Я проснулся нереально счастливым. Блин, кажется, я окончательно пропал, я влюбился.
Иначе как еще объяснить порхание вокруг розовых бабочек, солнечных зайчиков и болезненные ощущения мышц лица — это я похоже улыбался пока спал. Керри я обнаружил в гостиной за чашкой чая.
— Доброе утро, — я обнял её и поцеловал в висок.
— Доброе утро, — она немного растерялась и обняла меня в ответ.
— Я такой голодный, готов целого мамонта съесть.
— Уверенна Шанталь сможет убедить тебя, что жаренный поросенок, ждущий тебя на кухне, являлся при жизни ни кем иным, как мамонтом.
— И я даже готов буду с ней согласиться, если она добавит к нему немного аджики.
«Аджика» — кажется это все, что я помню. Она на вкус была немного другой, я должен был обратить на это внимание, но я был слишком поглощен своими эмоциями. Я должен был заметить, что Шанталь была уж слишком молчалива. Поэтому, просыпаясь второй раз за это утро я не сразу смог понять, что рядом кто-то спорит.
— Ты с ума сошла!
— Говорю же тебе в сотый раз, вчера он ослушался моего прямого приказа, и я подумала, что его ошейник сломан, поэтому одела на него новый, исправный.
— Он ослушался тебя, но как это возможно? Что именно он не захотел сделать? Ты не пострадала?
Голоса, которые я разобрал, принадлежали Керри и Ханне.
— Ничего особенного, просто я… — она замялась. — Я не хочу, чтобы подобное повторилось. И вообще Ханна, что ты тут делаешь? Ты же вроде со своим женихом должна гостить у его родителей?
— Мы поедем к ним только вечером, поэтому решила навестить сестру. Прости, не знала, что предупреждать надо заранее, — девушка разозлилась не на шутку и, выйдя из кухни, громко хлопнула дверью.
Я лежал на полу не шевелясь, сознание медленно переваривало услышанное.
«Ослушался прямого приказа».
«Новый ошейник».
«Не хочу, чтобы подобное повторилось».
Так она вчера…
Я открыл глаза и сел. Шанталь и Керри разом вздрогнули и испуганно уставились на меня.
Я поднял руки к шее и понял, что на мне действительно был новый ошейник. Как она могла?! Я идиот, тупица, слепой мальчишка.
— Лаен? — начала было Керри, но стушевавшись под моим гневным взглядом, замолчала.
С тех пор я с ней не разговаривал, да и слуги где-то пропадали, так что нас никто не трогал. Спал я в бывшей комнате, где в тот же вечер волшебным образом снова появилась моя узкая кровать с новым матрасом. Время как-то незаметно ускорило свой ход.
Она стала запирать дверь в свою спальню.
Да я больше в жизни туда не зайду.
Потом я видел, как она пила. Сердце что-то пыталось мне сказать, но я заставил его замолчать. Очередное разочарование в людях окончательно пошатнуло мою веру в них. Есть лишь только я. Друг у друга есть только лишь мы сами. Больше мы нифига, никому, не нужны. ЛИШЬ МЫ САМИ!
За день до собрания к Керри явилась её сестра. Они померились, и Ханна собиралась завтра поддерживать Керри хотя бы по дороге туда и обратно.
— Лаен тоже будет тебя сопровождать?
— Не знаю, — ответила Керри, провожая сестру до кареты.
— Я обязан везде сопровождать мою госпожу, — девушки обернулись, когда я встрял в их разговор.
— Это хорошо… — неуверенно сказала Ханна.
— Это не обязательно, — холодно отозвалась Керри.
— И защищать её даже ценой своей жизни.
— Там действительно может быть опасно, — печально сказала Ханна и странно посмотрела сначала на меня потом на сестру, которая так и не поднимала на меня своих глаз.
— Поэтому я и буду вас сопровождать. Зачем еще нужен раб? Второе плечо еще весьма целое, да и спина всегда готова к удару.
— Лаен! — грозно рыкнула Керри и все же вознаградила меня рассерженным взглядом. Но вдруг, в её глазах появилась некая толи печаль, толи отчаяние. Не знаю, в общем я стряхнул это наваждение и ушел.
Двадцать седьмое июля.
Из кареты вышла невысокая фигура в форменном балахоне с накинутым на голову капюшоном. Это была женщина. Зайдя в здание Парламентского Дворца, она сразу же направилась в зал заседаний, где её наверняка уже ждали. Хоть женщина и опаздывала, но прекрасно знала, что никто не посмеет об этом ей даже намекнуть.
По дороге она сняла балахон и тем самым открыла окружающим свою личность, а потом с радостью наблюдала, как от неё отворачиваются встречающиеся коллеги. Нет, они, конечно, с ней здоровались, но делали это так, как будто кивок головой был случайным. Женщина всей кожей чувствовала их страх и ненависть к себе, от этого её лицо потихоньку начинало выражать брезгливость.
Как же они все её раздражают. Тупое, не имеющее своего мнения стадо. Но это ещё цветочки, а самые ягодки сидят вон там, в этом самом зале.
Женщина поправила строгую тугую гульку волос и остановилась возле широкой двери. Что-то было не так. В этой женщине, что-то явно было по-другому. Возможно, всему виной был тот высокий смуглый мужчина, который шел рядом с ней. На нем был одет такой же строгий костюм, не выражающий никаких эмоций. И такой же взгляд, пропитанный отвращением и брезгливостью ко всем встречным. Но это, ни коем образом не относилось к его спутнице, скорее наоборот — он, какбудто сам не замечая того, пытался идти еще ближе к ней, пытался защитить от всего, что могло ждать их за этой дверью. И если бы кто-то посмотрел внимательнее, то понял бы… он не отойдет от неё ни на шаг.
Два часа, ровно два часа длилось это безумие, на которое я бы в жизни больше не согласился вернуться.
Надо отдать Керри должное, она держалась молодцом и гордо игнорировала всяческие высказывания, летящие со всех сторон.
Мы вышли на улицу и, кажется, я только сейчас вновь начал дышать.
— Мы подождем Ханну, — крикнула Керри кучеру. И посмотрев на меня, сказала: — теперь ты можешь быть свободен. Я знаю, что тощий попытается еще раз приказать тебе меня убить. Жаль, конечно будет его расстраивать.
— Ну да, он та не знает, что теперь у меня другой хозяин, — ехидно улыбнулся я.
— Почему ты так себя ведешь? — устало произнесла она.
— Тебе стоит приказать, и я буду вести себя так, как тебе будет угодно.
— Брось. Липовый ошейник всегда можно снять. И быть грубым дикарем при этом вовсе не обязательно, — выпалила она.
— Липовый? — как же я сразу не догадался.
— Ох, Керри, спасибо, что не уехали без меня, — в карету вошла Ханна и бросила на нас встревоженный взгляд. — Прости, я вас перебила?
— Ничего важного, — бросила Керри и они начали обсуждать прошлое собрание.
Я же сидел, и в голове все крутилась одна мысль, какой же я дурак. Страшно представить, чего себе она уже успела надумать. Да я наверное для нее сейчас самый ужасный человек. Я ей должен все рассказать. Ох, надеюсь, она меня простит. А если нет, то я буду вымаливать у неё прощение. Даже не знаю, что бы я делал на ее месте, а она терпела.
— Что это за шум? — притихла Ханна и карета резко остановилась.
— Я посмотрю, — ринулась к окну Керри.
— Нет, я сам, — но открывая дверцу, карету резко дернуло и мы снова понеслись вперед, я лишь успел заметить вдалеке мчащихся на нас группу вооруженных людей.
— Это нападение, — я достал из-за пояса нож и девушки испуганно переглянулись. — Сидите молча. Я попробую их задержать.
Крики нападавших приближались к нам и я молился лишь о том, чтоб это были свои, чтоб я смог их уговорить об отступлении. Карету в очередной раз дернуло и мы снова остановились. Что произошло потом я помню плохо. Надо было бежать. Я схватил девушек и хотел дать им возможность спастись. Но как только я вышел из кареты, меня сильно стукнули по голове, я даже не успел понять откуда пришел удар. Все вокруг закружилось, я несколько раз падал, что-то кричал, потом был огонь, дым… меня схватили за шиворот и оттянули от полыхающей кареты.
Темнота еще долго была наполнена шумом и голосами, а потом вдруг стало тихо. Не знаю сколько так продолжалось, но когда это стало пугать, я резко открыл глаза.
— Ен, ты очнулся! Как хорошо, дружище, как ты себя чувствуешь?
— Где я? Алекс, что произошло?
— Ты у отца Орхеса дома. Ты ударился головой во время нашего штурма. Не помнишь?
— Штурма? — я мигом вскочил. — Вы напали на карету. Вы схватили её? Я хочу знать где она?
— Кто? Если ты о Керри Бонстер, то её уже наверное червяки начали жрать и должен сказать, хоть все и вышло немного не по плану, но я все равно доволен результатом.
— О чем ты говоришь? — я встряхнул его за плечи. — Что вы с ней сделали?
— Успокойся, Ен. Я понимаю, тебе было не легко все это время, да и Томас рассказывал, что ошейник как-то странно на тебя влияет, но посмотри, его уже нет.
Я машинально коснулся руками шеи и потер её, вот как не мог это сделать уже три месяца. У меня все похолодело внутри и, сев обратно на кровать, я попросил его:
— Расскажи мне что случилось, пожалуйста.
И Алекс начал с того момента, как они сидели в засаде и знали уже точное время, когда нужная им карета будет проезжать мимо них и улучив наилучшее время, напали на нас. Начался галдеж, кто-то поднес факел к карете, и та мгновенно вспыхнула, одновременно с этим из кареты выпрыгнул я с сестрой Бонстер. Лошади понесли, когда кучер успел их остановить и отвязать, то стало ясно, что вторая Бонстер, побоявшись нас, так и осталась в карете и сгорела живьем.
Алекс еще что-то рассказывал и рассказывал, но я уже не слушал. В ушах начинал усиливаться странный звон, он был все громче и громче.
«Сгорела живьем»
«Сгорела живьем»
«Сгорела живьем»
«Сгорела живьем».
— Стоп, — я закрыл уши руками. — А тело, вы видели тело? Ну, труп её вы видели? Что-то ж должны хоронить, — я подбежал к нему с неизвестно какой надеждой.
— Ну, какой труп после такого, — я замер, но тут он продолжил: — достали ошметки её платья, да обугленные кости, их вчера и похоронили. Ты же почти двое суток в отключке был.
Я больше не в силах это терпеть выбежал с комнаты, из дома.
— Ен, ты куда? — донеслось мне вслед.
Но я бежал и не мог остановиться. Мне казалось, если я это сделаю, то сразу упаду и умру. Не уберег, не защитил. Её больше нет. Почему, как это могло случиться. Только что не с ней. И я уже ничего не могу изменить.
Хоть я и не смотрел куда бежал, но ноги все равно принесли меня к обугленному участку дороги. Именно здесь я оплашал на столько, что я никогда в жизни себе этого не прощу.
— Прости меня, — прошептал я, падая на землю и рыдая от горя. — Прости.
Кто-то, совсем не важно кто, проходил мимо и увидел умирающего от горя мужчину. Потом этот кто-то пытался разнять драку, которую тот мужчина затеял и дрался так, словно молил, чтоб его избили, наказывая за что-то.
«Такое с человеком делает только любовь»- подумал неизвестный прохожий и ушел по своим делам.