Не знаю, за что я так люблю май. Мало ли, что весна — все цветет, солнце пьяное, бабочки тянут ноги, как балерины, озабоченные жуки намекающе жужжат каждой тычинке. Каждый год в мире случается май, и со мной в мае что-то случается тоже. Серьезно, очень много значимых событий в моей жизни имеют маркировку «taken in may». В этом году я планировала спустить весну на тормозах. Здесь вы ждете «но»? И правильно делаете.
— Это ты во всем виноват! — я фурией пронеслась по веранде, второпях не смогла воткнуться в шлепанцы, побежала по лужайке босиком. Игорь в одних шортах валялся в гамаке между березами.
— Влад, я перезвоню, — Игорь отключился, присел. — Мила, не выспалась? Мы тебя разбудили? Дети проснулись полвосьмого, но мы сразу в беседку ушли, даже завтракали там.
— Выспалась! Еще как выспалась!
— Мила, что ты в меня градусником тычешь, — Игорь отнял у меня белую пластмассовую штучку. — А что значит 1–2?
— Беременность в неделях, — я плюхнулась рядом с ним, всхлипнула. — Сколько я тебе говорила, мне нельзя «химию» пить, дни считать ненадежно. Нет, презервативы тебе не нравятся! Я только полгода назад диплом получила, на работу вышла. Да у нас тройняшкам только четыре с половиной! Опять в декрет?!
— Мила…
— Тебе что! Ты уходишь — они спят, приходишь — уже спят, только в выходные тебя видят. Какая разница — трое, четверо! Пятеро, может!
— Мила!
— Отстань, — я дернула плечом, отстраняясь, когда он попробовал обнять. — Наобнимались уже.
Игорь встал, потоптался вокруг меня, ероша волосы.
— Мила, я считаю, это неправильно… Что мы, с голоду умираем, жить негде? Вырастили бы… Но раз решила… Делай…
— Что делай? — не поняла я.
— Ну, аборт, — нехотя тихо выговорил муж.
— Какой аборт?! — вызверилась я. — Ты что, обалдел?! — на самом деле я сказала совсем другое слово. — Никогда!
— Родная моя, — он сел, притянул меня к себе. — Прости.
— А, — я махнула рукой. — Сама виновата. Что мне, четырнадцать, не знаю, откуда дети берутся?
— Мама! — в этот раз дети выскочили из-за дома. — Мама! А мы тебе цветочков нарвали!
Залезли все в гамак. Коленки грязные, руки зеленые, лица довольные. Завалили цветами. Какие тюльпаны! Были. И ландыши! И сирень…
— Спасибо, любимые! — обняла всех, поцеловала. — Рита, ты где майку порвала? И шорты? А сирень… Где взяли? Вы опять?! Игорь, а ты куда смотрел?! Я тебя просила стремянку запереть! Наказание мое, а если бы вы себе все переломали, со стремянки сверзились? Вас на минуту оставить нельзя! С ума вы меня сведете! Я вас тапкой отлуплю сейчас! Игорь, что ты смеешься? Не трогай меня! Ай! Отпусти, уронишь! И надорвешься!
Упали, смеемся, дети сверху, зацеловали, заобнимали. Никакой возможности посердиться не дают, редиски…
Так, чашка щербатая, тарелка с трещиной. От этого сервиза все равно только четыре блюдца и три чашки сталось. О, бокалы с цветными ножками! Пошлые какие, никогда мне не нравились. Чайник — носик отколот, парную сахарницу зачем оставлять? Отобранная посуда громоздилась на столе, аккуратно застеленном бумажной скатертью. Я взвесила в руках скалку, подумала, и взяла гранитный пестик из подарочного набора. Еще подумала, вытащила пластиковый пакет, уселась. Засунула в пакет чайник, размахнулась. Бабах! Нет, скалкой не то. Пестиком надо. Грох! Осколки в пакете весело подпрыгнули. Вскочила, вытащила из мойки мусорное ведро, поставила рядом, опять села. Дело пошло веселее. Осколки в мусорку, в пакет сахарницу, долбанула. Бац! Вдребезги!
— Любимая, как я жалел, что не видел тебя беременную, — передразнила я, колотя пестиком по блюдцам. — Смотри сейчас, кто мешает? Нет, опять умотал на свой космодром. Живу, как жена космонавта! Блин, я и есть жена космонавта… Все равно! Из Лунной программы их с Келлером исключили, там теперь молодые ребята готовятся. Так взял бы отпуск, побыл со мной. И эти, родители, тоже хороши! Увезли детей на море на целый месяц, бросили меня одну.
Высыпала в ведро еще порцию бывшей посуды. Сушка подошел на шум, потерся об ногу. Я долбанула по набору питейной посуды, пакет загрохотал, Сушка прижал уши и вцепился мне в щиколотку.
— Сушка, гад! — подпрыгнула, запнулась о ведро, запустила в дрянного кота нет, не пестиком, яблоком, всего лишь. С ожесточением доколотила остатки посуды, высыпала осколки. С улыбкой потянулась за трехлитровой банкой из-под компота, с сомнением посмотрела на изрезанный осколками пакет, на чистый пол, сгребла на банку бумажную скатерть. Бумц! Ох, хорошо!
Сегодня я проснулась с жутким ощущением тревоги. Нервозность и раздражение меня преследовали уже два месяца, теперь еще и тревога. Физически я чувствовала себя неплохо, если не считать легкого токсикоза по утрам, а вот психика… Знакомо, да? Я вам уже рассказывала. Только теперь хуже даже, чем в первую беременность. Последнюю рюмку родители в мой котел терпения плеснули. Нет, не то что бы они сделали плохо. Что плохого, собраться сватам вчетвером, забрать внуков — и золотых, и серебряных — снять дом в тихом пригороде курортного города недалекой заграницы, жарить детей на пляже, научить плавать, как дельфины. Ездить на экскурсии, показать другие страны. Это они мне плюсы рисовали. А мне виделись в этих рассказах авиа- и автокатастрофы, солнечный удар, ядовитые медузы и акулы, утопление, киднепинг и еще что-то… А, переломы и отравления. Я никак не хотела детей отпускать, ворчала, поругалась с мамой и свекровью, накричала на отцов. Меня сначала утешали, уговаривали, отец отшучивался, под конец прикрикнул. Потом Игорю позвонили, тот сподобился, пришел на час раньше с работы. Пересказывал мне жутко умные банальности. Согласилась только потому, что это оказалось проще, чем объяснить, почему ты этого не хочешь. Курортники отбыли десятого июля, двадцатого Игорь мне объявил, что улетает на космодром, сегодня двадцать седьмое, я злюсь и бью посуду. И это я еще тогда не знала, чем он там занимается…
Три года назад МПЭК совершил второй и крайний на настоящее время полет к Луне. Истинной целью, о которой знало человек двадцать, включая членов экипажа, было вовсе не исследование Большой Пирамиды, хотя, конечно, они там еще не раз побывали. Десять месяцев нахождения на орбите ребята занимались изучением неопознанных летательных объектов. Это я так смело написала, но вы же помните, что дело происходило в условиях пониженной гравитации, практически невесомости, и безвоздушном пространстве. Первое, с чем им пришлось справится — с отключением «сигнализации». Конечно, большую часть работы сделала большая команда ученых, инженеров на Земле при подготовке, но и Артему и Андрею, второму инженеру, полетевшему вместо Влада Есина, хватило. Потом долго описывали, фотографировали, снимали на видео, что бы позже, на борту и на связи с Землей, обобщить данные, выявить закономерности, что бы хотя бы внутрь попасть.
Корабли, назову их так, оказались двух типов. Одни, их было на порядок меньше, квалифицировали как предназначенные для межпланетных перелетов, другие — для планетарных и орбитальных. Непомерная задача, взваленная на плечи экипажа, состояла так же в определении типа двигателя, вида топлива, принципа действия. Вам мало? Им нужно было поднять на орбиту, пристыковать к комплексу и доставить на Землю НЛО, самый маленький. Маленький — это двадцать шесть метров в диаметре. Лучше всего их усилия описывает слово «корячились». Так вот, корячились они с ним долго, вытаскивали из шахты с помощью сложного подъемного механизма, пристыковывали сначала к модернизированному ВПК, с трудом взлетели, долго маневрировали в космосе, дважды меняясь, выходили в открытый космос, проверяли крепежи. Летели назад, выходили с этим «прицепом» на орбиту, спускались. Я не инженер, не пилот, и даже отдаленно не понимаю, как им это удалось. Знаю только, что ЦУП кипел, пока их сажали. Вот, а после карантина и отпуска ребят, как я говорила, с программы полетов на Луну сняли, и все это время они занимались изучением НЛО, часто летали в командировки на космодром, где был построен целый научный комплекс. И эту поездку я восприняла как рядовую. Кто же мне доложил, что двадцать седьмого июля мой Игорь и Владислав Келлер совершили первый полет на чужом корабле…
В кухне-гостиной большого номера служебной гостиницы космодрома за круглым столом сидела мужская компания. В одетых в шорты и майки или просто в легкие летние штаны мужчинах, пьющих пиво под янтарную рыбу, сложно было угадать космонавтов, главкома ВКС, командующего дальней авиацией, командующего авиацией ВМФ или главного конструктора ведущего ОКБ.
— Да ничего особого, все как всегда, кроме рулежки. Стоим на полосе, также выполняем перед взлетом лист контрольных проверок, получаем разрешение на взлет, и взлетаем.
— Взлетаете вручную? — моложавый кареглазый мужчина встал, вытащил из холодильника еще пару запотевших бутылок, звякнул пробкой. Кудрявая пена поползла по тонким стенкам, стреляя пузыриками.
— Да, хотя можно программу задать. Вот интересно, наши самолеты умеют в автомате садиться, а взлетать нет. Не потому, что технически сложно, а потому, что не нужно. А здесь для чего-то предусмотрели.
— Не слишком они на нас надеялись, — хохотнул Келлер.
— Ну, мужики, вы моща, — покрутил головой загорелый обветренный здоровяк. — Я сам на новых моделях впервые летал, вообще, стереотип летчика-испытателя — смелый, отчаянно смелый, уверенный в себе человек с мгновенными рефлексами и сильной волей. Но что бы пилотировать машину, принципиально другую, созданную другой расой, тысячи лет назад — это…
— Да, Князь такой, — обнял друга Владислав. — Я б один перетрухал. Другое дело, когда вдвоем. Два дебила — это сила!
— Не паясничай, Ас, — одернуло начальство, подвигая к себе кусок рыбы потолще. — Игорь, расскажи, как решился? Руководство по летной эксплуатации НЛО пока не написали.
— Ну, так и в училище это самое руководство мы наизусть не учили? Основное — понимание процесса работы в кабине, процессов полета, и что делать, если вдруг что-то не так пошло.
— Ага, начать и кончить, — опять моложавый. — Я был в кабине, знаете, ни что на мысль не навело. Там же ни одного прибора привычного.
— Это заслуга ребят из бюро. Интеллект и научная фантазия, — кивнул Игорь на старшего из компании, до того в разговоре не участвовавшего. — Сергей разобрался.
— «Человек не имеет крыльев и по отношению веса своего тела к весу мускулов в 72 раза слабее птицы. Но я думаю, что он полетит, опираясь не на силу своих мускулов, а на силу своего разума». Это Жуковский сказал, отец-основатель отечественной аэродинамики. Мысль первична.
Все помолчали из уважения к Мысли.
— Чет я есть хочу, — Келлер похлопал себя по отсутствующему животу. — Может, закажем что посущественнее в «Байконуре»? У них доставка.
— Да давайте пройдемся, душно. И рыбой навоняли, — Игорь сгреб мусор в пакет, собрал пустые бутылки.
Через час та же компания сидела на крыше кафе, в приват-кабинете, вместо рыбы и пива на столе стояла бутылка хорошего коньяка и дымились огромные стейки.
— Сергей, а вы в свое КБ точно раньше такую штуку ни откуда не свинтили? Ваш последний истребитель уж больно по характеристикам похож. Ну точно от НЛО многофункциональность, бесфорсажный сверхзвуковой полет, сверхманевренность, малая заметность в оптическом, инфракрасном и радиолокационном диапазонах волн, способность вертикального взлета-посадки. Только в открытый космос не летает, — жестикулируя, рассказывал Келлер.
Главный конструктор молча улыбался.
— Но круче всего, парни, это бортовой компьютер! Вся информация от всех приборов, локаторов, прибора ночного видения, датчиков обрабатывается и в удобном виде выводится на стекло шлема.
— А удобно? Не знаю, насколько тяжело выдерживать эту хрень на голове, но вид весьма специфический…
— Привыкаешь, насколько это технологично. И очень эффективно. Представь — ты имеешь полноценную индикацию у себя перед глазами, куда бы ты голову не повернул, — ответил Игорь.
— Удобно, — Келлера и захочешь — не перебьешь. — Единственно что — компьютер временами живет своей жизнью. Прямо искусственный разум! Не особо здорово себя чувствуешь, когда он изменяет введенные команды.
— С другой стороны, — это Игорь. — Когда попали в режим околофлаттерной вибрации, выбрались, потому что компьютер команды корректировал. Но я бы предпочел иметь стопроцентный контроль над машиной.
— Можно что-то сделать? — посиделки все больше обрастали чертами производственного совещания.
— Компьютер работает по внесенной в него программе, сам он ничего не придумывает. Есть определенная программа — если происходит сбой, компьютер можно отключить. У нас пока не получается. Либо стечение обстоятельств, либо неправильная работа оператора с машиной, может привести к тому, что компьютер не будет подчиняться. Работаем.
— Работайте, — распорядился Славка. — Мы домой метнемся, я уж по жене соскучился. И мелкий такой прикольный стал.
— Есть в кого, — народ посмеялся. — А потом?
— Гостайна, — отрезал главком.
В летнем оранжевом небе блестел тонкий серпик.
Неужели были времена, когда я не хотела жить одна? Да и недавно страдала, что все меня бросили? Это я погорячилась.
Сентябрь настал сухой и жаркий, и от июля отличался только поредевшей и пожелтевшей шевелюрой. На девятнадцатой неделе со мной случился токсикоз — то ли ранний опоздал, то ли поздний расписание перепутал. А все мой гинеколог виноват! Сколько она меня упрекала при первой беременности, что со мной никаких проблем, хоть я и старая первородящая, и беременность многоплодная. И со второй: «Люда, для сорокалетней роженицы ты просто подарок любому доктору!» И что? Природа решила, что довольно милостей. Минус два зуба, лицо как у калмыка-алкоголика, коса как пакля, и лезет также. Инга уже упекала меня на сохранение и грозится, во-первых, преждевременными родами, а во-вторых, положить в больничку до этих самых родов, если я сдам анализы хоть на моль хуже или наем хоть на фунт больше нормы. Вот с этим проблем нет. Диету я соблюдаю — никаких копченых и консервированных продуктов, чрезмерно пряных и соленых блюд, шоколада, ничего жареного. Я вам больше скажу — пищу на пару, отварную и запеченную я тоже не ем. Соблюдаю режим: тошнит меня по часам. Контролирую объем потребляемой жидкости — сколько внутрь, столько, простите, и наружу. Рвота, знаете ли. Как рожать буду, не знаю — голова у дитя, должно быть, здоровая и круглая. Это от арбузов, я только ими и кормлюсь, да хлебушком. Ну и так, по мелочам — головная боль, головокружения, повышенная утомляемость.
Как будто этого было мало, объявляю: у нас стройка. Оркестр из дрели, болгарки, шуруповерта, бензопилы. Солистка — циркулярная пила. То репетируют, то выступают. То репетируют, то выступают! В квартире спастись невозможно — Игорь допоздна на службе, одна я с детьми не справляюсь, свекровь ночует с нами в будни, а на выходные мы все съезжаем на дачу, потому что меня одну опять же не оставляют. А на даче… Ага, стройтреста маленький оркестрик.
Вам же интересно, по какому поводу стройка? Я так и подумала. Когда я вам дачу описывала, то упоминала, что участок дальним краем выходит на речку. Если от дома, то это в правую сторону. Фасад выходит на дорогу, задняя сторона забора отгораживает участок от запущенного старого колхозного сада. Таким образом, у нас только одни соседи — слева. Вернее, соседка, старенькая. Где-то год назад она умерла, наследники решили дом продать. И мне пришла в голову гениальная идея, ну, мне так тогда казалось. Я позвонила в Норильск.
— Пап, переезжайте к нам поближе? Захотите, будете на пару месяцев возвращаться в полярную зиму или в лето. И на рыбалку! Дети каждый день спрашивают, когда приедете, и собаки без вас голодают. Игорь? Спросил, когда, и сказал, что поможет с переездом.
Они, конечно, чуточку поломались и согласились. Приехали, посмотрели дом. Папа Вадик результат осмотра охарактеризовал коротко.
— Ленина видел. Бульдозером сравнять и новый ставить, из бруса.
На том и порешили. Дело осталось за малым — купить. Но тут продавцы вдруг поняли, что дом сватают люди зажиточные — отец-генерала-из-Норильска — и цену заломили конскую. Я, когда услышала, взбесилась.
— Они что, думают, эта развалюха окнами на Кузнецкий мост выходит?! И не вздумайте!
О, давненько я юристом не подвизалась. Прямо руки и мозг чесались, пока комбинацию проворачивала. Но такой кайф, люди! Подставные и подсадные ходят, смотрят, хозяева в предвкушении потирают кошельки. Но что это? Одни покупатели отказались, вторые, пятые. Восьмые. Я могла бы цену сбить до комнаты в общежитии в Урюпинске, но не стала. Заплатили мы столько же, сколько за такой же дом на другой стороне улицы.
На свеженачатую стройку, на этапе сноса халупы, как на мед, прилетели сваты. Отцы нагрузились, до двух ночи стучали кулаками по столу — проектно-сметную документацию обсуждали. Наутро сообщили неблагодарным женам, что будут строить дом на два хозяина. Строят и строят, прораба их за ногу. Ооооооо! Опять пилят!
Октябрь, седьмое. Конспирируемся — празднуем день рождения Игоря под видом родительского новоселья. Я первый раз увидела дом, так сказать, всеобъемлюще и немедленно простила его владельцам шумовые атаки. Широкое крыльцо смотрит на закат, резные лавочки вокруг резного же стола. На столе самовар! Настоящий самовар, попыхивает паром, красными глазами подмигивают угли. Где взяли только!
— Не стой, сыро там, простудишься, — ругнулся на меня отец. — Заходи в барак-то.
Двойная входная дверь впускала в большую прихожую. Три двери, по одной на стену, средняя как раз под лестницей в мансарду, вешалки, галошницы и большое зеркало в простенке — это мамино, оно раньше у нас дома висело.
— Пап, а…
— Раздевайся, что застыла? — отец подтолкнул меня к табуретке, стащил с меня сначала куртку, потом сапоги. Я чувствовала себя четырехлетней девочкой.
— Папуль, я так рада, что вы переехали! — держась за папину руку, поднялась, обняла его, прижалась. — Я тебя так люблю!
— И я тебя, доча, — папа погладил меня по спине, поцеловал в щеку. — Что ты плачешь, Милка! Пошли, пошли, скоро за стол садиться.
«Барак» был поделен на три неравных части. Дверь напротив входа, та, которая под лестницей, оказывается, в детскую. Окно большое, на левой стене Розовая пантера, видимо, призвана обозначить девочковую половину, Серый Волк на правой — мальчуковую. Кроватки двухярусные, детская мебель, игрушки.
— Это вы специально так сделали? Что бы дети у всех в гостях были?
— А то! В мансарде — сразу предупреждаю, не пущу! — кровати для Влада с Яром и «спортплощадка» — стенка шведская, турник, гантели. Груша боксерская, кольцо. Молодняк уж опробовал!
Я еще походила, посмотрела. Прослезилась. Все с такой любовью сделано, каждая мелочь. Хотя мне для поплакать только повод дай. Дальше мне показали квартиру Янтаревых — две спальни, кухня-гостиная, туалет, душевая, и квартиру Серебро — спальня только одна, зато кухня больше. Лишняя спальня у наших для Светы с Максом. Они после нового года переезжают, кстати. Золотаревы взяли в ипотеку квартиру в Балашихе — наши родители продали квартиру в Обыдинске и отдали им деньги на первый взнос. У Максима родители умерли — отец, когда он еще в школе учился, мама — когда ему двадцать шесть исполнилось. Братьев-сестер нет. Мама с папой немножко устали ездить от одной дочери к другой, вот и решили все вместе поближе к столице перебраться. С работой проблем нет — сестра с мужем программисты, причем отличные. Тем более, осенью Милочке в школу идти, а мальчишкам, не успеешь оглянуться — в вуз. Так что все мы теперь будем жить на расстоянии тридцати-сорока км друг от друга. Непривычный к московским пробкам Макс говорит, что по расстоянию ближе стали, а по времени передвижения ничего не изменилось.
— Деда, там бабуля на вас с мамой лугается, — наябедничал Женька, просовываясь в дверь.
Двадцать пятое декабря, суббота.
Сегодня день святителя Спиридона, моего любимого святого. Я вскочила в половине шестого бодрая и приятно-возбужденная — собралась на службу в церковь в соседний городок вместе с мамами. Машину вести мне, ясен день, никто не разрешил, так что повез нас Игорь. Отцы остались на хозяйстве.
В десять мы вышли за ограду. Снежок, солнышко — как в сказке.
— Давайте погуляем? Тут рынок есть.
— Люда, ну что тут на рынке есть, чего у нас нет?
— Купим мяса на новый год, рыбы. Фруктов! Колбасы хочу сухой, салат с корейской морковью и мороженого… И конфет с кокосовой начинкой… Игорь, поехали!
Свекровь с мамой переглянулись и полезли назад.
Надо было сообразить, что в последний выходной перед новогодними праздниками везде будет народ и очереди. Где-то между мандаринами и селедкой у меня заболел живот. В толкотне и суете я выстояла очередь ради любимых конфет, выбралась из павильона и замерла. На прилавке с новогодними украшениями среди пластиковых уродцев поблескивали стеклянные шары. Чудесные, расписанные вручную. Я смотрела, трогала, не в силах выбрать. К тому времени, как продавец бережно упаковал последний, четырнадцатый, живот болел морзянкой. Все еще надеясь, что пронесет, я позвонила маме.
— Мам, вы где? Когда ты мне звонила? Прямо десять раз звонила? Ну, не слышала. Да, идем уже. Они у машины, — сообщила я хмурому Игорю.
— Едем наконец, — муж сердился — я уже полчаса морщилась, а он не мог меня с рынка увести, потому что словами я не убеждалась, а руки у него были заняты.
— Едем, — я взяла его под руку. — Игореш, да нормально я себя чувствую, не беспокойся. Я же женщина опытная, пойму, если рожать соберусь.
Мы вышли на парковку, пошли не торопясь, что бы не поскользнуться на утоптанном снегу, в сторону своей машины. Я вдруг устала, как будто усталость на меня одели, как пальто. Игорь нажал на брелок, недовольные нагруженные мамы обернулись на звук сигнализации.
— Дура я, согласилась, — ругалась мама, сгружая пакеты в багажник. — Послушала тебя, думала, правда на часок заедем, прогуляемся. Время второй час!
— Ладно тебе, мам, — вяло отбивалась я, открывая дверь и пытаясь задрать ногу на подножку.
— Мила, погоди, помогу, — выглянул из-за машины муж.
И тут…
— Мама, возьми у меня пакет. Осторожно, там игрушки елочные, стеклянные, — свекровь подошла, тревожно взглянула на меня. — Игорь, поехали.
— Что? — они все меня окружили, как омоновцы.
— У меня воды отошли. Тут есть роддом?
Через сутки.
— Людмила Евгеньевна, покормите? — в палату заглянула медсестра.
— Давай, Юля. Все равно сцеживать, у меня молокозавод на троих работает, вхолостую, — я положила сыночка в кроватку, подняла бортик. — Что, у мамы молока нет?
— Нет у него мамы, — медсестра передала мне малыша. — Спасибо вам.
— Отказничок? — у меня сердце сжалось. Как можно от своего ребенка отказаться?
— Нет, умерла. Вы извините, я отойду. Как покормите, позвоните, я заберу.
Маленький чужой человечек сосал грудь, а я его рассматривала. Синие глазки, красные щеки, в слишком маленьком чепчике. Крохотные кулачки, бирка. «Мальчик, вес 3900, рост 54». Ничей…
Игорь приехал в тот же вечер, перед вечерним кормлением. Выслушал меня.
— Возьмем, конечно. Вырастим, — посмотрел на наших сыновей. — Мила, а нам его сразу отдадут?
Взяла мужа за руку, потянула, что бы наклонился, поцеловала долго, благодарно.
— Ты лучший мужчина на свете, любимый, — он сел рядом со мной, обнял.
— Что надо сделать? Бумажки собрать?
— Угу. Я у завотделением список взяла. Игорь, я еще думаю Горелову позвонить. С нашей бюрократией до нового года точно не успеешь, потом то дни нерабочие, то две недели раскачиваться будут. А меня или тридцатого, или край тридцать первого выпишут уже.
— Правильно, то кошек-собак подбирала, теперь чужих детей начала.
— Люда, ты что выдумала-то? Зачем он вам? Своих четверо уже!
Пресс-конференция по скайпу с родителями длилась уже полчаса. На нашу новость родители Игоря отреагировали сдержанно, мои — бурно.
— Мама, папа! — я не рассердилась. Я была разочарована и расстроена. — Как вы можете?! Это наше с Игорем решение, и я не «одумаюсь». Мама, я надеялась, что ты меня поймешь и поддержишь! Папа, а ты? Ты самый добрый человек на свете!
— Мила, ты не думай, я ничего, — папа крякнул смущенно. — Сколько случаев-то было — мать найдется, или родственники какие. Отберут. Или он узнает, что приемный, родню искать будет. И тебе, и внучатам стресс. Я ж за тебя беспокоюсь!
— Доченька, ну, сама подумай! Кто у него мать, отец? А если больной, или наследственность плохая?
— Мама, а если бы я была больная или воровать пошла, ты меня в детдом бы сдала? А если бы близняшки родились с дефектами, как доброходы ванговали, их в детдом?
— Что ты сравниваешь-то? — возмутилась мама. — Родные дети и есть родные
— Он мне тоже родной! — я разрыдалась, уткнувшись в ладони. — Делайте что хотите, думайте, что хотите, я его все равно возьму!
Отключилась, поплакала, упорно игнорируя жужжание планшета. Звякнул телефон. Смс от мужа: «Ответь, а то тут скорую надо вызывать». Ответила.
— Люда, доченька! Прости ты нас! Делай, как знаешь, только у меня за тебя душа болит! — заголосила зареванная мама.
— Милка, ты это тоже… Что сразу ругаться? Расскажи толком — что, как?
— В один день со мной девочка его родила молоденькая, только восемнадцать исполнилось. Порок сердца. Детдомовская, кто их там обследует и наблюдает? Обнаружили, когда беременная на учет встала. От аборта отказалась, Фиалка Атауловна, ее врач, рассказала. Почти весь срок на сохранении отлежала, не навещал никто. Все медсестры говорят — приветливая, скромная, тихая. Очень родить хотела, говорила, рожу — семья у меня будет. Так малыша любила, все соблюдала, что говорили — и режим, и… — я опять плакала. — Он здоровенький совсем, она ему свою жизнь…
Тридцатое декабря.
— Милка, скажи, который все же наш?
После бурной встречи — семья сгрудилась вокруг малышей, близняшки пищали, трогали крошечные ручки и ножки, просились подержать, взрослые гомонили — наступило затишье. Я поела, помылась, и теперь сидела у камина, сушила волосы. Рядом дети спали в переносках.
— Оба наши, пап.
— Да наши, что уж. Но родила-то ты которого?
— Пап!
— Что тут думать-то? — свекор подошел. — Я как увидел, сразу понял — этот вот. На батю моего похож, и волос черный, в нашу родню. С Вадькой на одно лицо будет.
— А у этого родинка, как у Ритульки, — мама задрала распашонку. — Видите? И ресницы длиннющие, Люда с такими же родилась, мне все соседки в роддоме завидовали!
Уставились на меня. Я упрямо покачала головой.
— Игорь, тебе-то она наверняка сказала! Колись!
— Я не спрашивал, — улыбнулся мой любимый.
— Мама, а как их зовут? — подлезли ко мне старшенькие. Ритуська залезла на коленки, прижалась, с боков привалились мальчишки. Обняла всех сразу, подышала. Соскучилась!
— У нас папа этим заведует. Папа, как младших зовут?
— А давайте жребий тянуть, как прошлый раз хотели. Пишите все имена, какие нравятся. И вы, — это взволнованным детям. — Скажете мне на ухо, я напишу. Договорились?
Игорь принес с вешалки Вадькину шапку, и гордый сыночек стоял и держал, пока сначала Женек, потом Рита тащили записки.
Протянули мне. Я выждала драматическую паузу, улыбнулась прыгающим от нетерпения детям. Деды взяли новорожденных внуков на руки, встали у меня за спиной так, что бы я не видела.
— Тадам!
Развернула и прочитала.
— Никита! — из-за спины вышел свекор, дети кинулись смотреть.
— Моего-то назови, — окликнул меня папа.
— Кирилл!
Довольные бабушки улыбались.
— Вы придумали, что ли? — спросила я.
— Тройняшкам еще. Есть справедливость, да, Ира?