахмурился, но, не решаясь расстраивать тестя, остался на месте.

— Как вы себя чувствуете?

— Паршиво, — нахмурившись, признался Мартин. — Где я нахожусь?

— Разве вы не помните? С вами случился сердечный приступ на борту теплохода…

— Знаю, — нетерпеливо перебил его старик, и зять вспомнил слова врача санитарного самолета о том, что всю дорогу больной находился в бессознательном состоянии. — Что это за больница?

— Городская, — ответил Норман. — Вас доставили на самолете.

Мартин явно остался этим доволен.

— Ты не солгал мне? Я действительно выкарабкаюсь?

— Так говорят врачи. Однако вы заставили нас всех изрядно поволноваться.

Лицо старика помрачнело.

— Особенно Пэт, не так ли? — угрюмо пробормотал он. — Черт побери, Норман, почему ты не рассказал мне этого раньше?

— Не рассказал о чем? — спросил озадаченный Норман.

— О ней… и об этой женщине, конечно, — сердито воскликнул Мартин. — Если бы я был предупрежден, это не было бы для меня таким ударом… Когда я вошел и застал их вместе…

— Подождите минуту. — Норман находился в полном недоумении, и, хотя момент для серьезного разговора был самый неподходящий, выяснить, в чем дело, было необходимо. — Черт бы меня побрал, если я понимаю, о чем вы говорите.

— Это не имеет смысла, Норман. — Голубые глаза Мартина наполнились слезами. — Не надо меня жалеть. Ведь именно из-за этого у вас с Пэт не было детей, не так ли? И не потому ли ты связался с этой женщиной, Рэмфорд, после того как она разбила твою машину?

— Так вы знали? — спросил крайне изумленный Норман.

— Не с самого начала, — устало вздохнул Мартин. — Но когда стало ясно, что вы с Патрицией не пытаетесь наладить отношения, я провел частное расследование.

— Но все было совсем не так… — запротестовал Норман, испытывая желание объясниться до конца. Однако поглощенный собственными мыслями старик не слушал его.

— Мне следовало догадаться раньше, — простонал он. — Я знал, что ты не из тех, кто обманывают своих жен просто так, без всякой причины. Ты всегда был человеком порядочным. Черт возьми, ты даже взял на себя вину за ту аварию!

— Мартин…

— Нет, выслушай меня. — Старик явно намеревался облегчить душу, остановить его было невозможно. — Хочу, чтобы ты знал, каким сентиментальным дураком я был. — Он немного задыхался, но не оставлял своих намерений высказаться. — Неудивительно, что ты не решался сказать мне правду.

— Какую правду? — спросил все еще ничего не понимающий Норман, но Мартин по-прежнему не слушал его.

— Я зашел в ее каюту, чтобы поговорить, — продолжил он. — Круиз явно понравился ей, она стала намного спокойнее, и мне казалось, что настал благоприятный момент для разговора о консультации с гинекологом… — Его дыхание прервалось, и на какой-то момент Норману показалось, что пора заканчивать разговор, но Мартин справился с приступом удушья. — Они были там вдвоем, Пэт и эта… ужасная женщина Айтон… в постели… вместе…

— Мистер Таклтон! — Негодующий возглас медицинской сестры помешал бы Норману ответить, даже если бы он знал, что сказать. Он с трудом поднялся на ноги, которые едва держали его. — Я же просила вас немедленно сообщить, когда пациент придет в сознание, мистер Таклтон, — резко заявила сестра. — Мистер Стейнер все еще очень слаб, ему нельзя долго разговаривать.

— Простите, — пробормотал Норман, слишком потрясенный услышанным, чтобы возражать.

Не обращая внимания на слова женщины, Мартин опять заговорил.

— Во всем виноват я, — сказал он, слабо пожав руку зятя. — Поговорим позднее, хорошо?

Норман согласно кивнул и, ловя на себе недоуменный взгляд сестры, вышел из палаты.

Оказавшись в коридоре, он постоял несколько минут, пытаясь переварить то, что услышал от Мартина. Неужели это правда? Неужели Патриция и Дороти Айтон действительно лесбиянки-любовницы? Боже, это казалось невероятным, но объясняло слишком многое. В том числе и причины, по которым Патриция вышла за него замуж…

Почти машинально Норман добрался до комнаты для гостей, где обнаружил пьющих чай Патрицию и Дороти Айтон. Кроме них в комнате никого не было, остановившись в дверях, он ждал, пока его заметят.

Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, и при виде столь далеко заходящей интимности Нормана охватила волна первобытной ярости. Как же он раньше не замечал того, что, должно быть, продолжается очень давно? И как долго Патриция собиралась скрывать свои сексуальные наклонности? До тех пор, пока не умрет отец? Что ж, она почти преуспела в этом…

Как бы почувствовав исходящую от него враждебность, Патриция подняла голову и, увидев мужа, резко отстранилась от Дороти, развернула кресло и остановила на нем полный тревоги взгляд.

— В чем дело? Что-нибудь не так? — воскликнула она. — С отцом опять плохо?

Норман пожал плечами.

— Тебя это действительно волнует? — холодно спросил он.

— Разумеется, волнует. — Патриция с беспокойством следила за выражением его лица. — Он мой отец.

— Это верно, — заметил он, с трудом сдерживая гнев. — Спасибо за то, что напомнила мне.

— Что с тобой творится, Норман! — воскликнула она. — Ты же знаешь, что я вне себя от тревоги. Если отцу хуже, то скажи, не молчи. Я только что говорила Дороти о том, что операция прошла успешно.

— Уверен, что Дороти была рада услышать это.

— Конечно, рада. — Патриция бросила тревожный взгляд на сидящую рядом женщину. — Ты же знаешь, что она обожает отца.

Норман сделал шаг вперед, и Патриция отпрянула, словно испугавшись того, что муж коснется ее. Но ее тревога лишь вызвала у него язвительную улыбку.

— По-твоему, я вообще ничего не знаю, не так ли? Говорят ведь, что муж всегда узнает все последним.

— А по-моему, жена, — парировала Патриция и вдруг, словно только что поняв значение его слов, широко открыла глаза. — Отец пришел в себя?

— Только что, — ответил Норман и вдруг, выведенный из себя ее попытками нормализовать ситуацию, взорвался: — Ты могла убить его! Тебе это понятно?

Губы Патриции скривились.

— Так, значит, он все-таки рассказал тебе?

— А ты думала, что он этого не сделает?

— Я… я надеялась…

— Что ты говоришь? — Руки Нормана сжались в кулаки. — Кто бы мог подумать?

— Нет, ты меня не понял. — Патриция вновь оглянулась через плечо. — Я наделась, что при удобном случае расскажу тебе сама.

— И почему же ты этого не сделала? Какого удобного случая ты ждала?

— Боже, откуда я знаю, — стонущим голосом ответила она. — Просто… просто как-то не было времени…

— За четыре года! Прости, но я тебе не верю.

— Понимаешь… эта авария и все прочее…

Норман стиснул зубы.

— Без этого, конечно, обойтись было нельзя?

— А почему бы и нет? — Патриция не собиралась сдаваться. — Я могла бы сказать, что до аварии моя жизнь была абсолютно пуста, но не хочу доставлять тебе такого удовольствия. Мне нисколько не жаль, что это произошло. Ты меня слышишь? Если бы я не разбила тогда машину, мы с Дороти никогда не встретились бы. — Неужели он не ослышался, и Патриция действительно сказала, что машину разбила она? Однако прежде чем ему удалось подыскать подобающие случаю слова, она продолжила: — Во всяком случае, сейчас не время говорить об этом. Я хочу видеть отца…

— Подожди! — Норман загородил ей дорогу. — Я не ослышался: ты сказала, что была несчастлива до аварии?

Патриция бросила на него презрительный взгляд.

— А ты как думал? Только не делай вид, что не знал этого. Ты ведь собирался бросить меня, я знаю. — Она понизила голос. — После… после того аборта тебе неприятно было даже смотреть на меня.

— Ты меня в этом обвиняешь? — резко спросил Норман.

— Нет. — В кои-то веки Патриция, казалось, говорила откровенно. — Но ты не мог ожидать, что я буду этим довольна. Если бы отец узнал, он никогда не простил бы мне этого. Поэтому-то я…

Она замолчала, но Норман теперь не мог не прояснить все до конца. Он уже догадывался, что именно она сейчас скажет, но хотел услышать это из ее собственных уст.

— Что ты? — настойчиво спросил он, невольно делая шаг навстречу ей. — Что?

— Хотела, чтобы мы оба умерли, разумеется, — пробормотала она со страдальческим видом. — А теперь… Могу я увидеть своего отца?