Любаша (СИ)

4

Джонатан Мюррей

Поразительное состояние: еще не женился, а домой уже не хочется. Оттягивал неприятный разговор как мог, переделав все, даже самые не любимое. На днях выезд в ближайший портовый город, под предлогом мелких закупок проверю дорогу. Скоро приедет мать. Должно быть безопасно.

Устало потер лицо, задала Люба задачку. Где достать твой «секретный ингредиент»? И почему я сам не придумал это? Может потому, что невозможно успеть везде? Городок растет, а вместе с ним нужды, и тренировки никто не отменял.

Неужели… старею?

Тьфу, это все мама. Еще не приехала, а ее голос уже в голове. Вот, Руперт прохлаждается, получит повышение. Еще…

Робкий стук.

— Входи.

Камилла показательно изображала смирение и покорность. Выглядела… без былого лоска.

— Садись. Ты здорова?

— Благодарю, все хорошо, мой господин, — грациозно присела на стул, продолжая смотреть в пол.

— Камилла, давай не будем усложнять, — поморщился, сцепив руки в замок. — Был договор — ты согласилась… Встреч больше не будет.

— Прошу, дай второй шанс! — умоляющее произнесла женщина с глазами полными слез.

Между нами никогда не было чувств, только выгода. У каждого своя.

— Скоро приедет мать с невестами. Я женюсь, Камилла. Сама понимаешь, тебе надо уехать… Не останешься ни с чем. У меня есть друг, вдовец с приличным состоянием, землями, положением при дворе, готовый жениться. Не старик. Наследники есть. Ты не будешь нуждаться.

— Так, значит, — горько прошептала Камилла. — Как надоевшую кобылу новому хозяину? — обогнула стол, упала на колени и с силой обняла ноги. — Прошу, Джонатан, прошу не отсылай! — не сумел поднять, намертво вцепилась. — Не хочу никуда! Здесь мой дом, моя жизнь… Ради того, что было! Клянусь молчать, ни словом, ни взглядом, не выдавая секрета, не претендуя ни на что! — слабо сверкнуло. Магия приняла клятву. — Не гони, дай жить свободно, самой решать, а не плясать под дудку незнакомого мужчины, страшась следующего дня и его настроения… Сама пришла к тебе, потому что нравился, Джонатан, хоть в это и не веришь… Я все сделаю, что прикажешь, но не отсылай, — разрыдалась, сворачиваясь в комок у щиколоток.

Дерьмо, а не день! Хотелось поскорее все это прекратить. Было стыдно…

— До первого замечания, — слова дались тяжело. — Пикнуть не успеешь, посадят на корабль к жениху. Выбирай место, раз хочешь сама, но не тяни. Холода будешь встречать уже не здесь.

— Да, да! Спасибо! Спасибо!!!

— Не унижайся… Уходи, — хотелось не видеть этого…

— Да, конечно! — угодливо закивала женщина.

Вскочила, тут же упала, запутавшись в подоле, встала и, не переставая благодарить, быстро скрылась, оставив после себя горечь разочарования…

Вспомнилась иномирянка и ее упрямые глаза. Человек на новом месте, все незнакомо, так не сдается. Работу нашла, на мужчин даже не смотрит. Хотя уже есть желающие и без Руперта. Добрая… Глупая, конечно, но добрая… Придумала, написала. Погладил тетрадь. Надо идти, мириться… Гадость какая. Шумно выдохнул через нос.

И это я еще не женат!

Камилла

Обида жгла изнутри. Как же так, Джонатан? Я же тебе всю себя отдала! Всю, без остатка… Слезы вереницей падали вниз на землю. Темнеет, меньше позора. Поглубже нахлобучила чепец, опустив голову к земле. Не хочу, не покажу, как больно.

Джонатан, я же любила тебя! А ты? Как не нужную тряпку в ведро…

Тело бьет крупная дрожь, сильно болит голова. Путь домой не отложился в памяти, только отводящие сочувствующий взгляд соседи. Упала на пол посреди горницы и завыла, катаясь и выплескивая боль… А потом стало так пусто внутри, так холодно, будто сломалось все внутри.

— До холодов, значит, до холодов, Джонатан, — прошептала в пустоту.

Только и та, что разлучила, тоже уйдет… На тот свет.

Люба

Обожаю ходить по лесу. Природа щедро делится энергией, подпитывая изнутри, наполняя силами и желанием жить. Запрокинув голову, касаюсь ладонью шероховатых коричневых тел огромных исполинов, что устремляются далеко ввысь, к самому небу. Чувствую тепло и благоговение. Обхватив руками, прижимаюсь лбом к теплому стражу леса, закрываю глаза. Ветер поет особенные песни, ему вторит скрип качающихся стволов, шелест листвы, щебет птиц.

Чтобы понять, чем богат край и выбрать путь дальнейшего развития, нужно увидеть самой. Пощупать, попробовать на зуб, присмотреться. Нет цели истощить ресурсы, лишь бережно взять, приумножив для собственных нужд.

Шум разговоров и смеха стихает, люди, прощаясь, расходятся. В городе спешно отстраивают хозяйственные постройки — нужно заготовить сена и прочего. Слышала, как обсуждали птичники, загоны для коней, скотины. Вот уж куда не лезла, так в ту степь.

Улыбаюсь, вспоминая вытянувшееся лицо капитана, когда огорошила новостью, что хочу процент и составление маг договора. Все любят число семь, приписывают удачу и мистические силы, его выбрала и я. Десять — многовато, пять — категорически мало. Ровно столько отчислений будет капать на счет, который капитан откроет на мое имя, он же озадачился изготовлением документов.

Пришлось немного подумать о будущем. На личное производство нужны золотые, которые, вот досада, не валяются под ногами. Осталось придумать. Это собственное дело. Немного попозже.

Уши накрыла невидимая вата, отрезая от посторонних звуков. Иду, внимательно оглядываясь на все триста шестьдесят, в голове жернова неторопливо перемалывают зерна мыслей. Поднимаю шишку из-под ног. Хорошая, большая и пустая. Чуть погодя находим заросли малины. Ягоды крупные, сочные, так и просятся в рот. Листья крупные, широкие, ароматные. Медленно делаю глубокие вдохи, еле слышно шепчу:

— Еще…

К середине дня с непривычки болят ноги, но я счастлива — корзина полна лесных богатств. Наскоро перекусываем, старший группы принимает решение возвращаться — люди загружены до предела. Гуськом тянется ниточка со звеньями людей. Изумрудная зелень неспешно покачивается, будто прощаясь до следующего раза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Своеобразное медитативное состояние рассеивается, возвращается копошение в голове. Пытаюсь анализировать.

Чувствую, как мир незаметно меняет. Не знаю, хорошо или плохо, знаю, что непривычно, тяжело и часто страшно. Скажи кто еще лет пять назад, что я буду планировать индивидуальное предпринимательство — рассмеялась бы в лицо. А сейчас это залог свободного существования. При этом очень хочется опоры, своего человека. Олаф — хороший друг, но не семья, а мне хочется корней.

Порой удивляюсь, как они вообще прислушиваются к моим советам? Почему? Простая домохозяйка, без опыта общения с живыми людьми. Волнами накатывает страх разоблачения иномирного происхождения. Сжимаю кулаки и дышу на счет, чтобы унять внутреннюю дрожь. Дорога заканчивается незаметно. Вот уже видны кучи неровно сложенных камней, пополняющиеся быстрее, чем убывающие. Капитан твердо решил построить добротную стену, опоясывающую поселение, а я за время копания в земле и себе приняла ультимативное решение — Камиллу распределят в другое место. Вчера умер идущий на поправку. Если бы Велдон не перепил зелий, для поднятия сил и людей с кроватей, то не свалился бы с истощением, имея возможность заметить бегающие глазки змеи, что на пару с подругой готовила тело к погребению.

Мои нервы дороже, а теперь и положение выше — помогаю в процветании города. Вот и воспользуюсь блатом.

Камилла

Спина была мокрая от страха, внутри все дрожало, но приходилось держать лицо, сцепив зубы. Казалось, все вокруг знают о тайне, подглядывают и следят, только делая вид, что заняты сбором. А все она, Люба! Щерится в мою сторону, как чувствует. Ушла с самой дальней группой, уйти от старшего не составило труда — своя есть своя.

Сердце бухало в груди, норовя выпрыгнуть. Как пить дать, получу нагоняй. Поспешила, сама знала, но ничего не могла поделать. Аккуратно отводя ветви, лезла в самую чащу. Замерла, ощутив острие возле горла. За спиной стояла опасность.

— Хвоста нет, проверяла.

Черные глаза оказались напротив, злобно буравя. Дрожащей рукой полезла за пазуху, доставая противный мешочек. Мерзко, как же мерзко, но без жертв никак. Прикрыла глаза, чтобы не видеть.

— Люба что-то подозревает, усилила надзор. Это, возможно, последний. Пока смогла, принесла. Джонатан чуть не выгнал…

Упала на колени, закусив рукав от боли. Из глаз текли слезы. Чужая рука больно сдавила голову, с трудом просматривая воспоминания. В голову будто втыкали раскаленные прутья. Из носа хлынула кровь.

Уходила, еле переставляя ноги.

Любаша

Остаток дня пролетел незаметно в хлопотах за больными, обработкой богатств и сортировкой что куда. Из кривых крепких веток соорудили подставки, на которых развесили просушиваться пучки трав. Не обошлось без мелких склок, все устали. Бабы ушли, я сидела на ступеньках, гипнотизируя дверь. Вдруг, вспомнила, что Хильда оставила письмо, побежала его искать.

Коротка записка с корявыми буквами гласила: «Верь в себя, деточка, не сдавайся. Я в тебя верю». В раскрытую ладонь упали золотые украшения. Цепочка с кулоном, серьги гвоздики и обручальное кольцо. Хорошо, что она все сняла. У деревенской простушки не может быть таких украшений. Да и первое время не знала бы, как ими распорядиться.

Начальника встречала неизменно на террасе позади дома с накрытым столом. Обсудили поход в лес. Капитан предупредил, что скоро выезд в большой город, предложил место в обозе и попросил еще раз подумать о списке необходимых вещей. Вовремя я нашла свое «приданное», можно будет выгодно обменять, но с этим нужна помощь. Однако, сначала насущное. В конце концов, женщина я или где? Попробую бескровно, хитростью:

— Джонатан, — расслабила сжатые плечи, — я прошу вас перевести Камиллу на более легкую работу. Она или чем-то болеет, или переживает сильные эмоции. Откровенно говоря, выглядит паршиво и сил почти нет, хотя работает наравне со всеми, не жалея сил. Не хочется лечить потом еще и ее.

— Я вас понял, Люба, — постучал по столу пальцами. Задумался. — Хорошо. Отправлю ее под присмотр к Олафу.

Очень старалась не улыбнуться от облегчения, но было еще кое-что. Аккуратно положила перед ним золотое кольцо, наблюдая за реакцией. Его глаза загорелись ярче тусклого пламени одинокой свечи, стоящей на столе. Ноздри расширились, тело окаменело, но не шелохнулось. Капитан молчал.

— Это вам, — облизала пересохшие губы.

Брови капитана поползли вверх, лицо вытянулось. Постаралась объясниться:

— Благодарность за ваше покровительство, помощь, дом и вещи. За что, что не сдали никуда… что дали работу…, - произнесла уже совсем тихо, вжимая голову в плечи.

Бодрый настрой испарился под наливающимся яростью взглядом собеседника. Шумно дыша, красный как рак, начальник порывисто вскочил, нависая надо мной через весь стол, и заорал:

— Люба, вашу мать!!! Я — мужчина! Я — добытчик! Я должен заботиться о тех, кто попал в беду, тем более о слабых женщинах! И мне не надо за это платить или подсовывать подачки! Это мужчина дарит женщине украшения, а не наоборот! — с силой грохнул кулаками об стол и вылетел, чуть не снеся дверь с петель.

Прикрыла ладонью глаза, не зная, расхохотаться или расплакаться. Вот и поговорили. Он меня с утра выселит или еще потерпит?

Джонатан Мюррей

— Та, та, та! Щас! — поднял ладонь Руперт, когда я влетел в кабинет рано утром. Торопливо налил в бокал, развалился на диване и вальяжно кивнул мне. — Давай!

Закатил глаза. Открыл первое попавшееся письмо. Даже не завтракал сегодня. Видеть не могу эту невозможную женщину! Сон не шел, промучился до утра. Первые лучи встретил, проходя полосу препятствий. После пятого раза в голове прояснилось, стало комфортно.

— П-простите, — тихо подал голос секретарь, взволнованно теребя рукав, — у вас текст вверх тормашками, — опустил глаза в пол и затих.

— Давай уже, — веселился Руперт, — что сделала Люба?

— Почему сразу она? — положил подбородок на башню из кулаков.

— Пф, — отмахнулся от слабой попытки, — мать твоя еще в пути, больше некому.

К концу краткого пересказа Руперт был мокрым и вонял, похрюкивая на полу. Пустой стакан валялся рядом с ним, содержимое пролилось, когда друг ржал как конь.

— Уверен, она и не подумала, что глубоко оскорбила тебя как аристократа, капитана и управляющего городком в одном лице своей признательностью. Даже не знаю, с чем сравнить … Только если с продажной бабой, Джонатан! — загоготал идиот. — Какого это, когда платят тебе, а не наоборот?

— Заткнись, — смял бумагу в комок и швырнул ему в лицо. — Объявляй сбор. Пойдешь первым на полосу. Бесишь!!!

Люба

Ярмарка — волшебное слово, аналог «шопинга» для местных, особенно женщин. Посему, дабы избавить себя от психологических мучений, капитан взял с собой отряд мужчин, меня и Анну. Грозная жена повара Олафа наводила страх не только на меня, но и на местных торговцев, частенько уступающих в цене под тяжелым взглядом мощной горы в юбке, чем беззастенчиво пользовался Мюррей. По обыкновению дополняющим элементом выступала Камилла со своей хитростью и уговорами, но в этот раз она сказалась больной и осталась в городе. Первый раз за все время.

Волшебства не случилось. Смирная кобыла и я не договорились о сотрудничестве, хотя обе честно старались, под тяжелым взглядом недовольного и отвратительно бодрого для столь раннего часа начальства. Мюррей раздраженно гаркнул лезть на телегу, куда отправили для полноты картины и недоумевающую Анну, ссадив уже с оседланной лошади.

— Дамы поедут с удобством, — ехидно выдал официальную картину Мюррей собравшимся мужчинам, очередной раз виртуозно прикрыв мою бесполезность. — Смотри в оба, — шепнул капитан, тихо подкравшись со спины, от чего вздрогнула всем телом. — На вот, — достал из-за пазухи миниатюрный нож, — мало ли в дороге, или на рынке… Пока отцепишь свой тесак может быть поздно. Спрячь под платьем, чтоб быстро достать в случае чего. Все, не зли меня, Люба, — проворчал и впихнул в руки.

Анна задумчиво проводила удаляющуюся спину, потом встряхнулась, как собака, пожала плечами и открыла сумку, углубившись в подсчеты личных денег прекрасной половины и составленный список запросов. Жена Олафа выполняла важную миссию — приобретала чисто женские товары, которые не принято было просить у мужчин.

Оба светила еще спали в своих облачных постелях, когда из Амрана выехал обоз. Три новые телеги бодро скрипели по утренней прохладе, докладывая низко стелящемуся дымчатому туману количество камней, ямок и ухабов на пыльном пути.

Нервозность капитана передалась всем. Люди ехали молча и настороженно, вглядываясь в придорожные кусты. Мудро рассудив, что помощи от меня ноль, просто легла спать. Проснулась, когда объявили привал. Трапезничать прихваченной едой на природе дешевле, чем посещать трактиры. Еще раз обсудив план покупок и действий, капитан подошел к нам.

— Анна, отвечаешь за Любу. Руперт и пара ребят будут следовать за вами… Люба, пожалуйста, — выделил интонацией Джонатан, — постарайся вести себя нормально. Я тебя прошу, побереги мой душевный покой, — прислонил ладонь к своему сердцу.

— Да, капитан! — бодро отозвалась Анна, сжав массивную челюсть.

— Постараюсь, — кисло ответила на вопросительный взгляд.

— Сильно сомневаюсь, но буду надеяться, — проворчал мужчина и ушел.

Город встречал высокой стеной из толстых деревянных стволов, двумя сторожевыми башнями и стражниками бандитского вида около центральных ворот. Заплатив полагающуюся пошлину, беспрепятственно проникли внутрь. По пути после перекуса вынужденная соседка рассказала, что кроме нашего городка в разной степени удаленности располагается по меньшей мере с десяток поселений, исправно поставляющих свои товары.

Широкая центральная дорога привела прямиком на портовый рынок, расположившийся недалеко от доков, огороженных все той же деревянной стеной под неусыпным контролем стражников с дозорной башни. Город мог похвастаться двухэтажными домами из камня и дерева, постоялыми дворами, тавернами и узкими петляющими дорогами между ними. Одного взгляда на которые хватало, чтобы начисто отбить желание пройтись, чему способствовала грязь, нечистоты, мусор и валяющиеся люди.

— Да, — заметила Анна, — наш Амран хоть и меньше, да куда чище и лучше.

На берегу ближе к воде природа щедро отсыпала валунов, из которых предприимчивый градоначальник вытесал аккуратный небольшой круглый замок на два этажа и три узкие башни. Сие строение было видно из любой точки города. Руперт разливался соловьем, не забывая посвящать в местные реалии и отпихивать локтем чересчур приближающихся людей. Так я узнала, что здесь есть большой каменный храм, школа для местных малочисленных аристократов, несколько крупных лавок, даже одна ресторация, которую мы непременно посетим позже, здания суда, стражей и даже, барабанная дробь, большая каменная статуя градоначальника.

Крупную фигуру Анны людской поток обтекал сам по себе, чисто инстинктивно. Мне было интересно другое, посему передала и я список необходимых вещей, развернувшись в другую сторону. Так, с помощью неутомимого Руперта мы добрались до малочисленных рядов со знахарками и травницами, наперебой расхваливающими свой товар. Я хотела присмотреться, поэтому шла неторопливо, осматриваясь. Руперт что-то увидал и отошел, обещая быстро вернуться, оставив со мной трех воинов, что было очень кстати. От его непрерывной болтовни голова начала гудеть.

В самом конце стояла седая старушка, продающая товар прямо на куцем плаще, пестревшего заплатками. Гордая, она молчала и, казалось, ушла в себя, однако зорко следила за травками и ягодами, успевая загодя шлепать длинным гибким прутиком по грязным ручонкам детей, пытающихся спереть хоть что-нибудь. Старое, но свежее платье, опрятный внешний вид, чистые руки и ровно сложенный товар, в то время как у многих все было свалено в кучу. Местные кумушки кидали презрительные взгляды, но отчего-то побаивались оскорблять открыто, предпочитая обсуждать со своих мест.

— Отчего не зазываете? — спросила, остановившись напротив.

— Кому надо, тот знает, — пожала плечами старушка.

Я улыбнулась, боевая.

— Люба, пошли, — шепнул один из сопровождающих, тронув за плечо.

— Подожди, — отмахнулась от него, аккуратно снимая чужую конечность.

— Шли бы от нее, госпожа! — крикнула торговка напротив. — Да вот хоть бы и ко мне, — приглашающий жест рукой. А там одно поверх другого, свежее вперемешку с пожухлым. Черные полоски грязи под неровно обломанными ногтями. Мое платье и охрана ввели ее в заблуждение. — Колдунья она, все знают, — громко распалялась базарная баба, привлекая внимание остальных. — Отчаявшиеся только ползут, кто чует дыхание Безликой. Уважаемые господа обходят стороной! А как если травки того, заговорены? Чтобы люди значится и шли к ней!

— На три монеты дороже, — скучающе произнесла бабка. — Каждая травка, которую будешь закупать у меня в следующий раз.

— Что ты мелешь, окаянная?! — вызверилась торговка то краснея, то бледнея. — Чтобы я, да у тебя?!

— На пять.

— Люди добрые, чего это делается? — набрала побольше воздуха склочница.

— Разберемся, — жестко гаркнул знакомый голос за спиной. — Люба, ну почему? — уже тише мне.

— Я покупаю травы. Между прочим, самые лучшие в этой дыре, — перебирала листья. — И ягоды, смотри какие крупные.

— Пошли отсюда, — процедил мужчина, кидал косые взгляды по бокам. — Не делай капитану проблем.

От урчащего звука голодного живота у бабули заалели щеки. Скандал за спиной набирал обороты.

— Хорошо, — покладисто согласилась. — Я обещала обед этой уважаемой женщине. Она сделала скидку, за то, что купила у нее все.

Острый недоверчивый взгляд прошелся с ног до головы. Бабуля оглянулась и просто собрала плащ в мешок, собрав за концы, бормоча под нос ругательства. Приняла покаянный вид и побрела за нами, склонив голову.

— Так ей и надо, господин! Правильно! Уж вы не жалейте плетей! — торжествовала обиженная торговка, потрясая кулаком.

Все вокруг были недовольны. Руперт громко пыхтел из-за моей маленькой лжи об обеде, который был чистой воды экспромтом. Солдаты, что ослушалась их главного, так вовремя вернувшегося обратно. Травница раздраженно поглядывала исподлобья, ведь пришлось согласиться с моим грабительским предложением, дабы избежать худшей участи. Характер старушки бежал далеко впереди владелицы, рождая вопрос: как она исхитрилась дожить до седин?

Стучали ложки, работали челюсти, я смотрела на колоритное многокомпонентное засохшее пятно посередине стола, еле держа для вида щербатый бокал за ручку, чтобы не касаться липкой половины сосуды.

Задавая наводящие вопросы, сделала вывод: одинокая, неудобная и колючая, как шип вместо розы, но такая необходимая — умела найти редкие ингредиенты, могла поставить на ноги пять из десяти случаев, делала настои.

И я решила — надо брать.

На предложение ехать с нами получила категорический отказ с выпяченной нижней губой. Обалдевший Руперт облегченно выдохнул, резко засобирался, кинув монет, и вытолкал на улицу, не забыв прихватить так нервно доставшийся запас трав.

По пути встретили Анну. Мужчина сдал меня в тиски женщины, велев никуда не пускать, и ушел спустить пар. Ругаться не мог, ухаживает вроде как. Нервный. Это он еще не знает, что бабка наверняка поедет с нами, потому как деваться некуда, скандал вскрыл давний нарыв и теперь ее точно заклюют.

Взяла под локоток свой якорь и потащила ее в ряды. У меня был собственный список необходимого и много монет начальника, взятых взаймы. Цену на соль сбить не удалось, зато мед удешевили в два раза, пообещав брать только у них и поделившись слегка помятыми ягодами, шибко целебными. Остальных специй не нашла, но разжилась посудой, отрезами ткани, удобными небольшими корзинками и готова была повернуть обратно, когда заметила странное: посреди пустого пятачка стояла группа людей с непонятными табличками в руках, обреченно склонивших головы. Среди них были дети. Лишь одна женщина пыталась что-то выпросить у прохожих, но те убегали, стыдливо отводя взгляд, едва она приближалась. После очередной попытки раздался хохот. Повернула голову и увидела двух стражей, охраняющих вход в непонятный закуток, в который шли только хорошо одетые люди, преимущественно мужчины.

— Люба, тебе туда нельзя, — Анна перегородила путь, скрестив руки.

— Что там? Бордель?

— Нет, — мотнула головой сопровождающая и замолчала.

Пожала плечами и направилась к людям с табличками.

— И туда бы не ходила, — придержала за руку, недовольно поджимая губы.

— Приказа не было, значит можно, — высвободилась и ускорилась, пока жена Олафа не придумала причину.

На деревянных прямоугольниках были выбиты цифры, которые ни о чем мне не говорили, как и сопровождающие, демонстративно не слышащие вопроса.

— Размер долга, иначе — рабство, — пояснила невесть откуда вынырнувшая травница, сгорбившаяся под грузом огромной заплечной корзины, с двумя тюками в руках. Прям медведь, а за спиной спряталась Машенька и пирожки.

Слово «рабство» острым болтом ввинтилось в голову, мешая вздохнуть. Анна раздраженно сплюнула под ноги и отвернулась. Я заново огляделась по сторонам, но не увидела никого в ошейниках, робе или на веревочке. Других предположений их облика не было.

— Так это, — присела бабка, пятясь от надвигающихся на нее солдат, — все же… знают, — неуверенно закончила.

— Она едет с нами, — схватила ее за руку, забирая один тюк.

Драться у всех на виду не полезут. Пока никто не очухался, силком потащила упирающуюся старушку, почуявшею неприятности.

— Ты эта… болезная какая или шальная. Давай муженька подождем, он и порешит, как быть? — увещевала сладким голоском.

— Поздно, — отрезала, не сбавляя скорости. В груди не хорошо жгло.

— Госпожа, — подскочила женщина с табличкой, бухаясь на колени, заискивающе цепляясь взглядом, — госпожа! — ползла на коленях, путаясь в мешающем подоле. — Выкупите! Погорели мы, не подумайте дурного! Здоровые, — показала свои зубы. — Грамоту разумею, деток обучу! А дочка все сделает, как прикажете! Муж цифрами, науками владеет, да только долг на нем большой… Госпожа, выкупите нас! Прошууу, — завыла, обливаясь слезами.

Картинка перед глазами поплыла. Ушлая травница больно ущипнула, подсовывая под нос какую-то пахучую гадость.

— Фууу, — отшатнулась, отворачивая голову.

— Зато в себя пришла, — авторитетно заявила, впихивая в руки. — На вот, сама держи. Не сподручно мне. Не молодуха уже и добро тащить, и тебя вытаскивать. Точно болезная, на всю голову, как пить дать… Зря только связалась, — покачала головой, отбирая свой тюк обратно.

Наши солдаты грубо оттащили стенающую женщину, протягивающую руки. Раздался глумливый хохот. Схватила за руку травницу и вытрясла подробности. Твари появились и здесь, но подоспевшие маги, коих здесь больше, успели расправиться с мелкими сошками быстро. Сгорели бедняцкие хибары и три дома, находившиеся ближе всего. Под ноль. Маги не церемонились, зачищая периметр. Люди жили в долг, никто к себе не брал.

Учитель, чья жена отказала начальнику города. Торгаши и обычные работяги, впахивающие на купца, занимающегося скотоводством.

— Я послала за Рупертом, — недовольно уведомила Анна. — Ты же мужу моему нажалуешься, — пробурчала женщина. — Поругаемся из-за тебя… Пусть Руперт бодается, раз замуж собрался брать.

Пока шла тяжелая артиллерия, успела подсчитать, сколько мне надо, чтобы выкупить всех. Про само наличие рабства старалась не думать. Потом. Поплачу, повою и все остальное. Денег сильно не хватало. Руперт начисто отказался потворствовать капризам, переведя стрелки на капитана.

— Пойми, — взял за руки, повернув к себе лицом, — такое решение может принимать только капитан. У них с управляющим свои договоренности, нас просто не выпустят из города…

Пришлось крепко сжать зубы, чтобы унять жар, рвущийся изнутри. Высвободилась и отвернулась, подняв лицо к небу, чтобы не расплакаться. Отставить слезы. Нужен капитан? Значит я его достану.

— На, — шепнули, встав в притирку, бок к боку. В руки вложили мешочек. — Вернешь все до медяшки, болезная! — яростно прошептала травница.

Лысый толстяк, выскочивший из охраняемой подворотни, пересчитал деньги угодливо улыбаясь, и выдал расписку. Забрать «живой товар» могла только с капитаном, подтверждающим свое разрешение на покупку. Меня сразу предупредили, что в случае его отказа, деньги не вернут.

— Люба, — попытался объясниться Руперт, поняв, как сильно упал в моих глазах.

— Не надо, — покачала головой искренне расстроившемуся мужчине.

Капитан был занят — обедал с начальником города в дорогой ресторации, к которой пришли и мы. Дорого одетый лакей склонил голову и открыл дверь перед злым до чертиков Рупертом, бросив презрительный взгляд в мою сторону. К самим столам не пошли, дожидаясь начальство на балкончике. Остальные ждали на улице.

Сжимая перилла, лихорадочно накидывала в голове аргументов. В принципе, если совсем никак, можно скинуть долю с семи до пяти процентов — хорошее предложение. Даже до трех. Теперь надо много, очень много денег — я стану постоянным покупателем… «живого товара».

— Поговорим вдвоем, — раздался усталый голос капитана.

Мужчина встал рядом, оглядывая пейзаж.

— У них был только один приказ: не пускать к рабам. Не справились.

— Почему же, туда меня не пустили, — пожала плечами.

— Однако, — усмехнулся Мюррей, — ты нашла, куда вляпаться. Дважды, — строгий голос.

— Спасибо, что не орете, капитан, — поежилась.

— Бессмысленно. Давай, кратко и по существу. У меня обед с градоначальником и важные переговоры.

Объяснила свои мысли, выдала аргументы и затихла.

— Помощь Велдону — хорошая мысль. Сумеешь взять с нее клятву, поедет. Люба, Люба… Вот что с тобой делать? — риторический вопрос.

— Я — полезная, — выдавила, сжимая кулаки. — Просто так ничего не прошу, честный обмен.

— Лучше бы ты коллекционировала побрякушки. Не успокоишься же…

— Это да? — взволнованно повернулась, порывисто вцепившись обеими руками за его сюртук.

— Весьма занятно.

Привалившись к стене, стоял неизвестный мужчина, скрестив руки. На его груди висел золотой ключ на массивной цепи. Руперт молча вырывался, скрученный тремя стражниками. Запоздало склонилась, но градоначальник успел заметить злой взгляд.

— Чья это женщина, Джонатан? — обманчиво мягкий голос.

Их гляделки подсмотреть не удалось. В согнутом состоянии это немного проблематично. Вставать никто не разрешал. Пауза затягивалась.

— Моя, — твердый ответ.

— Ты же жениться собрался? А я вот холостой.

— Нет. Вставай, Люба.

— Знаете, Люба, что я люблю больше всего?

— Деньги.

— Верно. И очень не люблю их терять. За один день вы успели украсть из моего кармана, — улыбка, не касающаяся холодных глаз, — несколько десятков золотых. Я чувствую…хм… Раздражение?

— Тогда я компенсирую ваши убытки.

Мюррей придвинулся ближе, намекая на свою защиту.

— Оставьте свои монеты… Но вы можете, к примеру, — ехидно улыбаясь начал мужчина.

Понятно, чего там я могла, но не молчать, ибо не хороший человек собирался поставить капитана в неудобное положение непристойным намеком. Из-за меня.

— Могу сберечь ваш капитал, — перебила его. — Как часто умирают невольники? А горожане? Все они пополняют казну так или иначе. Если заставлять соблюдать чистоту: мыться каждый день, есть из чистой посуды не гнилое и чистыми руками — смертей будет меньше. Если держать в чистом теплом помещении — еще меньше. Велдон сказал, что у лекарей есть такая теория. Предложение не голословно.

— У нас подают чудесные блюда. Прошу, угощайтесь.

Оказалось, я вцепилась в руку капитана, а он героически молчал.

— Иди уже, Люба. Ты сделала все, что могла, — усмехнулся Мюррей, подталкивая в спину. — Заканчивай представление и отпусти Руперта.

— Ты лишаешь меня веселья, — поморщился градоправитель.

Дальше не слышала, предпочитая идти, куда послали. Иногда лучше молчать. Жаль, что понимаю это слишком редко.

Руперт

Это не мой свет.

Я сошел с дистанции еще там, на площади, когда не добавил монет… Когда отказал в опоре, по сути, в защите, которой так кичатся мужчины перед женщинами, полагая это своим первоочередным долгом. Она взяла и довела дело до конца, использовав все свои возможности. Я просто сдался, посчитав невозможным, а должен был сказать «да» и костьми лечь, но сделать.

Не захотел прилагать усилия. Потому, что так не принято. Потому что привык получать, а не отдавать.

Думал сберечь, предлагая колпак от ветра, на деле пытался накрыть темным платком, чтобы сияло только для меня.

Я хотел, но не подумал, чего хочет она. Знал, что шаблоны не подойдут, что надо меняться, а это так сложно… Знал и просрал гонку на старте.

Градоправитель Белд — та еще сволочь, но любую сволочь можно купить. В этом их прелесть.

А может испугался?… Быть зависимым, чувствовать по-настоящему? Так боялся возможности потерять, что решил и вовсе не начинать…

Лучше попробовать и проиграть, чем всю жизнь жалеть об упущенных возможностях.

Люба

Капитан меня игнорировал, заворачивая на подлете в обратную сторону по любому вопросу. Обратная дорога прошла вся на нервах. Чудом освободившиеся семьи сразу принесли личную клятву Мюррею, старуха лишь общие формулировки и отчего-то личную мне. Травница сказала просто:

— Ты меня подобрала, с тобой и мучаться, болезная. Дело свое буду делать на совесть.

Начальника устроило. Соображения по новым жителям Мюррею, переданным через Руперта, не принесли обратной связи. С чего вообще взяла, что имею хоть какой-то вес?

Вообще, мужчина стал подавленным, молчаливым и угрюмым, а еще работящим. И это было странно. Он как будто взвалил на плечи кусок монолита, что в одиночку пер Джонатан. Ну, у каждого свои тараканы. Главное, не заразиться чужими.

Травница поначалу мотала всем нервы, доводя едкими замечаниями.

— Боги в моем лице дали тебе второй шанс. Не упусти, — вкрадчиво нашептала, отведя в сторонку, не зная, как еще повлиять.

Простые шутовские слова возымели невиданный эффект — уровень желчи упал до минимума.

Вечером Мюррей сам предложил посидеть на веранде. Шла как на плаху. Выпили взвар, посидели в тишине.

— Люба, вы молодая, чересчур энергичная, привлекательная, очень неудобная, деятельная добрая женщина. В каких-то областях знаний много, в нужных частенько пусто. Глубочайше благодарен за все, что делаете и сделаете для городка… Но вам надо повзрослеть. Вы как ребенок лезете во все дурно пахнущее, пытаясь попробовать на зуб, совершенно не заботясь о последствиях. Сначала делаете, потом думаете. Надо наоборот. Вы могли послать записку с просьбой выкупить людей. Я бы выдал это за свой каприз, нашел бы причину… А теперь Белд, градоначальник и успешный работорговец, заинтересован вами. Лично. Да так, что предлагал триста золотых, даже готов подождать, пока наиграюсь. Пришлось назвать вас своей любовницей, теперь вам не выйти выгодно замуж, слухи расходятся быстро и далеко. Белд постарается… Я не вечен, меня могут подстрелить, отравить, утопить, мало ли. Найдите себе, пожалуйста, мужа. И пусть уже его голова болит за вас. Я устал.

Он тихо встал и ушел, а я улыбалась. Вот такая защитная реакция, чтобы собеседник не понял, как сильно плохо. Слезам дала волю только в своей комнате. Робкая радость от «привлекательная» сплющилась в кашу под ударом отповеди мужчины. Если таким образом собирается надавить на замужество за Руперта — кукиш ему. Я вот сейчас погорюю, выпью чудесной настоечки от нервов и еще погорюю.

Все равно останусь неудобной и деятельной…. но начну думать. Наверное, он прав.

Мысли облепили и кололись, как теплый шерстяной свитер. Ни избавиться, ни успокоиться. Так и уснула, придавленная их грузом. Утро не принесло облегчения. Каша сгорела дважды, все валилось из рук, настроение ниже плинтуса.

— Люба, — укоризненно произнес Велдон, — отдохни. Давай, иди, прогуляйся, съешь вкусного, поболтай с Олафом… Отыщи свое внутреннее равновесие.

В смятении пошла на кухню, да поздно поняла, что зря. Главный повар, дирижировавший кипящим вокруг хаосом приготовлений, точным броском корпуса перекрыл путь отступления. Не стесняясь в выражениях, цветасто прокомментировал нашу поездку, в частности мое идиотское поведение, негодующе потрясая в воздухе полотенцем, зажатым в руках. Вытерев пот с лица, устало плюхнулся на чурбачок рядом.

— Работать! — гаркнул притихшим, что решили погреть уши. И уже более тихо, — Люба, ты давай, думать начинай. Капитана в могилу раньше времени не сведи, матушку еще вытерпеть, а тут ты. Не сдюжит… За посуду спасибо. И за мед… Анна ворчала, еле угомонилась. Решила привязать к себе в следующий раз, чтобы поспокойнее было. Только я думаю не поможет. Ты когда геройствовать полезешь, жену мою отцепи, ага? — беззлобно щелкнул по носу и ушел, закинув полотенце на плечо.

Всех послушать, так каждому поперек горла, хоть в океане топись. Есть одно верное средство. Под спор вслух с самой собой, перебрала на кухне ягод и фруктов, что прикупили на ярмарке.

Ну, может он и прав. Немного… Ну, не прям как ребенок, но похоже. Наверное.

Раньше не нужно было об этом задумываться, все было проще. Хочешь — делай, отдавай, помогай. Тут люди придумали кучу условностей.

Тема рабов улеглась в голове блеклой краской на дальней стене. Вроде есть, пока не видела дышать не так тошно, но и не вот прямо легко. Бабушка говорила начинать с себя в любом деле, не оглядываясь по сторонам.

Из маленьких шагов складывается длинный путь.

Тоскливо вздохнула. Внутри просыпалась «молодая» Люба, жаждущая подвигов и бунтарства. Невместно, только и успокоиться не получалось. Варенье булькало, источая приятный аромат. Во время кромсания фруктов окопалась в думах, как в тряпках, и ненароком полоснула по пальцу от души. Кровищи натекло мрак. Пришлось сбегать к Велдону, помереть от заражения не хотелось.

Вернулась и остервенело плюхнула куски в кастрюлю, как есть. И тут не идет. А все он виноват! Застыдил, и все по делу! Толи в ямку зарыться, толи бежать доказывать. Ааааа!!!!

Продукты начали кипеть. Добавила немного меда, чуть прикрыла крышкой и села пить взвар, уговорив всю пенку, собранную с двух кастрюль. Поплакала. Сделала пару кругов вокруг стола, ковыряясь под ногтем. Закрыла лицо и шумно выдохнула.

Все. Пострадала и хватит.

Додумать вдохновленную речь не удалось — нос заложило. Варенье из ягод приобрело отвратный цвет детской неожиданности. Воняло соответствующе. Быстро сняла с огня другую тару, мельком проверив, и побежала выносить смердящее варево, дабы вылить как можно дальше.

Велдон долго смеялся, утирая слезы. По незнанию схватила ягоды, не терпящие термической обработки. Кивнула и, пылая злым энтузиазмом, пошла зубрить сборник трав. До самого вечера, пока оба светила не ушли за горизонт, я писала, читала и запоминала. Освоила тригонометрию — осилю и это. Голодный Мюррей появился неожиданно, принесла еду, прихватив плошку фруктового варенья.

— М, вот это вкусно, — тронул указательным пальцем бочок посуды. — Что за рецепт? А цвет какой… теплый, будто кусочек светила.

— Не знаю. Должно быть снова что-то не то смешала.

Покаялась о промахе. Джонатан мельком поджал губы, мол, что и требовалось доказать, еще раз похвалил и ушел. А на следующий день случилась беда.

Не было предчувствия, знаков, падающих звезд или плохих примет. Обычный день. Джонатан с утра прихватил немного варенья — поднимает настроение, успокаивает. Конечно, они ж сладкое едят не часто, с эндорфинами беда. Угостила Велдона, передала Олафу, отложила чуток и, окопавшись на кухне, пальцами выскребла остатки. Да, не этично. Никто не видел, значит не было.

Олаф моментально прислал ответ — сварить еще. Ни вторая, ни третья попытка не дали результата — серобурмалиновый цвет отказывался превращаться в солнечный оттенок. Плюнула и отложила.

Отчаяние подкралось незаметно, опустились руки, глухая безнадега накрыла пуховым платком так, что не продохнуть. Тихонько всхлипывая, пошла грабить склад готовых настоек. По пути встретила вернувшегося Мюррея в коридоре. Приподнятое настроение которого было видно за версту, словно мощный прожектор в глухую ночь сияло радостью его лицо.

Мюррей улыбаясь шел к целителю с бумагами.

Это было так не привычно, что поскорее прошла дальше, испытывая смущение. Юркнув в темную комнату, сунула пару пузырьков. Подумала, покачала головой, переминаясь с ноги на ногу, и хряпнула пару глотков из третьей. Время обхода пациентов, пойду помогать.

Утробное рычание прокатилось волной по дому, оседая внутри липким страхом. Женский визг взлетел и оборвался на высокой ноте. Глухие удары, топот ног, крики. Паника. Протиснуться в дальние комнаты удалось не сразу — сиделки с обезумевшим взглядом бежали на выход, как травоядные с водопоя.

На деревянных стенах аллели свежие брызги, чуть подтекая вниз. В потолок смотрели остекленевшие глаза не приходившего в себя мужчины. Голова отдельно от тела. Облик приобрел звериные признаки. Заторможенно наклонилась — под ногами валялась мертвая сиделка с открытым от ужаса ртом, раскуроченная грудная клетка подробно демонстрировала внутреннее строение человека. Вздрогнула от рвотного позыва. На полу дергался окровавленный Мюррей, борющийся с Велдоном. Поскользнулась в луже крови, шмякнулась, но доползла и упала на начальника, придавив всем телом. Спину обожгло болью, будто что-то воткнули.

На меня смотрели темные глаза с пульсирующим зрачком. Росчерк на лице начальника стремительно чернел.

Джонатан

Когда хочется затуманить разум, но нельзя пить, можно гладить пальцами гладкий бок бутылки, занимаясь самообманом.

— Как она?

— Спит.

— А ты?… Выглядишь не важно.

— Жить буду.

— А я?…

— Полагаю, тоже, — пожатие плечами.

— Но не уверен… Дерьмо.

— Согласен… И в себе не уверен… Но ее не задело. Гарантирую, — кулак на стол.

— Я…тогда…будто разделился на двое, — прикрыл глаза левой рукой, вспоминая ощущения. Дернулась правая щека. Пальцы правой продолжали невесомо наглаживать, словно искали брешь, дабы высосать сквозь стенки и отрубиться. — Убить хотел… Растерзать. Всех. И тебя… Злость. Ненависть. Голод… Боги, как я мечтал вспороть ее горло! Боролся, как мог… Сместил удар на спину. Здорово, да?…Защитничек, — нервный смешок. — Так что это было? Он же лежал бревном не первый день! Как такое могло произойти? Были знаки, нестабильность состояния, бред, судороги? Хоть что-нибудь?

— Ничего. Иначе бы ты знал, а он был в другом месте, — устало ответил Велдон, потирая пальцами виски. — Сугубо мое предположение: при прорыве его могли укусить или заразить, «это» вызревало в теле, как в коконе или личинке, достигнув определенного уровня, захватило контроль и пошло… жрать. Что случилось с сиделкой и охранником, ты видел.

— Тогда и мы с тобой…?

— Я не знаю! — вызверился друг, ударяя кулаками об стол. — Не знаю, — уже тихо. — «Оно» ощущалось как, — прищурился, будто рассматривая ответ на потолке, — как разумная болезнь. Не смотри на меня так, Джонатан, — раздраженно отмахнулся, роняя голову на скрещенные руки. — Это идиотское объяснение и …

— Я верю тебе.

— Серьезно? — резко поднял изумленное лицо. Увидев мой кивок, приободрился, садясь ровнее. — Я почувствовал, как тебя оплетает сетью и не придумал ничего умнее, как рвануть ее пополам… забирая себе.

— Зачем?

— Мы же друзья?… — неуверенное пожатие плечами.

— Семья, Велдон. Мы — семья… Как думаешь, остальные тоже заражены?

— Нет. Уже проверил… У нее, у болезни, есть зов… Шепот в голове.

— Да, слышал… Спасибо, что помог. Я должен…

— Заткнись, Мюррей, — вскочил Велдон, закатывая глаза. — Ты мне ничего не должен… Сложно теперь назвать красавчиком. Уж прости… Не хватило сил…Пойду, пройдусь.

Хлопнула дверь. Неторопливо вытащил маленькое зеркальце из верхнего ящика. Покрутил туда, сюда, рассматривая получше.

— Ну и ладно. На любовь никто не рассчитывал. Жене главное что? Родить наследника… Не придется уговаривать уехать, сама сбежит.

Рваный шрам на лице был отвратительно черным.

Люба

Вонь в коридоре была повсюду. Она лезла в нос, атаковала уши, пыталась въесться под кожу. Старуха травница улыбалась первый раз за недолгое знакомство, широко, от всей души, ярко, с детским восторгом…

— Яйца болотной жмыхи… Ту-у-у-ухлые, — прошептала вредная бабка с глубочайшим удовлетворением, сложив на груди морщинистые руки.

Это должно было объяснить, но не случилось. Хорошо, что в кабинете было не так печально. Послышался надсадный кашель, знакомая брань, топот ног. Дверь резко открылась и закрылась. Глухой стук опущенного засова, поставленного день назад, стремительные шаги, скрип кожи. Выдохнув, потихоньку встала с четверенек за диваном, расправила платье и пошла к гостевому стулу.

— Люба, — с квадратными глазами выдохнул капитан, — вы… что делаете?

Хмурая складка на мужском лице, резкий взгляд на дверь, на меня и вот уже картина произошедшей диверсии сложена в голове. Лицо начальника приобрело выражение кирпича. Он откинулся на спинку и скрестил руки, отгораживаясь от неприятного разговора.

— Лихо вы придумали.

— На самом деле все придумала она, видя, как вы бегаете от меня, словно жених от обманутой невесты. Я проспала сутки, еще два дня старуха отпаивала редкостной дрянью, не выпуская по вашей просьбе. Вы и Велдон стали… скрытные и очень занятые. Как только появляюсь, вырастает стена дел, людей, чего угодно, максимально увеличивая расстояние. Пришлось обратиться за помощью к единственному человеку, не связанного с вами личной клятвой… Что происходит, Мюррей?

Капитан склонил голову на бок, поджал губы, кивнул неизвестно чему и вытащил из верхнего ящика небольшое зеркальце вместе с неприметным пузырьком.

— Я чувствую вину, Люба… Глубокую, разъедающую внутренности вину, — покрутил пузырек в руках и громко шмякнул об стол. — Прости меня, — горько прошептал начальник. — Я не сумел сдержать… тогда и боюсь снова причинить боль.

Он остервенело растер лицо, показывая секрет: уродливый росчерк черного цвета, словно что-то глубоко постыдное.

— И все?

Мюррей страдальчески вздохнул и рассказал о своих ощущениях в день нападения, их умозаключения с целителем и прогнозы.

— Он начал чесаться и воспалился с нижнего края. Мазь — короткая отсрочка.

— Ничего не помогает?

— Мы перепробовали все.

— Ясно.

— Когда вы уезжаете? — подавленно спросил Мюррей, потянувшись к бумагам. — Я подготовлю…

— Джонатан, и не мечтайте, — встала, уперевшись обеими руками об стол. — За вашу скрытность придется терпеть мои эксперименты на вашем лице. Может травница что-то придумает, может я…

— Люба…

— Не Любкайте! — строго отрезала. — Где я найду еще такого нормального начальника? — подмигнула и ушла.

Кажется, он немного воспрял духом. Уже хорошо.