Глава 12

Оливия стояла перед большим зеркалом в своей спальне и с необычной для себя придирчивостью поправляла складки длинного вечернего платья из мягкой облегающей ткани цвета розовой герани.

Они не виделись с Гиффордом уже полмесяца. А произошло так много событий! Он уехал, как обычно, на очередной медицинский консилиум, на этот раз в Швейцарию. Несмотря на полностью загруженные дни, Оливии казалось, что эти две недели никогда не кончатся. Девушка поняла, что нет смысла притворяться, будто она не скучает по нему. И еще она поняла, что перед ней действительно открывается путь к вершине. Обо всем этом и не терпелось ей поведать Гиффорду.

Но почему же так произошло, что она, совсем еще недавно дорожившая каждой минутой, отданной танцу, стала слишком часто тяготиться всем этим? Были дни, когда она думала, что просто не сможет начать очередную репетицию, и призывала на помощь все свое мужество, чтобы заставить себя. Дни, когда она чувствовала, что больше не может видеть Ивана Дуброски, хотя и признавала несомненный гений балетмейстера.

Он, безусловно, становился все менее и менее популярной фигурой в глазах балетной публики, хотя Оливия и отказывалась присоединить свой голос к недовольному ропоту своих коллег. Из-за этого она и себя стала чувствовать одинокой. Со времени отъезда Гиффорда ей не с кем было поделиться своими проблемами; миссис Морнингтон только расстроилась бы, не говоря о том, что ей всего этого было не понять. Гиффорд вернулся — это означало, что рядом есть человек, с которым можно и посмеяться над собой, и забыть обиды и нервотрепку, которая становилась уже утомительной. Человек, который верит в нее больше, чем она сама. Оливия не могла понять причин беспокойства, чувства подавленности и четкого ощущения, что она теряет нечто, хотя и не в состоянии определить, что именно. Миссис Морнингтон на несколько дней уехала погостить к приятельнице, но эта тоска не имела к ней ни малейшего отношения.

Как-то незаметно у них с Гиффордом вошло в привычку каждое воскресенье ужинать вместе. Миссис Морнингтон наотрез отказалась присоединяться к ним, мотивируя это желанием проводить воскресенье «без шума» и добавив, что, по ее глубокому убеждению, двое — самая оптимальная компания. Она же настояла на том, чтобы не устраивать званые ужины с Гиффордом дома, — по воскресеньям они обходились «чем Бог послал». Прислуга готовила еду заранее и на воскресенье покидала дом; даже Дэнверс предпочитала проводить выходные у родственников. Таким образом миссис Морнингтон — к своему тщательно скрываемому глубокому удовлетворению — подвигла молодых людей к тому, что почти незаметно переросло в привычку. Постепенно Оливия привыкла, что каждое утро в субботу раздавался телефонный звонок и Гиффорд интересовался, есть ли у нее какие-нибудь особые планы на следующий день. «Никаких», — неизменно отвечала она.

Никаких, кроме отдыха. Кроме того, чтобы бежать прочь из Оперного театра и всего, что с ним связано.

В первое же воскресенье, когда Гиффорда не было в Лондоне, Оливия ясно ощутила, как эти несколько часов, проведенных в его обществе, помогали ей снять напряжение, накопившееся за неделю. После второго, не менее успешного, представления «Очарования» она успела станцевать еще две новые партии и считалась одной из ведущих балерин труппы. Стало уже насущной потребностью в конце каждой недели делиться с Гиффордом всем, что произошло за прошедшие шесть дней, выплескивать ему свое негодование, рассказывать о своих разочарованиях и удачах. В конце концов, Оливия была артисткой и, как любая артистическая натура, обладала отнюдь не ангельским характером; в один день она могла парить в небесах от счастья, а на следующий — пребывать в глубокой депрессии, возмущенная грубым вмешательством в то, что, по ее представлению, следовало делать на сцене. Но Дуброски всегда настаивал на своих идеях, утверждая, что все это для ее же пользы; он говорил, что и так у него хлопот с ней больше, чем с кем бы то ни было. Протестовать — означало навлечь на себя обвинения в излишнем самомнении, что конечно же не соответствовало действительности.

Тем не менее он все чаще вызывал у Оливии возмущение, и ей все труднее становилось скрывать это. Кроме того, поползли слухи, которые ей еще меньше нравились, — о том, что она — «фаворитка Ивана и его собственное Творение».

Оливия скользнула взглядом по циферблату наручных часов и обнаружила, что уже гораздо больше времени, чем она думала. Заказанное такси пришло, когда она уже полностью собралась. Сообщив Дэнверс, что вернется поздно, она вышла из дому.

Ресторан, в который она направлялась, находился на одной из маленьких улочек у площади Пикадилли. Имеющий давнюю историю, когда-то он считался традиционным местом встреч для публики, которая придает значение подобным вещам, но в нынешнее время несколько вышел из моды; его старая клиентура интенсивно осваивала новые заведения, которые плодились как грибы в Челси. В прошлом, которое уже стало легендой, в «Ла Рояль» работал самый знаменитый шеф-повар; благодаря своей непревзойденной кухне ресторан быстро стал местом встреч для людей, которые могли по достоинству оценить то, что предлагало это заведение.

Посетив «Ла Рояль» первый раз по совету миссис Морнингтон, Оливия и Гиффорд с тех пор предпочитали этот ресторан прочим шумным и крупным заведениям подобного рода. Здесь не играла музыка, а уютные столики на двоих и относительный простор позволяли надеяться, что не каждое из не предназначенных посторонним слов достигнет чужих ушей.

Миновав стеклянные двери и оказавшись в небольшом холле, Оливия остановилась, оглядываясь по сторонам. Она опоздала на пять минут, но Гиффорда нигде не было видно. Конечно, у него могло возникнуть множество уважительных причин изменить своей обычной пунктуальности (если бы встреча была назначена на будний день, таких причин наверняка оказалось бы не менее десятка), но приподнятое настроение, в котором она пребывала по дороге сюда, слегка подпортилось. Впрочем, задумавшись над этим, Оливия сочла бы причину просто абсурдной.

Тут же она увидела Гиффорда, торопливо выходящего из дверей ресторана. Подавив желание кинуться ему навстречу с распростертыми объятиями, Оливия сдержанно протянула руку для приветствия и, чуть задыхаясь, проговорила:

— Я опоздала. Задержалась по дороге.

— Я сам пришел только пару минут назад, — откликнулся Гиффорд. — Заходил проверить, все ли в порядке с нашим столиком. Выпьем аперитив здесь или пойдем внутрь?

— Лучше внутри, — решила Оливия.

— Ну, тогда вперед.

Следуя за ним, Оливия почувствовала, как учащенно и радостно забилось сердце. Все вокруг как-то вдруг преобразилось.

Старший официант приветствовал их у входа, проводил к столику в дальнем конце зала и поинтересовался у Гиффорда, доволен ли он своим визитом в Швейцарию.

— Не более, чем прочими, — сдержанно ответил Хардинг. — Жюль, мы пока не будем ничего заказывать, сначала выпьем. А может, Оливия, вы уже проголодались?

— Нет.

— Ну, тогда Жюль минут десять поразмыслит, что интересненького нам предложить. Что вы будете пить, Оливия?

— Шерри, пожалуйста, — сообщила она, испытывая неприязнь к всякого рода коктейлям.

Гиффорд остановил выбор на сухом мартини и полностью переключил внимание на свою гостью. То, что он увидел, не порадовало его, хотя каждой возможности увидеть ее Гиффорд ждал как манны небесной.

— Ну и что же вы с собой сделали? — вырвался у него вопрос.

— Было очень много работы, — объяснила Оливия. — У нас сейчас просто сумасшедшее время. Но я расскажу обо всем по порядку. В десятых числах следующего месяца у нас большое гала-представление. Осталось всего три недели. Дуброски показывает свою новую постановку «Лебединого озера». Партию Одетты — Одиллии должна была танцевать Жанетт Демоб — она просто прелесть! — но вчера по дороге на репетицию она упала и разбила колено. Это просто трагедия! Теперь она несколько недель не сможет танцевать. Я ей так сочувствую!

— Вы могли бы занять ее место, — предположил Гиффорд.

— Так и получилось. Дуброски поручил роль мне, тем более что я репетировала как дублер Жанетт, но…

— Но — что?! — в нетерпении воскликнул спутник, заметив, как в ее глазах вспыхнул лучик счастья.

— Гиффорд, я боюсь, — простодушно призналась девушка.

— Но разве это не тот шанс, о котором вы мечтали? О котором мечтает каждая балерина?

— Да, но каково работать под руководством «Ивана Грозного»! И мне впервые придется выступать перед королевским семейством! У меня просто душа в пятки уйдет! — Неожиданно она добавила: — Впрочем, не стоит вдаваться в столь мелкие подробности…

— Чепуха! Вы будете лучшей Одеттой — Одиллией столетия!

— Ну, все движения и жесты я, конечно, выучу… — Оливия умолкла, пока официант подавал напитки, а потом сменила тему: — Расскажите лучше о себе.

— Рассказывать особенно нечего. Мы много дискутировали, кое в чем я остался при своем мнении… Меня трудно переубедить, если я в чем-то уверен. — В данный момент Гиффорд был уверен, что Оливия переутомилась. Никакой макияж не мог скрыть от его профессионального взгляда, что она устала и немного не в себе.

Раньше, когда она рассказывала о своей работе, Гиффорду никогда не доводилось видеть такого исходящего от нее внутреннего сияния. Это и удивляло, и тревожило одновременно. Что-то здесь не так. Но Оливия, разоткровенничавшись, ощутила, как с души словно сняли тяжкий груз, и впервые за последние дни смогла посмеяться над собой.

— Ну, за удачу! — Гиффорд поднял свой бокал. Их глаза на мгновение встретились. Почувствовав что-то в его остром, изучающем взгляде, Оливия слегка зарумянилась.

— Недавно мне кто-то сказал, — порывисто произнесла девушка, — что мне невероятно повезло и что я должна быть «очень довольна собой».

— Похоже, вас хотели уколоть, — свел брови Гиффорд.

— Боюсь, так оно и есть. Но мне действительно безумно повезло…

И снова доктор заметил легкую нотку усталости в ее голосе. Сверхчувствительный к всему, что касалось Оливии, Гиффорд вновь почувствовал, что с ней что-то не так. Решив, что для обсуждения ее личных проблем момент не совсем подходящий, он взял меню, быстро проглядел его и протянул спутнице.

— Посмотрите, что вас здесь привлекает?

— Неловко признаться, — откликнулась Оливия, — но я совсем не голодна и просто не знаю, что выбрать.

— В таком случае положитесь на нас, — весело заявил Гиффорд и на ближайшие пять минут вместе с подошедшим официантом погрузился в составление заказа. Оливия, довольная тем, что за нее что-то решают, почувствовала подлинное наслаждение от окружающей обстановки.

Это место вообще, как уже могла заметить Оливия, было гораздо ближе миру Гиффорда, чем ее собственному. Здесь не было и намека на порой слишком возбуждающую атмосферу театральной жизни, в которой вращалась Оливия. Без сомнения, здесь существовали зависть, интриги и прочее, без чего не обходится человеческая жизнь, — но все было по-другому. Если бы, допустим, Гиффорд решил жениться, он бы наверняка подобрал себе пару из этих утонченно-скромных, очаровательных девушек. Нечего даже думать, что он мог бы предпочесть общество Афины Зонопулос и ее рафинированных друзей. При этой мысли внезапно кольнуло сердце. В памяти возник тот вечер в «Савое» — их первая встреча после возвращения Оливии на сцену и та исключительно светская компания за соседним столом. Тогда она подумала: «Неужели это действительно его мир?» Теперь она наверняка знала, что это не так. И тем не менее Оливия нет-нет да и задумывалась: «Что же он нашел в этой Афине, чьи фотографии столь часто мелькали на глянцевых журнальных страницах?»

С тех пор она дважды встречалась с Афиной. Один раз — на приеме, устроенном одним из директоров Оперного театра, другой — на Бонд-стрит. Но, к счастью, та не пыталась поддержать знакомство. Вскоре после этого в колонке светской хроники одной из газет Оливия вычитала, что Афина улетает в Монте-Карло на большой прием, организуемый Алариком Роскоу.

С Роскоу после вечера в «Савое» Оливия тоже несколько раз встречалась. Что удивительно, он оказался приятелем одних знакомых миссис Морнингтон — супружеской пары, владельцев замечательного особняка в Суффолке, знающих Оливию с детства. Месяц назад она проводила там уик-энд и среди гостей обнаружила Роскоу. Странным образом она симпатизировала этому саркастическому человеку, чье имя теперь для нее теснейшим образом ассоциировалось с миром Афины Зонопулос. Хозяйка дома объяснила, что Джон, ее муж, — «старый приятель Аларика. И, честно говоря, у этого Аларика весьма странная репутация. Женщины его обожают, хотя он, судя по всему, не очень высокого мнения о женском поле. Вот уже… да, несколько лет все только и гадают, удастся ли им с Афиной наконец пожениться. Пока на это не похоже, хотя их постоянно видят вместе. Мне кажется, вы ему понравились. Не стоит его поощрять».

Подобного желания у Оливии и не возникало, но, несмотря на его репутацию, она нашла Роскоу весьма приятным в общении и с удовольствием беседовала с этим весьма циничным человеком, который проявил искренний интерес к ее работе и откровенно радовался ее успехам.


Хотя Оливия честно призналась, что совсем не голодна, она не могла не оценить изысканности ужина, организованного Гиффордом совместно с Жюлем. К полному удовлетворению доктора, она пробовала все, что стояло перед ней; даже без великолепного игристого золотистого вина, сопутствующего трапезе, Оливия пребывала в прекрасном настроении.

Ее мелодичный смех привлек внимание одинокого посетителя, прибывшего в ресторан чуть раньше их и обслуживаемого по высшему классу. Его миниатюрная энергичная фигурка была почти скрыта от посторонних глаз за перегородкой из живой зелени, но сам посетитель мог спокойно наблюдать за всем, что происходит вокруг, оставаясь незамеченным, если специально не приглядываться. Ни Гиффорду, ни Оливии подобная мысль не приходила в голову; они и не подозревали, что находятся под наблюдением. Да и Иван Дуброски до того момента, когда с неприятным удивлением обнаружил их, рассчитывал спокойно провести здесь хотя бы часок, чтобы, как истинный гурман, вкусить местные деликатесы. Ибо если и существовало в мире искусство, которое он ценил почти столь же высоко, как то, которому служил сам, то это было искусство кулинарии.

Когда Иван решил почтить своим присутствием это заведение, он меньше всего рассчитывал встретить тут эту парочку. Этот крайне неприятный доктор, да еще с Оливией! И совершенно ясно, что они увлечены друг другом!

За соседним столом возникла небольшая пауза; Гиффорд, глядя в миловидное, слегка сужающееся книзу лицо своей спутницы, думал о том, что был совершенным безумцем, полагая, будто сможет удержать их отношения на подобном уровне. Оливия едва ли догадывалась о его мыслях. Они неотвязно сопровождали его во время последней поездки и теперь вспыхнули с новой силой.

Он любил ее, он хотел быть с ней больше всего на свете. Но признаться в этом означало совершить непоправимое. Кстати, не он ли сам клятвенно пообещал себе ни в коем случае не лишать ее иллюзии, что доктор — друг, отец-наставник, исповедник, и не более того? Открыть перед ней сердце — значит подорвать ее доверие к нему.

На лице девушки появилось озабоченное выражение.

— Что случилось, Оливия? — спросил Гиффорд, оставив размышления о своих проблемах. — Вас до сих пор что-то тревожит?

— Да, — откровенно призналась она. — Я как-то подзабыла об этом, но… Вы, пожалуй, решите, что я психопатка. Никому другому я бы не призналась… — Она глубоко вздохнула, переводя дыхание, и без всякой связи продолжила: — Не могли бы вы освободить вечер десятого числа?

— Разумеется, если вы этого хотите, — с готовностью ответил Гиффорд. — Десятое — это ведь ваша премьера, не так ли?

— Да. Если я буду знать, что вы в зале, мне… будет легче. Вы даже не представляете, как я боюсь!

— Впереди еще три недели…

— Я знаю. Ох, конечно, я всегда мечтала станцевать Одетту — Одиллию. Вы верно сказали, это действительно вершина! Но Дуброски просто сходит с ума из-за этой постановки; с ним так трудно, что Демоб перед тем несчастным случаем едва не бросила все это дело. А мне еще хуже, потому что он вбил себе в голову, будто я могу показать то, чего другие не могут.

— Это должно вас подбадривать, не так ли?

— Нет, это меня просто пугает. Не могу понять, что со мной происходит, но у меня страшное предчувствие, что должно случиться что-то нехорошее. И не спрашивайте — почему.

— Послушайте, — твердо проговорил Гиффорд. — Вы сейчас — просто комок нервов. Может, мне поговорить с Дуброски и попросить его не нагружать вас так?

— О нет, не надо! Все-таки уже конец сезона, и у меня будет время прийти в себя и отдохнуть перед американским турне.

— Вы собираетесь принять в нем участие?

Оливия молча кивнула, подумав, что, если она скажет о своем нежелании туда ехать, доктор окончательно сочтет ее сумасшедшей.

Гиффорд едва удержался, чтобы не высказать вслух переполняющие его чувства.

«Выбрось все это из головы! Позволь мне оберегать тебя от всех угроз и страхов, дорогая! Я люблю тебя! Я хочу быть с тобой!»

Но вместо этого резко произнес:

— Вам необходим отдых. Пожалуй, пора вас отправить домой. Простите, что не смогу вас проводить, — мне еще надо разобраться с кучей дел.

— А я тут прохлаждаюсь и задерживаю вас! — воскликнула Оливия и встала, потянувшись за своей вечерней накидкой, висящей на спинке стула.

Официанта поблизости не оказалось, и Гиффорд сам взял шаль, чтобы поухаживать за дамой. Чтобы ему было удобнее, Оливия повернулась спиной. Ее головка оказалась как раз на уровне груди доктора; безотчетно его руки задержались на плечах девушки чуть дольше, чем было необходимо.

Вся нежность его тоскующего сердца выразилась в этом жесте.

Оливия с улыбкой обернулась к нему. В этот момент подошел официант. Гиффорд подписал чек и расплатился, после чего они покинули ресторан.

Этот мимолетный эпизод не укрылся от пристального внимания Дуброски. «Ах так! — воскликнул он про себя. — Нет, этому надо положить конец!»

Улыбающийся Жюль приблизился к его столу. Заметив почти нетронутую тарелку балетмейстера, он замер. Улыбка сползла с его лица.

— Что-нибудь не так? Мсье не нравится еда?

Очнувшись, «Иван Грозный» с кривой улыбкой уверил официанта, что все в порядке.

— Ваша кухня, как всегда, великолепна, — проговорил он. — По сравнению с Парижем она ничуть не изменилась. Я просто задумался.

— Вы уверены, что не хотите…

— Нет-нет, — прервал его Дуброски.

Жюль собрался было откланяться, но Иван задержал его:

— Минуточку! Только что я видел, как от вас ушла мисс Элейн. — Постаравшись сохранить небрежный тон, он продолжил: — Я не успел с ней поздороваться. Она часто у вас бывает?

— А, эта очаровательная мисс Элейн! Я имел удовольствие наслаждаться ее танцем в вашем превосходном новом балете. Да, она регулярно у нас бывает, — Жюль понизил голос, — с одним и тем же кавалером. У них роман, да?

— Сомневаюсь. — Иван справился со своим голосом, но не с чувствами. — У мисс Элейн есть дела поважнее, чем крутить романы. Она без пяти минут великая балерина.

— Тогда понятно. Это, конечно, меняет дело. — Чувствуя, что совершил какой-то промах, Жюль еще раз торопливо поклонился и поспешил удалиться, улыбаясь про себя. Мсье Дуброски, конечно, большой мастер в своем деле, но он, Жюль, тоже не промах в том, что касается человеческой натуры. Если очаровательную молодую женщину постоянно видят в компании одного и того же мужчины, да еще такого привлекательного и известного, — что ж, мсье Дуброски, оказывается, очень наивный человек!

Загрузка...