Лепестки на ветру

Глава 7

На следующий день солнце после полудня раскочегарилось не на шутку, и все пришедшие в Сен-Жермен разряженные дамы предпочли прятаться в тени деревьев, так что по дорожкам Мегги и Элен гуляли почти в одиночестве и никто не мешал их беседе. Встречу назначила Элен, и тем для обсуждения хватало.

Некоторое время они запросто болтали как подруги, не видевшиеся долгое время и соскучившиеся друг по дружке. Элен недавно вернулась от матери, к которой отвезла двух своих дочерей, так что теперь ей предстояло провести в Париже несколько недель в одиночестве.

Несмотря на то что дочери Элен были вне опасности, она чувствовала в себе потребность внести посильный вклад в дело установления мира. Душок заговора витал над Парижем, город полнился тревожными слухами. Элен знала, что добытая ею информация переправляется в Британию, но любовь ее к родине была" столь велика, что она чувствовала себя выше ханжеских соображений, по которым недалекий обыватель мог бы назвать то, что она делает, изменой отчизне.

Две женщины в шелестящих муслиновых платьях прогуливались по саду и для всего мира казались обычными, привыкшими к праздности, разморенными солнцем кумушками. Убедившись, что их никто не слышит, Мегги спросила:

— Ты узнала что-нибудь особо важное? Из твоей записки я поняла, что у тебя для меня что-то есть.

— Да, — нахмурившись, согласилась Элен. — Я слышала, что готовится заговор против Кэстлри.

— Где ты это слышала? — мгновенно насторожилась Мегги.

— Брат моей горничной работает в кафе «Мазарин» в Пале-Рояле. Он слышал, как двое мужчин, хвативших лишнего и поэтому неосторожных, говорили друг с другом об этом деле.

— Он разглядел их?

— Нет, — покачав головой, ответила Элен. — Освещение там плохое, и он не видел говоривших, лишь слышал разговор, когда обслуживал соседний стол. Понял только, что один из них француз, а другой англичанин или немец. Иностранец спросил, все ли готово, а француз ответил, что в ближайшие дни Кэстлри будет не у дел.

Полученная информация никак не укладывалась в их схему. Был ли этот заговор тем самым, что она расследует, или другим, новым? Никаких концов, все равно что искать булавку в стогу сена. Мегги поделилась с подругой теми скупыми сведениями, которыми располагала сама.

— Мы словно на пороховой бочке, — заметила Элен, побледнев. — Париж наводнен войсками, малейшая искра — и война вспыхнет вновь.

— Знаю, — угрюмо согласилась Мегги, — но ведь были и другие заговоры, но всякий раз тревога оказывалась ложной, может, пронесет и сейчас. Послушай, что ты знаешь о полковнике Ференбахе?

Элен держала над головой зонтик от солнца с кружевной оборкой, и лицо ее оставалось в тени, а голосом она постаралась не выдать своих чувств. Женщины хотя и были подругами, но каждая предпочитала хранить свои секреты.

— Почти ничего. Мы несколько раз встречались в обществе, и он произвел на меня впечатление стопроцентного прусского вояки: сердитого и ненавидящего все французское.

— Прости мне мою бестактность, — несколько смущенно сказала Мегги, — но не могла бы ты мне ответить: между вами что-то есть?

— Когда он смотрит на меня, то думает о том, что ему ненавистно, — ответила Элен бесцветным голосом, — и кроме этого — ничего.

— Как ты думаешь, Ференбах вовлечен в этот заговор?

— Нет, он слишком прямолинеен для заговорщика, — ответила Элен, — не то что мой покойный супруг. Глядя на него, никто бы не догадался о тайной стороне его жизни. А у тебя есть причины подозревать полковника?

— Серьезных нет. Ференбах может натворить бед, но я согласна с твоими аргументами. И все же, если вы встретитесь и ты обнаружишь что-нибудь подозрительное, дашь мне знать?

— Конечно, — ответила Элен, присаживаясь на свободную скамейку под раскидистым каштаном. — Может, ты поделишься со мной, что это за великолепный англичанин был с тобой на приеме?

Удивительно, но Мегги вовсе не хотелось обсуждать Рейфа с подругой.

— Он богат, ему скучно, и, наконец, он в Париже. Все это и повлияло на его выбор, — ответила Мегги, смахивая со скамейки сухой лист перед тем, как присесть. — А больше мне не о чем рассказывать.

Элен скептически взглянула на подругу.

— Ну что же, раз ты так считаешь… Пора было сменить тему.

— Ты знаешь что-нибудь про Синди Нортвуд? — спросила Мегги. — Ее муж, Оливер Нортвуд, член британской делегации.

Помахав ридикюлем как веером, Элен ответила не сразу.

— Знаешь, по-моему, она непростительно беспечная особа. У нее роман с британским офицером, майором Бревером из службы охраны, и Синди нисколько не скрывает своей связи. Познакомившись с ее мужем, я поняла, почему она сбилась с пути истинного, но благоразумие все же должно быть. Почему ты о ней спрашиваешь?

— Всего лишь потому, что вчера Синди Нортвуд рассказала довольно много того, что не принято рассказывать незнакомым людям. — Мэгги нахмурилась. — Мне она показалась человеком непредсказуемым, и поэтому я подумала, что, поскольку у нее имеются связи в посольстве, ее могли вовлечь в аферу, истинные цели которой леди даже не понимает.

— Ты права, миссис Нортвуд из тех, кто не умеет хранить секреты. Она может что угодно сболтнуть, не задумываясь. Но поскольку они с мужем не в ладах, едва ли он мог ей сообщить что-то ценное.

— Верно, но мы не должны исключать любую возможность. Ты не можешь узнать побольше о других ее связях?

Элен утвердительно кивнула, и Мегги добавила:

— И еще, что ты знаешь о графе Варение?

— Опасный человек. Он вовлечен в заговор?

— Возможно. Но где бы я могла с ним встретиться как бы невзначай, а?

— Варенн — завсегдатай салона леди Кэстлри, — ответила Элен. — Смотри, будь осторожна, подружка. О нем говорят, что он подписывается кровью своих жертв.

И вдруг, несмотря на жару, Мегги похолодела и тут же поспешила убедить себя, что это не предчувствие, а только по-женски эмоциональная реакция на зловещую реплику подруги.

Если на прицеле у заговорщиков Кэстлри и Веллингтон, Варенна следовало бы исключить первым. И все же встретиться с ним не помешает. Возможно, это произойдет сегодня же вечером в театре, куда поведет ее Рейф. А может быть, позже, в посольстве, в салоне леди Кэстлри, где обычно бывают эти ультрароялисты, а среди них и Варенн.

И все же, если Варенн невиновен, откуда такое странное леденящее чувство опасности?

Вечером, когда Рейф заехал за ней, чтобы вместе отправиться в театр, Мегги вышла ему навстречу в переливающемся серебристо-сером платье. Складки кринолина отливали то синим, то зеленым. Она была так хороша, что ему было больно смотреть на нее. Рейф медленно перевел дыхание. Терпение, друг, терпение.

— Простите, что заставила вас ждать, ваша честь. Мы можем ехать?

Тон у Мегги был самый дружественный и даже интимный.

Рейф сам удивился, насколько холодно прозвучал его ответ:

— Сегодня вы выглядите особенно мило, дорогая. Мне будут завидовать все мужчины в зале.

— Я разочарована, — ответила она. — Думаю, такой джентльмен, как вы, мог бы подыскать более тонкий комплимент.

— Я сказал правду и ничего, кроме правды, графиня, — возразил Рейф, провожая ее до дверей. — Таким догадливым дамам, как вы, льстить бесполезно.

Двусмысленно улыбнувшись, Мегги парировала:

— Простите, что я недооценила вашу обходительность. Вы льстец самой высокой пробы. Женщине, столь часто слышащей комплименты по поводу ее внешности, особенно приятно услышать что-нибудь лестное о ее уме.

Вежливо улыбнувшись, Рейф помог ей войти в экипаж. Да, с этой женщиной придется пустить в ход весь арсенал орудий обольщения. Уже долго Рейф не испытывал подобного воодушевления. Он мог иметь женщин столько, сколько едва ли хотел иметь. Любых, самых красивых, самых образованных, самых знатных, и постепенно им овладела смертная скука. Поэтому чем дальше казалась заветная цель и чем труднее путь к ней, тем заманчивее вознаграждение.

Кони мирно цокали по бульвару Капуцинов, заглушая голос Мегги. Тон ее больше не был озорным и дерзким, слишком тревожную новость сообщала она своему напарнику:

— Тучи сгущаются. Мне доложили, что скоро произойдет покушение на Кэстлри.

— Вот дьявол! — воскликнул Рейф, спрашивая про себя: кто же мог быть ее осведомителем — очередной искатель приключений, разделивший с ней сегодня постель? Но отбросил эти мысли.

Когда Мегги сообщила ему, где именно были произнесены роковые слова, Рейф предложил:

— Может быть, мне стоит наведаться в «Пале-Рояль» после того, как я привезу тебя из театра?

— Не думаю, что это хорошая идея, — возразила Мегги. — Не будешь же ты спрашивать у завсегдатаев, не знают ли они двух мужчин, замышлявших прикончить министра иностранных дел Англии.

— Это верно, но ведь ребята могут быть постоянными посетителями. Возможно, если я сделаю несколько критических замечаний в адрес Кэстлри и Веллингтона, они сами заговорят со мной. Знаешь, я ведь тоже не лишен проницательности, — добавил Рейф в ответ на ее молчание.

— Верю, — откликнулась Мегги, но голос ее прозвучал как-то неуверенно. — Полагаю, ты сносно владеешь оружием? Здесь полно французских офицеров, которых хлебом не корми, дай вызвать кого-то из иностранцев на дуэль. Ты англичанин и будешь действовать на них словно красная тряпка на быка, не в такой, конечно, степени, как пруссак, но все же этого будет достаточно, чтобы вызвать раздражение французов.

— Весьма тронут заботой о моем бренном существовании.

— Не обольщайтесь, ваша честь, — колко возразила Мегги, — я всего лишь опасаюсь потерять партнера по шахматам в самом разгаре игры.

Рейф не мог бы точно определить, чего было в ее замечании больше — юмора или сарказма.

— Если тебе все же придется драться на дуэли, советую выбрать пистолет, — продолжала она, — французы — ловкие шпажисты, и иностранец едва ли сможет составить им конкуренцию.

Рейф хотел было спросить, откуда в ней такая уверенность в нем как в стрелке, но вдруг вспомнил, что когда-то давно теплым майским днем они упражнялись в стрельбе в тире его близкого друга. Должно быть, на Мегги произвело впечатление его мастерство, раз она запомнила тот день. Марго тоже стреляла блестяще. По крайней мере Рейф больше не встречал женщин, столь же хорошо стреляющих, как и мужчины. Марго здорово усвоила уроки своего отца, и меткая стрельба была только одним из них. Полковник воспитывал дочь так, словно она была сыном, и это во многом отличало ее от других женщин.

Карета остановилась у театра. Рейф заметил, как разглядывали Мегги зеваки, когда она, грациозно опираясь на его руку, сходила на землю. Поощряя мужской интерес, Мегги улыбалась направо и налево. Никто ни за что не сказал бы, что она — хладнокровная шпионка, а не представительница полусвета с горячей кровью и жарким сердцем.

Рейф проводил ее наверх, в ложу. Игра актеров была блестящей, и вскоре Рейф целиком погрузился в искрометное веселье мольеровского «Тартюфа».

Но по мере развития действия Рейф все сильнее ощущал близость Мегги. В начале второго акта он как бы случайно опустил руку на спинку кресла своей соседки и, касаясь Мегги, ощутил теплоту ее бархатной кожи.

Рейф с удовольствием отметил, что она подалась вперед, словно стараясь лучше рассмотреть происходящее на сцене. Едва ли Мольер был повинен во вспыхнувшем на ее высоких скулах румянце. Мегги — так же ощущала присутствие Рейфа, как и он ее. Герцог догадывался, что она боялась расслабиться, поскольку не доверяла себе. Отлично. Кончиками пальцев он тихонько погладил обнаженное плечо.

Мегги вздрогнула, сжав в руках веер. Интересно, как далеко можно зайти? Едва ли стоит позволять себе больше, решил он, откинувшись в кресле, при этом оставив свою руку лежать там, где она была: у нее за спиной. Мегги постепенно расслабилась, откинулась назад, задев его руку плечами.

Игра была приятной. Рейф уже решил нежно помассировать ее плечи, когда из партера вдруг донеслись крики. Встревоженный, Рейф высвободил руку — и, опираясь на перила, перегнулся вниз. Отдельные выкрики слились в глухой ропот. Рейф увидел, как мужчины толкают друг друга.

Актеры пытались перекричать все нарастающий шум, но крики «Да здравствует король!» заглушали реплики. В ответ раздавалось: «Да здравствует император!» В актера, который пытался продолжать свою роль, полетели какие-то куски, и началась заваруха.

Некоторые из участников стычки подняли вверх белые флаги — символ поддержки короля. Бонапартисты стали размахивать лиловыми знаменами, и тогда Рейф понял, что драка неизбежна. Одним из наиболее пугающих воспоминаний его юности был эпизод, когда на одной из лондонских улиц разъяренная толпа принялась дубасить друг друга чем попало, и сейчас он почувствовал, что может произойти примерно то же самое.

Роялисты числом превышали бонапартистов, несколько лиловых знамен были вырваны из рук, храбрый парень из стана приверженцев императора упал, сбитый с ног разъяренными соперниками. На него посыпался град ударов и пинков. Одна из женщин завизжала от страха, но голос ее заглушили выкрики: «Виват король! Виват король!» Дружное скандирование гремело под потолком, казалось, вот-вот рухнут стены.

Мегги молча наблюдала за происходящим. Она казалась совершенно бесстрастной, поджатые губы выдавали лишь сожаление. Глядя на ее точеный профиль в обрамлении золотых волос, Кэндовер вдруг испытал нечто, похожее на галлюцинацию. Рейф вдруг увидел, как толпа грубых мужланов окружила ее, повалила на пол… Видение было настолько явственным, что Рейф не на шутку испугался за нее, тревога заслонила реально происходящее в театре. Он явственно видел, как отчаянно Мегги сопротивляется, кусаясь, пиная ногами наступавших, но их было слишком много, и вскоре она пропала под терзающими ее руками оголтелых негодяев.

Потрясенный, Рейф схватил спутницу за руку и потащил из ложи, не дожидаясь, пока пламя борьбы охватит весь театр.

— Пошли отсюда, — приказал он, толкая Мегги к двери из ложи. Рейф буквально пронес ее по коридору к выходу.

Из других лож тоже стали выходить люди, но Рейф оказался быстрее. Первыми они добежали до одной из лестниц запасного выхода. Уже внизу дорогу им преградили два хулигана, бегущие наверх. Увидев Мегги, мужчины остановились. Глаза их глумливо заблестели.

Не дожидаясь, пока на них нападут, Рейф ударил первым. Получив сильный удар в живот, тот, кто был ближе к нему, согнулся пополам, спрятавшись за своим товарищем, тут же получившим следующий удар.

Схватив Мегги за руку, Рейф потянул ее за собой, мимо корчившихся от боли негодяев, и она, подхватив юбки, полетела вперед, крепко вцепившись в спутника.

Лестница привела их в пустынный вестибюль. Поскольку звуки потасовки раздавались с левой стороны, они повернули направо, к запасному выходу.

Народ — и аристократы, и люди попроще — опрометью бросился из театра. Один мужчина побежал по улице, призывая на помощь полицию. К счастью, экипаж Рейфа ждал неподалеку. Буквально затолкнув туда Мегги, он дал сигнал к отправлению, и уже через пару минут они были на безопасном расстоянии от театра. Шурша юбками, Мегги забилась в угол, сердце Рейфа учащенно билось. Он все никак не мог отойти от волнения за свою партнершу. Словно в надежде получить подтверждение, что с ней все в порядке, Рейф перегнулся через сиденье и обнял ее.

Мегги как-то странно поежилась. Повернула к нему лицо. Их губы встретились, и поцелуй нежности стремительно превратился в фонтан страсти. Спрятав руки под его камзолом, она судорожно сжала ему спину так, что ногти вонзились в кожу.

Уже теряя рассудок, Рейф скорее почувствовал, чем понял, что пережитая опасность высвободила до сих пор сдерживаемые ею эмоции, вызвав к жизни нечто темное, непонятное, идущее из, самых глубин подсознания, и это нечто, передавшись ему, доводило его почти до сумасшествия. Они потонули в глубоком, обитом бархатом сиденье. Странный восточный запах Мегги щекотал ноздри, дурманил. Уткнувшись лицом в теплый изгиб ее шеи, Рейф целовал бешено бьющуюся жилку. Мегги дышала сбивчиво, с шумом втягивая воздух.

Рейф, целуя любимую, повторял восточный контур ее скул, поднимался выше, к мочкам ушей, таких чувственных и чувствительных. Лаская розовую мякоть, он чуть прижимал мочку ее уха зубами, ощущая, как она вся напрягается под его поцелуями, слыша стон, стон желания. Не в силах сдерживаться, Мегги откинула голову назад и развела ноги так, что его колено проскользнуло в теплоту промежности. Тела переплелись в жажде близости, невозможной в столь стесненных условиях. И снова рты их встретились, и вновь дыхание обоих слилось в жадный горячий хрип. Мегги изо всех сил прижалась мягкой полной грудью к его груди, а он, скользнув по тонкой талии, крепко сжал округлые бедра.

Экипаж тряхнуло на ухабе, и они едва не упали на пол. Рейф приподнялся, плечом опираясь о боковую панель, а ногой — в основание противоположного сиденья. Мегги прижалась к нему еще теснее, их бедра соприкоснулись. Рейф гладил ее ноги, не замечая того, что парчовая юбка поднялась куда выше колена. Он слышал, как под его рукой шелестит тонкий шелк ее чулка. Если бы он хоть немного владел собой, то не стал бы торопиться. Но сейчас, достигнув того места, где мягкая теплая плоть ничем не была прикрыта, Рейф жадно сжал ее ногу повыше чулка с внутренней стороны.

Мегги вдохнула поглубже, но тут же отстранилась от него, приказав:

— Довольно!

Взглянув в ее глаза, Рейф опустил руки. В отблеске уличных фонарей он увидел, что если желание еще и теплится в ней, то безумие исчезло.

И с ним произошло то же самое. Страсть бродила в его крови, видит Бог, как она играла, но безумство кончилось. Рейф сам поразился тому, насколько близко подошел к черте, когда человек уже не властен над собой.

Он отступил, хотя тело страстно стремилось завершить то, что было начато. Нет, не надо принуждать ее. Рейф осторожно пересел на противоположное сиденье. Мускулы его вибрировали от напряжения.

Мегги резко выпрямилась, поспешив поправить юбку.

— Что это было? — спросила она нетвердым голосом, смягчившим пошлость вопроса.

— Чувство опасности часто провоцирует инстинкт, празднующий жизнь, — философски заметил Рейф, стараясь говорить таким тоном, будто и не они всего минуту назад оказались на самом краю пропасти. Он был рад тому, что темнота скрывает весьма красноречивое свидетельство его возбуждения.

— Не такой уж большой была опасность, — между прочим заметила Мегги, покончив со своим нарядом и принимаясь приводить в порядок прическу. — Такие сцены здесь не редкость. Роялисты стараются приучить всех прочих французов к мысли, что теперь они на коне. Это называется «Белым террором». Если бы мы остались в ложе и выбросили белые платки, то были бы в безопасности.

— Я восхищен твоей выдержкой, но, позволь заметить, во время свары никто не может быть уверен в собственной безопасности, — сухо сказал Рейф.

Ужасное видение, посетившее его во время спектакля, вновь предстало перед его внутренним взором, и он поежился. Если бы она была одна, едва ли белый платок явился бы достаточным средством защиты от молодцов вроде тех, на лестнице.

— Поскольку в тебе, как я вижу, храбрости больше, чем здравого смысла, позволь мне позаботиться о твоей безопасности, по крайней мере до тех пор, пока не найдем заговорщиков.

Мегги вытащила шпильку и приколола выбившийся локон.

— Жаль, что не удалось досмотреть спектакль до конца. Хорошо, что я видела «Тартюфа» раньше, однако нет худа без добра: сейчас вполне не поздно заехать к леди Кэстлри.

Рейфу хотелось смеяться над тем, с каким доходящим до абсурда старанием они пытались проигнорировать яростную вспышку страсти, только что едва не спалившую обоих.

— Уж слишком ты деловая, а где же девичьи мечты?

— Твоя шутка неуместна уже потому, что я далеко не девушка, — резко ответила Мегги и, переведя дыхание, уже совсем другим тоном продолжила:

— Я слышала, что граф Варенн часто посещает вечера леди Кэстлри. Маловероятно, чтобы в заговоре был замешан ультрароялист, но все же не мешает с ним встретиться. — И, задумавшись на мгновение, добавила:

— Мне сказали, что он человек крайне опасный.

— Я уже предупрежден. Это он может вызвать меня на дуэль?

— Не думаю. Он из тех, кто засаживает нож в спину.

— Какой очаровательный молодой человек. Напомни, чтобы я прислонился к чему-нибудь прочному, когда буду с ним общаться.

По мере того как Рейф обретал потерянный было самоконтроль, неловкость его уступала место куда более приятному чувству. Что же, можно поздравить себя с первым успехом. Дела продвигаются. Мегги все ближе и ближе к тому, чтобы ответить на его чувство, и, рано или поздно, он заставит ее отказаться от всех остальных любовников.

Довольный, Рейф вольготно вытянул ноги; насколько позволяли размеры экипажа.

— Ну что же, веди меня к этой леди Кэстлри. Надеюсь, она угостит хорошим ужином. Ничто так не поднимает мужского аппетита, как добрая потасовка.