— Мария Матвеевна, я к вам.
— ОО, Иванова, какие люди, — повезло, что кроме Коробковой на кафедре никого не было. Вернее, это был тщательно спланированный акт – выманить под разными предлогами трех преподавателей, чтобы дракон остался в башне в одиночестве.
— Можно?
— Нет, дверь закрой с той стороны.
— Я, все же, зайду.
Мария Матвеевна откладывает в сторону свои бесконечные бумаги и недовольно глядит на меня, поблескивая очками в старомодной оправе. Если еще вчера я бы скуксилась от этого, начала что-то мямлить, и, в итоге, ничего не добилась, сейчас думаю только о том, что Коробка похожа на уставшую женщину, которой приходится решать чужие проблемы, входить в положение студентов, которые не платят ей тем же, а, наоборот, делают жизнь сложнее.
— Иванова, нам не о чем с тобой говорить.
— Мария Матвеевна, я пришла извиниться.
— Что, решила восстановиться, ищешь, каким образом? — хмыкает она.
— Это тоже, если честно, — улыбаюсь. — Но главное не в этом. Я бы хотела попросить прощения за то, что так сильно вас подвела.
— Ты даже не представляешь, насколько, — она вздыхает, подпирает рукой голову и смотрит на меня снисходительно, как на мелкого котенка, который застрял в трубе – прежде чем его вытащить, первая мысль обязательно будет такой: да как же ты так догадался, глупенький?
— Я осознала все-все, и даже больше. Вы знаете, я тут подумала и поняла, какая большая ответственность лежит на вас. Как много вы делаете для студентов. Как это трудно – организовать и учебный, и внеучебный процесс.
— Поразительная проницательность, Иванова, — взгляд ее не теплеет. Но и то, что она не захлопнула передо мной дверь – тоже хорошо.
— Я посмотрела на всю ситуацию со стороны. На себя. На других. И поняла, что хочу все исправить. Что могу все исправить. Ведь есть еще время.
— Иванова, — устало выдыхает Короб. — Доверия к тебе нет никакого.
— Если честно, — я сажусь на стул и смотрю на свои руки. Сейчас как никогда открыта. Но эта слабость делает меня сильнее. И я совсем ничего не боюсь. — Мария Матвеевна, я наломала дров. Так глупо получилось…
Короб снимает очки и смотрит на меня спокойно.
— Если честно, я испугалась ответственности за класс. Они так кричали, я не могла справиться с ними. Вообще не представляю, как это – удержать внимание всех этих вертлявых мальчиков и девочек!
Короб усмехнулась.
— Ну и попросила Олю Таращенко. Чтобы она меня подменила на три дня. Вообще не думала, что так может получиться.
Мария Матвеевна только головой покачала в ответ.
— Я уже сходила к родителям Стасика, поговорила с мамой, — выдохнула так, что Коробкова поняла: это действительно был очень трудный разговор. Поначалу мама верткого первоклашки и слушать меня не хотела. Но после, когда я рассказала ей все, призналась: мальчик вообще был сам по себе самостоятельным и быстрым на принятия решений. Он и в садике пару раз сам уходил с прогулки, его искали пару часов всем подъездом. А в конце женщина даже руку мне пожала, показав, что не держит зла.
Коробкова подняла высоко брови, видимо, удивляясь моему поступку.
— И к учительнице нашей, Тамаре Сергеевне, тоже сходила. Вернее, подкараулила ее сегодня у ворот школы – говорить по телефону она отказывалась категорически. Накричала на меня, обозвала даже. Оказывается, она и выговор получила из-за меня, и премии лишилась, — я опустила глаза, не в силах удержаться от стыда. Краска затопила все лицо.
Коробкова фыркнула.
— Мне так стыдно, вы даже себе не представляете, как, — это было абсолютной правдой. Если честно, я готова была разреветься от эмоций, которые сейчас накатили, после всех этих разговоров, телодвижений, действий. Сжав руку в кулак, я сказала сама себе быть сильной. И смелой. И идти до конца.
Декан молчала.
— Я хочу вам пообещать, что такого больше не повторится. Что я готова понести наказание. Что исправлю все, где накосячила.
Коробкова сложила руки на груди.
Повисла пауза. Молчание было таким плотным – хоть ножом режь.
Я подумала о том, что она сейчас скажет идти на все четыре стороны, и будет права. Даже усмехнулась от этой мысли.
Надо же, насколько я никчемной оказалась: и на Земле меня выкинули из универа. И из космической академии выбросили.
— Ну а если вы меня бросите, то ведь я по наклонной пойду, — стрельнула в Коробкову глазами, вынуждая прервать это тягостное молчание.
Мария Матвеевна хмыкнула, оценивая манипуляцию и шутку.
А потом встала, поправила кардиган на груди и прошла пару шагов к окну.
— Не буду тебя томить, Иванова, — наконец, сказала она. — Мы уже разобрались в этой ситуации. Если б ты не сбежала, уже знала бы все.
— К-как?
— Посмотрели по записям, в школе камеры стоят, не в курсе? По Оле Таращенко решения еще нет, но я настаиваю на отчислении. Это же нужно додуматься: класс запирать на замок? А если бы с детьми что-то случилось?
Я в шоке смотрела на нее. Тоже так думала, и сама бы так не поступила бы никогда.
— Ты тоже хороша: сбежала от проблем. Так их никогда не решить, они будут катиться как снежный ком, становясь все больше и больше. А после уже ничего не сможет помочь, ты это понимаешь?
Грустно выдохнула.
Понимаю, еще как понимаю.
— А сразу что не сказала про все?
— Я думала… не хотела… стукачить не хотела.
— Это уже не стукачество, Аня, — твердо проговорила она. — Это неразумность. Свобода кончается там, где начинается ответственность. А вы с Таращенко поступили как кукушки, хуже маленьких детей!
Склонила голову, признавая, что Коробкова права. Да что говорить – все это время я прокручивала в голове ситуацию, понимая, осознавая, что была не то, что дико не права, а повела себя как распоследняя дурочка.
— На самом деле вопрос о твоем отчислении стоял долго. И не говори мне про хорошие оценки! Учишься ты теоретически, может быть, и неплохо, но на практике… Дите дитем!
Ну что ж.
В любом случае, даже если получится так, что меня по-настоящему отчислят, это не проблема. Естественно, этот вариант стоял первым на повестке дня.
В любом случае, я сделала все, что нужно, чтобы остаться настоящим человеком: постаралась исправить все, что натворила.
— Но! — Коробкова подняла вверх палец. — Тут такое дело. Утром позвонили из министерства образования. Не то, что надавили, а порекомендовали дать тебе второй шанс.
Поморгав, я в шоке смотрела на Коробкову, которой, может быть, и не нравилось то, что она говорила, но в глубине души она была согласна с предполагаемым решением.
— Уж не знаю, что у тебя за связи там, но я сделаю так, как они просят.
— Мария Матвеевна, — жарко дыша, я даже вскочила на ноги. — Спасибо вам, спасибо! Мы не пожалеете.
— Уж хотелось бы, — хмыкнула она, усаживаясь обратно в офисное кресло, давая понять, что разговор пора завершать.
— Я честное слово говорю: не подведу.
— Второй раз извинения не приму!
— Но я вам клянусь: у меня никаких связей нет в минобре, вообще странное дело это…
Она сверкнула отблеском очков.
— Да я тоже подумала: откуда там про Иванову знают… — призналась, будто даже про себя. — В любом случае, это не из-за них. я тебе даю второй шанс. Поняла? Тебе. Маленький шаг не в ту сторону – и ноги твоей тут не будет!
Я закивала китайским болванчиком, скрывая улыбку, что тянула лицо.
— Может быть, я делаю ошибку, но воспитание вообще строится на ошибках, — проговорила она, глядя в сторону, в потолок, будто разговаривая даже не со мной.
— Не подведу! — горячо призналась.
— Еще бы. Сессию чтоб досдала на отлично!
— Есть!
— Отработка на кафедре неделю!
— Будет сделано!
— Чтоб ни одного долга! Ни одной жалобы!
— Ни! За! Что!
Коробкова махнула рукой, понимая, что разговор становится больше смешным, чем серьезным:
— Ой, все, иди уже, Иванова!
Как только я закрыла дверь деканата, выдохнула. Это был невероятно длинный и сложный день. Просто иссушающий, выматывающий душу и сердце. Кажется, что все нервы сгорели в печи.
На этой неделе мне нужно было досдать два зачета и сдать три экзамена. Пока все готовились, я прыгала по планетам, сворачивая время в трубочку. И потому сейчас нужно было сильно постараться, чтобы выполнить главное условие Коробковой: сдать все, и без долгов пройти на второй курс.
Да, академия в космосе мне не светит. Но получить образование я обязана, кто знает, как оно мне может пригодиться в дальнейшем?