Лорд Грешник

Глава седьмая

Дальше Мэри стала обследовать Синклер-Холл самостоятельно. В некоторые уголки она так и не заглянула, но увиденного было вполне достаточно. Дом был огромен, обставлен дорогой и по большей части слишком темной мебелью. Не в таком доме хотела бы она растить своих детей! Конечно, если у нее когда-нибудь будут дети, с горечью вспомнила Мэри о решении Йэна обращаться с ней с особой осторожностью, что ясно исключало супружеские отношения.

За ленчем Мэри не видела ни Йэна, ни его отца. Барбара чопорно информировала ее, что граф не вернулся с деловой встречи, а когда Мэри спросила о Йэне, Барбара отговорила ее идти в конюшни, где тот пытался спасти жизнь кобылы, мучающейся в родах.

День тянулся медленно, и Мэри с нетерпением ожидала вечера, так как была уверена, что Йэн будет ужинать с ними. С приближением долгожданного момента Мэри вынула из гардероба розовое платье и разложила его на кровати. Закусив губу, она размышляла, удастся ли ей застегнуть ряд крохотных жемчужных пуговок на спине. Вероятно, Йэн был прав: ей необходима горничная.

Когда в дверь тихо постучали, Мэри обернулась.

— Войдите, — крикнула она.

Появилась Франсис, горничная, которой так недовольна была Барбара. Девушка присела в реверансе, старательно отводя взгляд от Мэри.

— Вы позволите зажечь свечи, миледи?

Мэри кивнула, затем нахмурилась.

— Я полагала, что ты прислуживаешь за столом.

— Мисс Барбара передумала, миледи. Эту должность отдали другой судомойке, — печально ответила девушка, зажигая свечи.

— Понимаю.

Мэри нахмурилась. Как унизительно, должно быть, так быстро лишиться своей новой должности. Эта девушка лишь немного скованна и вполне могла бы преодолеть свою неловкость.

— Франсис, будь добра, помоги мне, пожалуйста.

Мэри увидела Йэна у входа в столовую и остановилась с улыбкой. Как всегда, он был ослепительно хорош — в безупречно сшитых темно-серых брюках и фраке.

— Надеюсь, ты хорошо провела день?

— Мне сообщили, ты помогал кобыле разрешиться от бремени. Все в порядке?

Йэн удовлетворенно кивнул, напомнив Мэри о том, как он гордится своими лошадьми.

— Роды прошли благополучно. Эта кобыла очень молода, и ее не следовало выпускать в поле, где пасся огромный упряжной конь. — Йэн пожал плечами. — В результате жеребенок получился слишком большим, но все обошлось.

Мэри испытывала острое наслаждение оттого, что стоит рядом с мужем и обсуждает его дела.

— Йэн, я хочу кое о чем попросить. Ты говорил, что мне необходима горничная. У меня есть соображения на этот счет.

Йэн с удивлением взглянул на жену.

— Мэри, ты не должна спрашивать у меня разрешения в подобных делах! Как я сказал, это твой дом! Ты можешь делать все, что пожелаешь.

Его слова грели душу. Ее дом! Несмотря на проблемы со свекром и очевидную неприязнь Барбары, она нужна Йэну здесь!

— Я так счастлива это слышать! Я хочу взять Франсис, девушку, которая подавала сегодня завтрак. Я думаю, мы прекрасно поладим, и она быстро научится всему, что требуется от личной горничной.

Возмущенный голос кузины прервал Мэри:

— Франсис? Она же абсолютно не годится для такой должности! Она не сможет исполнять свои обязанности. Как вы могли вообразить, что она сумеет позаботиться о вашей одежде и всем прочем? А прически?

Мэри решительно повернулась к Барбаре:

— Я приняла решение.

— Йэн, неужели вы допустите это? Совершенно очевидно, что Мэри просто жалеет девушку! Франсис не сможет выполнять обязанности горничной твоей… жены графа. — Затем Барбара набросилась на Мэри: — Вы должны думать, когда принимаете подобные решения! То, как вы предстанете в обществе, отразится на вашем муже. — И она, сдвинув брови, окинула недовольным взглядом розовое платье Мэри.

Мэри считала подаренный Викторией наряд вполне уместным, хотя он явно не понравился Барбаре, одетой безупречно, но уныло. Мэри пожала плечами. У нее и нет ничего другого для вечера. Роскошный свадебный наряд показался бы сейчас еще более вызывающим.

— Я уверена, что смогу обучить Франсис. Она кажется очень смышленой.

Барбара рассмеялась.

— О Боже…

Йэн остановил ее:

— Я уверен, кузина, что вы пытаетесь помочь, но Мэри может делать все, что хочет.

— Как пожелаете, Йэн. Я действительно хотела помочь, ничего больше.

Йэн улыбнулся кузине:

— Я высоко ценю вашу заботу и надеюсь, что вы поможете Мэри приспособиться к жизни в Синклер-Холле.

— Я с радостью сделаю для вас все, что в моих силах, Йэн… и, конечно, Мэри, — уверила Барбара и резко повернулась к Мэри. Она знала, что Йэн не видит ее лица, и бросила на его жену презрительный взгляд.

Вечером того же дня Мэри лежала одна в своей постели. Йэн остался в салоне, когда она сказала, что собирается лечь спать.

Мэри думала о муже, и мысли ее путались. Йэн все более и более отдалялся от нее. Он казался таким же озабоченным, как и утром, и едва ли обратил внимание на ее уход. А вот на лице Барбары читалось явное облегчение, что, впрочем, Мэри быстро выбросила из головы.

Мэри смотрела в лепной потолок, едва различимый в темноте, и испытывала странную тревогу. Время шло, а она так и не услышала ни звука из комнаты Йэна.

Где он может быть? Как долго еще будет избегать ее? Чем вызвана его всепоглощающая озабоченность? Почему он решил, что пренебрежение физической стороной их брака поможет ему продемонстрировать ей свое уважение?

Наконец Мэри поняла, что больше не выдержит. Она не знала, где муж, не понимала, почему он так ведет себя, и терпение ее кончилось.

Она встала и накинула пеньюар. Вряд ли Йэн неслышно вошел в свою спальню, но Мэри подошла к двери, набралась смелости и тихо постучала, а затем повернула ручку. Дверь открылась, и Мэри окинула взглядом спальню: огромную кровать из резного дуба, халат, разложенный на накрахмаленных простынях, ослепительно белоснежных под полосатым бело-зеленым балдахином.

Йэна в спальне не было. Мэри закрыла дверь, соединяющую их комнаты, и повернулась к двери, выходящей в коридор. Через мгновение она уже спускалась на первый этаж по парадной лестнице.

Дом был окутан тишиной. Никого не было ни в салоне, ни в гостиной, ни в других комнатах, куда она заглядывала. С каждым пустым помещением решимость Мэри угасала. Уже собравшись вернуться в свою комнату, Мэри увидела полоску света под дверью библиотеки, глубоко вздохнула и распрямила плечи. И хотя она нервничала так сильно, что ладони ее стали влажными, смело приблизилась к закрытой двери.

Мэри уже потянулась к ручке, когда голос старого графа, упомянувший ее имя, остановил ее. Но не собственное имя заставило ее оцепенеть, а то, что последовало далее.

— Даже если бы ты любил эту девушку, Йэн, это не оправдало бы твой брак с дочерью викария, — донеслось до нее. — Однако любовь хоть в какой-то, пусть очень малой, мере могла бы объяснить твой поступок. Ты же, по твоему собственному признанию, едва знаешь Мэри. Я могу сделать только один вывод: ты женился на ней по глупости, чтобы разозлить меня.

Воцарилось долгое молчание, такое тягостное, что Мэри ссутулилась, словно физически ощущая его бремя. Почему Йэн не отрицает обвинения?

— Да, отец. Я женился именно по этой причине и не могу притворяться, что дело обстоит иначе.

Сердце Мэри разлетелось на тысячи острых осколков, впившихся в ее сердце, глаза, горло. Прикрыв рот рукой, чтобы подавить горестный вопль, она развернулась и бросилась бежать.

Вот и причина странного поведения Йэна! Он ничего не собирался ей доказывать, он просто с самого начала не хотел ее! Она вспомнила, как предложила ему себя в их брачную ночь, и лицо ее вспыхнуло. Сам Йэн никоим образом ее не поощрял!

Стыд и гнев тугим обручем стиснули ее грудь. Она поднималась по лестнице, шатаясь, вцепившись в перила, чтобы не упасть. Когда Мэри добрела до верхней площадки и свернула в коридор, то чуть не столкнулась с Барбарой и резко остановилась, проклиная случай, который свел их.

Барбара заметила слезы в глазах соперницы, и губы ее тронула злорадная усмешка. Мэри, попыталась обойти кузину, но та умышленно загородила ей дорогу.

— Пожалуйста, пропустите меня.

Барбара Ховард долго смотрела на нее, затем ответила:

— Пропущу, но только после того, как выскажусь. По вашему виду я могу догадаться о ваших с Йэном проблемах, а потому отброшу сдержанность и скажу правду… пусть вы вышли замуж за Йэна, но любит он меня!

Острая боль снова пронзила Мэри. Неужели эта женщина проникла в ее мысли? Но как она могла знать то, что сама Мэри подслушала только сейчас? Нет, Барбара ничего знать не может! Она просто сказала единственное, что могло бы ранить расстроенную соперницу, а злая судьба направила ее слова в цель.

В карих глазах Барбары светилась жестокость.

— Это меня любит Йэн! Мы поженились бы, если бы вы все не разрушили. Его семья, как и моя, приветствовала этот брак. Я не знаю, почему он женился на вас. И не заблуждайтесь, его отец никогда с вами не смирится!

Готовая пробить себе дорогу, пусть даже силой, Мэри двинулась вперед. Но ей не стоило беспокоиться — Барбара сказала все, что хотела, и отступила в сторону.

На следующее утро, когда Мэри появилась в дверях столовой, Малькольм Синклер, сидевший во главе стола, нахмурился и смерил невестку недовольным взглядом. Мэри гордо подняла голову и вошла в мрачную комнату без приглашения. Этот суровый старик ее не запугает! Она и так знает, что никому не нужна здесь — ни мужу, ни его семье.

Наконец Малькольм встал и указал на стул справа от себя.

— Садитесь, девочка.

Мэри демонстративно уселась на стул рядом с указанным и с подчеркнутой вежливостью поздоровалась:

— Доброе утро.

— О, значит, у вас есть собственное мнение? Ну, на меня утро не производит такого впечатления.

Он отрезал толстый кусок ветчины и стал не спеша поглощать его.

Мэри не отреагировала на его замечание, что далось ей нелегко. Она взяла серебряный чайник и налила чай в тонкую фарфоровую чашку, стоящую перед ней.

— Доброе утро, дядя Малькольм… Мэри… Напротив у стола стояла Барбара.

Мэри коротко кивнула, не желая встречаться с ней взглядом. Что могла она сказать женщине, которую будто бы любит ее собственный муж? Расправив плечи, Мэри безразлично бросила:

— Доброе утро.

Барбара снисходительно улыбнулась.

— Йэн не присоединится к нам. Он уже отправился в конюшни: сказал, что там много работы.

Малькольм Синклер издал странный горловой звук. На мгновение в глазах старика Мэри почудилось что-то похожее на разочарование. Но нет, вряд ли! Старый граф демонстративно помешивал свой чай.

— Я думаю, что он должен был бы проявить некоторый интерес к обустройству своей жены. Этот парень…

Мэри распрямилась.

— Простите, что прерываю вас, милорд, но Йэн не обязан присматривать за мной. Я вполне способна позаботиться о себе сама!

— Неужели? — Темные глаза, так удивительно похожие на глаза сына, уставились на нее оценивающе, и граф явно не одобрил то, что увидел. — Если так, тогда я кое о чем попросил бы вас.

— Я слушаю.

— Когда вы вышли замуж за моего сына, ваше финансовое положение, скажем так, несколько улучшилось. Если ваше платье меня не обманывает, вам понадобится гардероб, более подходящий жене будущего графа.

Мэри подавила желание опустить взгляд на свое простое зеленое платье, в котором она была и накануне, и чопорно ответила:

— Мне не нужен новый гардероб. Я не из-за этого вышла замуж за вашего сына.

Темные глаза старого графа смотрели на нее в упор.

— Почему же вы вышли замуж за моего сына?

— А вот это, сэр, мое личное дело! Достаточно сказать, что не из-за его титула или материального положения.

Мэри не желала признавать, что отчаянно вцепилась в Йэна, надеясь обрести в нем опору и защиту. А в результате вышла замуж за человека, которого совсем не знала.

Она терпела скептический взгляд Малькольма Синклера, графа Драйдена, пока, наконец, он не откинулся на спинку стула. Если бы Мэри сочла это возможным, то решила бы, что его лицо выразило невольное уважение. Однако это впечатление исчезло, как только граф сказал:

— Тем не менее, у вас будет новый гардероб. Ваш долг, как члена семьи, — соответствовать не только положению вашего мужа, но и моему. Вы теперь гораздо больше, чем дочь простого священника, дорогая. — С этими словами Малькольм встал. — Барбара, я надеюсь на твою помощь. Портниха приедет днем.

— Конечно, дядя Малькольм, — покорно ответила Барбара, но в ее взгляде не было и намека на покорность. Темные глаза Барбары горели негодованием, однако она не посмела открыто не повиноваться графу.

Йэн повернулся к младшему конюху и протянул руку за мазью, затем нанес лекарство густым слоем на поврежденную ногу серого в яблоках мерина.

— Заживет, милорд?

Йэн мог понять тревогу паренька. Именно Лестер скакал на мерине, когда тот попал ногой в кроличью нору.

— Полагаю, да, но брать препятствия так, как прежде, он не будет никогда.

Йэн изо всех сил пытался успокоить тринадцатилетнего парня — ведь произошел несчастный случай, однако Лестер, к его чести, продолжал волноваться.

Обмотав ногу мерина тряпками, Йэн покинул стойло и прошел к деннику, где находилась разрешившаяся от бремени кобыла Порция. При появлении Йэна прелестный жеребенок отпрыгнул и спрятался за ногами матери. Кобыла благодарно ткнулась мордой в руку хозяина, вероятно не забыв, как тот помогал ей накануне. Приключение бедняжки с тяжеловозом чуть не стоило ей жизни, но сейчас, похоже, она чувствовала себя прекрасно.

Йэн нежно погладил лоснящуюся шею и задумался. Позапрошлой ночью он дождался отца, понимая, что необходимо объясниться.

Йэн еще не знал, как искупит свою вину перед женой. Но отныне только честь будет руководить его поступками. И именно поэтому Йэн признался отцу, что женился на Мэри, чтобы досадить ему. Он не мог не сказать правду. С правды он решил начать новую жизнь. Только так Йэн надеялся стать когда-нибудь достойным женщины, которую назвал своей женой.

Но Мэри! Как сказать об этом Мэри? Как повиниться перед ней? Если Мэри узнает, почему он женился, это не принесет ей ничего, кроме горя и стыда. Он должен стать таким человеком, каким она его считает!

Однако легче сказать, чем сделать. Его физическое влечение к жене не утихало. Мэри спала по другую сторону двери, соединяющей их спальни, и это превратилось для него в настоящую пытку. Воспоминания об их брачной ночи, о ее пылких откликах на его ласки разрушали его оборону, и Йэн еле сдерживался, чтобы не уступить искушению.

Как и просил граф, Барбара присутствовала при встрече Мэри с мадам Мари Флер, портнихой, приехавшей в Синклер-Холл с рулонами материй и эскизами модных платьев, и сначала попыталась руководить процессом, диктуя, сколько и чего необходимо сшить.

Это продолжалось до тех пор, пока Мэри вежливо, но твердо не взяла дело в свои руки. Если уж ей предстоит носить эту одежду, она сама и выберет ее. Мятеж Мэри был поддержан портнихой, от чистого сердца восхищавшейся безупречным вкусом жены молодого господина.

Барбара, естественно, не обрадовалась, но и не ушла. Очевидно, боялась прогневить «дядю Малькольма», которому повиновалась даже в мелочах.

День был приятный, небо — безоблачное, легкий ветерок чуть шевелил локоны на висках, но хорошая погода не радовала Мэри. Пересекая мощеный двор, она услышала слева нестройный шум голосов и, взглянув в том направлении, увидела небольшую толпу, собравшуюся у кирпичных конюшен.

Даже не осознав, что изменила направление, Мэри скоро оказалась около толпы. Привстав на цыпочки, она попыталась заглянуть поверх плечей. Мужчина, стоявший перед Мэри, оглянулся, узнал ее и почтительно отступил. По его знаку и другие, кланяясь или приседая в реверансе, уступали Мэри дорогу.

Видимо, слухи о женитьбе Йэна уже облетели округу.

Вскоре Мэри оказалась у крепкого деревянного забора, окружавшего небольшой загон. Посреди него лошадь с налитыми кровью глазами и оскаленными зубами тянула за один конец веревки. Другой конец веревки был намотан на защищенную перчаткой руку Йэна.

— Что происходит? — прошептала Мэри, совершенно не сознавая, что говорит вслух.

Ей ответил крупный темноволосый мужчина в рубахе с закатанными рукавами, обнажавшей загорелые руки.

— Сквайр Барнэби, — он коротко кивнул на полного, хорошо одетого джентльмена по другую стороны толпы, — привел обратно лошадь, купленную у хозяина некоторое время назад, миледи. Говорит, что у жеребца слишком дурной нрав, и никто не может оседлать его. Кажется, конь сбросил сквайра сегодня утром, — с едва скрываемым злорадством добавил он и с гордостью продолжил: — Сквайр заключил пари с лордом Йэном. Если милорд оседлает жеребца, то бесплатно заберет его обратно.

Невольно ее жадный взгляд обратился на мужа — на гладкую шею за расстегнутым воротом белой сорочки, на длинные ноги, обтянутые светло-коричневыми бриджами для верховой езды, на мускулистые бедра.

Йэн осторожно передвигался по паддоку, окутанному клубами пыли. Его взгляд схлестнулся со взглядом обезумевшей лошади и, словно по волшебству, удержал его. Затем Йэн начал потихоньку подтягивать веревку, заставляя коня подойти еще ближе. Мэри напряглась и ощутила, как напряглись все вокруг.

Йэн медленно протянул свободную руку к носу жеребца, чтобы тот мог принюхаться. Животное обнажило зубы, словно собираясь укусить, и Мэри затаила дыхание. Но рука ее мужа не дрогнула, укуса не последовало. Тихо разговаривая с лошадью, Йэн погладил длинную изящную шею, почесал морду, затем бросил мимолетный взгляд на конюха, стоявшего у закрытых ворот загона. С осторожностью канатоходца Лестер подошел и подал Йэну уздечку, и вскоре Йэн с удивительной легкостью взнуздал коня.

Наблюдая за мужем, Мэри, словно снова ощущала, как его сильные руки ласкают ее тело, пробуждая страсть, о которой она прежде и не догадывалась. Она закрыла глаза, потрясенная нахлынувшими на нее чувственными образами. С каким терпением, с какой ловкостью подчинил Йэн дикое животное! С такой же ловкостью он подчинил и ее…

Йэн сделал почти незаметное движение рукой, и подросток приблизился к нему все с той же осторожностью, держа в руках седло. Йэн взял седло, не сводя глаз с жеребца. Все так же успокаивая животное словами, Йэн погладил его спину, накинул седло. Мэри перевела взгляд на сквайра и не обнаружила в его лице той гордости, какой светились лица обитателей поместья.

Йэн продолжал гладить и уговаривать лошадь. Его хриплый шепот словно обострял все чувства Мэри. Когда пришел решающий момент, она затаила дыхание, горло ее пересохло. Йэн махнул в седло, и конь встал на дыбы. Сильные длинные ноги наездника плотно обхватили бока животного, бедра не оторвались от седла, даже когда конь стал взбрыкивать и снова вставать на дыбы почти вертикально.

Мэри заворожено следила, как Йэн удерживается в седле, продолжая что-то нашептывать, и громко охнула, когда случилось неожиданное: жеребец затих и повернул голову к человеку, сидящему на нем. Когда пыль вокруг них улеглась, Йэн наклонился и погладил белую шею, и Мэри услышала его слова:

— Хороший парень! Какой отличный парень!

Громкий рык заставил ее повернуть голову. Сквайр Барнэби швырнул на землю хлыст и зашагал прочь. Что ж! Ведь именно он настоял на пари.

Мэри развернулась, и толпа расступилась как по мановению волшебной палочки. Не позволяя взгляду задерживаться на окружающих лицах, Мэри попыталась сбежать, не вступая ни с кем в разговор. Но этому не суждено было случиться.

Высокий мужчина, разговаривавший с ней ранее, встал на ее пути и поклонился, прижимая к груди шапку. Доброта и вежливость не позволили Мэри пройти мимо.

— Я вас слушаю.

— Прошу прощения за дерзость, миледи. Просто увлекся и подумал, что вы хотите знать, в чем дело. И если позволите, я хочу сказать и думаю, что скажу от всех нас… — Он обвел взглядом приветливые лица вокруг, и Мэри увидела, что многие закивали. — Я просто хотел сказать, как рады мы все, что лорд Синклер женился и вернулся в Синклер-Холл.

Мэри не знала, что ответить. Именно в этот момент из-за ее спины раздался голос мужчины, часто посещавшего не только ее сны, но и мысли во время бодрствования.

— Моя жена и я благодарим тебя за добрые пожелания, Фрэнк Гудвин.

Йэн стоял у забора со стороны паддока. Он следил за ней с тем загадочным выражением лица, что так ловко скрывало его мысли. Мэри отвернулась, сердце заколотилось о ее ребра.

— Благодарю вас, мистер Гудвин! — Она обвела взглядом лица, не останавливаясь ни на одном и думая лишь о побеге. — Благодарю вас всех! А теперь мне пора!

С этими словами Мэри направилась к дому, не заботясь о том, как воспримут ее поспешный уход. Она не могла выслушивать искренние поздравления на глазах Йэна, зная, как в действительности он относится к ней и их браку.

Что будет дальше, Мэри не знала. Она была уверена лишь в одном: Йэн не должен догадаться о том, какую глупость она совершила. Ее единственный шанс на спасение собственной гордости — скрыть, что она узнала правду.