Похоже, за неделю в столице я всё-таки успела впитать в себя не только её бешеный ритм и ознакомиться с правилами выживания, но ещё и заразиться острым хроническим желанием переспать с лучшим другом.
Иначе как объяснить, что в моей голове сейчас только один сценарий развития событий?
Вместо того, чтобы закрыть дверь с той стороны и забыть всё, что успела увидеть, я скидываю с себя одежду, отодвигаю створки душевой и, словно намагниченная, прилипаю к необъятной загорелой спине.
Спросите меня: «Какая сексуальная часть тела у мужчин?». И я отвечу: «Та к которой я так отчаянно прижимаюсь». Ведь я действительно не видела ничего красивее. Широченная, с чётко выраженными трапециевидными мышцами. Она буквально создана, чтобы прятать тебя от всего и от всех. Чтобы дарить чувство невероятной защищённости.
Прикрываю глаза и, боясь вдохнуть, жду, что будет дальше.
Я готова принять любую реакцию Кости. Поэтому покорно считаю секунды и наслаждаюсь теплом разгоряченного тела.
Если Аверин скажет, что я спятила и вытолкает за дверь, будет вполне справедливо.
Кажется, я действительно сошла с ума.
А как ещё назвать то, что я стою без одежды и жмусь к такому же абсолютно раздетому другу детства? В каком кодексе дружбы прописано, что так можно? Что если мы делили на двоих наушники и слушали в плеере одну музыку, то значит, по прошествии лет я могу смело обтираться об него всеми своими прелестями?
Или всё дело в этих волшебных каплях, что стекают на нас сверху и стирают весь мой стыд. Именно они приглушают наше учащённое дыхание. Растворяют его в звуках льющегося водопада.
Секунды сплетаются в минуты, но Костя по-прежнему молчит. Лишь высоко вздымающаяся грудь, что буквально ходит ходуном под моими ладонями, выдаёт его эмоции. Он удивлён. Возможно, даже шокирован. Но не прогоняет и не отталкивает.
Запоздало понимаю, что в небольшой душевой нам двоим довольно тесно. Поэтому, набравшись смелости, я просачиваюсь между стеклянной перегородкой и внушительной фигурой. Добровольно загоняю себя в ловушку. Встаю так, что с одной стороны я вжимаюсь в холодную стену, а с другой — в горячее мускулистое тело. Упираюсь своей грудью в твердую мужскую.
Поднять глаза и заглянуть в изумлённые зрачки друга не рискую. Держу их на уровне приоткрытых губ и колючего подбородка.
Выдыхаю и наконец-то тону в тёмном омуте, лишь когда ощущаю, как крепкие ладони начинают скользить по моему телу. Бережно и одновременно с тем настойчиво они растирают по коже умопомрачительно пахнущий гель для душа. Руки Аверина, подобно рукам фокусника, всего в пару касаний превращают прозрачную жидкость в густую белую пену. А меня — в воздушное пирожное, которое Косте не терпится попробовать. Его горящий взгляд буквально кричит об этом. «Я тебя съем». «Беги пока не поздно».
Только поздно. Уже слишком поздно. Тумблер, отвечающий за самосохранение и здравый смысл, выключен. Активирован режим первобытного желания и похоти.
Почему я раньше не знала, что принимать душ можно не только в одиночку? Да я вообще всегда отдавала предпочтение ванне. Любила набирать почти до краёв. Полную пены и всевозможных расслабляющих бомбочек.
Но, оказывается, я добровольно лишала себя фантастического удовольствия.
Ведь прижиматься к мокрому мужскому торсу, водить руками по стальному прессу, очерчивать пальмами кубики, которые, думала, специально дорисовывают в фотошопе всем этим мужчинам-моделям — это высшая степень наслаждения.
Это то, что напрочь стирает память и превращает мои мозги в кисель. В розовую вязкую жижу с кусочками пылкой одержимости.
Я вряд ли вспомню, что там меня беспокоило ещё час назад. И как я вообще оказалась стоящей в чём мать родила рядом с обнажённым Авериным.
Трогать, трогать, трогать! Всё до чего дотянуться твои руки. Эта установка — единственное, что хозяйничает сейчас в моей помешавшейся голове.
— Ксюш, — наконец-то слышится голос друга. Только почему он приглушённый и заметно обеспокоенный?
Что не так? Мысленно спрашиваю, продолжая неотрывно смотреть в потемневшие от страсти глаза.
— Ксюша, — опять твердит Костя. Но его губы при этом совсем не двигаются. Они сжаты в одну линию, что постепенно растягивается в улыбку.
Не понимая, как такое возможно, я часто хлопаю глазами и в какой-то момент распахиваю их полностью.
— Ксень, всё в порядке? — спрашивает абсолютно одетый Аверин, стоя в дверях спальни.
На нём серые футболка и шорты. За окном яркое июньское солнце, что без спроса проникает в комнату. А внутри меня ощущение глобальной катастрофы.
— Да, всё хорошо, — не очень убедительно хриплю. — А что?
— Мне показалось, ты меня звала.
— Тебе показалось. Или приснилось, наверно.
Собственно, как и мне.