— Через три часа с Казанского вокзала поезд отходит к нам, — сообщает Никита, уткнувшись носом в телефон. — В семь утра будем дома.
Нетрудно догадаться к чему клонит сын. Толсто намекает, что нам стоит вернуться.
Нет! Неделя слишком малый срок, чтобы, поджав хвост, бежать обратно. Да и куда? К гулящему бывшему мужу? Сделать вид, что простила и жить вместе ради Никиты? Трижды нет!
От возможных перспектив я ещё активнее стучу пальцами по экрану. Заметно нервничаю и часто попадаю не по тем буквам. Стираю и заново вбиваю в поисковике запрос «Гостиницы в Москве».
Ну и что, что мы сидим с чемоданами под старым клёном, а на часах почти девять вечера. Это ещё не повод сдаваться.
Ну и что, что поругались с матерью.
Я ведь знала, что рано или поздно это случится.
Просто не была готова, что на ночь глядя нам срочно нужно будет искать место для ночевки.
И всё из-за чего? Из-за того, что Никита съел ананасы, которые мама держала на Новый год.
Нашёл в холодильнике банку и по привычке открыл, не спросив разрешения. Хотя, уверена, если бы он мог представить, в какой скандал это выльется, сын даже в руки бы её не взял.
Мать взъелась так, будто на дворе опять лихие девяностые, и она отстояла в очереди за этой чёртовой банкой не один день.
— Никит, сейчас сниму нам гостиницу. Переночуем, а с утра я обзвоню те квартиры, что успела добавить в избранное, — не знаю, кого я пытаюсь успокоить — себя или сына.
— Я не буду ночевать в гостинице. И на съёмной квартире жить не буду. Как и в твоей дурацкой Москве. Домой хочу!
Устало вздыхаю. Все силы я потратила на ссору с матерью. Меня словно прокрутили через мясорубку. Поэтому спорить с сыном, как и что-то объяснять, энергии просто не осталось. Батарейка села окончательно.
Неделю мать тыкала носом в мою несостоятельность, и я молчала. Но, когда сегодня она стала орать на Никиту за эту проклятую банку ананасов, я не выдержала.
Не выбирая выражений и не щадя её чувств, я наконец-то высказала в покрасневшее от злости лицо все свои обиды. Выплеснула их, словно ведро с ледяной водой. По крайне мере, вид у матери был именно такой.
Никита так перепугался, что успел сбегать в магазин за точно такими же ананасами, надеясь, что это поможет решить конфликт. Но нет.
Под аккомпанемент маминого «Чтобы ноги твоей тут больше не было, неблагодарная!», я молча выкатила наши желтые чемоданы за дверь.
Всё-таки в моём случае, родственников лучше любить на расстоянии.
— Так что? Я выкупаю два места? Плацкарт или купе? — вопросительно смотрит Никита. — А ты такси вызывай, чтоб успели.
— Нет, Никит.
— Почему нет? — взрывается сын, пиная ногой пустую пластиковую бутылку возле лавочки.
По двору разносится противный глухой треск. На что сразу же реагируют сидящие у подъезда блюстительницы порядка и тишины. Они начинают истошно пищать, подобно сигнализации на старой соседской Приоре. Орут и причитают об отсутствии воспитания у нынешней молодёжи. А я лишь молча улыбаюсь.
Кажется, кто-то отмотал время вспять. Ведь однажды мы с Авериным сидели под этим деревом. Костя психовал из-за проигрыша в значительном поединке и так же, как и Никита, зафутболил ногой по жестяной банке. Самое смешное, что мы услышали в ответ примерно то же, что сейчас выговаривают нам с Ником.
— Не хочешь жить с отцом — не надо. Зачем уезжать за триста километров? — не унимается сын.
— Мы не вернёмся! Смирись! Скоро ты найдешь новых друзей и привыкнешь. Теперь наш дом здесь.
— Здесь? На лавочке? — лишь сильнее заводится мой повзрослевший мужчина. — Может, у мусорных баков пойти место присмотреть тогда?
Вообще он обычно спокойный и сдержанный. Истинный рак. Задумчивый и молчаливый. Но, видимо, сегодняшний концерт не оставил равнодушным даже его. Он на взводе. И это чувствуется.
— Ксень, — так неожиданно раздаётся рядом голос Аверина, что я начинаю верить в эффект дежавю.
Но нет. Костя реальный. Вышел из подъезда, где живёт Зоя Михайловна, его мама, и теперь размашистым шагом направляется в нашу сторону.
— Вы куда собрались на ночь глядя? — спрашивает, бросая озадаченный взгляд на стоящие рядом чемоданы.
— Привет, — еле заметно улыбаюсь. — Подкинешь до ближайшей гостиницы? Или, может, подскажешь адрес более-менее приличной неподалёку?
Костя внимательно меня рассматривает, а затем переводит взгляд на окна родительской квартиры, где во всю горит свет.
— Поехали, — не задавая вопросов, друг хватается за чемодан и кивает в сторону припаркованной неподалёку машины.
Вскакиваю. И пока Аверин не передумал, торопливо иду за ним.
Недовольный Никита молча плетётся следом. С насупленным видом он усаживается на заднее сидение и нарочно слишком сильно хлопает дверью.
— Ник, давай поаккуратнее, — прошу тихо.
— А то что? Таксист возьмёт с нас слишком дорого?
Хорошо, что Костя грузит наши чемоданы в багажник и этого не слышит.
— А то таксист высадит тебе где-нибудь далеко за городом, — спокойно отвечает Аверин, занимая водительское место. — Дверью хлопай, сколько влезет. Но с мамой в таком тоне не разговаривай.
Растерянно смотрю вперед, абсолютно не зная, как реагировать.
Твёрдый голос друга заставляет меня вжаться в кресло так же, как и Никиту.
Сын явно не привык к строгому тону. А я… Я не привыкла, чтобы за меня заступались. Даже перед собственным сыном. Бывший муж, наоборот, всегда старался выставить меня перед Ником не в лучшем свете.
— Куда мы едем? — пытаюсь разрядить обстановку, глядя как Никита бросает в сторону Кости недобрый взгляд. — Если у тебя есть планы, то высади у ближайшего метро.
Вдруг Аверин собирался ехать забирать свои часы у рыжеволосой, а тут мы со своими чемоданами? Эта мысль отчего-то неприятно царапает. Но он взрослый мальчик и делает, что хочет.
— Какое метро, Ксень? — Костя смотрит так, будто я сказала редчайшую глупость. — Ко мне едем.
Решительность друга, как и его уверенный тон, не оставляют шансов на протест.
Нет, для приличия я, конечно, пытаюсь возразить, что «как-то неудобно».
Но Аверин находит с десяток доводов, почему лучше переночевать у него и мой уставший мозг сдаётся.
Ему хочется поскорее уснуть и забыть о том, что сегодня произошло. Не думать, не гадать, можно ли было избежать конфликта.
Поэтому компания Кости — то, что доктор прописал. Иначе вместо того, чтобы спать, мой внутренний экономист начнёт строить планы на ближайшее будущее и просчитывать риски. А по-моему, и так ясно, что в прогнозах мало приятного.
Как бы я ни старалась делать вид, что всё в порядке, но в квартиру к Аверину поднимается моя полупустая оболочка. Сил рассматривать интерьер его холостяцкого жилища попросту нет. Современно. Красиво. Даже невооруженным глазом видно, что какой-то недешевый столичный дизайнер потрудился на славу.
Костя ставит чемоданы у двери и командует занимать его спальню. Там большая двуспальная кровать и нам с Никитой должно быть удобно.
Я готова спорить, что мы с сыном уместимся и на диване в гостиной, но вручив новое постельное белье, друг направляется к выходу. Лишь в дверях сообщает, что ему надо ненадолго отъехать, и просит чувствовать себя как дома.
— Никит, ты голодный? Что заказать на ужин? — интересуюсь, подготовив нам место для сна.
В ответ доносится оглушающая тишина. Сын всё так же демонстративно молчит. Отгородившись телефоном, он делает вид, что я — надоедливая реклама, мельтешащая перед ним.
Даже когда спустя час возвращается Костя с пакетом ресторанной еды и игровой приставкой, явно взятой где-то в аренду, Никита игнорирует этот дружеский жест Аверина. Как и его предложение сразиться во что-нибудь вместе. А ведь дома он мне всё уши прожужжал, как хочет подобную игрушку себе на день рождение. Кто подменил моего спокойного милого мальчика?
— Кость, спасибо тебе за всё, — я искренне благодарю, убирая со стола грязную посуду. — И прости за Ника. Не знаю, что на него нашло.
Сын объявил бойкот и не вышел даже к импровизированному ужину.
Не хочется думать, что я столкнулась с тем самым ранним переходным возрастом, которым пугала классная руководительница Никиты. Только этого не хватало для полного счастья.
— Всё нормально, Ксень, — спокойно отзывается Аверин, помогая мне расправиться с грязными тарелками. — Я сам был такой же. Поэтому хорошо его понимаю. Мало кому понравится, когда рядом с твоей мамой трётся какой-то левый мужик.
— Эй, никакой ты не левый мужик.
— Да? А какой? Правый? — смеётся друг. — Просто я вёл себя примерно так же, стоило маме привести кого-то в дом. И не важно, был ли это её хороший знакомый, коллега по работе или друг отца.
Сергей Петрович, папа Кости, был военным лётчиком и разбился много лет назад. Его образ я помню плохо. Но в моей памяти отложилось как он в тайне от всех подкармливала нас сладостями и вечно в шутку называл меня «невеста Костика».
— В любом случае, спасибо тебе! Завтра я подыщу нам жильё и, надеюсь, к вечеру мы съедем.
— Вы можете жить здесь столько, сколько нужно, — забирая из моих рук давно вымытую тарелку, Костя сверлит меня убедительным взглядом.
Отрицательно качаю головой.
И дело не в приличии. Не в том, что мы будем его стеснять или мешать своим присутствием. Далеко нет.
Дело в том, что слишком остро я начинаю реагировать на его близость. Слишком глубоко вдыхаю запах его туалетной воды. Слишком долго рассматриваю его профиль, думая, что он не видит. С трудом борюсь с желанием опять его обнять. Прижаться, чтобы снова ощутить его тепло. Спрятаться от всех проблем. Как тогда, в спортивной школе. Знаю, это неуместно и глупо. Ведь сейчас мне уже нечем оправдать этот порыв. Зрителей нет. Играть не для кого.
Мы желаем друг другу спокойной ночи и расходимся по комнатам.
Я в хозяйскую спальню, что в самом конце коридора. Сам Костя в гостиную, где расстелил себе диван.
Только как бы мне не хотелось закончить этот эмоционально трудный день сна ни в одном глазу. То ли стресс так влияет на организм. То ли запах, которым пропитана каждая мелочь в комнате Аверина. Его собственный аромат. Терпкий. С едва уловимыми нотками морского бриза. Он действует на меня крайне странно. Подобно самому сильному афродизиаку. Будоражит. Заставляет нервно вертеться с боку на бок.
Никита давно спит. В гостиной тоже темно. Поэтому я тихонько крадусь в ванную комнату в надежде, что теплые струи помогут расслабиться. Подарят телу желанное спокойствие и умиротворение.
Почти беззвучно приоткрываю дверь и моментально забываю, куда и зачем я шла. Нет, склерозом страдать я не начала. Всё куда хуже. Вид полностью обнаженного Аверина, что стоит за полупрозрачным стеклом, вызывает у меня кратковременную амнезию.
Надо бы незаметно исчезнуть, пока меня не застукали с поличным. Но обычные движения кажутся чем-то сверхъестественным. Нереальным.
Ты не должна смотреть… — шепчет остаток здравого смысла.
Только как-то слишком тихо шепчет.
Или просто внутри меня неожиданно проснулась оголодавшая женская сущность, которая никогда не видела вживую красивое мужское тело.
Именно она вопит: «Смотри! Смотри! Смотри!».
Ведь оказывается, когда по телевизору показывают всяких накаченных спортсменов, это и близко не то же самое, что лицезреть воочию. Зрелище просто завораживает. И сдвинуться с места выше моих сил.
Мое тело, как и мой разум сейчас мне не подвластны.
Как бы не силилась, я не могу отвести восторженный взгляд от рельефного мужского тела. Смуглого. Усыпанного прозрачными мокрыми бусинами. Они неспешно стекают, будто не хотят покидать мускулистую фигуру. Из последних сил цепляются за редкие темные волосы, покрывающие руки. И зачарованная, я с раскрытым ртом наблюдаю за всем этим великолепием.
Нервно сглатываю, когда глаза, не спрашивая разрешения, соскальзывают на крепкие мужские ягодицы. Но тут же возвращаются обратно к рукам, что неспешными движениями намыливают загорелое тело воздушной белой пеной.
Кажется, это самое сексуальное, что я когда-либо видела. В разы эротичнее постановочного танца опытного стриптизёра.
Хочется вытрясти кошелёк и засунуть все свои деньги Косте в трусы. Сдерживает лишь, что трусов на нём нет и в помине.
Ничего нет, кроме пены и моего голодного взгляда.