Любовник ее высочества

7

– Не сюда, Балтус. – Филипп дернул уздечку, придерживая жеребца у поворота к потайной калитке особняка д'Харкуртов со стороны реки. – Сегодня мы войдем через главный вход.

После трех лет тайных визитов, да и то в отсутствие отца и Элен, его мачехи, Филипп насторожился, как на вражеской территории.

Собственно, так оно и было.

Филипп ушел из дома в шестнадцать лет, поклявшись, что вернется сюда только по своему собственному желанию. Он верил, что сумеет избавиться от одиночества, жестокости и бесконечных интриг, преследовавших его в отцовском доме. Но это оказалось иллюзией. Он был по-прежнему одинок, а жестокость просто приняла другой облик и исходила уже от других людей. Восемь лет солдатской службы и три года в королевской гвардии заставили Филиппа понять, что мир – очень неуютное место для младшего сына знатного рода с пустым карманом.

Теперь он должен был выносить самое худшее из всех унижений: пользоваться деньгами отца и безоговорочно подчиняться его воле. Филипп утешался только тем, что после свадьбы он с солидным приданым, которое принесет его жена, станет сам себе хозяином.

У Филиппа вырвался злобный смешок. Он пришпорил коня, переводя его в галоп.

– Поторопись, Балтус. Нужно довести эту выгодную сделку до конца.

Балтус, словно почувствовав беспокойство хозяина, игриво взбрыкнул и помчался легкой рысью вдоль высокого забора, огораживающего парижское предместье маршала. Только очень богатый или обладающий властью человек мог позволить себе иметь подобное.

Привратник услышал, как они подъехали, и приветствовал их с низким поклоном:

– Добро пожаловать в дом, ваша милость!

Его лицо было хорошо знакомо. Память о старой дружбе с садовником, о его терпеливом внимании к нему была приятна Филиппу.

– Добрый вечер, Жан! Я вижу, тебя перевели из сада в привратники.

– Что делать, хозяин. Это место более подходящее для такого старика, как я.

– Ты его законно заслужил. – Филипп прикоснулся к полям своей шляпы в знак приветствия и направил коня в тень вязов, ветви которых, покрытые распустившимися почками, торчали как растопыренные пальцы.

За оградой со времен его детства ничего не изменилось: герб маршала по-прежнему украшал изысканные башенки, все так же зеленел широкий квадрат подстриженного газона. Вдали неясно вырисовывался дом, такой, каким его помнил Филипп. В сумерках он казался еще более зловещим, почти угрожающим. Может быть, потому, что в доме его ждали отец и выбранная им для Филиппа невеста?

Филипп не мог разобраться, как относится к встрече с ней. Пожалуй, прежде всего настороженно. Странно – он очень настойчиво пытался узнать хоть что-то об этой девушке, но не узнал ничего. Она, казалось, появилась из-под земли, ниоткуда. Таинственность ее прошлого вызывала интерес и подозрения. Нервы Филиппа были натянуты, как струны. Ведь эта женщина, бог даст, станет матерью его сына.

Филипп остановился возле каменных ступеней, спешился и бросил поводья ожидающему груму.

– Смотри, чтобы коня накормили как следует и позаботились о нем. Часа через два он должен быть готов для отъезда. – Балтуса явно не обрадовало известие о предстоящем возвращении, пусть даже хозяин и думал по-другому.

– Добрый вечер, ваша милость, – с глубоким поклоном обратился к нему дворецкий. – Монсеньор маршал и мадам герцогиня в парадном зале. Я сообщу о прибытии вашей милости.

Внутри большого дома было тепло и уютно, особенно после уличного первоапрельского холода, но даже потрескивающий в камине возле входа огонь не успокоил Филиппа.

Он заставил себя надеть на лицо маску вежливого безразличия. Он давно уже не тот беззащитный школьник, которого отец вызывал к себе в кабинет, чтобы отругать и наказать; он взрослый человек, вооруженный острым умом, и может говорить со старым герцогом на равных. У Филиппа бывали и более хитрые противники, чем маршал. Эта мысль вызвала легкую улыбку у молодого человека и несколько успокоила его. И все-таки где-то внутри сидело воспоминание детских лет, когда маршал казался ему таинственным злодеем, почти колдуном, который мог все прочитать в его душе и все видел.

Два лакея распахнули высокие двойные двери, и дворецкий провозгласил:

– Его милость герцог де Корбей!

Войдя в большой зал, Филипп насторожился еще больше. Будущей невесты еще не было, но его отец и мачеха были не одни. Присмотревшись, Филипп разобрался, что за люди, внимательно следящие за его торжественным появлением, были в зале. Уже достаточно неприятно было присутствие здесь его старшего брата Генриха и его злобной жены-гарпии – хотя это было неизбежно. Но для чего было приглашать Брусселя и Вандоме, небрежно развалившихся в креслах возле камина? Трудно было найти людей, столь далеких от их семейных дел и неподходящих для сугубо домашнего вечера, особенно в таком неловком для Филиппа положении. Зачем старый маршал это сделал?

Филипп вопросительно посмотрел на него. Выражение на лице маршала было достаточно ясным ответом. Одно то, что Филипп не ожидал ничего подобного, было достаточной причиной пригласить именно этих людей.

Филипп, безмятежно улыбаясь, ограничился легким наклоном головы, коротким, почти на грани оскорбления.

– Мое почтение!

– Наконец-то! Ты, как всегда, опоздал. – Маршал поправил кружевные манжеты своего камзола. – Мне кажется странным, если не сказать больше, что у тебя и сегодня не было желания пришпорить коня. Генрих и Патриция прибыли даже на пять минут раньше. – Он одобрительно улыбнулся старшему сыну. – Ваша невеста немного задерживается, – небрежно обронил маршал. – Она сказала, что спустится через полчаса. Я думаю, что мы вдоволь насладимся обществом друг друга, прежде чем она появится.

Наверху мадемуазель Анна-Мария-Селеста де Бурбон-Корбей едва дышала, стянутая бесконечными шнурами платья из дамаска, Мари закалывала еще одну шпильку в ее прическу, подкручивая последний локон раскаленными железными щипцами. Наконец она объявила:

– Ну, вот. Все готово.

Энни встала, шурша бронзовым шелком, закрывающим золотистый сатин ее вышитой нижней юбки, и двинулась к выходу. Взглянув по дороге в огромное зеркало на стене, она залилась румянцем смущения и поправила большой кружевной воротник, обрамляющий глубокий вырез лифа, открывающий грудь.

– Мари, я знаю, что портниха не делала такой низкий вырез, когда подгоняла блузу.

Мари подала ей веер с туалетного столика.

– Ваша кожа белая, как алебастр. Ее не стыдно показать. – Улыбнувшись, она потянула кружева еще ниже, чем было, и открыла дверь в коридор. – Удачи вам, мадемуазель.

Дворецкий уже ожидал Энни, чтобы проводить в парадный зал. С трудом спустившись по предательски скользкому мрамору лестницы в своих новых туфлях, Энни пересекла фойе. Она едва дышала, не столько от страха, сколько из-за туго затянутого лифа платья. Пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из наставлений сестры Жанны, она ожидала, пока двое слуг в ливреях откроют перед ней двери зала.

Энни вздрогнула, когда дворецкий громогласно объявил прямо у нее над ухом:

– Мадемуазель Бурбон-Корбей.

Она собрала все свои силы, чтобы выглядеть уверенно.

Из самого конца зала доносилось журчание беседы группы элегантно одетых людей. Семь пар глаз внимательно следили, как Энни, чувствуя себя неустойчиво в новых тесных туфлях, осторожно пробирается через зал, стараясь не задеть мебель. Энни все время смотрела вниз, помня наставления сестры Жанны о том, что следует держаться скромно.

Драгоценные камни ярко вспыхивали в мягком свете свечей, когда герцогиня и виконтесса плавно обмахивали себя веерами. Они оценивающе осматривали Энни сверху донизу. Взгляды, которыми окинули ее трое мужчин, расположившихся возле камина, были совсем не такими критическими. Кто-то из них станет ее мужем. Ее глаза невольно остановились на одном, стоящем чуть в стороне. Рослая, статная фигура, и гладко выбритый подбородок. Блестящие иссиня-черные волосы и в контрасте с ними кожа, белая, как горло ласточки. Легкий румянец на аристократических скулах.

Энни стоило большого труда отвести взгляд от невероятно привлекательного незнакомца.

Он казался огромной блестящей ночной птицей, его кожа отливала серебром, будто освещенная луной. Темно-синие глаза сияли, как звезды. Рядом с ним остальные казались пустым местом.

Он поклонился в знак приветствия, его движения были плавны и элегантны. Она внутренне отругала себя. Когда Энни спрашивала о своем женихе, Мари не говорила, что герцог Корбей невероятно красив и не носит бороду, так что глупо думать, даже на минуту, что это он.

Энни оценивающе взглянула на двух мужчин рядом с ним. Наверно, ее нареченный приятный молодой человек с высоким лбом и нетерпеливым выражением лица.

Из конца зала Филипп вместе со всеми внимательно наблюдал, как юная тоненькая девушка, одетая, словно солидная дама, неловко идет навстречу им. Филипп почти физически чувствовал острые, как жало, взгляды остальных членов семейства, направленные то на него, то на нее, но ни одним движением не выдавал себя, стараясь смотреть только на девушку, которую отец выбрал для него.

Жена старшего брата, Патриция, хихикнула, спрятавшись за веер.

– Помилуй бог, вы только взгляните на этот наряд. – Она злорадно усмехнулась. – Не правда ли, очаровательно, Филипп? Сразу видно, она не раба моды.

Он прищурил глаза, чтобы получше разглядеть ее в неярком свете свечей. В самом деле, платье было не модным, тускло-коричневого цвета, но в этом не стоило винить бедную девушку. Зато у нее не было характерного длинного носа Бурбонов, который часто портил внешность многих в семействе. Когда она проходила мимо люстры, свет на мгновение таинственно и даже зловеще оттенил ее глаза. Может быть, от этого, или от ее внутренней сосредоточенности, они были столь яркими и лучистыми.

Когда она подошла ближе, Филипп сумел разглядеть рыжеватые искры в ее темных волосах. Где он раньше видел такой оттенок? В его памяти всплыл старинный семейный портрет его великой прабабушки – Марии Стюарт.

Девушка сделала еще несколько неуверенных шагов, и ее широко открытые глаза стали ясно видны. Карие или синие? Она была еще слишком далеко, чтобы точно сказать. Почти против воли его взгляд был прикован к ней. В воздухе висела напряженность.

Филипп отмечал все. В каждом ее движении ощущался страх, чуть прикрытый оттенком бравады. Она казалась непорочной девой, идущей на заклание к алтарю язычников. Ему хотелось броситься к ней и взять под защиту. Такая юная, такая уязвимая… Но он хорошо знал, что это может только казаться. Может быть, это было просто притворством.

Была ли она ставленницей отца? Филипп внимательно всмотрелся в глаза маршала, а затем снова посмотрел на девушку. Они не были похожи на соучастников. Ничего не говорило о сговоре. Возможно, она была такой, как выглядела, – наивной сироткой из провинции.

Если бы все было так просто! Но дела маршала всегда были связаны с интригами и тайнами.

Теперь Филипп смотрел на нее как на женщину, которая будет делить с ним ложе. Ее кожа цвета слоновой кости была безупречна. Лицо было не столь совершенным – рот чуть великоват, нижняя губа слишком пухлая, хорошо очерченный подбородок немного тяжеловат.

Не красавица, но и не дурнушка.

Когда девушка дошла до стены и едва удержала равновесие, Филипп почувствовал, как его щеки залила краска смущения.

Она сознательно остановилась или вообще неуклюжая? Такую неловкость не простят при представлении ко двору.

Патриция опять захихикала, прикрывшись веером. Это ожесточило его еще больше. Филипп достаточно хорошо знал на личном опыте, каково быть объектом семейного презрения. Теперь они будут унижать его еще больше, открыто показывая пренебрежение к его невесте. Анна-Мария, возможно, слишком проста и провинциальна, но она вскоре станет его женой, герцогиней. Раз это так, то она заслуживает внимания и почтительного отношения, а не насмешек.

Знает ли бедная девушка, что, войдя в круг семьи Харкурт, она попадает в змеиное гнездо? С удивлением он обнаружил в себе прилив симпатии и сочувствия к ней.

Почему он так переживает за нее? Ведь она может оказаться такой же колкой и лживой, как Патриция, или же бездумной и безвкусной, как его мачеха Элен.

Что-то в ее глазах говорило, что это не так.

Его размышления были прерваны Брусселем, который тихо прошептал Антуану:

– Она держится так, будто подкрепилась ради такого особого случая изрядной дозой вина для уверенности. Ты тоже так выглядишь, Антуан, когда слегка перепьешь.

Полный ярости сверкающий взгляд Филиппа стер с лица Брусселя усмешку, но выражение пренебрежения на нем осталось.

Смутившись, Антуан попытался смягчить неловкость:

– Она очень мила, Филипп. Просто слишком скромно держится. Это пройдет со временем и с возрастом.

Филипп обернулся, чтобы еще раз взглянуть на свою невесту, которая теперь скованно вытянулась, стоя перед маршалом. Маршал очень снисходительным тоном представил ее своей жене:

– Моя дорогая Элен, позволь тебе представить Анну-Марию Бурбон-Корбей, нашу будущую невестку. Анна-Мария, моя жена, герцогиня Харкурт.

Девушка быстро и неловко присела в реверансе. После того как маршал так же небрежно представил ее Генриху и Патриции, она совсем сникла, чувствуя себя еще более неуверенно. Когда она обернулась, Филипп заметил, что ее огромные карие глаза стали влажными от сдерживаемых слез.

У нее был такой испуганный и затравленный взгляд, будто ее со всех сторон окружала злобная свора собак. Сравнение было не в ее пользу. Его невеста двигалась как манекен и выглядела как разукрашенная деревянная кукла, выставленная напоказ в зале.

И все-таки, несмотря на неуверенность, в ней было что-то особое. Филипп подумал, пока она приближалась к нему, что она, вероятно, умна, но в ее глазах нет даже намека на хитрость или злобность. Чем-то она неуловимо напоминала его маленькую сестричку Элизу. Странно. Они были такими разными. Элиза светлая, как весна, радостная, как первые дни мая, а здесь все в красновато-коричневых и желтоватых оттенках сумрачной осени.

Энни знала, что женщины перешептываются о ней, прячась за своими веерами, и после снисходительного тона маршала было ясно, о чем, но она и не питала особых надежд на успех, стараясь только держаться достойно. Сначала она очень боялась, но теперь ей стало легче. Было бы удивительно, если бы она сумела держаться так же легко и свободно, как герцогиня или виконтесса.

Маршал повернулся к трем мужчинам возле камина, и любопытство заставило ее забыть все свои страхи. Наконец-то ее представят тому, кому она предназначена.

Маршал объявил:

– Филипп, позвольте представить вам вашу невесту. Анна-Мария, мой младший сын, герцог де Корбей.

Высокий стройный офицер с темно-синими глазами, волосами цвета воронова крыла, с чисто выбритым подбородком шагнул навстречу, и ей показалось, что над ней засияло голубое небо.