Никита
Я выхожу из подъезда Лили и останавливаюсь как вкопанный. Смотрю перед собой и ничего не вижу. Но не из-за темной ночи, а из-за того, что глаза застилает пелена. От всего, что я узнал и услышал, хочется выть раненным зверем. В груди такая адская боль, словно осиновый кол вонзили. Но, конечно, боль, что я испытываю, и близко не сравнится с тем, что чувствовала Лиля, с чем ей пришлось жить шесть лет.
Это я виноват. Я во всем виноват. Уехал, бросил, не взял с собой. Не защитил. Не уберёг. Вместо того, чтобы примчаться, когда понял, что люблю, пытался забыть, вырвать из сердца, выжечь из памяти. Шёл к успеху, пока не понял, что он ничего не значит, если я не могу разделить его с Лилей.
Все, что я имею, все, чего я добился, — пустое место, ноль. Потому что рядом нет Лили.
Жарко. Снимаю куртку, беру горсть снега из сугроба и умываюсь. По башке будто кувалдой долбят. Ни одной связной мысли нет. В ушах звучит голос Лили:
«Это был наш ребёнок! Ему бы уже могло быть пять лет!».
Закусываю губу до крови, чтобы подавить рвущийся из груди крик боли, отчаяния и безысходности. Падаю на колени. Сил нет стоять. Все-таки кричу, выплескивая наружу все, что чувствую. Перед глазами Лиля в слезах и с дрожащими руками.
Это я виноват. Я, я, я. Во всем я виноват. Все по моей вине произошло.
Горло колючей проволокой стягивает, дышать не дает. По венам вместо крови боль растекается. Адская, невыносимая. Скулю от неё себе в кулак. Но что моя боль по сравнению с той, что пережила Лиля? Ничто. Капля в море.
— Пьяный, что ли? — раздается чуть поодаль возмущённый женский голос, обращённый ко мне. — А ну пшел отсюда, пьянь! Сейчас полицию вызову. Ещё чего удумал, валяться у подъезда.
На меня надвигается мужикоподобная женщина.
— А ну вставай давай, — бьет меня по спине большой сумкой.
Как ни странно, а это отрезвляет и приводит в чувство.
— Извините, — сиплю и поднимаюсь на ноги.
— Иди дома пьяный валяйся, а в моем дворе не надо, — и снова замахивается на меня сумкой, но я успеваю отойти на шаг.
«Дом», звенит в голове.
Дом!
Дом!!!!!
— Моя мама знала обо всем?
— Конечно. Тебя должны были допрашивать, но она заплатила следователю, чтобы этого не сделали.
В груди вспыхивает ярость. Мама знала. Все знала и молчала. Нет, не просто молчала. Лгала. На все мои вопросы про Лилю отмахивалась: «Ой, да она к какому-то парню переехала. Не лезь к ней». У меня не было повода не верить словам матери. Да и если логически подумать: действительно, а куда и зачем Лиля могла переехать? Ей нравилось жить с родителями, она прекрасно с ними ладила. Второй квартиры у них нет, а арендовать бессмысленно. Наверное, и правда к парню, думал я и сходил с ума от ревности.
Сотню раз смотрел ее страницы в соцсетях. Фотографий с мужчинами не было, но это же не значит, что Лиля одна. Может, она не выкладывает. Поэтому не писал ей и не звонил. Считал неправильным вмешиваться в чужие отношения и уважал Лилин выбор. Думал, ну раз она полюбила другого, решила создать с ним семью, значит, я должен остаться в стороне. Потому что мне самому бы не понравилось, если бы к моей жене вдруг начал лезть ее бывший. Тем более я сам отпустил Лилю, сам бросил ее.
Блядь…. Мама врала мне. Нагло и гнусно, глядя прямо в глаза. Возмущение, обида и чувство предательства обжигают огнём. Достаю из кармана телефон и вызываю такси. Эмоции разрывают меня на части. Хочется кричать, бить и крушить. Руки сами в кулаки сжимаются, воздух со свистом вылетает из ноздрей. Меня распирает от гнева.
Всю дорогу до родительского дома подгоняю таксиста. Когда наконец-то захожу в подъезд, устремляюсь на седьмой этаж бегом. Нет терпения ждать, когда доковыляет лифт. Остановившись напротив двери, хочу со всей силы зарядить по ней кулаком, но торможу буквально за пару сантиметров. Ярость стучит в ушах и не дает здраво мыслить. А надо.
Приваливаюсь к стене и перевожу дыхание. Отвращение к собственной матери зашкаливает, но мне же будет лучше, если я поговорю с ней спокойно и узнаю то, что мне нужно, а не наору, хлопну дверью и уеду. Поэтому простояв в подъезде несколько минут и немного успокоившись, цивилизованно нажимаю звонок. Часы показывают половину первого ночи, наверное, уже спать легли.
— Кто там? — раздается мамин сонный голос за дверью.
— Это я, мам.
Замки щёлкают, дверь открывается и передо мной предстоет изумленная мать в халате.
— Никита!? Господи! Как… Что… Почему ты не сказал, что приедешь!?
Родительница бросается меня обнимать, буквально виснет на моей шее. Из глубины квартиры выходит сонный отец в одних спортивных штанах.
— Никита! Почему не сказал, что приедешь?
Отца я обнимаю без особого желания. Он же тоже наверняка все знал, а не рассказал мне.
— Почему ты не сказал, что приедешь? Ты надолго? Разве у тебя отпуск? — мама заряжает в меня вопросами.
— Я приехал спонтанно и через пару часов мне надо лететь обратно.
— Ты по делам сборной прилетал?
— Нет. Мы можем поговорить?
— Да, конечно, пойдем на кухню. Что-то случилось?
Я разуваюсь, но куртку не снимаю. Вряд ли задержусь тут надолго. На кухне мама суетится, ставит чайник, достаёт что-то из холодильника. Это мельтешение ещё больше распаляет меня.
— Я ничего не буду ни есть, ни пить. Можешь сесть? — произношу с раздражением.
Мама замирает с кастрюлей в руках. Потом, видимо, понимает, что дело серьёзное, убирает ее обратно в холодильник и садится рядом с отцом.
— Никита, что случилось? — испуганно спрашивает.
— Я виделся с Лилей. Она рассказала мне обо всем, что с ней произошло.
И мать, и отец застывают с вытаращенными глазами. Вид у обоих такой, будто я поймал их с поличным на месте преступления.
— Кхм, ну я пойду спать, мне завтра на работу, — отец первым приходит в себя. — Никит, ну ты почаще приезжай, — говорит, вставая со стула. Хлопает меня пару раз по плечу и выходит из кухни.
Ну да, а как еще может отреагировать отец, если все, что касалось ситуации с Лилей, исходило от матери.
— Никита, я тебя не очень поняла… — нервно начинает.
— Я видел Лилю. Я разговаривал с ней.
— О чем именно разговаривал?
Гнев вспыхивает с новой силой. Меня бесит, что мама решила прикинуться дурочкой.
— Почему ты скрыла от меня все?
Как ни стараюсь держать себя в руках, а, судя по изменившейся в лице маме, я ее пугаю. Порывается что-то сказать, но замирает с открытым ртом. Захлопывает его и молчит.
— Ты скрыла от меня, что на Лилю напали, — цежу со злостью. — Ты скрыла от меня, что она была беременна и потеряла ребёнка. Ты заплатила следователю, чтобы меня не допрашивали. Ты лгала мне в глаза, что Лиля больше тут не живет, потому что переехала к парню и выходит замуж, — делаю глубокий вдох, чтобы не разнести нахрен всю кухню. — Зачем ты это делала, мама?
Она растерянно молчит. Глаза наливаются слезами, но этим трюком меня не проймёшь.
— Я боялась, что ты бросишь футбол! — наконец, выпаливает и шмыгает носом. — Ты так долго шёл к этому, столько лет. У тебя не было нормального детства! Ты терпел изнурительные тренировки, травмы. У тебя столько переломов было, сотрясений. А колено? Да ты чуть ноги не лишился! Ты столько работал, ты всего себя посвятил футболу. Я боялась, что все твои труды окажутся напрасны!
По ее лицу бегут слезы. Они меня вообще не трогают. Вспоминаю плачущую Лилю — и ярость новой вспышкой ослепляет.
— Ты не имела никакого права скрывать от меня такое. Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
— Я спасла твою карьеру!
— Да мне нахрен не нужна эта карьера! — рявкаю и, не выдержав, со всей силы бью по столу. Мама вздрагивает и натягивается как струна. — Ты не имела права утаивать от меня! Ты не имела права подкупать следователя! Ты не имела права лгать мне про Лилю! Что она тебе сделала, что ты так поступила?
Ооо, наконец-то мама решила сбросить маску. Слезы как рукой сняло. Сейчас ее лицо приобрело такую знакомую мне строгость и бескомпромиссность.
— Дело не в Лиле конкретно, а в том, что появилась девушка, из-за которой ты стал пренебрегать футболом. Лиля, Валя, Маша, Катя — не важно. Я же видела, каким ты стал.
— Каким?
— Влюблённым дураком! Тебе надо было о карьере думать, а ты со своей ненаглядной Лилей разлучиться не мог. Как ещё хватило мозгов от Германии не отказаться. Да я в церковь сходила помолилась, когда ты уехал. Думала, откажешься из-за Лили. Ну а потом с ней вот эта неприятная история случилась. Узнай ты об этом — примчался бы тут же. Мне очень жаль, что с ней такое произошло, но я боялась, что ты бросишь Германию. Поэтому да, я договорилась со следователем, чтобы тебя не допрашивали. Конечно, был риск, что ты все равно узнаешь: Лиля позвонит или кто-то из ваших друзей расскажет. Но, к счастью, этого не произошло.
У меня нет слов. Просто нет слов. Сжимаю руки в кулаки под столом, пытаясь обуздать гнев. Ненависть к родной матери затапливает с головой.
— Почему ты лгала мне потом? — зловеще выдыхаю. — Когда я про неё спрашивал.
— А потом я уже боялась, что ты узнаешь, что я скрывала от тебя нападение на Лилю.
Зашибись. Она боялась, что я узнаю, что она скрывала.
— Поэтому лгала, что Лиля вышла замуж!?
— Я не говорила, что Лиля вышла замуж, — выкручивается. — Ты спросил, почему она переехала. Я предположила, что, наверное, она переехала к парню.
— Ты не предполагала, а утверждала это! И ещё сказала, что Лиля собирается замуж.
— Нет, я предполагала, — настаивает. — Ну а куда ещё она могла переехать? Вряд ли же она переехала просто так.
Прищуриваюсь.
— Подожди. А ты не общаешься больше с ее матерью?
— С Верой? Да давно не общаемся. Ну, с тех пор, как все это произошло.
Просто пиздец. Я и этого не знал. Я был в полной уверенности, что моя мать и мама Лили по-прежнему лучшие подруги, а значит, моя родительница все про Лилю знает. И если мать говорит, что Лиля переехала к парню и выходит замуж, значит, так оно и есть.
Гнев и ярость уходят на второй план. Ненависть тоже. Остается разочарование. Полное и абсолютное разочарование в родной матери, казалось бы, самом близком человеке. Я не хочу ее видеть, я не хочу с ней разговаривать. Мне противно находиться рядом с ней. Поднимаюсь со стула. Она встает следом.
— Сынок… — заискивающе начинает.
— И последнее. Дай телефон следователя, который вёл дело Лили.
— Следователя? — удивляется просьбе. — Зачем?
— Дай телефон, я сказал.
— У меня, наверное, уже нет его. Столько лет прошло.
— Значит, найди.
— Да где я найду.
— Дай номер, я сказал! — ору на всю кухню.
Пугается.
— Я посмотрю в телефоне в контактах, но я с тех пор два или три телефона сменила, не знаю, сохранился ли…
Быстро семенит в их с отцом комнату. Через минуту возвращается.
— Вот. Семён Аркадьевич, но я не знаю, работает ли он ещё…
Выхватываю у нее из рук мобильный, достаю свой из кармана и переписываю номер.
— Сынок… — переминается с ноги на ногу.
— Видеть тебя больше никогда не хочу. Даже не смей мне звонить.
Сую ей обратно в руки телефон и ухожу прочь из родительской квартиры. Ноги моей больше здесь не будет.