Короли локдауна

Я широко зевал, пока мистер Хеликс произносил какую-то эпически скучную речь о микроклимате на уроке географии, и я пытался сопоставить самого скучного учителя в мире с парнем, которого я видел размахивающим учебником с намерением размозжить ублюдочным ворам мозги во время проникновения в нашу школу. Тут он сидел в своем твидовом костюме с заплатками на локтях, как какой-нибудь придурок в костюме профессора из девяностых, выглядевший чертовски невинно. На самом деле, дайте ему трубку и плоский козырек, и у нас был бы настоящий Шерлок Холмс. Это, безусловно, был интересный выбор. И я бы его не сделал.

Я выделил его и позволил своему вниманию блуждать по остальному классу, пока искал что-нибудь, что могло бы привлечь мое внимание. Конечно, мой взгляд не раз задерживался на Татум. Она сидела передо мной рядом с Милой, и они не очень деликатно перешептывались друг с другом и хихикали.

В ее смехе было что-то такое настоящее и чистое, что вызвало боль в моей душе.

Мои глаза на мгновение закрылись, когда я подумал о своей маме. Раньше она каждый день писала мне смс с разными глупостями. Я игнорировал ее как можно чаще. Нет, я не высказывал свое мнения по поводу цвета, в котором она отремонтировала столовую. Нет, я не смотрел ни одно шоу, которое она вела. Нет, я не слушал ничего из музыки, которую она добавила в наш семейный плейлист.… Но я послушал ее сейчас. Я слушал это и жалел, что не мог сказать ей, что мне это понравилось. Что мне не следовало предполагать, что наши вкусы будут настолько отличаться только потому, что я стал старше и не нуждался в ее помощи в поиске музыки для прослушивания. Я пожалел, что не мог посидеть и послушать что-нибудь из этого вместе с ней, пока мы летом бездельничали во внутреннем дворике за нашим домом и позволяли солнцу садиться вокруг нас, как мы привыкли. Я хотел бы, чтобы взросление не заставляло меня думать, что я должен расти так далеко от нее, что я впустую потратил время, которое, как я не понимал, было драгоценным.

Я провел рукой по лицу и попытался не упасть духом. Но в некоторые дни это было тяжелее, чем в другие.

Когда я снова открыл глаза, я обнаружил, что Спринцовка смотрит на меня, слегка нахмурившись, и я оскалил на него зубы, как зверь.

Я не мог с уверенностью сказать, обосрался ли он снова, но я чертовски надеялся. Мое сердце подпрыгнуло от небольшого прилива силы, который я получил, когда он поспешно опустил свой взгляд и отвернулся от меня.

Мне нужно было отвлечься, и он только что подал мне чертовски хорошую идею.

Я поднес ручку ко рту, думая об этом, и ухмылка тронула уголки моих губ, пластик заскрежетал по зубам.

— Прекрати, — прорычал Сэйнт, хлопнув рукой по моей парте, привлекая внимание всего класса.

Моя улыбка стала шире, и я снова щелкнула ручкой по зубам, с вызовом встретившись взглядом с Сэйнтом.

— Вы не хотите объяснить, почему вы только что прервали мой урок, мистер Мемфис? — Окликнул мистер Хеликс, но Сэйнт даже не взглянул на него.

Он внезапно бросился ко мне, вырывая ручку у меня из пальцев, прежде чем сломать ее пополам, и зашагал в переднюю часть комнаты, где мог выбросить ее в мусорное ведро.

Но в спешке заставить меня замолчать он не заметил чернил, которые забрызгали его чистую рубашку, когда он сломал ручку, и когда он повернулся к нам, и все это заметили, класс коллективно вздохнул в предвкушении.

Взгляд Сэйнта упал на чернила, его рука сжалась в кулак, челюсть сомкнулась, и он внезапно повернулся и направился к двери.

Проходя мимо стола Халявщицы, он перевернул ее пенал, затем схватил со стола тетрадь Наживки, прежде чем аккуратно разорвать ее надвое. Он ударил его половинкой ладони по голове, отчего белая маска, закрывавшая верхнюю часть его лица, сдвинулась, и Наживка вскрикнул от боли, когда она натянула кожу там, где клей все еще удерживал ее.

— Мистер Мемфис! — Хеликс в шоке закричал, вскакивая на ноги, как будто намеревался сделать еще что-нибудь, чтобы отчитать Сэйнта. Но, прежде чем он успел закончить это предложение, Сэйнт вышел из комнаты, зажав одну половину рабочей тетради Наживки в кулаке, а другую уронив на пол, как будто это ничего для него не значило.

Дверь за ним захлопнулась, и Киан фыркнул от смеха, когда Хеликс попытался снова взять хихикающий класс под контроль.

Спринцовка бросил на меня нервный взгляд через плечо, как будто мог понять, что я сегодня был на охоте, и я улыбнулся про себя.

Прозвенел звонок, знаменующий окончание урока, и я вскочил на ноги, не потрудившись захватить что-нибудь из своего барахла. Спринцовка запихивал свои книги и ручки обратно в сумку так быстро, как только мог, но этого было недостаточно, чтобы помешать мне догнать его до того, как он успеет уйти.

Я положил руку ему на плечо, и он захныкал, глядя на меня снизу вверх. И я знал, что это делало меня полным мудаком, но было чертовски приятно осознавать, что я обладаю такой властью. Особенно над Невыразимыми. Их преступления обеспечили им такое отношение, так что мне даже не пришлось испытывать ни капли вины за свои действия, когда мне нужна была отдушина для моего внутреннего мстительного засранца.

Я посмотрел на Татум, поймав ее взгляд.

— Будь хорошим ягненком, Золушка, и возьми наши с Сэйнтом вещи, и отнеси их обратно в Храм, — сладко попросил я.

— Серьезно? — Фыркнула она, хотя знала, что приказы, исходящие от любого из нас, всегда серьезны.

На самом деле я не раздавал команд с той ночи, когда мы все убили ради нее. Или, если быть до конца честным, я не часто этим занимался с тех пор, как притащил ее к безымянной могиле и наставил на нее пистолет.

Моя грудь сжалась в узел, когда я подумал о той ночи, о страхе в ее глазах и ужасном чувстве полной потери контроля, которое поглотило меня. Я облажался. Серьезно, совершенно, вне всякого сомнения, облажался. И я хотел использовать оправдание, что был не в себе от горя, что я тонул в нем, был потерян и страдал так сильно, что едва ли даже осознавал, что делаю, пока не оказался там, стоя над ней с этим гребаным пистолетом в руке. Но это не было оправданием. Я был просто рад, что внезапно все стало так ясно. Смотреть в ее глаза и видеть страх, который я ей причинил, было безумным сигналом к пробуждению. И слава богу, что это было так. Я просто хотел прийти в себя раньше. Прежде чем я втянул ее в это дерьмо. Так что теперь я никоим образом не планировал заставлять ее проходить через это еще раз.

— Я уверен, Киан поможет тебе донести это. Ему нравится разыгрывать рыцаря в сияющих доспехах, — поддразнил я, гадая, заметит ли она, что я только что практически освободил ее от выполнения поставленной задачи.

— Конечно, детка, — согласился Киан. — Я понесу все твое дерьмо ради тебя, при условии, что ты отсосешь мне в благодарность.

— Я скорее подавлюсь собственной блевотиной, — прошипела она ему в ответ, и он мрачно рассмеялся.

— А как тебе это? Я отнесу все это дерьмо обратно в Храм, но сегодня вечером ты должна сделать мне один искренний комплимент.

Лицо Татум скривилось, как будто идея сделать это причинила ей настоящую боль, но она взглянула на Милу, а затем раздраженно согласилась.

— Хорошо. Сейчас я собираюсь позаниматься в библиотеке. Вернусь как раз к вечеру пиццы.

— С нетерпением жду этого, — ответил Киан с ухмылкой, которая говорила о том, что он думал, что выиграл у нее очко.

— Идеально, — согласилась Татум, прежде чем смахнуть все с моего и Сэйнта стола на пол и выйти из комнаты в сопровождении потрясенной Милы. — Получай удовольствие, собирая это, — крикнула она, ее смех донесся до нас из коридора, когда большая часть класса исчезла.

Мистер Хеликс бросил взгляд в мою сторону, когда я все еще стоял, удерживая Спринцовку, но, когда наши взгляды встретились, я вопросительно выгнул бровь, и он тоже ушел, бросив на Спринцовку извиняющийся взгляд, прежде чем оставить его грешнику в моем лице.

— Собери все это дерьмо, — приказал я ему, пока Киан лениво развалился в своем стуле, не заботясь ни о чем на свете. Я предположил, что Татум на самом деле не продумала свой хитроумный план до конца, очевидно, Киан не стал бы сам опускаться на пол и хватать все это дерьмо.

Спринцовка поспешил подчиниться, ползая по полу и пытаясь все собрать.

Я встал и подошел к столу Хеликса, забирая остатки его остывшего кофе в кружке, в которой все еще плавали гранулы растворимого напитка.

Несколько человек из футбольной команды задержались, чтобы посмотреть шоу, а Глубокая глотка замешкалась у двери, испуганными глазами наблюдая за Спринцовкой, который поспешил сложить все мои и Сэйнта вещи вместе, прежде чем закинуть их в наши сумки и передать Киану.

— Спусти штаны, Спринцовка, — лениво проинструктировал я.

Невысокий парень с длинными черными волосами колебался всего мгновение, прежде чем расстегнуть ремень и спустить брюки до лодыжек. Я действительно мог видеть, как он дрожит, и разочарованно вздохнул. Это было слишком просто. Как подстрелить рыбу в бочке. Гораздо менее приятно было подстрекать кого-то без характера.

К счастью для меня, на нем была пара накрахмаленных белых трусиков, так что, по крайней мере, моему плану не помешало бы темное нижнее белье.

Я шагнул к нему, обходя по кругу, пока не встал у него за спиной, где широко натянул пояс его нижнего белья и получил возможность полюбоваться его бледной попкой, прежде чем вылить холодный кофе на него сзади.

Спринцовка заскулил, когда коричневая жидкость пропитала его белое нижнее белье и потекла по тыльной стороне ног, оставляя на них широкие коричневые отметины.

Футболисты закричали и засмеялись при виде него, но даже эта шутка на самом деле не уменьшила пустоту во мне. Я имею в виду, да, это было чертовски весело, но почему-то это не имело значения.

Я снова вздохнул и решил отказаться от этого лекарственного средства.

— Ты пойдешь обратно в свое общежитие со спущенными штанами на лодыжках, — скомандовал я, обойдя его кругом, чтобы снова посмотреть ему в глаза. — А если кто-нибудь спросит, что с тобой случилось, что ты ответишь?

Спринцовка начал было что-то бубнить, но остановился, поскольку, казалось, понял, какого ответа я жду.

— Что я… я сделал это снова. Я наложил в штаны…

Киан покатился со смеху вместе с футболистами, и я тоже ухмыльнулся для пущего эффекта.

— Тогда беги, — подбодрил я, и Киан тоже поднялся на ноги.

— Я собираюсь снять это дерьмо на видео для Сэйнта, — объявил он.

Глубокая глотка подошла к Спринцовке, когда тот, шаркая, выходил из класса со спущенными штанами и выражением лица, которое говорило, что он вот-вот заплачет. Это должно было улучшить мой гребаный день, но я просто вроде как ничего не чувствовал. Даже когда он споткнулся и упал на пол с задранной задницей, а Дэнни Харпер издал идеально рассчитанный пукающий звук, который был заснят на камеру.

Да, это дерьмо было забавным, но меня оно не тронуло. Я раздраженно фыркнул, когда Глубокая глотка помогла ему сесть на корточки, бросив на Киана взгляд оленьих глаз, который говорил, что она все еще влюблена в него, даже после всего дерьма, через которое он заставил ее пройти. Эта девчонка была чертовски извращенной. И хотя я знал, что Киан хотел, чтобы с ней поступили по-своему, иногда я жалел, что он просто не сообщил о сучке в полицию и ее не отправили в колонию для несовершеннолетних.

— Не смотри на меня, блядь, ты, покрытая герпесом язва, — прорычал на нее Киан, и она быстро снова отвела взгляд.

Я последовал за остальными, пока Спринцовка совершал свою позорную прогулку по кампусу, смех всех студентов, которые видели его, вызывал улыбку на моем лице, даже если этого было недостаточно, чтобы прогнать мое горе сегодня.

Киан ушел обратно в Храм, когда ему надоело это шоу, но я задержался, желая сбежать каким-то другим способом, хотя и не зная каким.

— Привет, чувак, — сказал Дэнни, подходя ко мне и бросая взгляд на трех других членов футбольной команды, которые стояли рядом с ним. Я заметил, что Ударник — Тоби — задержался в конце группы, стараясь тоже влиться в нее.

— Привет, — ответил я, гадая, чего он хочет и насрать мне на это, или нет.

— Итак, э-э-э, запасов туалетной бумаги в общежитиях по-прежнему мало, и я подумал, не могли бы мы чем-нибудь обменяться или, может быть, сделать что-нибудь, чтобы заработать рулон или два…

Мир действительно катится в тартарары, дети-миллионеры с трастовыми фондами, достаточно большими, чтобы жить в роскоши всю жизнь, выпрашивают обрывки гребаной туалетной бумаги. Кто вообще мог предсказать, что конец света наступит именно таким образом? Не с грохотом, а с толпой грязных задниц…

— Может быть, — задумчиво произнес я. Технически Сэйнт отвечал за распределение ТБ, но, если бы я мог заставить их пройти через достаточное количество дерьма, я был уверен, что он согласился бы заплатить им рулоном или двумя.

— Блестяще, — сказал Дэнни слишком восторженно для какой-то гребаной туалетной бумаги, но это было нормально. — Что нам нужно сделать?

Я переводил взгляд с него на остальных, задаваясь вопросом, как далеко я могу подтолкнуть их к этому.

— Что-то… опасное, — медленно произнес я, эта идея понравилась моей безрассудной стороне, когда я задумался, может ли в этом предложении быть что-то, что могло бы помочь прогнать и мое горе на некоторое время.

Они вчетвером переглянулись, пытаясь придумать что-нибудь подходящее.

— Мы могли бы съездить в Мерквелл и поиметь людей, живущих там? — Предложил Чед Маккормак, и я раздраженно фыркнул.

— Я сказал «опасное», а не «чертовски глупое». Я не хочу подвергать всех присутствующих риску заражения вирусом «Аид» из-за какой-то глупой шутки, — огрызнулся я, и он быстро опустил голову, извиняясь.

— Мы могли бы украсть несколько школьных тележек для гольфа и участвовать в гонках на них? — Неуверенно предложил Ударник. Не Ударник, черт возьми, Тоби. К этому нужно было привыкнуть.

— Может быть…

— Или мы могли бы заняться дайвингом со скалы? — Сказал Дэнни, указывая в сторону озера, хотя отсюда его скрывали деревья.

— У нас есть победитель, — заявил я, и мое сердце забилось быстрее от этого предложения.

Прыжки со скалы на восточной стороне озера были запрещены, потому что это было чертовски тупо. Под ними было столько же камней, сколько и глубоких водоемов, и в тени утеса было практически невозможно определить, где они находятся. Ходили слухи, что, однажды там спрыгнув погиб ребенок. Но меня устраивали мои шансы, чтобы попытаться. Я всегда был победителем.

Я повернулся к тропинке и ускорил шаг, когда овцы последовали за мной, устремляясь за волком, которого они боялись, предпочитая не рисковать вызвать мой гнев.

Ребята, следовавшие за мной, были возбуждены, шутили и заключали пари, кто из них обосрется, когда мы доберемся туда. В любом случае, мне было все равно. Я просто хотел, чтобы что-нибудь вытащило меня из этой ямы пустоты и тоски, которая, как я чувствовал, надвигалась на меня. Такие дни, как этот, были худшими. Когда было трудно даже встать с постели и посмотреть миру в лицо. Когда улыбка на моем лице казалась маской, которую я отчаянно пытался удержать на месте. И я даже не знал почему. Какое мне было дело, если бы все увидели, как глубоко ранила меня эта рана? Ответ был таков: мне нет дела. Мне было бы насрать, если бы все эти ублюдки увидели, как я рыдаю, свернувшись калачиком. Я все равно был бы их королем, когда бы снова взял себя в руки.

Нет, дело было не в этом. Дело было во мне. О том, что я не хотел поддаваться этому отчаянию. Я не хотел чувствовать всю тяжесть того, что потерял. Я не хотел сталкиваться с сокрушительным давлением, которое означало конец стольким вещам. И, возможно, это было предательством по отношению к моей маме и любви, которую я к ней питал. Или, может быть, это было признанием того факта, что это горе ранило слишком глубоко, и я знал, что рана смертельна.

Для того, чтобы выжить, потребовалось бы чудо. И их обычно не предлагали богатым мальчикам с черными сердцами и пустыми душами.

Мы поднялись по извилистой тропинке через густой лес прямо на утес и направились к краю как раз в тот момент, когда солнце опустилось низко в небе и позолотило волны с наступлением заката.

— Почему это больше не кажется хорошей идеей? — Пробормотал Ударник, и я бросил в его сторону уничтожающий взгляд, снимая блейзер.

— Потому что то, что ты был Невыразимым, по сути, кастрировало тебя, — невозмутимо ответил я. — А теперь ты такой трус, что я, наверное, могу заставить тебя обосраться, подняв бровь.

Все остальные парни покатились со смеху, придвигаясь ко мне и увеличивая дистанцию между собой и Тоби, когда его шея покраснела, и он попытался поймать мой взгляд. Я наполовину задавался вопросом, смогу ли я спровоцировать его ударить меня снова. В этом было бы что-то действительно чертовски поэтичное.

— Я не слабак, — проворчал он.

— Нет? — Я бросился к нему, хлопая в ладоши прямо у него перед лицом, и он отпрянул назад, споткнувшись о ветку, спрятанную в траве, и упал на задницу, в то время как остальные ребята взвыли от смеха.

И это по-прежнему не заставило меня почувствовать себя лучше, но это подтвердило мою точку зрения.

Я пренебрежительно отвернулся от него и продолжил сбрасывать одежду, пока на мне не остались одни боксеры.

Я расправил плечи, подходя к краю, глядя вниз на огромный обрыв внизу и на то, как вода плещется вокруг огромных камней, выступающих из озера.

Когда я посмотрел вниз на то, что вполне могло стать моей смертью, мне пришлось задаться вопросом, было ли это вообще худшей вещью в мире? Это, по крайней мере, означало бы конец всей этой сердечной боли. Не то чтобы я когда-либо всерьез задумывался о том, чтобы покончить со всем этим, но что, если это было единственным решением? Что, если жить с этим горем не станет легче? Становилось все труднее. Что, если еще больше людей, которых я люблю, заразятся этим гребаным вирусом, который выпустил отец Татум, и будут украдены у меня? В этом был настоящий страх. Жить в мире, где что-то настолько непредсказуемое может в мгновение ока лишить меня тех немногих людей, которые действительно сделали мою жизнь стоящей того, чтобы жить.

И когда я думал о них. О своей семье, о Сэйнте и Киане, я знал, что на самом деле не собираюсь покидать их. Но иногда мне почти казалось, что я уже это сделал. Как будто я жил жизнью, завернутой в вату, с приглушенным звуком и всем остальным. Так что, возможно, какой-нибудь безрассудный поступок вернул бы меня к тому, чтобы я снова почувствовал себя самим собой.

Я попятился от края решительными шагами, но, прежде чем я успел прыгнуть, мимо меня промчался Ударник, полностью одетый и вызывающе кричащий, когда он бросился к обрыву, крича:

— Я не слабак! — Когда он прыгал через край.

Я протиснулся вперед между остальными, смех сорвался с моих губ, когда мы увидели, как он с огромным всплеском упал в воду далеко внизу.

Я затаил дыхание, когда он погрузился под поверхность, волны скрыли его из виду. И мы ждали. И ждали. И ждали.

— Срань господня, я думаю, он мертв, — пробормотал Дэнни.

— Как, черт возьми, мы объясним это учителям? — Чед ахнул.

— Заткнитесь нахуй, — прорычал я, уставившись на поверхность озера, по которой расходилась рябь и место, где исчез Ударник, снова становилось стеклянным, пока…

— Я не слабак! — Взревел он, когда его голова показалась на поверхности, и он ударил кулаком по воздуху с торжествующим воем.

Все приветствовали его, и мрачная усмешка тронула мои губы, когда я снова попятился. Я был не очень доволен тем, что он опередил меня и прыгнул первым, но я был чертовски уверен, что Тоби Рознер только что переродился, и никто больше даже не упомянет его предыдущую жизнь как Невыразимого.

Как только я отошел достаточно далеко, то перешел на бег, мои босые ноги шлепали по грязи, когда я подбежал к краю и оттолкнулся от него изо всех сил. Возглас возбуждения вырвался из моих легких, руки и ноги закружились, когда я стремительно несся по воздуху, падая, падая, падая, пока мои ноги не врезались в воду.

Я почти не замедлился, когда пронесся под поверхностью, погружаясь на скорости, моя рука зацепилась за камень с достаточной силой, чтобы разорвать кожу.

Но боль не шла ни в какое сравнение с адреналином, бурлящим в моем теле. С чистым, неоспоримым трепетом от того, что я выжил в этом безумии. И если уж на то пошло, осознание того, что я едва избежал столкновения со скалами, только усилило трепет.

Когда мое падение наконец прекратилось и мои легкие горели, я двинулся на поверхность, мой взгляд был прикован к золотистому свету высоко над моей головой, пока я боролся за возвращение на свежий воздух.

Мои мышцы напряглись, грудь вздымалась от желания вдохнуть, и я, наконец, вынырнул на поверхность, сделав глубокий вдох, прежде чем издать победный вопль.

— Еще есть желающие? — Заорал я, прищурившись на фигуры на утесе высоко вверху, но никто из них, казалось, больше не собирался рисковать своими шеями. — Тогда отнесите мое дерьмо обратно в Храм за меня!

Мы с Тоби обменялись взволнованной улыбкой, и оба повернулись и поплыли к берегу. Вода была ледяной, а солнце опускалось все ниже, пока мы оставались в этих леденящих объятиях.

В конце концов мы добрались до пляжа, где была скрыта пещера, ведущая в катакомбы, и я стряхнул воду с лица и волос, шагая по песку.

Мое сердце колотилось от победы, а конечности дрожали от смеси истощения и адреналина, и, возможно, еще от переохлаждения. Но к черту все это. Мне было насрать. Потому что улыбка на моем лице никуда не денется в ближайшее время, а мое горе полностью испарилось.

Даже огромной раны на моем левом бицепсе было недостаточно, чтобы испортить мне настроение. Это было именно то, что мне было нужно, и теперь я был более чем готов провести остаток ночи.

Я одарил Тоби искренней улыбкой и, повернувшись в сторону Храма, ускорил шаг, поеживаясь от прохладного вечернего воздуха. Клянусь, я действительно чувствовал, как мои яйца пытаются залезть внутрь меня, а мой член съежился до менее впечатляющего размера, чем я привык, когда холод укусил меня.

Оранжевый свет, льющийся через огромное витражное окно на фасаде Храма, позвал меня домой, и я постучал в дверь, когда пришел, надеясь, что один из этих придурков уже принес мои вещи обратно.

Дверь распахнулась, и я увидел Татум, надувшую губы в темно-синем облегающем платье с глубоким вырезом, прежде чем ее глаза расширились, и она быстро отступила, чтобы впустить меня, поскольку мои чертовы зубы начали стучать.

— Что, черт возьми, с тобой случилось? — Выдохнула она, ее глаза расширились от того, что действительно выглядело как беспокойство.

— Ты беспокоишься обо мне, Золушка? — Поддразнил я, но сквозь дрожь мой обычный вызывающий тон пропал.

— Расскажешь мне об этом, пока будешь принимать душ, — настаивала она, хватая меня за руку и таща прочь из гостиной, где я мог видеть других парней и Монро, болтающих на диване, хотя они и не смотрели в мою сторону. Мы прошли через мою комнату и, наконец, перешли в ванную.

Татум включила душ, проверила температуру и мягко подтолкнула меня внутрь.

— У тебя рука в ужасном состоянии, — фыркнула она, разглядывая рваную рану, оставленную мне камнями. Мне действительно повезло, что я остался жив.

— Скажи мне прямо, почему тебя это волнует? — Я пошутил.

— Я с трудом могу понять тебя, когда ты вот так дрожишь, — ответила она, прищурившись, как будто я оскорблял ее своим промерзшим состоянием. — Но мой отец научил меня многому из дерьма по выживанию, включая первую помощь при лечении ран. Так что я могу зашить ее для тебя, если ты хочешь избежать визита в больницу?

— Я ни за что не подойду даже близко к гребаной больнице, — прорычал я, и она кивнула в знак согласия. Все знали, что больницы означают вирус «Аид». Врачи и медсестры, которые носили целые костюмы биологической защиты, все еще умудрялись подхватывать эту гребаную болезнь слишком часто. И любому, у кого есть две клетки мозга, способные работать вместе, было чертовски ясно, что в наши дни пойти и посидеть в приемной больницы сродни самоубийству.

— Согласна. Тогда я пойду поищу то, что мне нужно. — Татум повернулась и направилась к выходу из комнаты.

Мне пришло в голову, что я не приказывал ей заботиться обо мне или помогать с рукой. Она сама предложила. И это заставило меня почувствовать себя неловко. Я относился к ней в лучшем случае с гневом, с тех пор как узнал о том, кто был ее отцом, и большую часть времени это было больше похоже на чистый яд. Я не заслуживал никакой доброты от нее.

Я сбросил насквозь промокшие боксеры и еще немного добавил температуру, дрожь прекращалась по мере того, как я согревался. К счастью, мой член тоже перестал изображать черепашку, и я медленно провел по нему рукой, думая о том, как Татум посмотрела на меня, когда обнаружила истекающим кровью на пороге.

Это заставило меня задуматься, не напортачил ли я с ней окончательно. Потому что, конечно, если ей все еще было не наплевать на меня после всего, тогда была надежда. Всего лишь тончайшая, почти невидимая нить. Но, может быть, она не совсем ненавидела меня. Может быть, был шанс, что я мог бы исправить часть беспорядка, который я устроил между нами.

Я подумал о том, как она смотрела на меня в ту ночь, которую мы провели вместе до всего этого. Я вспомнил, как сильно мое тело реагировало на ее прикосновения. И как сильно, казалось, ее сердце тосковало по моему.

С той ночи я не подходил ни к одной девушке. У меня не хватало энтузиазма даже попробовать. Потому что я знал, что никто из них не сравнится с ней.

Я снова погладил свой член, вспоминая, как заявлял на нее права. Какой тугой она была, какой влажной. И то, как она назвала мое имя, когда…

— Господи! — Воскликнула Татум выругавшись, и я, резко открыв глаза, обнаружил ее стоящей в дверях с иголкой, ниткой и какими-то антисептическими салфетками.

— Черт, — выругался я, моя рука все еще сжимала мой твердый как камень член. В тот момент я действительно не знал, что лучше, отпустить его или нет. Я не хотел, чтобы она подумала, что мне на нее насрать и продолжил качать, но, если бы я прекратил, она бы просто посмотрела мне прямо в глаза. — Я предполагал, что ты сюда не вернешься…

— Серьезно? Это та линия, которой ты собираешься придерживаться? — Спросила она, выгибая бровь, что говорило о том, что она явно считала меня полным дерьмом.

— Клянусь, — невинно сказал я, поднимая обе руки в знак капитуляции, и ее взгляд мгновенно упал на мой член, что действительно только подстегнуло его.

— Ладно, — фыркнула она. — Я просто подожду в твоей комнате, пока ты… закончишь, я думаю. — Она колебалась, и уголок моего рта дернулся, когда ее взгляд прошелся по моему обнаженному телу.

— Кончу? — Спросил я с мерзкой улыбкой. Она буквально застукала меня с моим членом в руке, так что не было особого смысла пытаться притворяться, что я не делал того, что делал.

— Блин! Я не это имела в виду! — Румянец покрыл ее щеки, и это было так чертовски мило и невинно, что мне захотелось развратить ее. Она повернулась к двери, и я крикнул ей вслед, прежде чем смог остановить себя.

— Ты можешь остаться, если хочешь.

— Зачем мне это делать? — Спросила она, оглядываясь через плечо и сузив глаза от ненависти, хотя она определенно снова уставилась на мой член.

— Посмотреть… или присоединиться ко мне… все, что захочешь. — Я дерзко подмигнул ей, и она покраснела еще сильнее.

— Как будто я хотела бы наблюдать за тобой… пока ты… делаешь, ну это. — Она неопределенно махнула на меня рукой, как будто у нее не было слов. — Я ненавижу тебя, Блейк Боумен. Я ненавижу твое лицо, твой пресс и задницу в виде персика, и особенно я ненавижу твой член. Так что получай удовольствие, дроча в одиночестве, потому что ад замерзнет раньше, чем я прикоснусь к нему снова.

— Я так и сделаю, — пообещал я ей, когда она захлопнула дверь у меня перед носом, но на самом деле я этого не сделал.

Мой ствол поник после ее вспышки, и это было по гребаной дурацкой причине. Мне не понравилось, что она сказала, что ненавидит меня. Хотя после всего, что мы с ней сделали, было более чем очевидно почему. Я просто… хотел, чтобы это прозвучало больше как ложь в ее устах.

Я выключил воду и рассеянно промокнул полотенцем волосы и тело, избегая пореза на руке, который все еще кровоточил, прежде чем обернуть его вокруг талии и направиться обратно в свою комнату.

Я замер в дверях, когда увидел ее на своей кровати, скрестив ноги, с иголкой и ниткой наготове.

— Ты все еще хочешь меня подлатать? — Удивленно спросил я.

— Не все в этом доме монстры, — язвительно заметила она. — Я не собираюсь оставлять тебя истекать кровью только потому, что ты полный придурок. Однако, я буду наслаждаться этим каждый раз, когда буду протыкать тебя этой иглой.

Я фыркнул на это, и в каком-то извращенном смысле меня это тоже устраивало. Я причинял ей боль достаточно раз, чтобы заслужить небольшую расплату.

Она указала на место рядом с собой на кровати, и я опустился на него, как хороший пациент, отказываясь вздрагивать, пока она протирала рану антисептиком, что было действительно ужасно больно.

— Ты собираешься рассказать мне, как это произошло? — Спросила она за полсекунды до того, как вонзить иглу в мою плоть.

Я застонал от дискомфорта, а она улыбнулась как сумасшедшая и принялась латать меня.

— Я спрыгнул с восточного утеса в озеро и немного ударился о камень, — сказал я и пожал бы плечами, если бы она снова не уколола меня иглой.

— В воде были камни? — Спросила она, глядя на меня так, словно считала меня сумасшедшим.

— Ага. Думаю, я мог бы оказать тебе услугу, прыгнув на метр влево и избавив тебя от меня, — пошутил я.

— Не говори такого глупого дерьма, — прорычала она, отрывая взгляд от своей работы, чтобы встретиться с моим.

Мои губы приоткрылись от ярости в ее тоне, но я не был уверен, как на это реагировать, поэтому просто отмахнулся. В любом случае, я сомневался, что это действительно беспокоило ее. Больше похоже на моральное возражение против того, что какой-то мудак тратит свою жизнь впустую, когда у меня она была такой хорошей, как на бумаге.

— В чем дело, Золушка? Ты ведь не начинаешь испытывать что-то к своему мучителю, не так ли? Твой, случайно, не любимый диснеевский фильм «Красавица и Чудовище»?

— Тебе бы этого хотелось, — усмехнулась она. — Кроме того, у Чудовища были искупительные качества. У тебя нет. Ни у одного из вас.

— Я почти уверен, что Красавица вначале тоже думала, что у Чудовища нет ни шанса. Может быть, тебе просто нужно присмотреться повнимательнее? — Я одарил ее своей обаятельной улыбкой, и ее маска ледяной королевы слегка дрогнула.

— Я обязательно достану свою лупу, — поддразнила она.

— Если тебе удастся найти хоть каплю хорошего в ком-нибудь из нас, я подарю тебе трофей из своей коллекции, — предложил я. — Но я полагаю, что это будет нелегкая победа.

Ее взгляд скользнул к полкам с трофеями на дальней стене, и она закатила глаза, как будто они не производили впечатления. Но я никогда в жизни не встречал никого, кто занимал бы первое место так часто, как я, так что к черту это.

— Не могу поверить, что ты положил туда этот рулон туалетной бумаги, — пробормотала она, оглядываясь на мою руку, когда я улыбнулся своему последнему трофею.

— Я не выбираю призы, я просто выигрываю их все, — самоуверенно заявил я.

— Конечно, чемпион, — ответила она, обрезая конец нити, когда закончила свою работу по штопанью и промокнула швы другой салфеткой.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы накормить нас этим дерьмом, то хотя бы достань ее из духовки, когда сработает таймер, Барби! — Голос Сэйнта эхом разнесся по Храму, и Татум раздраженно фыркнула.

— Если бы тебе не пришлось плясать под нашу дудку сегодня вечером, что бы ты делала вместо этого? — С любопытством спросил я ее.

— Я хочу сказать буквально все остальное, — ответила она, поднимаясь на ноги. — Но я думаю, что вечер пиццы в любом случае был бы хорошим вариантом — я бы просто провела его с людьми, которые мне действительно нравятся.

Она направилась в ванную, чтобы выбросить окровавленные салфетки и вымыть руки, а я натянул спортивные штаны, ожидая ее возвращения.

Она вернулась в мою комнату и направилась к двери, которая вела в гостиную, и я потянулся, чтобы взяться за ручку, на мгновение наклонившись к ней, когда она была вынуждена остановиться.

— Когда-то я тебе нравился, Татум, — выдохнул я. — По крайней мере, в течении одной ночи, а может, и какое-то время до этого. Мы можем притвориться, что мы все еще те люди на сегодняшний вечер? Если тебе нужен… друг?

Она посмотрела на меня, плотно сжав губы, и я был уверен, что она собирается мне отказать, но, когда ее взгляд встретился с моим, что-то в глубине ее глаз смягчилось, и она вздохнула.

— Конечно, — ответила она, пожав плечами. — Почему, черт возьми, нет? На одну ночь я притворюсь настоящей Золушкой, а ты поиграешь в Прекрасного принца. А потом в полночь я вернусь в свои лохмотья, и ты снова будешь маленькой вредной тыквой. Но если я утром увижу, как ты нюхаешь мои туфли, у нас будут неприятности, Блейк Боумен.

Я ухмыльнулся ей, широко распахивая дверь, в то время как мое сердце бешено колотилось в груди. Я должен был признать, что в том суровом взгляде, который появлялся у нее в глазах, когда она называла меня полным именем, было что-то такое, что мне действительно очень понравилось.

— Твой экипаж ждет, — поддразнил я, предлагая ей руку, и после недолгого колебания она взяла ее. Ее маленькая ручка скользнула по сгибу моего локтя и слегка сжала мой бицепс, и я повел ее на кухню.

Сэйнт, Киан и Монро уже сидели за обеденным столом, выпив по нескольку напитков, и выглядели так, словно кайф был в самом разгаре. Монро потягивал пиво и выглядел не сильно отличающимся от обычного, если не считать того, что он был здесь, в нашем доме, а не кричал на нас на поле. Перед Сэйнтом стоял бокал безумно дорогой водки со льдом, а Киан пил «Джека» прямо из бутылки.

Одного взгляда было достаточно, чтобы я понял, что Киан уже опустошил треть бутылки, и мрачный блеск его глаз говорил о том, что сегодня вечером он будет выглядеть самым придурковатым, злым мудаком.

— Наконец-то, — прорычал Сэйнт, хмуро рассматривая только что зашитую рану на моей руке. — Ты не хочешь объяснить это, Блейк?

— Я упал и порезался о камень, — объяснил я, пожав плечами. Нет необходимости упоминать, как именно я упал. — Золушка любезно подлатала меня, и теперь я как новенький.

— Ты девушка со многими талантами, — сказал Монро, его пристальный взгляд скользнул по Татум, хотя черты его лица оставались нейтральными, замкнутыми. Наш новоиспеченный брат все еще не до конца доверял нам, но это было нормально. Он был собакой, брошенной в волчью стаю, но я был убежден, что достаточно скоро ему удастся доказать нам свою дикую натуру.

— Ты понятия не имеешь, — небрежно ответила Татум, хлопая ресницами.

— Ты должен позволить ей как-нибудь пососать твой член, если хочешь узнать о ее талантах, — тихо сказал Киан.

Сэйнт усмехнулся, в то время как Монро не выглядел слишком счастливым. Я мог только признать, что он был чертовски прав. Но, возможно, это был идиотский поступок — поднимать эту тему за обеденным столом.

— Киан кончил примерно через тридцать секунд, — съязвила в ответ Татум, едва сбившись с ритма. — Я предполагаю, что это настоящая причина, по которой он не трахает девушек в кампусе. Он не хочет, чтобы все знали, как быстро он кончает. Должно быть, он очень разочаровывает этих бедных девочек из Мерквелла. Может быть, поэтому ему нравится связывать их? Значит, они не могут ударить его в отместку за дерьмовый секс?

Киан громко рассмеялся, но это было жестоко.

— Я не знаю, почему ты так одержима моим членом, детка. Но тебе нужно перестать тосковать по тому, чтобы я влил это в тебя, потому что эта горькая дрянь тебе не идет. От этого у тебя появляются гусиные лапки.

— Знаешь, что… — Начала она, но Киан перебил ее.

— Теперь я приму этот комплимент, детка, — промурлыкал он, ухмыляясь, когда она закипела от ярости.

— Что? — Спросила она.

— Тот, который ты мне должна за то, что я принес это дерьмо сюда для тебя ранее, — напомнил он ей с мрачной усмешкой.

Татум открывала и закрывала рот, как рыба, вытащенная из воды, казалось, ища выход, но его не было.

— Да ладно, я действительно хочу услышать от тебя искренний комплимент. Что во мне такого, что тебя так влечет ко мне? — Он дразнил, и Монро прищелкнул языком, как будто все это было глупо. Так оно и было, но никто из нас не собирался сказать ни слова, чтобы остановить это.

— Отлично, — сказала она, мило улыбаясь ему, в то время как ее глаза были полны отвращения. — Ты горяч, Киан. Типа, серьезно горяч. У тебя есть все, чтобы на тебя посмотреть. Твои мускулы накачаны, а твои чернила такие красивые, что я хочу потеряться, проводя по ним руками. Ты выглядишь как нечто, созданное богами с единственной целью — расплавить трусики.

Киан улыбнулся, как будто ему нравилось наблюдать за ее ерзаниями, и она положила руки на стол, наклонившись к нему.

— Но, это единственное, что у тебя есть. Это делает тебя отличным для того, чтобы смотреть на тебя и дурачиться с тобой, но ты никогда не будешь хорош ни для чего другого. И, видя, как внешность исчезает, я думаю, ты можешь рассчитывать на настоящее одинокое существование в не столь отдаленном будущем.

Монро тихо присвистнул, когда Киан зарычал на нее.

— Ну, по крайней мере, я знаю, что я монстр, детка. Я не пытаюсь притворяться кем-то другим. Но это ты продолжаешь опускаться до моего уровня, потому что, как бы сильно ты ни ненавидела грязь, в которой я барахтаюсь, тебе не может не нравиться, когда это делает тебя грязной.

Щеки Татум покраснели от ярости, и она открыла рот, чтобы ответить, но я поймал ее за руку и оттащил в сторону, чтобы она могла сосредоточиться на еде. Я не знал, почему я беспокоился о том, чтобы попытаться защитить ее от гнева Киана, но я обещал быть ее принцем сегодня вечером, поэтому я предположил, что это был мой долг.

Она что-то бормотала себе под нос о жирных, чрезмерно измельченных, покрытых татуировками придурковатых вафлях, вытаскивая пиццу из духовки и раскладывая ее по тарелкам. Я ухмыльнулся, забирая их у нее и быстро нарезая.

Я помог ей собрать все тарелки и перенести их на стол, где мы поставили их все посередине, и Сэйнт даже вздрогнул, когда понял, что не получит свою тарелку.

— Я не собираюсь есть руками, как собака, — прорычал он, отодвигаясь от стола, чтобы взять тарелку и с тоской глядя на ящик для столовых приборов с ножами и вилками.

Татум последовала за ним, упрекая его по поводу необходимости придерживаться ее правил сегодня вечером, а я взял себе пива, прежде чем смешать ей коктейль и занять свое место за столом.

— Ты сказала, что мы должны это съесть, а не то, что я не могу воспользоваться гребаной тарелкой, — прорычал Сэйнт, когда Татум схватилась за другую сторону тарелки, которую он взял, и попыталась вырвать ее у него из рук.

— Это моя ночь и мои правила, — настаивала она. — И мы едим пиццу, черт возьми, руками, как нормальные люди, для этого не нужна тарелка!

Монро усмехнулся, но Киан просто продолжал сердито смотреть, когда взял себе ломтик и начал есть, не дожидаясь, пока они закончат, набрасываясь на еду, как зверь.

— Барби, если меня заставят есть как дикаря, я не могу отвечать за то, что произойдет. Мои правила и распорядок дня — это единственное, что…

— Держит монстра внутри тебя на цепи, бла-бла-бла, — перебила Татум, закатив глаза. — Знаешь, я думаю, ты просто прячешься за этим дерьмом, потому что ты трус и тебе невыносимо пробовать что-то новое. Любое небольшое изменение статус-кво — и ты теряешь свое дерьмо. Тебе нужно повзрослеть и съесть пиццу, Сэйнт.

Она дернула тарелку так сильно, что та вылетела у них обоих из рук и разбилась о каменные плиты. За звуком взрыва последовала тишина, и ноздри Сэйнта раздулись, когда он пристально посмотрел на нее сверху вниз.

— Ты новое, — заметил он тихим голосом только для нее. — И я прекрасно приспособился к тому, что ты здесь.

— Нет. Ты просто сейчас еще больше доказываешь мою точку зрения. Сколько раз ты натравливал на меня своего монстра? — Требовательно спросила она.

— Не так много, как ты думаешь, — прошипел он. — Потому что настоящая тьма во мне не может быть утолена этими мелкими играми, в которые мы играем. Ему нужно полакомиться кровью, чтобы насытиться.

— Ну, сегодня мы едим пиццу, — ответила она, схватив его за руку и потащив обратно к столу, и, к моему удивлению, он сдался, даже не заставив ее убрать разбитую тарелку.

Она надавила ему на плечи, чтобы заставить сесть, и он подчинился, прежде чем она опустилась на свое место рядом с ним. Монро наблюдал за всем происходящим с голодным вниманием в глазах, и я был готов поспорить, что он был удивлен, увидев, что Татум обладает такой силой. Но я не был. Эта девушка быстро становилась слабостью Сэйнта. Черт, она становилась нашей слабостью. И иногда это проявлялось.

Я решил быть настоящим принцем и убрал разбитую тарелку, подмигнув ей, когда она посмотрела в мою сторону, прежде чем выбросить осколки в мусорное ведро и присоединиться к остальным за столом, чтобы поесть.

Мы принялись за еду, и разговор зашел о футболе, пока Татум нас игнорировала. Сэйнт прекрасно присоединился к обсуждению, но я заметил, что он не взял ни кусочка пиццы. И чем дольше продолжался разговор, тем больше я убеждался, что он решил вообще ничего не есть.

— О, ради всего святого, — фыркнула Татум, хватая ломтик с тарелки и протягивая его Сэйнту в качестве подношения.

С его краев свисали полоски тягучего сыра, отчего у меня потекли слюнки, но Сэйнт выглядел более склонным к блевотине.

— Там гребаный ананас, — прорычал он. — Кто, черт возьми, думает, что готовить фрукты — это хорошо…

Татум засунула пиццу ему в рот, пока он был открыт, и мы все замерли в шоке, ожидая, что Сэйнт взорвется.

Вместо этого он оторвал кусочек зубами и медленно начал жевать. Татум протянула свободную руку и вытерла крошку еды с уголка его губ, и, клянусь, у меня отвисла челюсть от удивления, когда он просто позволил ей вот так прикоснуться к себе.

— Хорошо? — Весело спросила она.

Сэйнт посмотрел на нее так, словно на самом деле хотел проглотить девушку перед собой, затем кивнул, и она торжествующе ухмыльнулась, предлагая ему еще кусочек. Который он и принял.

За столом вокруг них воцарилась тишина, но то, как они смотрели друг на друга, говорило о том, что никому не предлагалось прерывать эту игру.

Она поднесла ломтик к губам и откусила, прежде чем предложить ему в третий раз. Он даже не колебался при мысли разделить с ней еду. Ничего. Его взгляд был прикован к ней, как будто он не знал, что с ней делать, но отчаянно пытался это выяснить. Мое сердце бешено заколотилось, когда я задался вопросом, уделяла ли она мне когда-нибудь вот так безраздельное внимание в комнате, полной людей.

Мы медленно вернулись к разговору, пока она продолжала есть вместе с ним, чередуя кормление его и откусывая сама, пока мы сетовали на тот факт, что все спортивные трансляции были приостановлены в свете вируса «Аид».

Закончив есть, мы все сели за стол, обсуждая все — от футбола до занятий с другими учениками. Сэйнт злорадствовал по поводу того, каким был Наживка с тех пор, как ему приклеили маску к лицу, и мы все смеялись над тем, каким чертовски сломленным он казался, в то время как Татум хмурилась. Она ничего не сказала в его защиту, как обычно защищала Невыразимых. Ей явно не нравилось, как мы управляли этой школой, но, насколько я мог судить, Наживка полностью заслужил все дерьмовые вещи, которые с ним произошли. Даже ту гребаную маску. Особенно после того, как он подверг ее жизнь такому риску.

Чем больше пива пил Монро, тем больше он присоединялся к нам, смеясь, шутя и одаривая Татум теплыми улыбками. Киан определенно шел по пути злого пьянчуги сегодня вечером, и то, как его руки продолжали сжиматься в кулаки, сказало мне, что позже он будет жаждать крови.

Он неоднократно отпускал провокационные комментарии и оскорбления в адрес Татум, и она отвечала на каждое своими выпадами, хмуро глядя на него, как будто ненавидела его до чертиков, но в то же время ее глаза вспыхивали страстью при словах, которые она бросала в его сторону. Это могло бы быть неловко, если бы не было так чертовски забавно наблюдать, как они выводят друг друга из себя.

Когда нам, наконец, надоело сидеть за обеденным столом, другие парни направились к дивану и оставили Татум убирать тарелки, хотя хмурое выражение лица Монро говорило о том, что он не слишком рад, что так поступил с ней.

Я воспользовался возможностью вернуться к своей роли Прекрасного принца и, собрав для нее тарелки, понес их через всю комнату, чем заслужил удивленный взгляд.

— Значит, ты все еще ведешь себя прилично? — Насмешливо спросила она, открывая воду в раковине и добавляя моющего средства, от которого все забурлило.

— Еще не полночь. — Я указал на часы в другом конце комнаты, которые показывали половину двенадцатого, и она улыбнулась мне, бросая салфетку.

— Тогда можешь вытирать, мой прекрасный принц.

Я одарил ее своей самой душераздирающей улыбкой, придвигаясь ближе к ней, и ее взгляд опустился на мою обнаженную грудь, заставляя меня задуматься, вспоминает ли она нашу ночь вместе. Полностью ли я испортил ей воспоминание о той ночи, сделав все, что мог с тех пор, или она могла улыбнуться при воспоминании о том, как я играл на ее теле, как на скрипке, и заставлял ее кончать так сильно, что у нее перед глазами появлялись звезды?

Она начала мыть посуду, и я старательно взял первую мокрую тарелку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись, и мой член дернулся. Я вытер ее тряпкой, убирая пену, и встал у нее за спиной, чтобы можно было протянуть руку и положить ее обратно в шкаф с другой стороны от нее. Технически на мини-кухне было все, что нам было нужно, но она была чертовски маленькой.

Я слегка задел ее, когда отошел, чтобы взять следующую тарелку, и она посмотрела на меня из-под ресниц.

— Ты довольно милый, когда играешь в дом, — поддразнила она. — Я почти забыла, что ты гребаный психопат.

— Ты хочешь приручить меня, Татум? — Спросил я, убедившись, что наши пальцы снова соприкоснулись, когда брал следующую тарелку.

— Ну, каждая собака нуждается в домашней дрессировке, — согласилась она, и я усмехнулся.

— Удачи тебе в этом. — На этот раз, когда я встал у нее за спиной, чтобы убрать тарелку, я наклонился вперед на дюйм, так что моя грудь коснулась ее спины.

Она на мгновение замерла, но, прежде чем я успел снова отодвинуться, она прижалась ко мне своей задницей так, что терлась о мои бедра, и к моему члену прилило еще больше крови.

Я взял следующую тарелку, быстро протерев, чтобы снова наклониться к ней. Она снова прижалась ко мне, и я наклонился, чтобы заговорить ей на ухо, продлевая контакт между нашими телами.

— Ты пытаешься искушать зверя во мне, Золушка?

— Я думала, ты мой прекрасный принц сегодня вечером? Еще не полночь.

Я ухмыльнулся и отошел, чтобы взять следующую тарелку.

— Часы тикают. Я чувствую, как тьма во мне готовится прорваться сквозь чары.

Она закатила глаза, затем снова прижалась задницей к моей промежности, резко вдохнув, когда я подался бедрами вперед, позволяя ей почувствовать, какой я твердый.

Следующая тарелка была последней, и, убирая ее, я остался позади нее, положив руки по обе стороны от ее бедер и обхватив пальцами край раковины.

— Настоящий Прекрасный принц позаботился бы о том, чтобы ты закончила ночь с улыбкой на лице, — многозначительно пробормотал я, когда она прижалась ко мне бедрами.

— Ну, настоящая принцесса дождалась бы своей первой брачной ночи, — съязвила она, поворачиваясь в моих объятиях так, чтобы смотреть на меня снизу вверх.

Прежде чем я успел ответить, она выдула мне в лицо полную ладонь пузырьков, и я лающе рассмеялся, отступая назад.

— Осторожнее, Золушка, — предупредил я. — Если ты затеешь со мной драку, то знай, что я выиграю.

— Это правда? — Спросила она, снова макая руку в пену и поднимая ее между нами.

— Не делай этого, — предупредил я, мое сердце бешено заколотилось от вызова в ее глазах.

Она злобно улыбнулась, прежде чем снова пустить пузыри прямо мне в лицо, и я с рычанием бросился вперед.

Она взвизгнула, когда я заключил ее в объятия, развернул и опустил ее лицо к пузырящейся воде, пока она билась об меня.

— Блейк! — Прокричала она сквозь смех, и я тоже засмеялся, когда она извивалась, чтобы отодвинуться от меня, прижимаясь прямо к моему стояку.

В улыбке на моем лице не было ни капли фальши, когда мы играли в рестлинг, и я позволил ей уйти от меня, прежде чем схватить кухонное полотенце и хлестнуть им ее по заднице, когда она попыталась убежать.

— Ах! Ты за это заплатишь! — Выругалась она, бросаясь обратно к раковине и брызгая на меня водой, так что на моей груди остались мыльные капли.

Я направился к ней со смехом, рвущимся из моего горла, но внезапно появился Сэйнт, встав между нами и положив конец нашей игре.

— Пора спать, Барби, — скомандовал он, его челюсть задергалась, когда он укоризненно посмотрел на меня. Но мы никогда не говорили, что не сможем повеселиться с ней, так что он мог отвалить, если собирался попытаться разозлиться на меня из-за этого.

Он протянул ей руку, и она приняла ее без вопросов, улыбка от нашей игры не сходила с ее губ.

Она даже ничего не сказала мне, прежде чем уйти с ним, поддразнивая его за то, что он съел пиццу после всех его жалоб, а он пошутил, что делает это только потому, что она кормит его, как соблазнительница.

Улыбка сползла с моего лица, когда я смотрел, как она поднимается с ним в его комнату, мое бешено колотящееся сердце камнем упало мне в живот. Она даже не оглянулась. Наверное, я был гребаным идиотом, думая, что она получала удовольствие. Она ясно дала понять, что ненавидит всех нас, и на то были веские причины. Она просто пыталась извлечь максимум пользы из плохой ситуации.

— Я ухожу, — рявкнул Киан, швырнув почти пустую бутылку «Джека» на стол, прежде чем схватить свою кожаную куртку и выйти из Храма без дальнейших объяснений. В любом случае, ему не нужно было ничего объяснять. Он явно жаждал драки, ему нужно было омыть кулаки в крови, прежде чем его ярость уляжется настолько, чтобы позволить ему уснуть этой ночью. Мне почти стало жаль того невезучего ублюдка, который в конечном итоге получил от него взбучку. Я сомневался, что к утру кто-то будет в отличной форме. Если, конечно, он вообще оставит его дышать.

Монро смотрел на балкон, откуда мы могли только слышать разговор Сэйнта и Татум, и когда раздался ее звонкий смех, он тоже резко поднялся на ноги.

— Спасибо за пиццу, — пробормотал он. — Я собираюсь лечь спать.

— Спокойной ночи, — ответил я, прислоняясь спиной к раковине, когда холод моего горя снова охватил меня.

Я был идиотом, если думал, что Татум Риверс когда-нибудь захочет стать бальзамом для моей боли. Она была здесь только потому, что мы поймали ее, заковали в цепи и принудили к подчинению. Но однажды она покинет нас. Я знал это. Она убежала бы так далеко и так быстро, как только сможет, и, если бы ей повезло, ей удалось бы прятаться вне пределов нашей досягаемости до конца своих дней. Потому что быть связанной с нами было всего лишь проклятием. Но я был слишком эгоистичен, чтобы отпустить ее сейчас. Так что все, что я мог сделать, это надеяться, что ей никогда не удастся сбежать. Или, что еще лучше, что однажды она решит, что даже не хочет этого.