Личный дневник (пьяной) влюблённой провидицы

Глава 28

Мне уже не нужно было подсознание, чтобы понять, что я один из самых отвратительных людей на планете. Когда я стала такой? Ответ был на поверхности. Тобиас сделал меня такой. Нет. Я сама сделала себя такой. Только я.

Не было никакого смысла оправдывать себя. Я — ужасна, отвратительна. Я хуже, чем те отморозки. Я напрочь забыла о своих счастливых видениях, поддалась дьяволу, что шептал и соблазнял, решила поиграть в опасные игры с чужими чувствами. И это непременно выйдет мне боком.

— Если загляну в будущее, что я там увижу? Руины и пепелище и себя, стоящую во главе этого хаоса? — разговаривала с потолком не в силах пошевелить даже пальцем. — Макс больше мне не напишет, я в этом уверена. Я почти опозорила его, заставив заняться сексом в публичном месте. Тобиас, вероятно, ненавидит меня теперь. Я бы себя не простила, будь я на месте каждого.

“Позвони Фрее…” — предложило подсознание.

— Никакой Фреи. Она поседеет от моих выходок раньше времени!

А тем временем календарь напоминал, что через несколько дней мне исполнится двадцать четыре. Я думала было сложно в пятнадцать, затем в девятнадцать, но с каждым годом всё сложнее и сложнее. Это и есть взрослая жизнь? Ежедневно бороться с трудностями, вставать перед выбором, жертвовать чем-то или наоборот пускаться в омут с головой, а после разгребать горы навоза? Почему жизнь не может быть проще. Зачем эти испытания на прочность?

Меня абсолютно не смущало, что я забила на работу и лежала посреди рабочей недели дома, закидываясь очередной порцией вина. Директору сказала, что заболела. Ну, разок можно и приврать.

“Разок?”— ворчало подсознание.

“Заткнись!”

Я врала самой себе. Не нужен мне никакой Макс и прочие мужчины. Я просто хочу Тобиаса. Целиком и полностью. Как хотела тогда на озере Итурия четыре года назад. Было так мерзко от этих чувств, ненавидела саму себя за них. Но больше, чем себя, я ненавидела Тобиаса и его игры.

“Возбудим и не дадим. Вот его девиз.”

“Знаешь какой мой девиз? Ежики плакали, но продолжали есть кактус”,— отвечала подсознанию.

Тобиас — мой кактус. Кактус, из которого делают текилу, которую нельзя ни с чем мешать, иначе не вспомнишь на утро, как звали. И я уже не понимала ни кто я, ни кем являюсь. Где та Октавия, которая боялась подпускать к себе людей, ограничиваясь малым кругом друзей, которую пугали видения и вводили в ступор, где та девочка, что думала, что никому не нужна? Да вот она. Лежит в обеденное время, пьяная от вина, пьяная от любви. Настолько пьяная, что тошнит уже.

Я любила Тобиаса Бергмана. И никакой брат не мог его заменить. Я ничего о нем не знала, но любила. Любила всю эту отстраненность, любила эти адские горки, любила, когда он был груб и еще больше, когда был нежен. Любила, когда он внезапно появлялся, любила всё это время. Скажи он мне сейчас, что чувствует тоже самое, и я была бы на небесах от счастья.

Но он не говорил. Ничего не говорил, сколько бы я не спрашивала.

“Может, ты задавала не те вопросы?”— грустно спрашивал внутренний голос.

“Может. Но это уже неважно. Я переспала с его братом. И это точно оттолкнет его от меня навсегда”.

“Ты видела хорошее будущее с Максимилианом. Счастливое”.

А еще я видела, как бегу со всех ног к парню волосами до плеч, собранными в хвост, и я готова поклясться, что это был Тобиас. Это не мог быть не он.

“А еще ты видела, как он ускользает от тебя в черном портале…”— напомнило подсознание самое первое видение, которое пришло мне во время слежки в Академии.

Но я же знала, что видениям нельзя верить полностью. Они обманчивы, они лживы. Они дарят надежду и беспощадно разбивают мечты о камни реальности. Дар провидения — худшее, что со мной случалось. Из-за него все проблемы.

“Провидение — часть тебя, прими уже это”.

— Моя самая бесполезная часть… Я боюсь смотреть в будущее! — закричала, ударяя рукой с бокалом по кровати и проливая вино на белые простыни. Если была бы совсем эгоисткой, то вместо вина это была бы моя кровь. Кровь, пущенная, чтобы остановить эти мучения. — Оно никогда не сбывается!

“Так почему ты отвергла Зака, раз твои видения не имеют значения?” —резонный вопрос, на который у меня был заготовлен ответ.

“Потому что мне было пятнадцать. И я ничего не знала о жизни”.

“А сейчас ты ее познала полностью, что ли?! Какие наши годы!”.

Вино уже не лезло в глотку, подсознание не затыкалось ни на минуту. Мысли, мысли, мысли.

— Надо больше вина, — и эта идея показалась мне одной из самых гениальных.

Пошатываясь, но всё-таки удержав равновесие, двинулась на поиски красного бодрящего напитка. Неубиваемая Ленар осталась в далеком прошлом. Была только убитая Ленар.

А дома ни капли не осталось, три пустые бутылки грустно смотрели на меня из мусорного ведра, который я пнула от всей души. Закричала, что есть мочи, выплескивая накопившееся.

— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — вдыхала через нос и выдыхала через рот, но не помогало. — Ненавижу тебя, Тобиас!

Убежала назад в спальню и упала лицом в подушку, сдерживая слезы. Но все было тщетно. Этот поток не сдержать.

Купила билеты на ближайший поезд. Уехать, сбежать. Домой, подальше от всего этого дерьма. К маме и папе. Туда, где меня любят такой, какая я есть. Написала ребятам, что отменяю празднование дня рождения и не хочу никого видеть и отключила коннектор. Я не смогла бы дать внятный ответ ни на один вопрос от них. Они жили свои жизни, в которых для меня осталось слишком мало места. Проживали свои счастливые дни.

Макс же вел себя также как Леон. У меня как будто открылись глаза. Да, вежливый. Да, спокойный. Да, обращался со мной как с хрустальной вазой. Но нет. Был и деготь в этой бочке мёда. Максимилиан был слишком… слишком… Максимилиан. И то будущее, что я видела с ним — это одна из тысячи мечт, которым не суждено сбыться. Я даже не стала писать ему, что уехала. Начало казаться, что я за ним бегаю. Вечно жду, когда у него будет на меня время, выискивая время в его расписании.

“Ты его использовала, чтобы выбесить Тобиаса!” —напоминало подсознание о моей оплошности.

“Цыц!”

Сутки в поезде и я ощущала себя все лучше и лучше, хоть и устала физически. Быть подальше от всех, посвятить время себе. Не об этом ли говорила Кассандра? А все, чего я хотела — это побыть с семьей, которую давно не видела.

Родные стены встретили запахом свежей немагической выпечки, фиалок на подоконниках, щепоткой слез после долго разлуки и литрами папиной медовухи. Вот где истинный мёд. В родных объятиях, в добрых подколках, в любящих сердцах. Родители всегда были для меня примером. Столько лет вместе, а всё еще смотрели друг на друга горящими глазами, хоть и постоянно спорили и ругались.

“Разве вы с Тобиасом не ведете себя также?!”— возмущалось подсознание.

“Сравниваешь жопу с пальцем. Родители — это родители”.

— Ты выбрала подарок на день рождения? — спросила мама, когда мы в обнимку вечером смотрели какое-то старое кино.

— Мне ничего не надо. Хочу просто с вами побыть.

— Как тебя вообще отпустили с работы?

— Директор Спаркс, конечно, был не в восторге, но выбора у него не было. Если не отпуск, то я бы просто уволилась. Довольно самонадеянно, но прокатило.

— Может, хоть погулять сходишь? А то сидишь дома, как сыч.

— Может схожу. Да не с кем.

— Кстати, — мамин голос вдруг изменился. — Помнишь соседа нашего? Зака?

— Зака? — как его не помнить-то.

— Да. Слышала, что он в городе. Вы же вроде общались?

Ой, мама. Как многого ты не знала о своей горе-дочери. Но расстраивать её так не хотелось своими проблемами, хотя уверена у нее нашлась бы парочка советов.

— Мы почти десять лет не общаемся. Не думаю, что это хорошая идея.

— Ну как знаешь. Я просто предложила. А вообще, — в глазах мамы сверкнул хитрый огонек. — Иди ко мне, моя маленькая! Я так скучала по тебе!

Мама обняла меня до хруста в костях, а после начала щекотать. И я смеялась, и плакала, и смеялась, потому что от нее было не скрыться.

Зак… еще одно болезненное воспоминание. Глупое, наивное, абсолютно дурацкое. По ощущениям оно было как жвачка. Сначала вкусно, а потом только челюсть сводит и жуешь уже бесформенное нечто.

Да и какой к черту Зак, когда все мысли о Тобиасе. Ничто не могло заставить меня не думать о нем. Раз за разом его лик возникал передо мной. Я видела его в прохожих, в отражении на стеклах, видела во сне. Но теперь не прогоняла. Наслаждалась хотя бы его образом. Сдерживать слезы было невыносимо больно, в глаза будто втыкали зубочистки. Но если заплачу, родители спросят, что случилось, а я не смогу рассказать.

Дневник оставался моим помощником. Единственным, кто сдерживал это торнадо в бутылке. Вытягивала все эмоции из себя, до пустоты. Опустошала голову до оболванивания, без перебора. Выкинуть всё, что причиняло страдания — такой был план. Раньше всегда получалось. Но потом вижу маковые булочки мамы, и снова я в квартире у Тобиаса. Вижу в коннекторе статью о знаменитом фигуристе — и вот я уже на озере Итурия, неловко падаю и касаюсь его впервые губами. При виде красных платьев меня и вовсе выворачивало наизнанку. Два раза надевала красное, и дважды это ничем хорошим не закончилось.

Озеро… самое прекрасное воспоминание. Такое красивое, такое животворящее, такое поистине волшебное. Хочу снова оказаться там и почувствовать потоки энергии во всем теле, напиться ею так, чтобы захлебнуться, нырнуть с головой и позволить течению унести меня. Я пыталась найти его на картах, но такого озера не существовало. Лишь в той книге, в музее. В заметках на полях, говорилось о волшебном озере.

Я не сразу поняла смысл написанного, страница за страницей мне открывалась история о двух влюбленных из враждующих стран, что бежали от войны и нашли свой покой в водах волшебного озера, являющегося источником всего живого. Я не связывала озеро, куда приводил меня Тобиас с этой легендой, но отчего-то казалось, что это именно оно. Мы слишком заигрались. И я устала. Зашла слишком далеко, уже не выплыть, нужен спасательный круг. Но кто, если не я, кинет его мне.

Тихие слезы капали на дневник, бумага от влаги морщилась и меняла свою гладкую форму. А я писала от руки, зачеркивала, писала снова. Письмо, которое я никогда не отправлю Самой себе, в котором призывала быть сильной, в котором признавалась в любви к Тобиасу Бергману.

На утро лицо всё опухло, будто меня покусал рой пчёл. Так себе видок в собственный день рождения, но что поделать. Не мы такие, а жизнь такая! В ванне намазалась всем возможными кремами мамы, плескала ледяной водой в лицо, чтобы хоть как-то сбить припухлости. Но не особо помогало.

В кухне меня уже ждали с праздничным тортом, прямо как в детстве. И я, расплывшись в улыбке, задувала свечи. И дальше самое приятное — подарки! Не ожидала, но и Фрея с Грегом и Тина с Ваней прислали мне поздравления, хотя я так нагло и бесповоротно игнорировала их звонки и сообщения. Нельзя не отметить подарок моей лучшей подруги — резиновый член размером с мою голову, увидев который я просто чуть под стол не провалилась, суматошно закрывая коробку, не дай бог родители заметят. Мы всё же были не настолько близки. Тина и Ваня подарили античную вазу, которая даже пахла так, будто в ней кто-то хранил чей-то прах, от Грега я получила шикарный букет цветов.

— А это от кого? — уже довольно развеселившись, дошла до самого неприметного подарка — простого почтового конверта без опознавательных знаков.

— Не знаю. Просто было в общей куче на пороге. Думала, к цветам прилагается.

“Грег письмо написал? Не верю!” —подумалось мне.

Раскрыла конверт, а там лежала открытка с изображением озера и рыбаком на лодке. Сердце сжалось, но я всё же перевернула этот плотный лист бумаги. На нем не было ничего, кроме времени. Семь часов вечера.