Кровь королей [СИ]

Глава IX: Дурная память

Вестник осторожно приблизился к нервно распрямившей спину Даэлле. Ни одна свеча не горела в комнате, напоминающей обитую серебристо-голубой тканью шкатулку, но представителя рода Ворона не смущала темнота: он чувствовал себя в своей стихии.

— Приветствую вас, регент Даэлла ар Азаир. Рад, что вы согласились на встречу со мной.

— Вам что-то от меня нужно? — делано равнодушным тоном произнесла бесцветная девушка, на деле прекрасно понимавшая, сколь глуп этот вопрос. Вестник не приходит просто так: он всегда желает поведать что-то от имени всего своего таинственного рода.

— Мне хотелось бы узнать: откуда у вас то письмо, что вы предоставили как доказательство заговора?

— Как «откуда»? — стараясь говорить уверенно, отозвалась Даэлла. — Я подозревала главу рода Лиса в дурных намерениях, и потому приказала перехватить одного его гонца.

— И где же тот гонец? — с интересом посмотрел на девушку-регента Вестник. — Могу ли я поговорить с ним?

— Вряд ли. Тот гонец вскоре погиб; возможно, его казнили за утерю столь… специфического письма, — уже не могла отступить старшая из дочерей семьи Ивиор. Вестник покачал головой: сложно было сказать, верит он или словам Даэллы или нет. Наконец, он кивнул:

— Хорошо.

Дверь закрылась за ним, но ещё долго Даэлла вглядывалась в темноту комнаты. Боги, во что же она ввязалась? И почему, почему этот человек делает вид, будто не знает, откуда у неё это письмо?! Ведь совсем недавно он сам, своими руками, вручил его девушке-регенту… Проверял, не проговорится ли она, если её будут допрашивать? Остаётся надеяться, что проверку она прошла.

Противная соломенная подстилка колола кожу, и Ниэмар всё сильнее жалел, что не заплатил тем поганым разбойникам. По крайней мере, сейчас у него была бы нормальная одежда, а не провонявшая духом мерзких дхаллас рубашка и штаны. Или, на крайне случай, эту одежду можно было бы продать — и купить себе нормальное покрывало, сквозь которое не так остро ощущались бы эти поганые колючки! Как вообще можно спать на таком?! Да и ткань одежды слишком грубая. Ах, почему, ну почему ему не позволили забрать хотя бы свой гардероб?! Куда сестра денет всю его одежду — выбросит?! Хотя, куда ей. Она не догадается, разве что ей найдут супруга, менее походящего на размазню и способного приказывать, что делать: без приказов Лиира не станет делать вообще ничего.

Рахель позволил Ниэмару заночевать в предназначенной для ещё не вылупившихся племянников комнате: там, по крайней мере, было чище, чем во всех остальных. Рыжего эльфа это вполне устраивало, но взгляд то и дело наталкивался на колыбель у стены.

Родиться живым мог только один. Второй, если и сможет самостоятельно дышать, будет больным и умрёт, не дожив до совершеннолетия.

Так оно и случилось с тем безымянным ребёнком, чья могила находится во дворе их особняка. Ниэмару не нравилось вспоминать о том, что некогда, ещё до рождения и на краткий месяц после, у него был брат. Их матери с самого начала говорили, что стоит ей вытравить из себя обоих младенцев, не давать им жизнь: ослабшая после долгой болезни, она не могла породить здоровых детей. Но мать отказалась.

Ниэмар раздражённо перевернулся лицом к стене, так, чтобы не видеть этой поганой колыбели, и мысленно проклял себя за чрезмерную чистоплотность. Лучше бы он спал спокойно в какой-нибудь менее чистой комнате, чем постоянно вспоминал.

Сам, лично, Ниэмар не помнил почти ничего: младенцу сложно понять, почему однажды его брат перестал кричать и шевелиться. Но отец до самой старости не мог забыть, повторяя, как молитву, события тех дней.

Породив двух слабо пищащих младенцев, Аэрин ар Шэир Таэниат умерла всего через несколько дней: отчего-то у неё начала отовсюду вытекать кровь, и вскоре она отошла к богам. Отец похоронил свою возлюбленную супругу, и в знак скорби принял посмертное имя — знак, что отныне он никогда не свяжет себя другими узами. Пусть для мужчины это было вовсе не обязательным, Ниэмар понимал: Ридхар ар Азенан любил свою жену, и не желал искать ей в будущем замену. Что же до детей, то он полагал: троих, одной старшей девочки и двух мальчиков-близнецов, вполне достаточно.

А потом была страшная, слишком холодная ночь. Ниэмар точно помнил, что в комнате горел камин, что вроде бы должно было быть нестерпимо жарко. Но пробирающий до костей холод он запомнил, запомнил и то, как почему-то не получалось кричать.

Всю ту ночь он пролежал рядом с мёртвым братом — они оба ещё не имели имён, ведь лекарь сказал, что у них невысок шанс остаться в живых. Странно, но когда на другой день Ниэмара уложили в ту же колыбель — одного — дышать стало легче, будто ничего не давило на грудь. Словно он забрал жизнь брата себе.

Больно вспоминать даже об одном ребёнке, почему-то живёт в душе стойкая уверенность: он помнит, что их было двое. И до сих пор, пусть его брат умер совсем ребёнком, чувствует себя неполным. А каково, если этих других был десяток? Сотня? Наверное, во много раз страшнее и больнее… Нет, что за ересь! Это же химера. Чудовище. Оно не может переживать по такому поводу. Скорее, оно даже и не способно понять, что такое — терять. И всё-таки…

Ниэмар перевернулся на другой бок, пытаясь привести в порядок хаотично скачущие мысли. И снова взгляд уткнулся в колыбель у стены.

Интересно, детёныши химер действительно настолько омерзительны, как про них рассказывают? Вдруг они будут не такими противными, как взрослые. Хотя… очень маловероятно.

С такими мыслями Ниэмар наконец-то смог забыться тревожным сном. Он даже не заметил, как приоткрылась дверь его комнаты, и как долгое время из полумрака на него смотрели светящиеся, поминутно меняющие цвет глаза.