Ласковый обманщик

Глава 34

1921 год

Америка. Средний Запад

Мэри Эбигейл Декстер пыталась застрелить своего четвертого отчима, когда ей было четырнадцать лет. А спать с ним он заставил ее еще два года назад. Она очень переживала, что не убила его. Но она была в бешенстве, и плакала, да к тому же еще зачем-то целилась в его неправдоподобно маленькую голову, а не в громадное тело, — и в результате пуля лишь задела кончик волосатого плеча, а не влетела прямо в его мерзкий смеющийся рот.

Выстрел и вид собственной крови настолько напугали этого ублюдка, что Эбби наконец удалось то, что она давно и тщетно пыталась осуществить, — она сбежала из развалюхи, в которой они обитали.

Она шла без еды два дня. К голоду ей было не привыкать, так как ее мать обычно была слишком пьяной или слишком занятой своими мужиками, чтобы накормить единственную дочь. Уйдя достаточно далеко от своего «родного» городка (где она, судя по всему, несла наказание за грехи родителей), Эбби продала пистолет и купила билет «в одну сторону» до Нью-Йорка, где надеялась скрыться.

Первое, что она сделала, приехав в Нью-Йорк, — на мизерный остаток денег приобрела себе дешевое платье, туфли на высоком каблуке и помаду, чтобы выглядеть как можно старше. Потом нашла на лавочке в парке вчерашнюю газету и стала читать объявления, подыскивая, себе работу.

Единственным стремлением Эбби было жить так, чтобы не зависеть от мужской похоти.

В газете было не так много объявлений с предложениями о нормально оплачиваемой работе для женщин и, конечно же, не нашлось ни одного, где предлагалась бы работа для неквалифицированной четырнадцатилетней девочки, которая к тому же находилась в бегах. На четвертый день пребывания в Нью-Йорке Эбби собрала всю свою смелость, отправилась в бар в районе Гринвич Вилледж и спросила, нет ли для нее работы официантки. Хозяин лишь бросил на нее взгляд и коротко отрезал: «Нет!» Но Эбби, доведенная до отчаяния двухдневной голодовкой, ночами, проведенными на скамейках в парке, дешевыми туфлями, до крови стершими ноги, начала умолять. Ей еще никогда не приходилось о чем-то умолять, хотя она и хлебнула горя с мамашей, ее бесчисленными хахалями и кратковременными мужьями. Но сейчас Эбби умоляла.

— И сколько же тебе лет, малышка? — спросил хозяин.

— Двадцать один! — выпалила Эбби.

— Да-да! А я Папа Римский! — Вилли знал, что нарвется на неприятности, если возьмет на работу этого подростка, — девчонке, по его прикидкам, было не больше пятнадцати. Но он сумел разглядеть под этими давно не мытыми волосами и неумело намазанными губами, что у нее есть мозги и внешность! А главное — выражение глаз у нее было совсем не «безразлично-коровье», как у большинства официанток, которые сохраняют этот взгляд с 16 лет до глубокой старости, если, конечно, не умрут раньше от какого-нибудь венерического заболевания.

— Ладно, детка, считай, что ты получила работу, — сказал он, — но первая жалоба, — и ты на улице.

В ее взгляде было столько благодарности, что Вилли нервно заерзал в своем кресле. Он полез в карман и достал двадцатку.

— Вот… аванс. Достань себе приличную одежду и поешь…

Эбби, не в силах сказать ни слова, молча глядела на мужчину и на купюру в его руке.

— Ну, ступай, ступай. Приходи завтра вечером, в семь!

Увидев ее на следующий день, Вилли понял, что не прогадал — у девки был вкус. Она была одета строго и элегантно, как на картинках журналов мод. И еще он понял, что с этого момента жизнь его изменится.

За два года его низкопробная забегаловка с борделем превратилась в респектабельное заведение, куда приходили приличные «леди и джентльмены». Эбби, которая мечтала об уважении и ответственности, целиком взяла бар в свои руки. Она сменила обстановку и форму официанток, ввела строгие правила и сама следила за бухгалтерией. К концу третьего года Вилли уже ходил в сшитых на заказ костюмах, а в галстуке у него красовался бриллиант в три карата.

Шел 1924 год, когда семнадцатилетняя Эбби встретила молодого гангстера с короткой кличкой Док. Она тотчас почувствовала в нем такие же амбиции, как и у нее.

Док был небольшого роста и довольно хилый — явно недоедал в детстве. Через всю шею у него тянулся шрам от старой, некогда ужасной раны. Глазки его постоянно бегали. Он прихрамывал на одну ногу, но ходил быстро, то и дело оглядываясь, и все время вертел в руках пулю на цепочке, свисающую с жилета.

Его тенью был высокий, неуклюжий, глуповатого вида детина с наполовину оттяпанной левой рукой — откуда и его кличка. Однорукий Джо следовал за Доком повсюду, даже в туалет. А еще он пробовал еду Дока перед тем, как тот начинал есть.

Когда Док впервые посетил бар, Эбби сама его обслуживала, что делала крайне редко. Что-то в его бегающих глазах и неровной походке подсказало ей, что у них родственные души. С тех пор она обслуживала его только сама.

За шесть месяцев, которые Док посещал бар, он не сказал Эбби ни слова. А потом к ней вдруг подошел Однорукий и объявил, что Док желает с ней поговорить в своей машине.

Эбби не торопилась с ответом. Она догадывалась, что нужно от нее Доку — чтобы она стала его любовницей. В принципе, она бы не возражала: гангстер — это защита. Кроме того, они обычно делают дорогие подарки, которые можно продать и на эти деньги открыть свое собственное дело. И еще — гангстеры долго не живут, что, на ее взгляд, тоже было неплохо. Ей только не нравилось, что придется заниматься с ним любовью, а она не хотела иметь дело ни с каким мужчиной вообще. Судьба матери и ее многочисленные мужья навсегда отбили у Эбби охоту к сексу.

Однако она решила выслушать предложение Дока, вышла на улицу и села в его длинный черный лимузин. Туда же уселся и неизменный Однорукий. То, что предложил ей Док, страшно удивило Эбби: он действительно хотел, чтобы она была его любовницей, но только для вида.

Условия следующие — между ними нет интимных отношений, а у нее нет других мужчин. За это он берет ее на содержание; если захочет, она может бросить работу у Вилли и целыми днями делать себе прически и полировать ногти. Но Эбби была очень предана Вилли, хотя он и недоплачивал ей и ни разу не поблагодарил за все, что она для него сделала. Она хотела остаться у него — он так в ней нуждался. Доку было ровным счетом все равно, и Эбби облегченно вздохнула: слава Богу, этот оказался не из требовательных.

Сидя на заднем сиденье лимузина, она согласилась на условия Дока и получила от него первый из многочисленных подарков: бриллиантовое колье. За год к этому прибавились: полностью меблированная квартира на ее имя, меха, одежда, драгоценности. С ее стороны требовалось выходить с Доком, куда ему вздумается, и всегда блестяще выглядеть, так как это имело для него особое значение: весь мир должен был видеть, что у него самая классная женщина.

В 1926 году, когда ей было девятнадцать, Эбби бросила работу у Вилли. Незадолго до этого она наняла оркестр для его заведения. Однажды певец неожиданно сорвал голос. Эбби лихорадочно искала замену, но бесполезно. Тогда она решила попробовать развлечь публику сама.

И едва она вышла на сцену, как сразу же почувствовала, что это ее призвание. Все, включая Дока и Вилли, считали, что Эбби холодная, как лед. Никто даже не догадывался о тех чувствах, которые кипели у нее внутри и находили выход, только когда она пела. Эбби не умела сказать о том, что чувствует, но она могла это спеть. Каждое слово блюзов, которые она исполняла, было переполнено страданием.

После ее выступления слушатели громко аплодировали стоя, и Эбби поняла, что ей нужно от жизни.

Единственным человеком, который не хотел, чтобы она пела, был Вилли. Он смотрел в будущее, понимал, что теперь Эбби уйдет от него, а он был не в состоянии вести дела без нее. И поэтому сказал ей, что поет она плохо, что публика аплодировала исключительно ее внешности, а вовсе не таланту. С этой минуты он навеки потерял ее преданность. Эбби могла простить ему и жадность, и неблагодарность, и все что угодно, — но не эту ложь.

Она заявила Доку, что хочет уйти от Вилли и петь в хорошем месте. И тот устроил ее в клуб Джубели в Гарлеме — клуб, где женщины сияли в ореоле драгоценностей, а мужчины — в ореоле собственной власти. Именно тогда, подписав двухгодичный контракт у Джубели, она и получила имя Макси.

Макси было трудно приспособиться к новому месту из-за того, что другие женщины невзлюбили ее. У Вилли женщины боялись собственной тени, и все были ей чем-то обязаны. У Джубели же девушки из хора сами были любовницами гангстеров, а некоторые работали на Скальпини, который был значительно более могущественным, чем замухрышка Док.

И надо же было так случиться, что вдобавок ко всем ее хлопотам — изнуряющие ежедневные репетиции, коллеги, которые в лучшем случае относились к ней прохладно, а в худшем — с ненавистью, вызывающая все большее раздражение необходимость постоянно прекрасно выглядеть для Дока — появился еще и Майкл Рэнсом. Он был нанят Джубели танцевать с посетительницами, чьи кавалеры были слишком толстыми, слишком ленивыми или просто слишком устали.

Майкл Рэнсом действительно стал для Макси проблемой, так как все девочки в клубе были в него влюблены. Да это и понятно. У него был крутой подбородок и глаза цвета штормового моря — не то голубые, не то серые. У него были густые вьющиеся светлые волосы и крупные нежные губы. Но главное, за что девочки обожали Майкла Рэнсома, это были его манеры. Ему достаточно было взглянуть на женщину, и он сразу чувствовал, что ей нужно, и давал ей это. Он мог быть нежным и соблазнительным, грубым и требовательным. Он всегда был именно тем, в ком женщина нуждалась, о ком мечтала. Недаром говорили, что он может соблазнить женщину, не сказав ей ни единого слова. Ему стоило только бросить медленный, ленивый взгляд своих удивительных глаз поверх фужера с шампанским, и женщина чувствовала, как ее охватывает жар, дурманит ей голову, и стряхнуть это наваждение нет ни сил, ни желания… Говорили еще, что если взгляд Майкла еще кое-кто и выдерживал, то, услышав его голос, устоять не мог уже никто. Голос был томный, глубокий и мягкий. Майкл Рэнсом брал женщину за руку, за кончики пальцев, глядел на нее своими туманными, полуприкрытыми глазами, затем притрагивался губами к ладони и шептал: «Я люблю тебя!»

Осечки у него не произошло ни разу. Он получал от женщины что хотел, и она еще говорила ему «спасибо».

Но вот Майкл Рэнсом познакомился с Макси.

Когда Макси только начала петь в клубе, Майкл заглянул в гримерную (не имело никакого значения, что там переодевались девочки, он и так каждую отдельно видел голой в постели) и предпринял «ускоренный» вариант соблазнения. В конце концов, зачем тратить много сил на девушку, которая поет с такой страстью, как Макси — она должна кипеть эмоциями.

Но вместо легкой победы, на которую он рассчитывал, Макси, не говоря ни слова, обрушила на его голову целую коробку пудры. Сначала ни Майк, ни девочки не могли поверить в реальность происходящего. Еще никто не отказывал Майку. Переспать с ним стало своеобразным посвящением в члены клуба.

Когда же они наконец сообразили, что произошло, трудно было понять, кого это больше взбесило. Уже не один месяц прошел после так называемого инцидента с пудрой, а Макси все ощущала мелкие гадости, которые устраивали ей девочки: пропала косметика, одна туфля лежит не там, где она ее оставила, на платьях появляются пятна… Макси мужественно все терпела, никогда не жаловалась, ни разу даже слова не сказала никому из девочек, напротив, всегда была вежливой и радушной.

Но месть девочек — это были пустяки. Выдержать постоянные колкости Майка Рэнсома было сложнее. Он действительно рассердился, что она отказала ему, да еще при большом стечении народа. После еще двух неудачных попыток соблазнить ее он оповестил весь клуб, что Макси просто фригидна, дал ей кличку «Снежная королева» и утверждал, что она считает себя выше того, чтобы работать в ночном клубе.

Он все время ее изводил.

Именно Лила, прима-танцовщица, первая заявила Майку, чтобы он нажал по тормозам, что у нее уже в печенках все его жалобы и что она начинает уважать силу духа Макси и то, как она держится. Именно Лила впервые пригласила Макси пойти вместе прошвырнуться по магазинам, попросив ее помочь выбрать платья, которые не были бы слишком кричащими. Макси немного насторожилась, не зная, что замышляют девочки, но согласилась и осталась очень довольна. Девочки наконец поняли, что Макси вовсе не надменная, а просто скромная, а Лила предположила, что бедная девчонка никогда не имела друзей и не знала, как заводить знакомства.

После этого девушки приняли ее в свой кружок, приглашая к себе и принимая ее приглашения.

Однако Майкл по-прежнему был зол на Макси. И только поэтому удвоил свои усилия, чтобы добиться ее благосклонности. Но у него опять ничего не вышло. Майкл был готов на убийство, когда Лила решительно потребовала, чтобы он отстал от Макси, и хлопнула дверью гримерной.

Но жизнь Майкла переменилась в один вечер. Обнаружив, что оставил в клубе свой бумажник, он через час после ухода вернулся за ним и нашел клуб запертым и темным. Раздраженный, он вспомнил, что окно в туалете на втором этаже не запирается. Недолго думая, Майкл сложил пирамиду из мусорных контейнеров и влез в окно.

Взяв свой бумажник и собираясь уже уходить, он услышал какой-то шум. Пошел по коридору и заметил тусклый свет, что пробивался из-под двери женской гримерной. Осторожно приоткрыв дверь, Майкл увидел Макси. Она сидела за столом и плакала. Плакала так, как всегда плачут дети-сироты, как плакал когда-то и он сам: горько и тихо, будто боялась, что если ее услышат, то накажут.

Совершенно безотчетно Майкл сделал то, о чем всегда мечтал для себя; подошел к ней, встал на колени и обнял. После первой реакции — оттолкнуть Макси доверчиво прижалась к нему. Наверное, Майкл рассмеялся бы, если бы кто-нибудь попробовал объяснить ему, что он переспал с таким количеством женщин только потому, что стремился быть с кем-то рядом, хотел, чтобы кто-то любил его. Майкл привык считать, что полностью независим от всех и ни в ком не нуждается. Ему приятно было думать о себе как о мужчине типа «пришел, победил, ушел». Таким, впрочем, его считали и женщины. Ни у одной из них не было серьезных намерений по отношению к красавцу танцору. Когда Майк почувствовал, что Макси никак не может успокоиться, он отнес ее на разбитую старую кушетку у стены, усадил, отодвинув кипу платьев в блестках и искусственных бриллиантах, рваного нижнего белья и дырявых чулок, и крепко прижал к себе.

Совершенно естественно их губы слились в поцелуе. Та злость, что они питали друг к другу в течение многих месяцев, мгновенно превратилась в страсть. Их руки торопливо скользили по одежде, расстегивая ее и срывая. Они занимались любовью на старой кушетке один, два, три раза подряд, молча, не говоря ни слова, будто боялись, что слова могут положить конец волшебству и каждый из них превратится в совершенно другого. Майк боялся, что Макси станет обычной женщиной, как все другие, боялся услышать от нее слова: «Это было отлично, Майк, но мне пора к мужу!» А Макси боялась увидеть его холодные глаза и прочитать в них, что она всего лишь очередная «женщина Майка Рэнсома».

Уже светало, когда Макси решилась заговорить. Усталая, пресыщенная, она лежала в объятиях Майка и чувствовала себя впервые в жизни в безопасности. Больше всего она не хотела, чтобы это когда-нибудь кончилось.

— Если о случившемся узнает Док, нам обоим конец.

Сердце Майка часто застучало, и он какое-то время тихо лежал, успокаиваясь. Ее слова означали, что она хочет продолжать встречаться с ним.

— Это станет нашим секретом, — наконец произнес он, и Макси кивнула. Секреты хранить умели оба.

Несколько месяцев они тайно встречались в маленькой квартирке без отопления и всяких удобств, которая зато была сущим раем для тараканов и крыс. Но Майкл и Макси этого не замечали. Конечно, они занимались любовью, но это было далеко не все. Они часами болтали, рассказывая друг другу о своей жизни. Впервые и у нее, и у него появился настоящий друг, которому можно было излить душу.

Оба старались изо всех сил, чтобы в клубе ничего не заметили. Они делали все правильно, говорили нужные слова. Майкл по-прежнему обзывал Макси «сучкой с холодным сердцем» и насмехался над ней, а Макси презрительно задирала нос, когда он появлялся где-то рядом.

Но женщин обмануть невозможно. Начать с того, что Майкл перестал волочиться за каждой юбкой, даже стал сдержанно вести себя на танцплощадке. Кроме того, если раньше при виде Макси глаза Майкла загорались от ненависти, то теперь они загорались от любви. Не просто от страсти, а именно от любви.

Чувствуя, что девочки начинают догадываться об их взаимоотношениях, однажды вечером Макси даже плеснула ему в лицо бокал шампанского — только для того, чтобы доказать всем свою ненависть к этому человеку.

Но Майкл все испортил: он схватил Макси за плечи и крепко поцеловал в губы, и девочки сразу сообразили, что для них двоих это привычное занятие. Когда Майкл вышел из гримерной, наступила долгая тишина, а потом Лила произнесла:

— Дорогая, тебе нужно быть очень осторожной с таким человеком, как Док.

Макси оставалось лишь кивнуть головой.