Кровавая ярость

Глава 6

Следующим вечером Сэкстон материализовался в Дом для аудиенций раньше положенного, принимая форму у отдельно стоящего двухэтажного гаража позади особняка в федеральном стиле. Доджены в течение дня расчистили весь снег, но он все равно осторожно шел к двери в кухню. Подошва лоферов от «Гуччи» скользила, как на ледовом катке… и, зная основательный подход Фритца? Подъездная дорожка и парковка напоминала глазированный пирог от Айны Гартен[18].

Сэкстон вбил код и открыл дверь, зная, что первым пришел на работу, но в течение дня здесь побывало уйма народу. Когда он закрыл дверь изнутри, то увидел свежую выпечку на серебряных подносах, все было аккуратно завернуто в пленку для сохранения свежести, большой кофейник, готовый к варке кофе, а корзины с яблоками и бананами были выставлены в комнате для ожидания.

Первые аудиенции назначены не раньше восьми, но Сэкстон предпочитал удостовериться, что все документы для личной встречи с Королем были в порядке, чтобы все прошло без накладок, ради Рофа и во благо гражданских. На каждую ночь приходилось примерно двадцать встреч, поэтому нужно было уследить за многим. Некоторые аудиенции — например, просьба о благословении брака или рождении малыша — проходили относительно быстро и без затруднений. Другие, например, касающиеся распоряжения имуществом после смерти, родовых распрей или инцидентов, включающих телесный вред, требовали внимания и последующего мониторинга.

Выходя в коридор для персонала, Сэкстон открыл первую дверь справа и включил свет. Его офис был абсолютно лишен декора, не было картин на стенах, предметов искусства на массивном письменном столе[19], только юридические книги на простых полках. Не было даже ковра. Просто два откатных кресла по обе стороны от рабочего стола, монитор, который можно было подключить к ноутбуку, чтобы не напрягать глаза, и несколько шкафчиков с текущими делами.

Все записи во время аудиенций он вел от руки, потому что стук по клавиатуре, каким бы тихим он ни был, выводил Рофа из себя. Поэтому Сэкстон записывал все ручкой, а потом оцифровывал, и была своя польза в двойной работе. Во-первых, у него хранилась вещественная копия всего на случай компьютерной поломки… чего Вишес, конечно, не допустит, с его драгоценной анти-эппловской сетью и оборудованием… но, что более важно, когда Сэкстон перепечатывал свою писанину, он прогонял все в голове.

Сев за стол, он достал ноутбук из портфеля и подцепил к монитору, от которого не болела голова, и клавиатуре, что лежала на выдвижной полке под столом.

А потом застыл на месте.

«Ну же», прошептал он про себя.

Включая «Леново», он вошел в электронную почту, где его ждало двадцать-с-чем-то деловых писем, реклама из «Мета» и 1stdibs[20], а ткаже уведомления из картинного отделения «Сотбис»[21] и об он-лайн распродаже часов в «Кристис»[22].

Он все проигнорировал.

Взгляд зацепился за жирную строчку, которую он не смог проигнорировать: письмо было от Блэйлока с темой «Информация».

Письмо пришло прошлой ночью примерно через час после того, как Сэкстон покинул особняк, но он не смог открыть его дома. При виде одного имени его одиночество кристаллизировалось до обжигающего ледяного копья, которое вонзилось прямо в грудь… и, воистину, он бы предпочел отправить сообщение в спам и притвориться, что ничего не получал. Однако избегать своих профессиональных обязанностей нельзя, даже если его эмоции сплетались в ужасную сердечную боль, к которой он давно привык… а Блэй, очевидно, искал возможность законного решения своей проблемы.

Открывая сообщение, Сэкстон мгновение собирался с мыслями, чтобы прочитать, наконец, слова, и первое, что он заметил, — в тексте не было опечаток, грамматических ошибок, пунктуация соблюдена. Но, это же Блэй. Сдержанный и последовательный мужчина, который все всегда делал тщательно и доводил до конца. И, разумеется, он изложил факты и просьбу в логичном и уважительном стиле…

Сэкстон нахмурился, снова перечитывая пять коротких параграфов.

И еще раз.

По всей видимости, родители Блэя несколько месяцев назад переехали в дом в человеческом районе на окраине пригорода. Разумеется, Сэкстон там не бывал, ведь все произошло уже после него, но он подслушал, как Блэй рассказывал остальным о красоте дома с прудом, крыльцом и кучей комнат. Его мамэн не особо любила это место, ведь оно было слишком новым, но она привыкала.

Проблема касалась соседки их родителей, пожилой вампирши, которая проживала на огромном участке рядом с жилищным комплексом. Человеческие застройщики, которым была необходима площадь в той местности, вынуждали женщину продать дом, чтобы они смогли продолжить расширяться и построить поле для гольфа и загородный комплекс. Но она не хотела съезжать. Она жила в фермерском доме, который они с мужем построили еще в тысяча восьмисотом году, и это — все, что осталось от него и их совместной жизни. По словам Блэя, ей осталось жить не так много, лет десять или чуть больше, и остаться там — ее единственное желание. Но ее внучка беспокоится о безопасности своей бабушки.

Люди долбились в дом в дневные часы, названивали ей по телефону, писали письма, присылали кучу бумаг с угрозами. Это продолжалось уже полгода, и все только набирало обороты, хотя женщина ясно дала понять, что не собирается уезжать. Отец Блэя, Рок, однажды вечером даже сходил к ней, пытаясь вмешаться, но люди не унимались.

Сэкстон покачал головой. Ни женщина, ни ее семья не могла обратиться в человеческую полицию: «Здравствуйте, технически я не существую в вашем мире, но я связана вашим имущественным правом, и у меня возникли проблемы с нарушителями границ. Вы могли бы помочь мне?

Ой, и не обращайте внимания на клыки.»

Сэкстон мог лишь представить, как переживала ее семья. Пожилая женщина, одна, человеческие бандиты мучают ее, а она ведь хочет всего лишь спокойно дожить оставшиеся годы.

И неясно, когда все прекратится.

Да, люди эволюционно стояли на ступень ниже, но они тоже могли быть смертельно опасными.

Набрасывая в голове план действий, Сэкстон пытался игнорировать тот факт, что понимание благой цели омрачало иррациональное желание быть необходимым для Блэя, решить эту проблему не потому, что это — его работа, а чтобы, возможно, впечатлить бывшего любовника.

Что, естественно, в его гипотетической фантазии, побудит Блэя расстаться с Куином, оставить двух чудесных малышей и по своей воле сбежать из Колдвелла с Сэкстоном.

Да, все это станет результатом одного грамотно написанного ответного письма.

Ну, это и успешный отпор бандитам, докучающим соседке его родителей.

Сэкстон закатил глаза и начал печатать.

Отбрасывая романтические грезы, он озвучит проблему Рофу, и они посмотрят, что можно будет сделать. По крайней мере, он мог поступить по совести по отношению к беззащитной старушке, и было в этом своего рода утешение.

Нажав «отправить», Сэкстон повернулся кругом и поднял жалюзи, чтобы взглянуть на зимний ландшафт. Все было покрыто толстым слоем снега, ведь судя по прогнозным сводкам с человеческих новостных порталов, день выдался холодным. В сиянии особняков зимний пейзаж светился голубым светом.

Одиночество подобно зиме, подумал он. Холодное и вездесущее, заставляющее тебя уходить внутрь от жестокости окружающей реальности.

Он когда-нибудь в жизни почувствует тепло?

***

В трех кварталах, в особняке аналогичного размера и красоты, только в тюдоровском, а не федеральном стиле, Пэйтон вышел из душа и потянулся за полотенцем, украшенным принтом с монограммами. Пока он вытирался, воздух в ванной был таким густым от пара, словно он попал в пелену тумана над морем, зеркала покрылись слоем влаги, в каждом вдохе, казалось, кислорода было столько же, сколько и воды, а кожу пощипывало от жара.

Пэйтон только вернулся домой из учебного центра, автобус высадил их возле магазина в парах миль от дома, и у него в распоряжении был час перед тем, как отправиться на поле боя в центре города. Он умирал с голоду, с похмелья, был выжат как лимон… и душ нисколько не помог.

И была еще другая проблема.

— Черт подери.

Несколькими рывками он свернул мокрое полотенце и со всей дури зашвырнул через мраморную ванную комнату. А потом просто стоял там, с голой задницей, упершись ногами в теплый пол, а руками в бедра — чтобы не разнести помещение в щепки.

То… что бы это ни было… в комнате физио с Ново, оно не покидало его. Каждый раз, закрывая глаза, он видел ее лежащей на массажном столе, с закрытыми глазами, лицо безэмоциональное, как у гребаного трупа. И визуальные образы — не самое худшее. Ее циничный, жесткий голос бился в его голове, насмехаясь над ним, провоцируя, заставляя чувствовать себя идиотом.

Оставив ее, он отправился в комнату отдыха, добил остатки водки и потом окопался через три двери, в свободной палате. В течение дня приглушенные крики того ненормального мужика соперничали с ночными кошмарами, в которых голый Пэйтон оказался среди роя жалящих ос. Он постоянно просыпался, и еще вопрос, какая из причин его пробуждения была хуже.

Когда на улице, наконец, достаточно стемнело для отправки автобуса, он устроился на передних сидениях… потому что Ново всегда уходила на галерку. И во время всей поездки в город он четко ощущал ее присутствие, словно ее тело было маяком. Но она не произнесла ни единого слова.

Хорошие новости? Он был столь озадачен, что и думать забыл про бардак с Пэрадайз.

И вот он здесь, пытается навести в голове порядок, чтобы не самоубиться, когда выйдет против врага…

Раздался аккуратный стук в дверь, от чего он сразу понял, кто это. Охренеть как кстати.

— Да, — рявкнул он.

Доджен по ту сторону двери заговорил в своей надменной мелодичной манере:

— Мой господин, прошу меня простить, но ваш отец желает поговорить перед вашим уходом.

Ну, во-первых, дворецкий вообще ни за что не извиняется, и, во-вторых, это прямой приказ. Никаких «желает».

Положив руки на раковину, Пэйтон оперся на них.

— Он сказал, зачем? — выдавил он. — У меня мало времени.

Это была правда, но суть не в этом. Лишь одно раскурочит ему мозги еще хлеще: царский призыв от Папочки, тема разговора — алко- либо наркозависимость Пэйтона. Подобные представления по королевскому указу происходили на регулярной основе последние несколько лет, и всегда проходили ну оооооооочень мииииииило.

И, да ладно. Он начал исправляться после вступления в учебную программу. Ну, по крайней мере, так было до убийства его кузины Эллисон. С тех пор он вернулся к старым привычкам, но кто посмеет бросить в него камень? Именно он отправился в ее квартиру и обнаружил кровавые пятна. И да, конечно, пофиг, тот факт, что из него с потом выходила вчерашняя водка, не сулил ничего хорошего, если он надеялся отмазаться от темы пристрастий… или, по крайней мере, не мог считать это хоть сколько-нибудь убедительным контраргументом.

— Мой господин? — напомнил о себе дворецкий отца.

Пэйтон выругался.

— Скажи, что сначала я должен одеться.

— Как пожелаете.

Он никак не желал. Вообще нихрена.

Целых полчаса спустя Пэйтон соизволил спуститься на первый этаж и с наслаждением, неспешно прошел к закрытым дверям в кабинет отца. В любой момент мог выскочить дворецкий с секундомером наперевес и…

— Он ждет вас.

Бинго.

Пэйтон оглянулся через плечо на дворецкого. Доджен нависал над ним, как это умеет только старомодный слуга Семьи Основателей, одетый в ливрею, его среднестатистический вес переходил в лигу ЛеБрона[23] благодаря благочестиво-лицемерному поведению.

Блин, будь оно более явное, и неодобрение доджена можно намазывать на хлеб.

— Я сообщу ему о вашем приходе, — пробормотал дворецкий, подойдя к двери и постучав. — Мой господин?

— Впусти его, — донесся приглушенный ответ.

Дворецкий распахнул резные двери, ведущие в обширное пространство красно-коричневого дерева, восточных ковров, книг в кожаном переплете и медных люстр. В высокой и длинной комнате был второй этаж с книжными полками, на который вела удобная медная лестница, а весь второй ярус опоясывали перила с орнаментом.

Когда Пэйтон поднял взгляд на золоченое ограждение, то вспомнил детство: тогда он свято верил, что это — корона короля гигантов, которую привезли откуда-то и установили в фамильном доме.

Ведь он и его род — особенные.

— Пэйтон. Присаживайся.

Он перевел взгляд на отца. Мужчина сидел за столом, таким же огромным, как кровать королевских размеров, спина была выпрямлена, руки скрещены поверх кроваво-красного блоттера. Пейтон был одет в темный костюм с белым нагрудным платком, галстуком, идеально повязанным на шее, и рубашку. Не бросающиеся в глаза часы «Картье» выглядывали из-под французских манжет вместе с золотыми запонками с бирманскими рубинами.

Когда отец указал на свободное кресло напротив себя, Пэйтон осознал, что так и не сдвинулся с места.

— Как поживаете, Отец? — сказал он, проходя вперед.

— Хорошо. Как мило, что ты спросил.

— О чем пойдет речь?

— Садись.

— Мне и здесь неплохо. — Он встал рядом с креслом, скрестив руки на груди. — Чем могу быть полезен?

— Сначала сядь. — Отец кивнул на обитое шелком кресло. — А потом мы поговорим.

Пэйтон оглянулся по сторонам, но не получил поддержки от развешанных перед книгами портретов, мерно потрескивающего камина и расставленных кресел и столиков.

Стиснув зубы, он обошел кресло и сел. По его мнению, он мог получить разнос и…

— Обязательно носить эти одежды в доме.

Пэйтон окинул себя взглядом. Кожаная куртка, тяжелые армейские штаны и ботинки со стальными носами — стандартная форма для новобранцев.

«Ты еще не видел спрятанное под ней оружие», подумал он.

— Отец, чего ты хочешь от меня?

Пейтон прокашлялся.

— Думаю, пришло время обсудить твое будущее.

«Какое именно будущее?» задумался он. Как в шоу «Вмешательство»[24]?

Отец не продолжил, и Пэйтон пожал плечами.

— Я состою в учебной программе. Я — боец…

— Нам обоим известно, что это блажь…

— Черта с два… ты хотел, чтобы я поступил.

— Потому что я надеялся, что это сделает из тебя…

— Кого-то вроде тебя? О да, ты ведь важная шишка.

— Следи за языком, — отрезал его отец. — И позволь напомнить, что твоя жизнь тебе не принадлежит. Она принадлежит роду, частью которого ты являешься, и посему мой долг направить тебя в нужном направлении.

Пэйтон подался вперед в кресле.

— Я…

Отец перебил его:

— И, таким образом, я хочу, чтобы ты встретился кое с кем. Она из подходящей семьи, и, опережая твои тревоги, писаная красавица. Уверен, она придется тебе по вкусу. Если у тебя есть мозги, то ты оценишь ее по достоинству, без всяких протестов, которые у тебя могут возникнуть в связи с моей инициативой. Я забочусь исключительно о твоих интересах, умоляю, пойми это.

«Умоляешь? Ни о чем ты не умоляешь», подумал Пэйтон.

— Разумеется, если ты не проявишь себя должным образом, — его отец холодно улыбнулся, — я буду вынужден урезать твои расходы.

— У меня есть работа.

— Оклад солдата не заплатит за все это. — Его отец окинул рукой кабинет в широком жесте, что становилось ясно — он говорит о целом особняке. Может, даже, половине Колдвелла. — И что-то мне подсказывает, ты не сможешь прожить в иных условиях. Ты не настолько вынослив.

Пэйтон посмотрел в сторону, на портрет мужчины в придворном платье девятнадцатого века. Разумеется, это был его отец. На всех портретах был изображен Пейтон в разных стадиях своей жизни, словно вызов любому, кто бы посмел оспорить его положение.

— Почему ты такого низкого мнения обо мне? — пробормотал Пэйтон.

— Почему? Потому что я пережил и пир, и голод. Войны — человеческие и вампирские. Я первый пересек великий океан и обустроился здесь. Я — глава этого великого рода, и веками заботился о своей репутации, храня верность твоей матери и подарив ей тебя. Я защитил три докторских в человеческих университетах, я сертифицированный эксперт по Древнему Праву. Я также виртуозный виолончелист и владею двенадцатью языками. Расскажи, чего добился ты? Мог ли я каким-то образом упустить твои великие достижения, замечая лишь твою способность истреблять алкоголь огромными партиями и что ты там еще делаешь в своей комнате, которую я предоставил тебе под этой крышей? Хм?

Пэйтон оставил выпад без ответа, подумывая о том, чтобы встать и выйти. Вместо этого он тихо сказал:

— Могу я задать вопрос?

Отец вскинул ладонь навстречу высокому куполообразному потолку.

— Ну, разумеется, любые вопросы приветствуются.

— Почему ты хотел, чтобы я принял участие в учебной программе?

— Пришло время для тебя прославить нашу семью. Перестать быть обузой.

— Нет… — Пэйтон покачал головой. — Думаю, дело в другом.

— Они научили тебя читать чужие мысли?

Пэйтон поднялся на ноги.

— Я думаю, ты заставил меня поступить, потому что хотел, чтобы я провалился… ты искал очередную возможность понукать мной.

Его отец прекрасно изобразил оскорбленную невинность. Но огонек в его глазах… мерзкий огонек был там, и это — лучшее подтверждение, не так ли?

— Разумеется, нет. Не драматизируй.

— Да, так я и подумал, — ответил Пэйтон, отворачиваясь.

С каждым шагом в сторону двери он чувствовал себя еще хуже: в своих мыслях он видел выражение лица Пэрадайз, когда он признался ей в любви. Потом он наслаждался кадром Ново, девушка лежала под ним с таким лицом, словно ее вот-вот стошнит. Ну а добила его отцовская физиономия, скрытая неприязнь, которую он никогда не понимал, просачивалась под идеальными аристократическими чертами, точно такими же, как у него самого.

Дойдя до двери, Пэйтон бросил через плечо:

— Я встречусь с женщиной. Просто скажи, когда и где, и я буду там.

Его отец удивленно отшатнулся, но быстро взял себя в руки.

— Что ж, хорошо. Я все устрою. И я верю, ты будешь вести себя с достоинством… по моим стандартам, не твоим, разумеется.

— Хорошо. Отлично. — Он вышел. — Плевать.

Закрывая за собой двери, Пэйтон удивлялся тому, что вообще согласился. Но потом он решил… почему бы не пойти отцовским путем. Он не любил парня, не уважал его, но все шло просто ужасно, когда Пэйтон сам садился в кресло капитана Кирка[25]. Все, чего он добился за последние пять лет, — убитая печень, тяга к марихуане и неразделенная любовь.

Может, иной путь будет успешней.

Хуже уже точно не станет.

— Мой господин, — дворецкий снисходительно посмотрел на него.

— Заткнись. — Он злобно глянул на доджена по пути к выходу. — Я вооружен и сейчас умею стрелять… а ты бегаешь не быстрее пули, поверь на слово.

Когда слуга его отца забрюзжал, словно старый двигатель, Пэйтон вышел на улицу.

Хоть бы сегодня ночью ввязаться в бой, — думал он. — Лишь в таком случае я вернусь на рассвете без желания убивать.