Следующие несколько дней Леся мечтала бы навсегда стереть из памяти, настолько напряженными и загруженными те оказались… И в то же время точно знала, что никогда их не забудет. Все закрутилось настолько стремительно и глобально, что ей, в принципе, не привыкшей к повышенному вниманию к собственной личности, так как отец всегда требовал идеального фасада и отсутствия любых скандалов (Леся и соцсети ранее практически не вела, чтобы не скомпрометировать ничем влиятельного родителя), хотелось в угол забиться, спрятаться. Но именно так поступать сейчас точно не стоило, она понимала. И ради Коли, а еще ради его брата и невестки, которые, как Лесе казалось, делали невероятные вещи с информацией и фактами, повыше вскидывала голову и расправляла плечи. Чтобы соответствовать своей… семье.
Да, это осознание и принятие новых связей становилось все более глубоким и нерушимым, заменив пустоту внутри, о которой и не подозревала ранее.
— Ну чего ты нервничаешь, ежик? — улыбался Коля, стоило ей напряженно застыть у окна в кабинете, который он действительно сделал «их» общим, не отпуская ее от себя никуда. — Доверься, все решим. Есть для этого и силы, и средства, — и он крепко обнимал ее со спины, не оставляя даже шанса на то, что Леся сумеет закрыться.
— Ты что, совсем не волнуешься об этом всем? — недоверчиво фыркала она, ну точно как ежик, с которым он ее и сравнивал частенько, сжимала кулон, утыкаясь носом в ямку между плечом и шеей Коли, нервно вертела его кольцо на пальце.
— А чем нам это тут поможет? Да и ради чего здесь? Это же все пустяки! — подмигивал Николай, растирая ее напряженные плечи. — Я нервничал, когда ждал, пока Петя найдет мне информацию о твоем местонахождении во время последнего звонка, это да. Дурел от страха, но заставлял себя сосредоточиться на задаче. Нервничал, когда не знал, все ли у тебя в порядке в те дни, пока ждал возвращения Шуста, чтобы узнать о твоем местонахождении… Хотя тогда это вряд ли было «нервничал»…
Усмешка Коли в такие моменты настолько явно отдавала напряжением и прожитой болью, что Леся сама его истово обнимать начинала, стремясь искупить то, что и не думала сеять в душе этого невероятного мужчины!
— А сейчас, ну где повод нам нервничать? Ведь мы на все повлиять можем и действуем! — вот тут он ее чаще всего целовал, и Леся действительно забывала о причине, скручивающей все тело напряженным спазмом.
Да, ей точно было чему поучиться у своего любимого. Наверное, хотя бы умению и осознаю того, что она действительно может на события в собственной жизни влиять.
И все же она еще пока не умела так виртуозно эмоции от ситуации отделять. Оттого, наблюдая за разворачивающимися событиями, не могла найти себе места.
Станислав решил действовать не нахрапом, как ей объяснил Коля. И поначалу обратился к кому-то в СБУ, кто был перед ним вроде как в долгу… Как поняла Леся, какой-то сотрудник, который, оказывается, долго работал у них в охране «под прикрытием» и даже Миру охранял. Чтобы понимать, а есть ли, вообще, повод заключать договор со спецслужбой, братья хотели поначалу выяснить, что там еще можно найти в тех записях. И, видимо, тот человек действительно считал себя должным Станиславу. Или, возможно, Гончаренко и ему пообещали подстраховку в виде работы у них, если что, тут Леся не знала точно. Однако записи они получили. Не полностью, но тот временной промежуток и именно с тех камер, который всех и интересовал.
И да, интуиция Мирославы сработала просто великолепно! Впрочем, учитывая ее репутацию, этого стоило ожидать, наверное. На записи, без звука, к сожалению, имелся разговор Мартынова и Залевски, которую Леся при жизни не знала. Потом они вместе вышли из зала на улицу. Мартынов закурил, насколько было видно через стеклянную дверь, и разговор продолжился. После они также вместе куда-то ушли.
Это точно была связь и довольно весомая, что подтвердил воодушевленный Терещенко, которому они это все тоже «неформально» показали. На этом фоне последующие слова Леси о разговоре отца и мужа будут иметь больше веса, казалось. А главное, у Станислава появился серьезный довод в торгах уже с функционерами СБУ для официального получения записи, которую можно было бы использовать в суде. И, быть может, добиться записи с каких-то внешних камер или перекрестных ракурсов.
Стоило ли удивляться, что они и этого добились?..
Леся уже для себя приняла, что нет. Эти двое Гончаренко даже ее, привычную к сильным и волевым, обличенным властью, мужчинам, добивающимся своих целей, сумели поразить. Во многом еще и тем, что, в отличие от отца и Мартынова, добиваясь своих целей, старались максимально использовать законные пути и не идти по головам других людей, учитывая интересы всех вовлеченных.
Так что нет, уже не удивлялась, приноравливалась.
Самой большой сложностью в предстоящей… «операции», как понимала Олеся, было убедить правоохранительные органы, берущие ее появление среди живых на себя, в том, что она понятия не имела о теле, которым заменили ее присутствие в авто. Вопрос острый и щекотливый.
— Мне Шуст говорил, что ему время нужно, чтобы тело подходящее найти, потому и не сразу все организовали… Он же не убивал никого ради этого, правда? — накануне того, как они официально должны были объявить об операции по ее «сокрытию», ночью, тихо спросила Леся.
Эта мысль не приходила ей в голову раньше. То есть, она поверила в то, что сказал ей человек, с которым договорилась мать, не представляя, как подобное организовывается. Но сейчас, видя, сколько усилий Коля прилагает, чтобы создать достоверную версию ее возвращения, начала сомневаться и нервничать. Собственно, даже уже соглашалась, что любимый прав — она очень часто беспокоится по любому поводу… Катастрофически не хватало опыта.
— Не волнуйся, — Коля, тут же уловив ее настроение, без дополнительных просьб сгреб Лесю в крепкие объятия. — Денис не делает глупостей никогда. А еще у него есть свой, не всегда вписывающийся в законные рамки, но очень жесткий кодекс. Он точно не убивал бы никого ради такой ситуации. Гарантировать могу, — перебирая ее волосы, уверенно заявил любимый.
Ему она верила. Безоговорочно.
«Воскрешение» Олеси произвело эффект разорвавшейся бомбы, впрочем, они на это даже рассчитывали.
Первым в информационном поле появилось сообщение о том, что она «вроде бы жива». Мира скинула данные своим бывшим коллегам и те начали раскручивать новость. Сначала незаметно, просто упоминанием, потом, когда интерес аудитории возрос, затребовали «комментарий» от полиции, начали разгонять новость в соцсетях вместе с журналистским расследованием темных дел Мартынова, которые и заставили Олесю обратиться за помощью в правоохранительные органы, якобы… Это вызвало резонанс и большее внимание. Волну подхватили другие интернет-издания и средства массовой информации.
Леся, впервые напрямую столкнувшаяся и участвовавшая в чем-то подобном, с удивлением, недоверием и странным восторгом следила за тем, насколько, оказывается, вовремя «вброшенное» слово может управлять ситуацией в целом.
Одновременно с этим Мартынову сообщили о подозрении.
Этого пока никто не освещал, да и не знал, их информировал Терещенко. Сергей, с его слов, не отнесся к происходящему серьезно, не поверив, что жена жива. Леся не удивилась, если честно. Как и ее отец, Мартынов иногда чересчур увлекался идеей собственного превосходства над окружающими, особенно если в противоположном углу находилась женщина. Оба относились к тому типу мужчин, для которых женщина все еще оставалась лишь товаром или активом в их играх.
Конечно, честным было бы признать, что, зачастую их самоуверенность была не безосновательной, ибо и умерший отец, и Мартынов, долго играющий с тем заодно, по большей части куда более тщательно и взвешенно подходили к своим проектам и планам, чем многие противники.
Однако это, определенно, не относилось к Гончаренко… которой уже и ее все считали.
Затем, когда в течение трех дней ажиотаж достиг апогея, полиция озвучила комментарий, в ответ на «требования» журналистов, не забыв с упреком упомянуть, что СМИ несут угрозу жизни свидетеля своими репортажами и подвергают риску всю операцию. Но… подтвердили.
Кратко, очень скупо даже, согласились и в том, что идет расследование по нескольким делам, где Мартынов уже вызван для дачи показаний в качестве подозреваемого, и в том, что Олеся находится под защитой правоохранительных органов в качестве свидетеля, так как обладает важной информацией о муже и отце, которую готова озвучить и в суде.
От подобного комментария рейтинги просмотра новостей взлетели до небывалых высот, а интерес к ее персоне разогрелся с огромной силой.
И канал, где ранее работала Мирослава, уже анонсировал эксклюзивное интервью с Олесей, «с полного разрешения полиции и с соблюдением всех мер безопасности, чтобы не выдать ее местонахождение», разумеется.
Желали получить хотя бы комментарий и иные каналы, но они отказывались, аргументируя возможным влиянием на них политической силы Мартынова. Заодно нагнетали интерес.
Насколько знала Леся, Терещенко все же получил выговор от начальства за самовольное проведение подобной операции, хоть и в смягченной форме, благодаря лоббированию тех, кто был чем-то обязан Гончаренко в той или иной степени. Следователь же оправдался тем, что имелась потребность в самом высоком уровне секретности из-за личности подозреваемого и его связей. Давил на то, что Мартынов, узнав, мог замять или сбежать…
Все понимали, что и в таком случае Терещенко должен был сообщить непосредственному начальству, но… влияние Николая, который также наращивал политический вес, а также Стаса просто закрыло эти вопросы.
А еще Леся тут же подала на развод, известив Сергея через адвокатов.
Вот тогда уже и Мартынов заволновался, насколько она знала, поверив новостям. Хотя, как поняла Леся, не столько из-за вероятности, что ее показания на него повлияют, сколько из-за наследства, которое ему явно по душе пришлось. Потребовал личной встречи, в чем ему отказали, само собой, мотивировав указанием полиции.
Вот так то, что казалось ей неразрешимой ситуацией, было быстро и очень ловко улажено Гончаренко. И, несмотря на имеющиеся вопросы, несостыковки и явные проблемы в легенде, о которых она не могла не думать, независимо от истинного положения дел, для общественного мнения оказалось достаточно шумихи и массированного освещения СМИ одной точки зрения. А та была выгодной и для них с Николаем, и для полиции, которая, действительно дело против Мартынова уже вела… Точнее привязала его, благодаря показаниям Леси и Максима, к существующим расследованиям.
Впервые в полной мере осознала влияние подачи информации да и СМИ, о чем не без гордости говорила Мирослава, замечая, что журналисты вполне могут посоревноваться с политиками и бизнесменами во власти.
— Именно! Потому я тебя в жены и взял, чтобы такое опасное оружие на своей стороне держать, — иронизировал чуть снисходительно в эти моменты Станислав.
Но все видели обожающий взгляд, которым он смотрел на жену, и только улыбались.
— Ваш муж угрожал вам? — журналистка с интересом и, похоже, сочувствием, смотрела прямо на Олесю.
Интервью записывалось так, словно она тайным агентом была, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых мер безопасности. Полиция сопровождала, хоть и в штатском, чтобы внимания не привлекать. Понятное дело, что и ее охранники никуда не делись. Коля не особо правоохранителям доверял там, где это ее безопасности касалось. Однако его самого здесь не было… Все посчитали лучшим пока не раскрывать до конца карты, если, неким образом Мартынов все же узнает о том где и как записывалось интервью, и не светить их отношения.
Так что Коля сидел в авто, припаркованном за этим зданием, которое вроде бы также к Гончаренко никаким образом не относилось. На самом деле нет… Но это открыть было не так просто.
— Это нельзя назвать угрозой, — на лицо непроизвольно наползла слабая улыбка. — Такие люди не считают большую часть окружающих серьезными противниками. Он считал, что вправе меня… воспитывать, скажем так. Наш брак был всего лишь закреплением его сотрудничества с моим отцом. Их договор. Мое мнение, в принципе, не учитывалось. Следовательно, как негласным условием этого договора, подразумевалось, что я должна была любую позицию и поступки Мартынова разделять априори. Но я все-таки позволила себе иметь личное мнение, что вызывало недовольство Мартынова, — вроде и обтекаемо, но достаточно четко, обрисовала Леся.
Темы разговора также были согласованы заранее. Здесь должно было прозвучать то, что сыграет на руку Терещенко и ей самой, собственно, в бракоразводном процессе.
— Муж вас бил? — напрямую уточнила журналистка, видимо, неудовлетворенная размытостью ответа.
Все понимали, что даже намек на это сильно сыграет против Сергея. Политик должен был следить за своей репутацией в разы сильнее, тем более молодой, играющий на контрасте со старым поколением.
— Он называл это выработкой семейной стратегии, — не меняя тона, заметила уверенно Леся, вновь едва заметно улыбнувшись. Но в этот раз жест губ транслировал сарказм.
Точно следовала стратегии, да и это все было истиной, потому совесть не терзала.
Она вернула свое умение управлять эмоциями, вновь нашла в душе ту точку баланса, которая позволяла сохранять выдержку в любой ситуации…
Возможно, потому, что в данный момент рядом не было Коли, однако Леся точно знала, что его поддержка и сила окружает ее невидимой сферой. И все же рядом с настолько сильным характером и харизмой мужчиной, добившимся очень многого, Леся невольно ощущала себя маленькой девочкой, как он ее и называл. Наверное, неизбежно… Впрочем, это не угнетало ее. Скорее, нежданно позволяло нежиться в ласке и поддержке, чего никогда не имела по жизни. Да и Коля видимое удовольствие получал, балуя ее. Так что оба довольны по итогу.
Но, когда она была одна, легко проявлялся и ее характер, которым все же судьба не обделила.
Так что, нет, совесть не мучила. Если Мартынов с ней так обходился, как с другими будет, от кого вообще выгоды не имеет? Пример Залевски очень показателен… И даже если Мартынов в суде сумеет откупиться, общественное мнение может значительно на репутации, карьере и политической поддержке сказаться — вот чего они действительно рассчитывали добиться.