Не представляю, как добралась до постели. Вполне возможно, что Энираду пришлось нести меня на руках. Последнее, что помню, как накатила невероятная усталость прямо на пляже. Я легла на теплый песок, закрыла глаза и торжественно пообещала встать через пять минуточек.
Это было незадолго до заката, а сейчас ночь. Или уже утро? И состояние такое… непонятное. То ли выспалась, то ли нет. А еще я одна. Не то, чтобы я хотела проснуться в компании новоявленного мужа. Но так было бы понятно, что делать. Если бы он спал, я, последовала бы его примеру или посидела бы тихонько.
И словно в ответ на мои мысли дверь с тихим шипением отъехала в сторону и в спальню вошел княжич. Он сонно потер глаза, а потом провел ладонью по взъерошенным волосам.
Это было по-детски, знаю. Но я закрыла глаза, претворяясь спящей. Энираду тихо, почти крадучись подошел и медленно опустился на постель. Затем приблизил свое лицо к моему, обжигая дыханием. Он не целовал, а невесомо касался губами моей щеки, уголка губ, шеи. И я замерла, боясь не то, что шелохнуться, а даже дышать.
В моей жизни никогда не было чувственной нежности. Иначе бы я в девственницах до двадцати одного года не ходила. Детский дом был плохим местом для сексуальных экспериментов. Там если ты позволила чуть больше даже одному, на тебя быстро навесят ярлык шлюхи. И все бы ничего. Какая разница, что о тебе думают? Но у девушек с подобной репутацией перестают спрашивать согласия.
Помню одну такую. Влюбилась в мальчишку из старшей группы. И было бы во что. Но там же ни ума, ни таланта, ни внешности. Короче, на принца он никак не тянул. Это даже в мои двенадцать было понятно. Благородством его, также, природа обделила. В первый же день дружкам похвастался своей победой. А Настя повесилась после второго изнасилования. Самое паршивое — никому за это ничего не было. Потому что записка, которую она перед смертью оставила исчезла. А директриса сама лично все ее вещи перебрала, не оставив без внимания ни одной тетрадки. И даже несколько с собой забрала. Но что-то мне подсказывает, сделала она это не для того, чтобы полиции отдать.
После выпуска из детского дома у меня случилась пара свиданий. Неудачных. Короче, к тому, что Энираду делал сейчас жизнь меня не подготовила.
Я сама потянулась к его губам, меньше всего в этот момент думая о том, что еще пару дней назад не могла выносить этого надменного представителя княжеской крови и была почти влюблена в другого. Но прервать этот момент нежданной нежности мне показалось почти преступлением.
Сладкое безумие отступило мгновенно. Словно в голове что-то выключили.
Раду, не замечая этого продолжал целовать меня. И я не могла его винить, потому что минуту назад сама льнула к нему.
На смену волшебству пришла растерянность, стыд и страх, что Энидаду после этого не захочет остановиться, даже если я попрошу.
— Что-то не так, — спросил он шепотом, игриво прикусив мочку уха. Я не ответила. Да и что можно сказать в такой ситуации? Прости, но не мог бы ты прекратить?
— Ладно, задам вопрос по-другому, — тон его стал каким-то серьезным и немного встревоженным. — Что случилось?
— Не знаю.
Муж перекатился на спину, не размыкая объятий. Моя голова оказалась на его плече, а бедро закинуто на его ноги. И вроде бы я сейчас сверху, но чувствую себя еще более беззащитной. Чертовы гормоны! И вместо того, чтобы оттолкнуть, моя ладонь устроилась напротив его сердца, сжав в ладони ткань его рубашки.
— Я поторопился и испугал тебя? Прости. Не удержался. У меня сильно развит инстинкт собственника. Ты — моя и никто не смеет… — Энираду шумно выдохнул. — Когда об этом думаю крышу сносит. А думаю я об постоянно. Потому что, буквально вчера моя жена умирала у меня на руках. Это было страшно. И я злюсь, что не могу сейчас отплатить тем, кто чуть тебя не убил.
— Или, что они вынуждали тебя стать их соучастником?
— Данный факт меня тоже раздражает.
— И как это связано с тем, что мы… делали?
— Все сложно. Я тебя хочу. Сильно. Ты красивая. И моя. Почти моя.
— А в чем сложность?
— Мне претит вынужденное исполнение супружеского долга. Хочу заниматься с тобой любовью. Чтобы ты получала такое же удовольствие, что и я.
Энираду тяжело вздохнул, поцеловал меня в макушку, как ребенка и накрыл мою ладонь своей. А потом мой нежданный муж попросил:
— Спой мне. У тебя удивительный голос. Хочу, чтобы он звучал только для меня.
Я не смогла ему отказать. Потому что его поцелуй был лучшим, что случилось со мной за последние… не знаю сколько дней, хоть и оставил после себя привкус горечи вины. Мой голос, тихий и надрывный снова плел невесомое кружево. Раскрывая ему душу, деля надвое страх, боль разочарования и надежду, я пела ему любимую песню моего отца:
Цвіте терен, цвіте терен, А цвіт опадає. Хто в любові не знається, Той горя не знає.
* Украинская народная песня. Прим. автора