Королевская пешка (СИ)

Глава 10

Эта ночь прошла также, как и три предыдущие — в тревожном полузабытьи. Утром я чувствовала себя скорее больной и разбитой, чем отдохнувшей. Да и не верилось, если честно, в чудесное спасение.

Возможно, я ничего не понимаю в политических играх. Но терзало меня смутное сомнение о том, что этот взбрык талийского наследника останется без последствий. Наглого мальчишку, затеявшего свою игру, как минимум щелкнут по носу. Сделать же это проще всего через меня.

Вероятно, стоило донести до мужа эту простую мысль, но, полагаю, меня даже слушать не стали бы. Или я так успокаиваю себя, понимая, что у меня нет сил на очередную словесную дуэль? Потому что после вчерашнего разговора с моим дядюшкой, Энираду не должен считать меня параноиком.

Как бы то ни было, но я промолчала. Зря, как оказалось.

Завтракали мы в кругу моей новой семьи. Князь был настроен благосклонно. Он тепло поздравил нас, пожелав найти любовь и взаимопонимание в этом союзе. Княгиня же вовсю оправдывала звание свекрови — смотрела на меня крайне неодобрительно. Младший же наследник талийского престола был явно чем-то обеспокоен и на меня внимания не обращал. Лишь изредка кидая на брата опасливые взгляды. Но Энираду старательно его игнорировал.

После утренней трапезы в одной из просторных зал дворца прошло официальное представление нас, как супружеской пары. Процессию желающих выразить нам свое почтение и заверить в самых дружеских чувствах надлежало встречать стоя. И слава здравому смыслу мне не подсунули туфли на восемнадцатисантиметровых шпильках. Меня обули в нечто, напоминающее балетные пуанты. Непривычно, но, к счастью, не похоже на аттракцион «Испанский сапожок».

Делегацию Тиверии возглавлял Полномочный Посол Империи Руэйдхри Ллейс. Он и преподнес мне букет из крупных аквамариновых лилий, жутко воняющих ванилью. С детства этот запах не переношу. Но вежливость требует подарок принять и, желательно, радость по этому поводу выразить. Но улыбка застывает на моем лице, когда господин посол тихо, чтобы было слышно только нам с Энираду произносит:

— Герцог просит передать: его предложение, легкомысленно отвергнутое вами вчера, все еще в силе. Он надеется, что сегодня вы проявите благоразумие. Импульсивность ваша может иметь далеко идущие последствия. Пока же вашу ошибку можно исправить.

Сам дядюшка стоит на три шага позади, улыбается благостно и всем своим видом, как бы говорит: «А я тут не при чем». Но спектакль этот лишь сильнее злит талийского княжича. И нет в нем сейчас ни капли благоразумия. Наверное, он пожалеет потом. Или нет? Гаяр ведь говорил о том, что Энираду не совсем сволочь.

— Благодарю за искренние слова, — подчеркнуто громко отвечает Энираду. — В ответ лишь могу поклясться, что буду беречь доверенное мне сокровище Тиверии.

А потом он меня поцеловал. Демонстративно. Властно. Яростно. Вымещая в этом поцелуе все свое раздражение. Но через мгновение, словно бы опомнившись и жалея об этом порыве, мой муж ослабил напор, обжигая нежностью. Это меня ошеломило настолько, что, когда Энираду отстранился, я и слова не смогла вымолвить. Лишь стояла, и глупо хлопала глазками. За что и удостоилась самодовольной улыбки. Захотелось сказать, что не так уж и хорошо он целуется. Но вместо этого, даря ответную ласку мои пальцы коснулись его волос.

Друг от друга нас отвлекли аплодисменты, показавшиеся громом в предрассветной тишине. Пришлось натягивать на лица вежливые улыбки и продолжать раскланиваться с гостями. И выполняя этот нехитрый ритуал, мы не понимали, что драгоценные минуты ускользают от нас, как песок, сквозь пальцы.

Впрочем, так часто бывает. Осознание совершенной ошибки приходит слишком поздно.

Мне стало как-то уж совсем нехорошо ближе к вечеру. Слабость, ломоту в теле и головную боль всего сегодняшнего дня я списывала на усталость. Но то, что казалось симптомами безобидного, в сущности, переутомления, было отравлением.

Кажется, у меня начались галлюцинации.

Странные.

Пугающие.

По полу ползли хищные лианы, стремящиеся, спутать, остановить и задушить в смертельных объятиях. Меня преследовали янтарные глаза зверя, который гнался за мной с глухим рычанием. А по стенам стелился огонь, опаляющий жаром.

Я бежала, не разбирая дороги, то и дело наталкиваясь на кого-то. Пока зверь не нагнал меня. Надо было сопротивляться, ударить его, но лианы уже обвили меня, сковав руки и ноги, сдавив грудную клетку так, что сделать даже крошечный вдох стало невероятно сложно.

А потом морок отступил.

Я лежала в медицинском блоке, а взволнованный немолодой талиец что-то объяснял Энираду. Значение слов доходило до меня с некоторым трудом.

— Если не ввести элтас ваша супруга с большой долей вероятности не переживет эту ночь. Она несколько дней принимала транквилизаторы. А потом «Звездная пыль» и воздействие контактного отравляющего вещества класса «М». Данное соединение, я так полагаю и вызвало паническую реакцию вместо экстаза.

Горло пересохло и сильно саднило, но я смогла произнести:

— Нельзя. Элтас. Не позволяй. Пожалуйста.

— Она бредит, — легко отмахнулся от моих слов врач. — А вам нужно принять решение. Времени не так уж много.

— Я прошу вас выйти. Мне нужно поговорить с женой.

— Но, Ваша Светлость…

— Я не стану повторять.

Мужчина не посмел ослушаться и буквально через минуту мы остались вдвоем.

— Ты как? — спросил Энираду, пряча страх за маской уверенности и спокойствия.

— Плохо. — А зачем врать? Можно подумать по мне не видно.

— Тебя отравили. Элтас…

— Мне не позволят жить. Тебе нельзя иметь жену, неспособную родить наследника. Окончится тем, что со мной произойдёт запланированный уже «несчастный случай».

— Тебя можно вытащить. Но если начнем детоксикацию, пути назад уже не будет. Это больно. И даже, если ты будешь просить, остановиться…

— Не буду. Зови врача. Раньше начнем, раньше закончим.

— Ты храбрая.

— Нет. Мне очень страшно. Просто жить хочется.

Это желание было со мной не так долго. Не знаю даже, смогла бы я сдержать данное Энираду слово. Мир очень быстро превратился в черно-красный туман, который пах высохшими розами. Мне так хотелось раствориться в нем, прячась от боли, разрывающей мое тело. Мешал голос, который звал, уговаривал потерпеть, угрожал и ругался. Это раздражало.

— Не смей умирать. Не смей! Слышишь меня?

— Уйди, — смогла выговорить я непослушными губами.

— Держись, девочка. Осталось совсем немного.

— Отстань. — Наверное, не стоило этого говорить. Но мне хотелось тишины и покоя. — Тебе плевать жива я или нет.

— Ради того, чтобы спасти тебя, — прошипел он прямо мне на ухо. — Я поставил на кон все. Понимаешь? Все ради чего я долги годы учился и работал без права на отдых и развлечения.

— Ты сделал это для себя. Нельзя, чтобы наследнику престола диктовали свою волю союзники.

Он промолчал. А мне стало стыдно за злые слова. Захотелось извиниться. Только тихое «Прости» затерялось в крике боли, скрутившей мое тело.

Проснулась я резко, как от удара. Вокруг темнота. Сердце колотится. Руки трясутся. В горле ком. Губы онемели. И тело, как будто не мое. «Здравствуй, паническая атака» называется.

Не сразу поняла, что фактически лежу на Энираду, который крепко прижимает меня к себе. Пока он не простонал:

— Женщина, имей сострадание. Я не спал двое суток.

— Я ослепла? — спрашиваю его севшим голосом.

— Нет. Тут темно. Спи. Прошу тебя.

Послушно закрываю глаза, и пытаюсь замереть, но уже через мгновение начинаю ворочаться, стремясь избавиться от тяжелых объятий.

— Тебя пугает темнота? — теплое дыхание щекочет мою шею.

— Не знаю. Отпусти меня.

— Мы это уже проходили. Часа четыре назад. А потом я тебя по коридорам ловил, — недовольно буркнул он, но комната наполнилась рассеянным светом.

— Я в порядке. Просто, не удобно. Ты жесткий.

— Спасибо за комплимент.

— На правду не обижаются.

Выглядел Энираду, откровенно, паршиво. Краше в гроб кладут. Встрёпанный. Бледный. Губы потрескались. Под глазами мешки фиолетового цвета. В сочетании с вертикальным зрачком, вообще, мрак. Нежить натуральная. Такого встретишь в темном переулке, всю оставшуюся жизнь заикаться станешь. И вот есть у меня предположение, что в прошлом на Земле талийцы хорошо так наследили. Тогда понятно, откуда пошли сказки о рептилоидах и живых покойниках.

А на щеках веснушки. Едва заметные. Странно. У совершенной мраморной статуи и, вдруг, веснушки. А еще ямочки на щеках. Это, вообще, за гранью добра и зла.

— О чем ты думаешь?

Качаю головой. Не признаваться же. Вместо этого спрашиваю:

— Мы где?

— В детской. Только отсюда всю мебель убрали. Тут пол теплый. Стены мягкие. Если бы совсем вырубился, был шанс, что ты не убьешься.

— Давай ты поспишь, а я тихонько в уголке посижу?

— На меня смотреть страшно?

Качаю головой. В его взгляде читается ирония. Поэтому слова больше вежливые, чем правдивые застревают в горле. Он прекрасно понимает, как выглядит после двух бессонных ночей. Так зачем врать?

— Я, может быть, в тысячу раз хуже него, — вдруг сказал Энираду с непонятной мне то ли горечью, то ли злостью. — Но мне не плевать. Веришь?

— Ты же все это время был со мной. Это неплохое доказательство.

— Завтра мы к океану полетим. Гулять будем, купаться. Для всех мы уже два дня, как сбежали от суеты дворца.

— То есть отравления не было?

— Мы не можем сейчас обострять отношения с Тиверией.

— Понимаю. — И так обидно стало. Как будто я справедливости ждала. А нет ее этой справедливости. Ни в прежнем моем мире, ни в нынешнем. Есть целесообразность и умение некоторых людей расставлять приоритеты.

— Вряд ли. Они все заплатят за содеянное. Просто, не сейчас.

Что на это можно было ответить? За такое не благодарят. Потому что обещание возмездия — это уже много, но намерение — не есть действие. Хотя, вполне возможно, что для него на самом деле важно наказать тех, кто смел навязывать ему свою волю, вынуждая стать соучастником неблаговидного поступка.

Может быть, ему и не плевать, но это еще не значит, что он станет мстить за меня, а не за себя.

Время покажет.

Все же выбираюсь из объятий Энираду, несмотря на его явное нежелание меня отпускать. Доползаю до стены и сажусь, облокачиваясь о нее спиной. И пока я пытаюсь пережить приступ дурноты, мужчина оказывается совсем рядом. Кладет голову мне на колени и делает вид, что дремлет.

Мои пальцы сами зарываются в его нежные, как у ребенка волосы. И я начинаю осторожно перебирать их, а он улыбается, но глаз не открывает.

— Расскажи что-нибудь, — просит он тихо.

— Что?

— Не знаю. Какую-нибудь историю из детства.

И вот что я могу рассказать этому почти незнакомому человеку? Слишком много грязи было в моей жизни. Но он, действительно сделал шаг мне навстречу. Почему бы не дать ему шанс? Возможно, это предотвратит недопонимания в будущем.

— Уверен, что перед сном хочешь послушать страшную сказку?

— Да.

— Меня с рождения воспитывала бабушка. Моя мать жила с нами, но я, сама по себе, ей была неинтересна. Она моим рождением хотела улучшить свое благосостояние. Не получилось. Ее это огорчало.

— Как это? Родить ребенка будущему императору и не получить содержание?

— Как признался дядюшка, мое рождение не было запланировано. Просто, тогда еще принц Эриан погулял на… Терре Глории. Мою родную планету у вас так называют. Не дождавшись дивидендов от столь странного вложения, как рождение дочери от любовника, она меня возненавидела. Но пока бабушка была жива, я этого не замечала. Меня любили, баловали, окружали заботой. Что еще нужно ребенку? А потом в один далеко не прекрасный день детство кончилось.

— Почему?

— Бабушка умерла. И стало совсем плохо. Матери я мешала, и она попыталась меня убить. Тогда я этого не понимала. И лишь став старше… Ты думаешь, я преувеличиваю?

— Халатность и прямой умысел — разные вещи.

— Она несколько раз на всю ночь выгоняла меня из квартиры. Зимой. Босиком. В тоненькой кофточке. Я сидела рядом с промерзшей батареей. Она почти не давала мне еды. Била, если я брала что-то без спроса. В общем, плохой она была мамой. Так продолжалось четыре месяца. Потом меня забрал к себе ее бывший муж. Мы оба знали, что я — не его дочь. Но он стал мне настоящим отцом. Лучшим на свете.

— Он…

— Умер. — К горлу подкатил привычный комок. Почему даже спустя столько лет мне больно? Время должно лечить, но, похоже, такие раны не затягиваются.

— К этому имеет отношение твои родственники?

— Папа болел. Там это было неизлечимо. Я знала, что он умирает. Да и не скрывал он этого. Наоборот — учил меня жить без него, делал все, чтобы подготовить меня к жизни без него. Мы заранее собрали сумку, с которой я должна была отправиться в приют. Я понимала, когда и куда мне предстоит поехать. А вот родственники и друзья отца даже не подозревали, что маленькая Яра такая самостоятельная. У них чуть массовый инфаркт не случился, когда вечером после похорон они меня не нашли. Путем коллективных воспоминаний за чередой горячительных напитков они поняли, что забыли меня на кладбище.

— Но тебя кто-то забрал?

— Нет. Действительно забыли.

— Сколько тебе было лет?

— Девять. Не делай такие страшные глаза. Я знала, что мне делать даже в такой ситуации. Дошла до остановки. Села на трамвай. Доехала до дома. Я должна была взять сумку и поехать в детский дом, а не оставаться ночевать в одиночестве. Но это была моя последняя ночь дома. Мне так хотелось, пусть и совсем ненадолго притвориться, что ничего не произошло, и он все еще со мной. Что на свете все еще есть кто-то, кому я нужна. Но утром, как и обещала, я поехала в приют. Там было неплохо. Кормили. Не так, что б вкусно, но три раза в день. Одежду выдавали. Да и какой-никакой порядок там поддерживался. То есть драки были. И откровенные избиения тоже. Но до пыток и убийств не доходило.

— Тебя… били? — спросил Энираду настороженно заглядывая мне в глаза.

— Я была неинтересной жертвой. Не плакала. Поднималась, если падала. Била в ответ. Не отдавала своего. Никогда. А тот раз, когда отдала местные хулиганы надолго запомнили. Нам на полдник йогурт выдавали. Так вот, они повадились у малышни и девчонок — тех, что послабее его отбирать. Было два варианта. Или съесть все до того, как до тебя доберутся, или отбиваться. И так каждый день. Мне это надоело уже через неделю. Поэтому в один далеко не прекрасный день я «испугалась» угрозы прибить меня к какой-то матери и отдала свой полдник. Остаться голодной до ужина было не слишком весело, но справедливость требует жертв. После того, как он прикончил мой стаканчик, я к нему подошла и сказала, что отравила его. Не поверил. Зря, между прочим. Я туда полпачки слабительного подсыпала, которое позаимствовала в кабинете нашей медсестры. Украла, на самом деле. Но взять лекарство мне было неоткуда. На следующий день повторила для закрепления эффекта уже с другим идиотом. С тех пор ко мне больше не лезли, окончательно признав самой отмороженной.

— Сколько тебе было лет?

— Тринадцать. Опасный возраст. Гормоны. Раздражение накатывает по поводу и без. Страх отсутствует. Эмпатии ноль. А если ты еще и осознаешь собственную безнаказанность… Это порой приводит к весьма противоречивым решениям.

— Я думал ты пошутила про страшную сказку.

— Прости. В другой раз обязательно расскажу что-нибудь хорошее. У меня было не такое уж и плохое детство.