Глава первая

Несмотря на довольно прохладный июльский день, на чердаке было ужасно жарко и душно. Будто весь жар солнца нескольких последних недель сконцентрировался здесь, под крышей. Карабкаясь по сундукам и коробкам, долгие годы не видевшим белого света, Флоренс даже немного вспотела.

Однако винить следовало только саму себя. Можно было и отказаться, хотя, надо признать, она никак не ожидала, что уборка дома окажется столь трудным делом. Присев на корточки и разглядывая завалы этого хлама, Флоренс постаралась успокоиться, но ей не давала покоя мысль: а не откусила ли она больше, чем сможет прожевать?

Хотя других желающих не нашлось. Эвелин не собиралась пачкать руки, а кроме того, по ее любимому выражению, всех дел все равно не переделаешь. К тому же Джералду не слишком понравится, если она потратит драгоценное время на разборку хлама, оставшегося от покойной матери. Ее муж и так видит свою жену не слишком часто.

Подразумевалось, что Флоренс, преподававшая в местной школе, без всяких хлопот могла взять свободный день и разобраться с семейными делами. То, что ее должен будет заменить кто-нибудь другой или что это может испортить ей послужной список, было не важно. Сама же Эвелин несла ответственность за вверенных ее попечению людей, своих работников, и не могла пренебрегать их интересами ради того, чтобы избавиться от вещей матери.

Флоренс полагала, что это действительно было правдой. Имея мужа и восьмилетнюю дочь Грейс, Эвелин руководила собственным агентством по трудоустройству и вечно была занята беседами с клиентами либо присутствовала на «важных» совещаниях. Временами Флоренс не понимала, зачем сестра вообще завела семью.

Сама Флоренс не была замужем и понимала, что Эвелин этим весьма довольна. Как ни мало та знала о личной жизни сестры, отсутствие у нее постоянного друга почему-то крайне радовало ее. Лучшая подруга Флоренс Джудит Боулдер уверяла, что Эвелин просто ревнует, но причина этой ревности была совершенно непонятна. По мнению Флоренс, это чувство просто не имело смысла.

Самой же Флоренс казалось, что сестра просто-напросто несчастлива. Несмотря на все заверения в обратном, Эвелин, казалось, никогда не радовалась своим успехам. Не было секретом и то, что их мать занималась Грейс гораздо больше, чем сама Эвелин, и девочке будет очень не хватать бабки.

Миссис Рэмфорд умерла полтора месяца назад. Последние три года она тяжело болела, так что ее смерть ни для кого не оказалась неожиданной. Однако, несмотря на все ожидания, Флоренс была поражена тем, какой потерей оказалась для нее смерть матери. Как много она ей не досказала тогда и как много хотелось бы сказать сейчас!

Поэтому, хотя первоначально Флоренс отказалась от предложения Эвелин привести родительский дом в порядок, было ясно, что рано или поздно ей придется этим заняться. Их отец умер несколько лет назад. Она, хоть и не была замужем, давно не жила в доме. Это означало, что теперь он остался совершенно пустым. Но понимая, что избавляться от вещей матери будет нелегко, Флоренс решила подождать, пока не утихнет боль утраты.

Больше, однако, ждать нельзя. Сама она собралась уезжать, а Эвелин не терпелось продать дом, пока цены достаточно благоприятны. Флоренс знала, что доля Эвелин должна была пойти на развитие ее бизнеса, и очень хотела бы иметь возможность настоять на том, чтобы сестре досталось все. Но поверенный был в этом вопросе непреклонен.

Миссис Рэмфорд ясно указала, что обе ее дочери должны унаследовать равные доли имущества. И действительно, мать никогда не делала между ними никакого различия, и иногда Флоренс казалось, что именно поэтому Эвелин с самого детства так старалась заслужить одобрительное отношение родителей.

Избавиться от обстановки было нетрудно, существовали фирмы, специализирующиеся на подобных сделках, и за исключением двух предметов, отобранных Флоренс лично для себя, вся остальная мебель была вывезена на аукцион. И только открыв люк, ведший на чердак, она поняла, насколько трудную задачу взвалила на свои плечи.

Однако, коль скоро им не хочется позволять посторонним людям копаться в семейных документах и вещах, то придется избавиться от этих старых ящиков и коробок. Пока что Флоренс нашла лишь старую одежду, книги и альбомы с фотографиями, но все же не решалась сжигать что-либо, предварительно не просмотрев, хотя бы в память о матери.

Правда, она не ожидала, что наверху будет настолько жарко. От тошноты, беспокоящей Флоренс в последнее время, ее все время бросало в пот. Если вскоре чего-нибудь не поесть, то может начаться рвота, а это уж совсем ни к чему.

Она уже ползла обратно к люку, когда заметила небольшой, покрытый пылью чемодан, засунутый под одну из чердачных балок. Не стой Флоренс на четвереньках, она вряд ли вообще увидела бы его. Но раз так, вытащила чемодан, выругавшись совсем неподобающим леди образом, когда оторвавшаяся с одного конца ручка оцарапала ей палец, и, взяв под мышку, спустилась по лестнице.

— В первую очередь нужно поесть, — подумала она, заправляя за ухо растрепавшийся локон. В доме никакой еды не было, но Флоренс принесла с собой термос с кофе и пачку печенья, которым, усевшись за кухонный стол, тут же набила полный рот.

Тошнота прошла, и, выпив чашку кофе, она открыла заднюю дверь и, выйдя на неяркое солнце, уселась на скамейке под старой яблоней. Здесь любила посидеть летом на солнышке мать, с грустью вспомнила Флоренс. А когда она и Эвелин были школьницами, отец подвешивал к большому корявому суку качели. Но все это было далеко в прошлом. Даже яблоневый цвет, так, по ее мнению, некстати распустившийся сразу после смерти матери, уже увял, и вся земля под ногами была усыпана лепестками.

Вздохнув, она постаралась отбросить прочь грустные мысли, сосредоточив внимание на чемодане. Он был немногим больше атташе-кейса. Флоренс не помнила, чтобы когда-нибудь вообще видела его раньше. Может быть, он вообще не принадлежал родителям, подумала она. До них в доме жили ее бабушка и дедушка, так что чемодан мог принадлежать им. Как бы то ни было, вряд ли внутри находилось что-либо важное. Все личные бумаги матери хранились у ее поверенного.

Сначала ей показалось, что чемодан заперт, первая попытка открыть замки окончилась неудачей. Но, сходив в сарай, где хранились ржавые инструменты и сломанный садовый инвентарь, Флоренс вооружилась старой отверткой и, попробовав еще раз, обнаружила, что замки поддаются.

Как она и ожидала, чемоданчик предназначался для хранения бумаг. Это были письма, отосланные из незнакомого ей города на юго-западе страны, по крайней мере, лет двадцать пять назад. Флоренс нахмурилась. Она понятия не имела, что ее родители имели знакомых на юго-западе, во всяком случае, они никогда не упоминали при ней об этом. Если бы об этом слышала Эвелин, вряд ли она стала держать это в секрете. Если только…

Не имеют ли эти письма какое-либо отношение к ее удочерению? О своих настоящих родителях Флоренс не знала практически ничего. Ей сказали, что ее родная мать погибла в автомобильной катастрофе сразу после рождения дочери, что она была не замужем и жила одна, поэтому и понадобилась опека над ребенком. Флоренс всегда полагала, что ее мать жила где-то здесь, поблизости, поэтому-то миссис Рэмфорд и удочерила ее. Миссис Рэмфорд всегда желала иметь большую семью, но после рождения Эвелин узнала, что больше детей иметь не может.

Интересно, подумала Флоренс, почему я никогда не расспрашивала об обстоятельствах своего удочерения более подробно? Вероятно, потому, что приемная мать была очень чувствительна к такого рода расспросам. С самого раннего детства Флоренс внушили, что она должна гордиться своей принадлежностью к столь почтенной семье и поэтому расспрашивать о родной матери означает быть неблагодарной и нелояльной.

Хотя, может быть, письма в чемоданчике не имеют абсолютно ничего общего ко всей этой истории, решила Флоренс, снимая резинку, стягивающую пачку, и внимательно разглядывая верхний конверт. Письмо было адресовано матери, что невольно заставило ее насторожиться. Однако не стоит воспринимать эти письма слишком серьезно, подумала она. Может быть, они написаны какой-нибудь подругой юности миссис Рэмфорд.

Вынув письмо из конверта, она почувствовала укор совести. Может, не стоит читать и сначала посоветоваться с Эвелин? Однако любопытство и знание того, что Эвелин не интересуется делами матери, подтолкнули ее к дальнейшим действиям. В конце концов, она, возможно, придает этим письмам значение, которого те совсем не заслуживают.

Сперва Флоренс прочитала адрес на конверте: Пейнтон-Хаус, Блумзбелл. Впечатляет, подумала она с кривой усмешкой. Кроме того, несмотря на возраст письма, высокое качество бумаги было очевидным. Потом она обратила внимание на то, что текст начинается интимным обращением «Дорогая Хелен», а не с вежливого «Миссис Рэмфорд». Волнение Флоренс возросло, но, бросив взгляд на подпись, она поморщилась. Гордон Рэмфорд. Очевидно, один из родственников отца.

Удивляясь, почему это обстоятельство не снижает ее интереса, она вернулась к началу.

«Дорогая Хелен, — вновь прочитала она и продолжила: — Все приготовления сделаны. Экономка привезет к Вам ребенка 8 августа».

Ребенка? Экономка? В горле Флоренс пересохло, но она заставила себя читать дальше.

«Знаю, что Вы считаете мои действия достойными порицания, но у меня нет никакой возможности оставить ее, даже если бы я этого хотел, что вовсе не так».

У нее перехватило дыхание, но надо было продолжать.

«Думаю, что Роджер (ее отец, отметила Флоренс) смирится с положением вещей. Он всегда был ханжой, даже в юности, и я уверен, что, если бы не Ваше вмешательство, ребенок вряд ли нашел бы хороший прием. Хотя, кто я такой, чтобы судить его? Как любит говорить Роджер, я сам постелил себе постель и теперь должен в нее лечь.

Он никогда не прощал никому никакой слабости. Именно потому, полагаю, отец оставил Трегарт мне, а не ему. Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся, Хелен. Спасибо Вам и наилучшие пожелания на будущее».

Тошнота, которую Флоренс превозмогла несколько минут тому назад, подступила вновь, и на этот раз выхода не было. Едва она успела добежать до туалета, как ее вырвало. Ей понадобилось несколько минут, чтобы вновь подняться на подгибающиеся ноги.

Еще совсем недавно Флоренс обливалась потом на чердаке, теперь же ее бил озноб. Надев жакет, оставленный на перилах лестницы, она зябко обхватила себя руками. Но испытываемый ею холод был не столько физическим, сколько психологическим, и прошло немало времени, прежде чем Флоренс смогла заставить себя вернуться к скамье.

Около десятка писем, упавших с ее колен, когда она помчалась в дом, рассыпались по земле, и, преодолев искушение выбросить всю пачку в мусорную корзину, Флоренс подобрала их, заметив при этом, что прочитанное ею письмо было последним по времени. Вероятно, их клали одно на другое в обратном порядке.

И это последнее письмо было написано всего лишь через несколько недель после ее рождения. Маловероятно, чтобы ее приемная мать оказалась связанной с двумя детьми в одно и то же время. А это означает?.. Что этот человек, кто бы он ни был, являлся ее настоящим отцом? Что он сделал беременной какую-то бедную девушку и отказался нести ответственность за последствия? Хотя Роджер Рэмфорд всегда утверждал, что не имеет родственников, теперь было ясно: Гордон был его братом, по всей видимости, младшим.

Флоренс неуверенно перебирала письма. Меньше всего ей хотелось читать их. Но надо же выяснить, каким образом и почему ее настоящие родители отказались от нее.

По тону прочитанного письма, как ей казалось, можно было угадать, по крайней мере, часть истории. Если все сказанное ей Рэмфордами правда, то ее мать действительно умерла. Но если она была матерью-одиночкой, то какое отношение к ребенку имеет Гордон Рэмфорд?

С некоторой опаской Флоренс обратилась к письму, судя по штемпелю датированному самой ранней датой, и вынула из конверта два листка. Адрес был тот же самый: «Пейнтон-Хаус, Блумзбелл». Это подтверждало как личность Гордона Рэмфорда, так и его личное знакомство с миссис Рэмфорд.


«Дорогая Хелен,

пишу Вам, а не своему недалекому братцу, в надежде, что мой рассказ вызовет в Вашем сердце хотя бы малую толику симпатии. Десять месяцев тому назад я совершил крайне эгоистичный и глупый поступок, ненадолго изменив Маргарет с молодой женщиной, встреченной мною в Лондоне, во время визита к своему поверенному. Поверьте, я крайне сожалею об этом поступке и не желаю больше иметь с вышеупомянутой женщиной ничего общего. К несчастью, обстоятельства обернулись против меня: я узнал, что в результате этой злосчастной встречи появился ребенок. Как мне стало об этом известно? — спросите Вы. Дело в том, что мать ребенка умерла, оставив его на мое попечение. Не в буквальном смысле, разумеется. Пока, по крайней мере. В настоящее время девочка находится в Доме малютки, но со мной связались как с отцом ребенка, и боюсь, что рано или поздно Маргарет узнает обо всем. Вы знаете, как она переживает из-за того, что сама не может иметь детей, и я не имею права открыть ей правду. Мне приходила в голову мысль отрицать всякое знакомство с той женщиной, но кто знает, какие уличающие меня доказательства она могла оставить? Нет, очевидно, что я должен отыскать для ребенка другой дом и, зная, как хочется вам с Роджером иметь еще детей, надеюсь, что вы согласитесь удочерить девочку. Кстати, что бы там ни было, я уверен в том, что ребенок мой. Я видел девочку, несмотря на то, что волосы у нее немного темнее моих, сходство несомненно. Естественно, что Маргарет не должна ничего знать об этом. Для вашего поступка должно найтись другое объяснение, и я уверен, что мы сможем что-нибудь придумать. Что Вы по этому поводу думаете? Сделаете ли это ради меня? Ради Маргарет? Ради невинного ребенка? Прошу Вас, не отвергайте меня.

Ваш Гордон».


Флоренс была глубоко потрясена. Подумать только, все эти годы, пока она думала, что не имеет кровных родственников, у нее были тетя, дядя, двоюродная сестра… и отец! В это не хотелось верить. Это превращало всю ее предыдущую жизнь в пародию.

Почему никто ей ничего не сказал? И зачем после двадцати пяти лет неведения ей позволили прочитать эти письма. Неужели ее чувства значат меньше, чем чувства Маргарет? Необходимо было открыть ей всю правду, как только она стала способна ее понять.

Засунув письмо обратно в конверт, Флоренс потянулась за вторым, за третьим, перебирая их дрожащими пальцами. Всего писем было пятнадцать, и при всем ее нежелании продолжать, необходимо было прочитать всю пачку. Как бы то ни было, тем или другим образом, но ей все равно придется смириться с тем, что она узнала, и единственным путем к этому было постараться понять, что именно произошло.

Но тон следующих писем был совсем другим. Как вскоре стало очевидным, это было вызвано тем, что просьба Гордона Рэмфорда была встречена отнюдь не с одобрением. Поначалу Роджер наотрез отказался иметь что-нибудь общее с проблемами брата, и, судя по ответу на его реакцию, о какой-либо любви между братьями не могло быть и речи.

Мало-помалу, однако, скорее всего под влиянием Хелен — этого Флоренс никогда уже не узнает, — компромисс был достигнут. Как бы ни противился ее муж этой идее, желание Хелен возобладало, и он наконец согласился принять ребенка. То есть меня, все еще не совсем веря, подумала Флоренс. Это она была тем ребенком, за которого шла борьба, и именно она в конце концов выиграла. Но какой ценой? Роджер Рэмфорд отчаянно торговался, и его согласие было дано на жестко определенных условиях.

Во-первых, он не желал никогда больше видеть брата. Никаких семейных визитов, никакой возможности для Гордона хотя бы тайком увидеться со своим ребенком, почувствовать гордость за дочку, от которой сейчас готов был отказаться.

Во-вторых, сама Флоренс никогда не должна узнать правду, что объясняло ее полное неведение. Существующие между братьями разногласия с удочерением девочки стали непримиримыми. Очевидно, именно поэтому Роджер Рэмфорд порвал все связи со своим прошлым. Похоже, поэтому ей и не сказали, что она родилась на юго-западе страны.

Флоренс уже стягивала пачку резинкой, когда на нее упали первые капли начинающегося дождя. Уложив письма обратно в чемодан, она закрыла его и поднялась на ноги. Странно было ощущать себя другой, совсем новой женщиной, отличной от той, которая только что открывала крышку чемодана. Ящик Пандоры, подумала Флоренс, направляясь обратно в дом. Надо было сжечь эти письма, не читая, как и подсказывал ей здравый смысл.

И все же… Почему мать сохранила эти письма? По всей видимости, отец не подозревал о них, это объясняет тот факт, что чемоданчик был спрятан под балкой. После того как ребенок был отдан на его попечение, брат просто перестал для него существовать. Но Хелен была сделана из более деликатного материала.

Флоренс нахмурилась. Интересно, знает ли об этом Эвелин? Например, помнила ли она своих дядю и тетю? Вряд ли, иначе наверняка рано или поздно проговорилась бы. Уведомил ли кто-нибудь Гордона Рэмфорда о смерти брата и невестки? Если, конечно, тот сам был к тому времени еще жив. Хотя это вполне вероятно, он ведь младше Роджера.

Внезапно ее словно осенило. Боже мой, подумала Флоренс, отец — ее настоящий отец! — возможно, до сих пор живет в другой части страны. Эта вроде бы сама собой напрашивающаяся мысль взволновала и испугала ее. Вспоминал ли когда-нибудь о ней Гордон Рэмфорд с той поры, как отдал на попечение брата? Господи, да он может быть вообще не знает, что брата и невестки уже нет на белом свете. А если знает?..

Защитным жестом она инстинктивно провела по уже слегка выступающему животу. Едва узнав о своем положении, Флоренс подумала о том, что история повторяется. Куда мать, туда и дочь… Теперь же сравнение между ними стало еще более очевидным. Кроме разве одного… Флоренс тяжело вздохнула. У нее не было никакого намерения вносить в свидетельство о рождении имя Нормана…

Загрузка...