Крылья за моей спиной

6

Настя была уверена, что никогда не забудет тот день, когда из родного дома уезжала. Из дома, из города, из своей жизни. Тех трёх дней, что Серёжа ей дал на сборы, ей не хватило для того, чтобы до конца осознать. А потом он приехал, на машине, и вместе с её отцом выносил её вещи, сумки, какие-то коробки. А Настя стояла рядом, наблюдала за всем этим, понимая, что не хочет, не хочет уезжать. Но у неё выбора нет. Мама рядом стояла, держала её за руку и время от времени принималась какие-то указания и советы давать. Настя кивала, плохо воспринимая то, что она ей говорила.

— Как приедете, позвони, хорошо? А то мы с отцом волноваться будем. А уж когда с днём свадьбы определитесь, мы приедем. Серёжа сказал, что долго ждать не придётся, его отец обещал договориться в загсе. — Галина Викторовна за руку её схватила и потрясла, пытаясь растормошить. — Настя, я понимаю, ты боишься. Но ты обязана попробовать. Ради себя, ради ребёнка.

— Я знаю, мам. Я всё знаю.

Из окон выглядывали любопытные соседи, потом из подъезда Федя Лер вышел и поинтересовался тем, что происходит.

— Уезжаешь, что ли, Насть?

Она ответить не успела, подошёл Маркелов и дружку улыбнулся. Подтвердил.

— Уезжаем, Федь.

Лер глаза вытаращил.

— Вдвоём, что ли? В Москву? Ну, вы даёте. — И всё-таки улыбнулся, пусть и чуть ошарашено. — Горько, что ли?

Настя только головой качнула.

— Дурак ты, Федя.

— А чего, не горько?

Серёжа её за плечи приобнял.

— Горько, горько.

Вот так она и вышла замуж, для соседей. Прежде чем сесть в машину, по сторонам огляделась, Ольгу увидела. Та сидела на качелях на детской площадке и со стороны наблюдала за тем, как они с Серёжкой уезжают. Её взгляд Настю словно ножом по сердцу полоснул. Она даже за руку Маркелова схватила, торопя. Но тот, кажется, не заметил, он разговаривал с её отцом, видимо, тоже инструкции получал. Потом их расцеловали на прощание, а когда машина тронулась, ещё и перекрестили, Настя заметила, как мама проделала это молниеносным движением. К тому моменту рядом с родителями уже небольшая группка любопытствующих собралась, Татьяна Михайловна успела прийти, отпросившись с работы, чтобы их проводить, а соседки без конца к ней и Галине Викторовне с вопросами приставали. Правда ли свадьба и когда.

Настя была уверена, что тот день был самым трудным, самым страшным, самым ужасным. Когда Серёжа привёз её в Москву, и не просто на день, на экскурсию или по магазинам пройтись, а навсегда. К себе домой, с вещами, и было так неловко наблюдать, как он теперь уже со своим отцом их в свою комнату переносит. Настя чувствовала себя, как в кино, бедной провинциалкой, которой удалось женить на себе москвича. Стояла в сторонке, чувствуя на себе оценивающие взгляды Серёжкиных родственников. И украдкой глазами вокруг стреляла. Сказать, что она пребывала в шоке, значит ничего не сказать. Ни разу в своей жизни Настя не бывала в таких огромных квартирах. Не то чтобы квартира была шикарная, забита дорогой мебелью и с евроремонтом, как сейчас говорят, нет, мебель была обыкновенная, никакой вычурности и бросающегося в глаза шика, но в этой квартире было столько пространства, столько света, а ещё невероятное количество дверей и комнат. Потом Настя выяснила, что комнат пять, а квартира такая большая, потому что в ней академик Маркелов проживает, а он, ни много ни мало, светило. И его семья здесь живёт уже много лет, даже Борис Иванович когда-то свою молодую жену сюда привёл, к родителям, и Серёжку из роддома именно сюда принесли, и ходил он в садик за углом и учился в школе через дорогу. А Настю тогда посетила странная мысль: у неё так же будет? В этой квартире, с этими людьми?

— Я покажу девочке квартиру, — сообщила Аркадия Львовна хорошо поставленным голосом, напугав своим желанием Настю и удивив Ларису Евгеньевну. Но спорить та не стала, коротко улыбнулась невесте сына, а Солнцева вдруг поняла, что не только ей не по себе. Вот и случилось самое страшное в жизни её будущей свекрови — сын привёл в дом жену. И ладно бы любимую, а то беременную.

Аркадия Львовна ещё раз оглядела Настю с головы до ног, не понятно, что в ней разглядеть пытаясь, потом сделала приглашающий жест рукой.

— Квартира у нас большая, как вы, наверное, успели заметить, всем места хватит. Здесь кабинет Ивана Павловича, сюда без разрешения лучше не заходить. Мой муж много работает, в основном, дома, и не любит, когда ему мешают. Здесь кухня. — Настя оглядела большую светлую кухню, обставленную старинной мебелью. — Мы здесь обедаем и ужинаем. В гостиной есть большой стол, но там мы накрываем только когда приходят гости. Надеюсь, вы не против? Вы как привыкли?

Настя на Аркадию Львовну посмотрела, была уверена, что встретит колкий взгляд, но Серёжина бабушка смотрела на неё скорее с любопытством, как на диковинного зверька, которого у них на передержку оставили. Объясняла ей правила поведения, что можно, а что нельзя, но без всякого видимого недовольства.

Пришлось улыбнуться.

— Мы тоже на кухне всегда ели. Семья же.

— Ну, вот видите, уже что-то общее нашлось.

Да уж, общее.

— Насть. — Серёжа у неё за спиной появился, за плечи приобнял, а потом потянулся к бабушке и поцеловал ту в щёку. — Первый урок уже начала, да?

Настя Маркелова незаметно в бок толкнула, боясь, что тот своими ехидными замечаниями всё испортит и настроит Аркадию Львовну против неё. Но Сергей даже не заметил.

— Давай ты потом продолжишь, бабуль. Насте отдохнуть надо, мы сколько часов в машине провели?

— Я не устала.

— Как это не устала? — Аркадия Львовна вдруг спохватилась, опомнилась и неожиданно на Настин живот посмотрела. — Отдыхать нужно. Врач всё объяснит тебе. Ваня уже договорился с профессором Геворкяном, он день приёма назначит.

— Какой профессор? — шипящим шёпотом поинтересовалась Настя, когда Серёжка её в сторону своей комнаты повёл.

— Приятель деда. Профессор гинекологии.

— Ты шутишь?

— Нет. Он профессор, Насть!

— Боже мой.

Серёжкина комната отличалась от других комнат в квартире. Здесь чувствовался дух времени, мебель современная, стены плакатами и постерами завешены, у окна письменный стол, на нём компьютер, а рядом стеллаж с книгами, видеокассетами, папками с бумагами. У стены кровать, правда, достаточно узкая. Напротив маленький диванчик.

Маркелов Настин взгляд поймал и успокоил.

— Кровать поменяем.

Солнцева посмотрела на него в растерянности. Она обрадоваться этому должна?

Наверное, должна. Она, вообще, должна быть счастлива. Ведь она в Москве, в новую семью её приняли, пусть и не с распростёртыми объятиями, к профессору обещают на приём записать, кровать новую купить. А проскальзывающую в Серёжиных родителях подозрительность, можно им простить. В конце концов, они для своего сына тоже другую судьбу желали, а не беременную провинциальную девочку в жёны. Вот только как ей всё это пережить, перетерпеть и смириться? И стоит ли это делать? Мама без сомнения права, в родном городе в данной ситуации её ничего не ждёт, но Москва это Москва, здесь всё сложнее и заковыристее. Чтобы сжиться с Москвой, нужно иметь характер и огромное желание. Желания у Насти нет, а вот что с характером — ещё предстоит выяснить.

Оказавшись в Москве, в квартире Маркеловых, со своими вещами, ожидая бракосочетания, растерялась не только Настя. Она, от волнения, не сразу обратила на это внимание, но, в конце концов поняла, что не только она осторожничает, но и все остальные. Собираясь вечером за столом, разговоры велись отстранённые, вопросы которые задавались, были тщательно обдуманы, а Настя и вовсе предпочитала отмалчиваться, когда к ней не обращались. Правда, к семейным разговорам прислушивалась с интересом. К тому, о чём Иван Павлович говорил, о чём Борис Иванович рассказывал, кидала заинтересованные взгляды на Ларису Евгеньевну, которая уверенно высказывала свою точку зрения, а Солнцева неожиданно поняла, что в кругу своей семьи речи Ларисы Евгеньевны столь серьёзно не воспринимают. Будущая свекровь едва ли не приказы раздавала, но Аркадия Львовна легко отмахивалась от неё, Серёжка смеялся, а Борис Иванович жену за талию приобнимал, усаживал обратно за стол и предлагал продолжить ужин. И самое удивительное, что Лариса Евгеньевна не огорчалась и не обижалась, а спокойно продолжала ужин.

Настю же воспринимали, как нечто неизбежное, она пришла к такому выводу спустя какое-то время, но без враждебности. Никто не фыркал в спину, не ругался шёпотом на кухне, не выговаривал Серёжке под вечер о том, какую он глупость сделал. Именно этого она опасалась, если честно. И старалась не делать каких-то опрометчивых шагов, не лезла в домашние дела без спроса, не устанавливала своих правил. Возможно, была чересчур робка в первое время, но поделать с этим ничего не могла. Ей не нравилось то, как изменилась её жизнь. Она не привыкла оставаться в стороне, а тут чужой дом, чужие привычки, город чужой. Даже уйти и выйти некуда. Настя боялась уходить одна далеко от дома. Москва — огромна, и в Насте жил страх потеряться, закружиться в лабиринте улиц. Но она не жаловалась, даже родителям, когда те звонили. Знала, что они расстроятся, будут переживать, а она им и без того тревог и огорчений много доставила.

Легче стало после того, как однажды вечером, дожидаясь Серёжку, разговорилась с Аркадией Львовной. Та позвала её попить чаю на кухне, и Настя вначале весьма неохотно покинула их с Серёжкой комнату, которая стала её убежищем. Да и не знала о чём с Аркадией Львовной говорить. Та порхала по квартире, словно ей не седьмой десяток, а максимум тридцать. Не показывалась из своей комнаты без причёски и макияжа, одевалась очень продумано и строго, и всегда была готова встретить гостей. А в дом к Маркеловым приходило много людей. То к Ивану Павловичу — коллеги, ученики, подчинённые; то к Аркадии Львовне приходили знакомые и друзья, работники музеев, клиенты. Лариса Евгеньевна и Борис Иванович большую часть дня отсутствовали, появлялись только вечером, Серёжка тоже утром уходил и появлялся лишь после обеда. Вот и получилось, что Настя с Маркеловыми-старшими больше всего времени проводила. Те были любезны, но не более, заботливы, но вся их забота относилась к будущему правнуку. И поэтому Настя совсем не ожидала, что Аркадия Львовна решит познакомиться с ней поближе, и уж точно не ожидала, что старушке удастся её заинтересовать. Та, за чаем, говорила о своей молодости, о своей работе, об искусстве, расспрашивала Настю о её родителях и планах на будущее, которые в один день изменились. Солнцева сама не заметила, как рассказала о поступлении в институт, а потом принялась говорить о том, как странно себя чувствует в Москве. Спохватилась неожиданно, испугавшись, что могла Аркадию Львовну своим признанием обидеть, но та неожиданно кивнула и таинственным шёпотом сообщила, что несколько лет не могла привыкнуть к столице, когда приехала сюда вслед за мужем сорок лет назад.

— А я думала, вы москвичка, — проговорила удивлённая Настя.

— Так теперь уже москвичка! Никто не придерётся. Пусть поспорят со мной, и увидим, кто больше об этом городе знает. Я, приезжая, или тот, кто в этом городе родился.

— А я никогда не хотела жить в Москве, — призналась Настя. — И не думала, что здесь окажусь.

— Это ты не думала, а на судьбе другое написано. Так, значит, нужно.

Все Маркеловы были уверены, что у Насти с Сергеем то самое пылкое юношеское чувство. Ещё не любовь, но нечто обжигающее и будоражащее. И уж в Настиной любви к их Серёженьке не сомневались. Поэтому, наверное, и смирились с её появлением. И о здоровье её заботились, и внука-правнука ждали, а Насте за всё это стыдно было. Как рассказать о том, что их с Сергеем кроме общей постели, по сути, и не связывает ничего? Нет, он не стеснялся её, со всеми друзьями познакомил, они много времени вместе проводили, когда оно у него было, конечно. Гуляли, Серёжа ей город показывал, по магазинам ходили, к свадьбе готовились, ему даже удавалось её рассмешить, но избавиться от мыслей о том, что она здесь чужая, что Серёжка ей не рад, что всё в их жизнях, что шли параллельно, слишком быстро изменилось, никак не получалось. Настя впитывала в себя новый образ жизни, оглядывалась по сторонам, каждый день видела что-то новое и для себя удивительное, но в душе продолжала тосковать и страдать по прошлой жизни. Особенно вечерами ей не хватало родителей, своей маленькой комнаты, своего диванчика и привычных, милых сердцу, вещей. Не хватало спокойствия и одиночества, и удивлялась, как раньше могла всё это не ценить. Простота и лёгкость ушли, уступив место новизне ощущений и суете большого города, и это заставляло сердце сжиматься от тревоги. Она не представляла, как жить здесь будет. Пока вся их с Маркеловым жизнь сосредоточилась на ожидании — свадьбы, рождения ребёнка. Казалось, что вот это случится, и сразу всё станет по-прежнему. Уйдут неприятие и страхи. Она вернётся в свой город, и жизнь настанет прежняя, без волнений и тревог, а о Москве останутся одни воспоминания. Нужно лишь потерпеть… И только спохватывалась потом, понимая, что нужно не терпеть, а привыкать. Потому что это теперь её жизнь, и назад не повернёшь.

И смиряться приходилось не только ей, Серёже тоже трудно было. Просыпаясь каждое утро, приходилось напоминать себе, что он уже не свободен, как раньше. Что у него появились обязанности, долг, а рядом рыжеволосая девушка, за которую он взял ответственность. И именно она, та, которую он пару месяцев не знал, а может, не помнил, станет матерью его ребёнка. Все друзья, узнав, что он, после того, как у бабушки погостил, жену оттуда привёз, причём беременную, только пальцем у виска покрутили. А он привёз, забрал её от проблем и неправильного решения, потому что вдруг испугался, что сломает ей жизнь. Он будет виноват, и этот грех всю оставшуюся жизнь над ним висеть будет. В первый момент, когда про беременность узнал, показалось, что проще и правильнее, попросить Настю сделать аборт. Ну, какой им ребёнок? Они знакомы-то не слишком хорошо. А воспоминания об отличном сексе, это ещё не повод, чтобы связывать свою жизнь с этой девочкой. Он даже родителям сказал, что скорее всего, Настя сама не захочет… Он помнил, что она плакала, говоря с ним по телефону, она была напугана и в отчаянии, Сергей это по голосу её понял. И ни на секунду у него не возникло мысли, что она с ним играет, обманывает. Но когда приехал, когда в глаза ей посмотрел, понял, что Настя растеряна ещё сильнее, чем он, и у него язык не повернулся, намекнуть ей на аборт. Да и родители её, как оказалось, слышать об этом ничего не хотели, и Сергей готов был их понять. Наверное, это не просто — отправить свою дочь на аборт, поддержать её в таком трудном решении и потом жить, ожидая последствий.

А Настя ещё и вцепилась в него тогда, её от страха трясло. Как он мог её предать? Вот только не сказал, что за прошедший месяц почти забыл о ней. Просто потому, что был уверен — никогда они больше не встретятся. А если и встретятся, то уже повзрослеют к тому времени и лишь посмеются над своими юношескими приключениями. И о той ночи вспомнят с улыбкой и, возможно, с удовольствием. Да, если бы он тогда не пришёл к ней прощаться… Не было бы ребёнка, не было бы Насти в его жизни. Неправда, что он совсем её забыл. Воспоминания о ней горячили кровь, но это была не влюблённость, это был чисто мужской интерес, и Сергей отдавал себе отчёт в том, что если бы Настя жила в Москве, он бы предпринял не одну попытку, чтобы ещё раз, а может и не раз, с ней встретиться. Чтобы всё повторить. Но Настя была далеко, и смысла думать и мечтать не было, вот он и стал забывать. А когда она огорошила его своей новостью, даже пожалел, что телефон ей всё же оставил. Зачем оставил? Тогда не мог себе объяснить этого поступка, и после тоже. Но когда приехал, увидел её: глаза перепуганные, губы белые, как ему показалось, осунувшуюся, влечение неожиданно поднялось откуда-то изнутри, что было странно, если вспомнить о том, в каком состоянии он её застал. Но у него никогда до этого не было рыжих. И, чёрт возьми, это отчего-то сводило с ума. Её волосы, её веснушки, милый носик, и глаза зелёные, яркие, опушённые густыми, тёмными ресницами. И глаза эти смотрели на него с мольбой. Маркелов тут же всё вспомнил. Как целый месяц спать спокойно не мог, чувствуя непомерной силы влечение к чужой, незнакомой девушке. Которая не смотрит в его сторону и любит непонятного, ничем не примечательного дворового пацана. Ждёт его, любит, оправдывает и верит ему, что казалось Сергею абсолютно глупым. Он точно знал, что верить Аверину не стоит. Не то чтобы он его судил или не понимал его, как мужик мужика, но Настина беззаветная вера в него, отчего-то раздражала. Он сам смотрел на неё, чувствуя, насколько сильно его к ней тянет, видел, как она Аверина за руку держит, и впадал в глухое раздражение. Но в то же время понимал, насколько он не прав. Он её хочет, но кто сказал, что имеет право влезать в чужие отношения, объяснять что-то, учить жизни?

Не удержался, влез. В награду получил потрясающий секс, чего признаться не ожидал, в том смысле, что настолько впечатлится; рыжеволосую девушку в свою постель, ответившую на его страсть со всем огнём, что в ней был; ободряющую трезвость суждений при расставании, чему можно было только порадоваться, а потом новость о беременности и его вине в этом. И как, после всего этого, он мог оставить её там, на растерзание любопытствующим соседям и бывшим друзьям? Тем более не одну, а с его ребёнком? Ребёнок-то не виноват в том, что они всё-таки заигрались и забыли подумать о последствиях. Но в тот момент, на диване в Настиной комнате, было абсолютно наплевать, как очередная вспышка страсти может повлиять на их дальнейшую жизнь. И хоть Настя себя виноватой в случившемся считала, Сергей об этом знал, он с себя ответственности не снимал. Хоть он и пытался, но вряд ли сумел бы остановиться. Он так её хотел в тот момент, в последний день, в последний раз… А теперь она принадлежит ему, на что он, правда, совсем не рассчитывал. Почти жена, почти мать его ребёнка.

Это было так странно — Настя Солнцева в его комнате, в его постели.

Он дышал ей в лицо, разглядывал веснушки на её переносице, потом голову опустил, прижался губами к её ключице. Настя пыталась справиться с дыханием, и выглядела немного смущённой. Первый день, первый вечер семейной жизни, и никто не испытывает радости, что и не удивительно, раз ни одного повода для этого нет. На полу коробки и сумки с её вещами, сил не хватило разобрать их, решили оставить до завтра. Настя нервничала, оглядывалась, боялась всего, особенно его родственников, не знала, как себя вести. Семейный ужин — как пытка. Никто не знал, что сказать, что сделать. А потом они закрыли за собой дверь теперь уже своей комнаты и замерли в нерешительности. Снова уставились на узкую кровать, и Сергей вспомнил, как несколько часов назад пообещал Насте купить новую, побольше. Но сейчас-то что делать? Вот именно в эту минуту их семейная жизнь начинается, а обоим хочется плюнуть на всё и сбежать. Чтобы другого не видеть.

Но секс был обжигающим. Настолько, что Маркелов забыл о том, что они у него дома, а квартира полна его родственников. Надо привыкать к тому, что он теперь имеет на это право — он семейный человек, а семейный секс — легализован. Законом. Вот только непонятно, как это случилось. Укладывались спать, как чужие, как соседи, Серёжа даже не смотрел на неё, не хотел смущать, отвернулся, когда Настя переодевалась. На край кровати сдвинулся, освобождая ей место у стены, в душе и в мыслях полная сумятица, пока осознать не мог, что всё это всерьёз. Задумался о новой кровати, даже взглядом по комнате скользнул, прикидывая возможную ширину, чтобы в комнате оставалось достаточно места. Взглядом Настю зацепил, и пока она не замечала, остановил взгляд на её животе. Настя расчёсывала волосы, глядя на себя в зеркало, руками их в хвост собрала, потом отпустила, и они рассыпались по её спине бронзовой волной. У Маркелова вдруг во рту пересохло. Сразу всё вспомнилось: и то, как было, и как не было в те дни, что он у неё дома провёл. Ночевал два раза, но ничего так и не случилось между ними. Они были настолько взбудоражены случившимся, что эмоций и без секса хватало. А потом он на неё ещё и разозлился, всё из-за того же Аверина, с которым она, оказывается, помириться успела. В общем, было не до желаний, каких бы то ни было. А вот сейчас…

Что ж, как оказалось, семейный секс ничем от обычного не отличается, этому только порадоваться оставалось. Как в ту ночь, Сергей отодвинулся, но рук с Настиного тела не убрал. Гладил, ладонью проводил, задержался на груди, потом на её живот руку опустил.

— У тебя девушка в Москве есть? — спросила Настя.

Серёжа хмыкнул.

— Отличный вопрос.

— Скажешь, нет?

Он плечами пожал.

— Это уже не важно.

Настя осторожно пошевелилась, потом перевернулась на бок, прикрыла грудь краем одеяла, голову рукой подпёрла.

— А если мне важно?

Маркелов едва заметно поморщился.

— Насть, ты себя накручиваешь. — Он пальцем по её щеке провёл, отвёл тяжёлую прядь волос. — Не мучай себя. Просто… прими всё, как есть.

— А если не сможем?

— Ну… человек быстро свыкается с обстоятельствами. — Его пальцы нырнули в её волосы, потом рука опустилась ниже и погладила по плечу, скользнула к груди. Сергей взглядом за ней следил, словно впитывал в себя очертания женского тела. — У нас ведь всё не так плохо. Тебе так не кажется?

Настя тогда ничего не ответила, но про себя подумала, что вряд ли на одном сексе можно построить крепкую семью. А чем ближе был день свадьбы, тем сильнее сомневалась в правильности их поступка. С одной стороны, им с Серёжкой на самом деле было не так плохо вместе, если забыть о том, что они вынуждены жить рядом. Как-то свыклись с постоянным присутствием другого, начали привыкать к новому течению жизни, обустроили свой быт. Уже без удивления смотрели друг на друга по утрам, проснувшись рядом, и Настя уже куда увереннее чувствовала себя в доме Маркеловых, а не как несколько недель назад, когда не знала, куда ей сесть и можно ли это делать. Старалась помогать с домашними делами, к тому же не смогла придумать себе никаких других дел. Чем ей было заниматься? В чужом доме, в чужом городе. Ни знакомых, ни приятелей, кроме как с новыми родственниками, больше и поговорить-то не с кем. Правда, перед бракосочетанием забот навалилось. Платье купить, Серёжке костюм новый, банкет на двадцать человек продумать. Что именно продумывать, Настя не понимала, в её понимании, нужно было праздничное меню составить, раз у них свадьба, но Аркадия Львовна считала по-другому. Позвонила кому-то, заказала праздничный ужин в ресторане, в отдельном банкетном зале, а когда Настя попыталась возразить, сказала, что внук у неё один, и женить его надо по всем правилам. К тому же, они с Сергеем молодые, а в их возрасте подобным событиям радоваться положено, наслаждаться происходящим. Настя улыбнулась тогда в ответ и в благодарность, но радости никакой не почувствовала. И от понимания этого у неё на душе кошки заскребли.

Её взгляд всё чаще останавливался на Сергее, и она задавала себе один и тот же вопрос: то ли они делают. Вдруг ошибаются? Ведь после свадьбы невозможно будет отговариваться тем, что они делают пробный шаг. Это уже будет семья, которую просто так не разрушишь. От постоянных тревог, Настя даже волноваться из-за Маркелова перестала. Раньше её трясло от перевозбуждения и ощущения опасности, которое преследовало её, стоило Сергею оказаться рядом, а сейчас всё прошло. Она засыпала рядом с ним, просыпалась рядом с ним, завтраки ему готовила, ужинами кормила. Она о нём заботилась, слушала, занималась с ним любовью. Всего было слишком много и менялось слишком быстро. А ведь прошёл лишь месяц. А дальше что будет? Когда в паспорте окажется штамп о браке, и деться будет некуда? Когда она Серёжке окончательно кислород перекроет?

Приезду родителей безумно обрадовалась. Ещё никогда она так надолго с ними не разлучалась. И находясь под впечатлением от встречи с ними, даже о свадьбе, что была назначена на завтра, забыла. Родители ведь из дома приехали, оттуда, где всё с детства знакомо, где люди знакомые — друзья, приятели, соседи. Настя хотела знать всё. Что произошло, пока её не было? Будиловы купили машину? А Поповы пса своего нашли? Что ж он сбегает-то у них постоянно? А Федька? Работает? Это хорошо, что работает.

— Насть, успокойся, — попросил её Серёжа.

— Я спокойна, — заверила она его.

— Лучше скажи, как ты себя чувствуешь, — поинтересовалась Галина Викторовна, вглядываясь в лицо дочери. — Вроде не такая бледная.

— Я и не была бледной. — Настя схватилась руками за щёки.

— Ну, конечно. Белая, как простыня была, — сказал отец.

— По-прежнему тошнит по утрам?

— Мне кажется, уже меньше.

— А у врача вчера была?

Никто не хотел говорить с ней о прошлом, даже родители. А Серёжка, тот вообще злился. Настя этого не понимала. Что такого ужасного она делает?

— Ты бы лучше думала о завтрашнем дне, — посоветовал ей Маркелов, когда они ушли в свою комнату, спать укладываться. Время близилось к полуночи, все неожиданно опомнились, прервали разговор, что в гостиной вели, и принялись устраивать гостей на ночлег.

— Я думаю.

— Да? Не заметил.

— А что я должна делать? Весь день в платье свадебном перед зеркалом крутиться?

— Всё лучше, чем про соседских собак родителей выспрашивать.

Настя обиделась. К стене придвинулась и натянула на себя одеяло.

— Ну, прости меня, — проговорила она в раздражении. — Что я дурацкие вопросы задаю родителям, которых месяц не видела!

— Потише говори, — посоветовал он.

Настя от обиды даже губу закусила. Наблюдала за тем, как Серёжка свой свадебный костюм из шкафа достаёт, вешает его на дверцу. Замер, глядя на него, а у Насти в душе огонь вспыхнул. Сначала глаза отвела, а потом и вовсе легла, повернувшись к Маркелову спиной. Казалось несправедливым то, что он во всём её винит. Разве она просила его жениться на ней?

— Настя. — Он лёг и обнял её. А Настя плечом дёрнула.

— Не трогай меня.

— Почему это?

— Потому что завтра мы женимся, и эту ночь я, вообще-то, должна была провести в одиночестве. А мало того, что я с тобой, так ты ещё и секса хочешь? Это наглость.

Сергей усмехнулся, прижавшись губами к её плечу.

— До сегодняшнего дня ты не жаловалась.

Она всё-таки вздохнула, правда, тихо.

— Давай спать, — предложила она. — Завтра сумасшедший день.

— Это точно. — Серёжа провёл рукой по Настиному предплечью. Солнцева же немного посомневалась, потом чуть сдвинулась назад, прижимаясь к Серёжке. Тот сразу всё понял и обнял её. — Мы как-нибудь переживём, — шепнул он. А Насте потребовалось немало сил, чтобы удержаться и не оттолкнуть его от себя. Вот как можно выходить замуж, если он «как-нибудь переживёт»?!

На следующий день, с самого утра, поднялась суета. В загсе им нужно было быть к полудню, а сколько всего успеть надо. Все были заняты, каждая минута на счету, никто даже не заметил полное отсутствие настроения у невесты, наверное, списали на утреннюю тошноту. А Настя всё утро провела в своей комнате, сидела на стуле и терпеливо сносила все манипуляции парикмахера и маникюрши. Серёжку видела только, когда они проснулись, а потом он ушёл, забрав с собой свадебный костюм, и куда-то пропал. Мама заходила несколько раз, занималась её платьем, красовалась в своём новом, Настя заставила себя улыбнуться, стараясь изобразить счастье и бодрость, и никому не призналась, что сердце у неё в груди почти не бьётся. Она боялась до ужаса, не зная, к чему, в итоге, приведёт их с Серёжкой женитьба. Это, вообще, кому-нибудь нужно? Хотелось бы сказать, что нужно ей, но её терзали сомнения и опасения. Вот если бы Серёжка был… более простым, что ли. Если бы она знала, что у него на уме, что он это делает хоть чуть-чуть из-за того, что она ему нужна или нравится ему, по-настоящему. А если только из-за ребёнка — стоит ли?

В какой-то момент решила поговорить с родителями, не сомневаясь в том, что они не станут её заставлять и заберут домой, но опять же испугалась, что это будет ошибка, и Серёжа не простит. В голос хотелось заорать, от отчаяния и беспомощности, не знала, что делать. И, в конечном итоге, промолчала, упустила момент, и оглянуться не успела, как они в загсе оказались, и послушно произнесли: «Да», и вот уже женаты. Когда их фотографировали, усаживали в правильных позах на диван с изогнутыми ножками в живописном, специально для этой цели украшенном уголке Дворца бракосочетания, Настя кидала на Маркелова пытливые взгляды. Хотела знать, что он чувствует. Но Сергей заучено улыбался в объектив фотокамеры, и в глаза своей молодой жене смотреть не спешил. Когда выходили из загса, друзья Маркелова им кричали «Горько!», а Насте его ударить хотелось, за его бездушие и равнодушие.

На свадебном банкете оказалось не двадцать человек, а куда больше, чего Настя совсем не ожидала. Серёжины друзья пожаловали, шумной, дружной компанией. Маркеловы-старшие ещё кого-то пригласили, Настины родственники приехали, но их было немного. Она обнялась с двоюродными сёстрами, выслушала все восторженные речи по поводу сделанной ею удачной партии, а потом села во главе стола рядом с мужем. Как он вчера сказал? «Как-нибудь переживём»? Вот она и переживала, сидя рядом с ним, чувствуя, как он за руку её держит, но словно одна. Не об этом она мечтала, не об этом. Не о Москве, не о шикарном платье, не о важных гостях на своей свадьбе, не о банкетном зале в дорогом столичном ресторане. Всё, чего она хотела, чтобы муж на неё влюблёнными глазами смотрел, чтобы у неё в душе всё пело, а в итоге всё шиворот навыворот.

На первую брачную ночь им сняли номер для новобрачных в гостинице. Это было даже смешно. Первая брачная ночь! Невеста беременная, вместе уже живут, секс ежедневный, словно навёрстывали упущенное, а тут — первая брачная ночь!

— Устала?

Настя букет на стол положила, на Сергея обернулась.

— Устала.

Он улыбнулся.

— Но пережили ведь?

Если он ещё раз произнесёт это слово, то завтра окажется разведённым. Настя нервным движением поддёрнула широкую юбку, когда та вокруг ног стала закручиваться. Подошла к окну и посмотрела на ночную Москву. Номер находился на десятом этаже, и вид отсюда открывался просто волшебный. Да и сам номер — обстановка романтичная, кровать огромная, накрытый столик у камина. Вот о подобном Настя точно не мечтала, просто потому, что фантазии на подобное роскошество не хватало. Мама, наверняка, за сердце схватится, когда она ей расскажет.

Сергей снял пиджак, кинул на кресло галстук, и устало потянулся.

— Насть, хочешь шампанского?

— Мне нельзя.

— Два глотка французского шампанского можно. Я уверен, что Робизон Молхазович не станет тебя ругать.

— Нет, не хочу. — Прислонилась лбом к холодному стеклу, пытаясь увидеть, что происходит внизу, на улице. А Сергей внимательно наблюдал за ней. Потом отрывисто спросил:

— Что не так?

Настя удивилась.

— Не так?

— Ты же недовольна. Что я не так сделал?

— Ничего, — попыталась заверить она его, видя, что Серёжка с каждой минутой всё больше злится. Сверлил её взглядом и что-то у него на уме было.

— Ты со вчерашнего дня… — Он рукой взмахнул. — В себе замкнулась. Всё думаешь о чём-то, взгляд, как у побитой собаки. Думаешь, никто не замечает?

— Я просто устала, Серёж.

— Да. Как твои родители вчера приехали, так ты сразу устала!

— При чём здесь родители?

— А то ты не понимаешь.

— Нет, я не понимаю! — Настя снова юбку платья дёрнула. Оно настолько ей надоело за этот день — тяжёлое, неудобное, хоть и безумно красивое.

Сергей шампанское всё-таки открыл, послышался глухой хлопок, и немного вина пролилось на светлый ковёр под его ногами. Маркелов даже не посмотрел. Разлил по бокалам, но Насте не предложил, зато свой залпом осушил. Настя наблюдала за ним с неудовольствием, но решила на рожон не лезть. У неё, может, тоже на душе неспокойно, но она же на него своё раздражение не выливает. Прошла к кровати, принялась платье расстёгивать, но довольно скоро поняла, что самой ей не справиться. Пришлось Серёжку просить. Он развернул её спиной и принялся развязывать шнуровку, потом крючки расстёгивать. Наклонился к ней, и Настя почувствовала запах алкоголя. Вроде, не замечала, чтобы он за столом пил, и сейчас всего лишь бокал шампанского, но пахло водкой. Значит, пока она не видела, он пил. Горе запивал, что ли?

— Что тебе мама сказала?

— Когда?

— Вчера. Или сегодня, без разницы. — Он платье наконец расстегнул, потянул его с Настиных плеч, а она руку к груди прижала, не позволяя платью упасть.

— А что именно тебя интересует?

— Ты знаешь.

Она оттолкнула его.

— Хватит, а. Что ты мне допрос устраиваешь? Хоть скажи, что ты услышать хочешь.

— Точно не про соседскую собаку и не про машину.

Настя вдруг озноб почувствовала. Но вместо того, чтобы честно ответить, попыталась обойти новоиспечённого супруга, и он даже останавливать её не стал. Сел на постель, и стал наблюдать. А Настя разозлилась, когда поняла, что он не отвернётся. Разозлилась и руки опустила, позволив свадебному платью тяжело упасть вниз. Осталась в одном кружевном белье, в этом дурацком поясе для чулок, и руку в бок упёрла.

— Тогда что? Про Федьку спрашивала. Тебе интересно?

— Нет. — Его взгляд блуждал по её телу, Маркелов странно кашлянул, сбитый с толку её решительным взглядом. — Меня интересует, чего ты не дождалась. Что, ни ответа, ни привета?

— А тебе как хочется?

— Чёрт, Насть!

— Не ори на меня!

Серёжа с постели поднялся, а Настя в этот же момент повернулась к нему спиной, подошла к зеркалу и принялась причёску разбирать.

— Ты же с ним помирилась. Ты помирилась с ним тогда. И если бы не беременность…

— Ребёнок, — поправила его Настя, и Серёжа тут же кивнул.

— Да, ребёнок. Если бы не ребёнок, ты бы сегодня на другой свадьбе гуляла, я прав? И не выглядела бы такой пришибленной.

— Маркелов, ты чего от меня хочешь?

— Знать хочу. Мама привет передала?

— Отстань.

Он тяжело дышал прямо ей в затылок, стоял близко-близко, и наблюдал за её руками, которые проворно разбирали хитросплетения свадебной причёски. А Настя вдруг опомнилась и туфли на высоком каблуке с ног скинула, сразу стала ниже ростом.

— Ты спала с ним? После меня. Спала?

Так и хотелось сказать:

— Ты дурак пьяный. — И почему-то рассмеяться.

Но Серёжа придвинулся ближе, руками её обхватил, и Настя спокойно покачала головой.

— Нет. И ты это сам знаешь.

— Звонила ему?

— Зачем?

— Но ты ведь…

Она не дала ему договорить, повернулась и обхватила ладонями его лицо.

— Я приехала с тобой в Москву, я замуж за тебя вышла. Что ещё я должна сделать?

Маркелов тяжело дышал, вздохнул, и перевёл взгляд с её лица на волосы. Начал сам выбирать шпильки из её причёски.

— Ты сегодня была такая… грустная.

— А ты был весёлый? Я не заметила.

— Настя. — Он лбом к её лбу прижался и вдруг покачнулся.

— Когда ты напиться успел?

— Папе твоему спасибо, он очень… понимающий человек.

— Иди в душ и ложись.

— Пойдём со мной в душ.

Настя заставила его отвернуться, когда Маркелов снова принялся на неё дышать, и она водочный запах почувствовала. Но кивнула, не желая с ним и дальше пререкаться.

— Сейчас приду, с причёской управлюсь. — Выдернула рубашку из-за пояса его брюк и тут же от себя оттолкнула. — Иди.

Серёжа на неё дважды обернулся, пока до двери в ванную дошёл. Смотрел испытывающе, с прищуром. Настя ободряюще улыбнулась, чувствуя, как он ощупывает взглядом её тело, прикрытое лишь несколькими кусочками белоснежного кружева. А когда дверь ванной за мужем закрылась, выдохнула, чувствуя жуткое напряжение. Волосы руками взъерошила, расчесала щёткой, не обращая внимания на боль, затем к окну подошла. Ещё раз посмотрела на Москву, и с трудом сглотнула, вставший в горле ком.

Как прежде уже никогда не будет. Никогда, ничего и никого. И лучше с этим смириться, чем изводить себя.