Любовное кружево

Глава 14

— Но я до сих пор не верю! Неужели правда, неужели это действительно правда, что ты меня любишь?

Теперь они сидели рядом на диване. Пять минут назад Оливия едва успела подбежать к окну и встать спиной к Дэнверс, которая принесла чай.

Чай остывал, нетронутый; Оливия с Гиффордом так к нему и не прикоснулись.

— Солнышко мое ненаглядное, я полюбил тебя в тот момент, как только увидел, — ответил Гиффорд.

— Но почему же ты никогда… никак не дал мне понять это? Ох, Гифф, ты действительно страдал, да? Неужели ты не понимал, что я готова на все, чтобы не причинить тебе боль?!

Последний вопрос вернул Гиффорда с небес, куда он столь неожиданно и прекрасно вознесся благодаря Оливии, на грешную землю. Резко поднявшись, доктор сделал несколько шагов по комнате.

— Именно поэтому я и старался сделать так, чтобы ты ни о чем не догадывалась; и даже сейчас мне кажется, что я не должен был тебе этого говорить. Имею ли я право? — Он обернулся и пристально посмотрел ей в глаза. — Я боялся именно того, что ты не захочешь «причинить мне боль». Я опасался, что ты способна увлечься мной просто из-за преувеличенного чувства благодарности, а если почувствуешь, что это прошло, — будешь переживать, уже зная о моих чувствах к тебе. Ты действительно уверена, что этого хочешь?

— Конечно уверена, — удивленно вскинула голову Оливия. — Я была слепа и глупа, не понимая, что все это время любила тебя. Потому что я была счастлива только рядом с тобой!

Оливия подошла к Гиффорду и положила руки ему на плечи.

— Посмотри мне в глаза. Я люблю тебя! Я так хочу быть с тобой, что готова сделать ради этого все, что ты пожелаешь!

— Видит Бог, я совсем не хочу, чтобы ты что-то делала ради меня! — возразил Гиффорд.

Это была его обычная манера, и Оливия подумала: «Мне досталось восьмое чудо света — бескорыстный мужчина!» При всей своей неопытности Оливия за последние четверть часа приобрела мудрость, которую дает женщине любовь. Она понимала, что еще не пришло время рассуждать о будущем. Но настоящее принадлежало им безраздельно, потому что они наконец нашли друг друга.

Они решили до премьеры никому, кроме миссис Морнингтон, не сообщать о помолвке.

В течение нескольких последующих дней они старались проводить вдвоем каждую свободную минуту. Единственное, чего опасалась Оливия, — возможной реакции Дуброски, поэтому они избегали появляться в таких местах, где можно попасться на глаза любопытному журналисту или знакомым, способным обратить внимание на то, что слишком часто видят их вместе.

Пока Оливия решила ничего не говорить жениху о беседе с Дуброски. В конце концов, какая польза от того, что Гиффорд станет еще хуже относиться к балетмейстеру? Более того, Оливии в каком-то смысле следовало бы быть благодарной Ивану. Она даже нашла в себе силы отнестись с юмором к сложившейся ситуации. Интересно, что бы сказал Дуброски, если бы узнал, что своим визитом не только не оттолкнул ее от доктора, но, наоборот, свел их. И навсегда!

Оливии очень хотелось поделиться со своими коллегами по сцене той новостью, которую она узнала от Дуброски в частном порядке; сказать, что им не долго осталось терпеть придирки их скандального наставника. Если то, что он сказал, окажется правдой, это будет довольно мудрым поступком с его стороны, потому что растущее недовольство методами работы балетмейстера могло бы очень скоро подвигнуть его жертвы на открытый конфликт с руководством театра.

Вечером перед премьерой Гиффорд ужинал в одиночестве. Он так нервничал, что с трудом мог сосредоточиться на своей статье, которую надо было вычитать после машинистки. Набивая очередную трубку, он даже подумал, не пойти ли прогуляться, но в этот момент послышался звонок у входной двери.

«Кого это черт несет?» — удивился доктор. Подъезд запирался на ночь; внизу оставался ночной сторож. Нахмурившись, Гиффорд прислушивался к приглушенному голосу своей экономки. Через некоторое время она вошла в кабинет, оставив дверь полуоткрытой.

— Кто там? — нетерпеливо поинтересовался Гиффорд. — Кто-то хочет меня видеть?

— Совершенно верно, и этот кто-то не поверит, что ты занят, — раздался из коридора веселый голос. — Гиффорд! Я вломилась в очень неподходящий момент?

— Афина! — воскликнул он, вставая из-за стола и внутренне проклиная ее появление. — Какой сюрприз!

— Надеюсь, не слишком неприятный?

— Конечно нет. Заходи. — Кивком он отпустил миссис Ситон. Когда та аккуратно прикрыла за собой дверь, Афина сбросила роскошную соболью накидку, надетую ввиду вечерней прохлады, и негромко рассмеялась.

— Ситон меня ни за что не простит, верно?

— Она слишком хорошо воспитана, чтобы осуждать моих друзей, — успокоил гостью Гиффорд.

— А я до сих пор вхожу в их число? — с удивлением вздернула брови Афина. — Что с тобой случилось, дорогой мой? Тебя нигде не видно.

— Я страшно заработался. Хочешь выпить? Бренди, имбирное пиво или еще что-нибудь?

— Пожалуй, выпью рюмочку, — быстро согласилась гостья. — Надеюсь, я не очень помешала? Мы ужинали с Алариком, а потом он укатил на какую-то деловую встречу. Проезжая мимо, я подумала: почему бы не попробовать застать тебя дома, поскольку, я уверена, ты меня избегаешь.

Прежде чем ответить, Гиффорд встал, дотянулся до звонка и попросил принести спиртное, а потом вернулся на свое место.

— Ничего подобного. На самом деле я бездельничал. И как раз думал, не пойти ли мне прогуляться.

Вошла миссис Ситон с подносом. Афина подождала, пока она покинет комнату, а потом проговорила:

— А я хотела тебе позвонить, чтобы узнать, не собираешься ли ты завтра на премьеру в Оперный театр. Выступает Королевский балет, я беру нашу ложу. Но этот негодник Аларик смывается, и наша компания окажется неполной. Могу ли я надеяться, что ты присоединишься к нам? — Она грубовато хохотнула. — Предложение звучит, конечно, довольно странно, но мне действительно хотелось бы, чтобы ты пошел.

— Очень мило с твоей стороны, — откликнулся Гиффорд, — но я уже взял билеты.

— Ты хочешь сказать, что идешь один? — прищурилась Афина.

— Нет. Я сопровождаю миссис Морнингтон. Это приемная мать Оливии Элейн. У Оливии, как ты знаешь, серьезная премьера.

«Оливия! — От острого приступа ревности Афину передернуло. — Значит, все продолжается по-прежнему!»

Она откинулась в кресле, расстегнула свою вечернюю сумочку, достала тонкий, инкрустированный бриллиантами портсигар и принялась тщательно выбирать сигарету. Гиффорд поднес ей зажигалку.

— Я и не ждала, дорогой, что ты предложишь мне пойти с тобой, — проговорила Афина. — Значит, тебя интересует эта постановка «Лебединого озера»?

— Да, — кратко ответил Гиффорд.

«Но что именно интересует? Вот в чем вопрос!»

— Ну естественно. Ведь она была твоей пациенткой, я и забыла, — с напускным равнодушием заметила гостья. — Мой отец тоже должен там быть; во всяком случае, его ждут в Англии. Поступило распоряжение приготовить к его приезду наш дом в Суффолке. Я получила от него довольно любезное письмо; полагаю, мы помиримся.

— Очень хорошо.

— Он интересуется и тобой, полагает, что мы по-прежнему встречаемся. Ну а поскольку он, как ты знаешь, один из директоров Оперного театра, ему будет очень интересно посмотреть на твою подружку.

— Наверное. — Словно не решаясь раскурить при столь экзотической посетительнице свою трубку, Гиффорд встал, чтобы взять сигару. Афина пристально наблюдала за ним. Нельзя было не обратить внимания на зрелище, которое она собой представляла. Она была в черном облегающем вечернем платье, затканном цветочными узорами из золотой парчи. Сшитое по последней моде, с глубоким декольте и длинными рукавами, оно выразительно подчеркивало все великолепные формы владелицы.

Если Афина и выглядела безусловно сексапильной, то, на взгляд Гиффорда, ее сексуальность была совсем иной, нежели у тех девиц легкого поведения, которые беззастенчиво выставляют свои сомнительные прелести напоказ. Однако, сравнивая своеобразную гаремную красоту этой молодой женщины с тонкой и таинственной прелестью своей любимой, Гиффорд не мог не зафиксировать грустный факт: за прошедший год Афина заметно огрубела. Ночные загулы, неумеренность в спиртном — все суматошное прожигание жизни сильно поубавило влияние тех колдовских чар, которые когда-то испытал на себе Гиффорд и чуть было не поддался им.

Как и многим другим людям, чей основной капитал составляет внешняя привлекательность, Афине и в голову не могло прийти, что многие мужчины способны испытывать по отношению к ней примерно такие же чувства, что и Гиффорд. У требовательных представителей мужского пола откровенность ее намерений могла вызвать только отвращение.

— Почему ты так серьезен? — спросила Афина, заметив его внимательный взгляд.

— Неужели правда серьезен? Знаешь, я просто подумал, как это тебе удается не застудить животик.

— Вот что значит взгляд врача! — Афина, ошарашенная этим холодным медицинским замечанием, уставилась на Гиффорда. Сигарета дымилась в ее руке. — Гифф, дорогой мой, тебе не нравится мое платье? Но в наше разнузданное время это просто верх приличия! — Она забыла, что вкусы Гиффорда и Аларика довольно сильно расходятся. Доктор был человеком викторианской эпохи! — Хорошо, когда ты пригласишь меня на ужин, я его не надену. Если когда-нибудь пригласишь…

— Хорошее обещание, — рассмеялся Гиффорд. — Во всяком случае, из твоих уст. Еще рюмочку?

— Нет, спасибо. Пожалуй, мне пора. — Она бросила взгляд на свои часы с браслетом, украшенным драгоценными камнями. — Впрочем, ты можешь уделить мне еще минут десять?

— Конечно.

Афина задумчиво крутила кольцо на пальце. Потом подняла голову и произнесла проникновенным голосом:

— Что-то не так, Гиффорд?

— Не так? — вскинул брови доктор.

— Да, не так, — с нажимом повторила женщина. — Почему ты избегаешь меня? Почему ты так сильно изменился? Подожди, дай мне договорить! В прошлом году мне казалось, что я тебе нравлюсь. Я бы даже сказала — ты был почти влюблен в меня! Разве не так?

— Все так, Афина, — решил ответить откровенностью на откровенность Гиффорд. — Если ты хочешь вспомнить — да, я был… очень увлечен.

— А потом ты уехал. Почему все не может снова стать как было?

— Потому, дорогая моя, что мы распрощались, и — раз уж мы об этом заговорили — как раз вовремя.

— Но неужели ты не понимаешь, что я хочу быть с тобой? И не просто быть. Если бы ты предложил мне выйти за тебя замуж — уверяю, я ответила бы согласием. Подумай, — добавила она самоуверенно, — какое сокровище могло бы оказаться в твоих руках!

Афина резко встала. Такой серьезной ее Гиффорду еще не приходилось видеть. Подойдя вплотную, она положила ему руки на плечи.

— Гифф, давай вернемся назад! Давай начнем сначала! Почему бы нам не попробовать? Даже если ты думаешь, что я распутница, — что ж, распутники часто оказываются прекрасными мужьями; почему бы в данном случае распутнице не стать прекрасной женой?

Смущенный и ошеломленный ее признанием, Гиффорд слушал, не перебивая, но все-таки нашел в себе силы мягко освободиться от ее рук.

— Дорогая моя Афина! Я действительно очень польщен твоим предложением, но… ничего не выйдет.

— Почему? — стояла на своем женщина.

— Потому что… — начал было Гиффорд, но махнул рукой. — Лучше не будем об этом.

Но от нее было не так-то легко отделаться. Афина просто не могла представить себе, что существует на свете человек, способный так вот отмахнуться, когда она сама предлагает ему себя — и не просто, а в качестве жены! Поддавшись импульсивному желанию заехать к Гиффорду, ни о чем подобном она даже не думала.

Сегодня вечером она рассердилась на Роскоу. Он был в своем любимом язвительном расположении духа, которое она терпеть не могла. Одарив ее взглядом, красноречиво свидетельствующим, что видит ее насквозь, Роскоу сообщил:

— Не пора ли нам перейти к делу, Тина? Ты прекрасно знаешь, что рано или поздно придется выйти за меня замуж. К чему оттягивать? В конце концов, сладкая моя, ты ведь не молодеешь!

Его спокойное обращение с ней как с собственностью взбесило Афину.

Но только в эти минуты, в квартире у Гиффорда, она сообразила, как доказать Роскоу, насколько тот ошибается. Поняла она и то, что до сих пор считает этого не дающегося в руки человека самой привлекательной целью по сравнению с многими другими, гораздо охотнее клюющими на приманку. Ну а уж вцепившись в кого-то, как говорится, зубами, Афина, обладая настойчивостью, унаследованной от своего безжалостного папаши, никогда бы не выпустила добычу до тех пор, пока не пресытится сама и внутренний голос не заявит, что все это было ошибкой.

— Гифф, ты только подумай, чего мы могли бы добиться с моей удачей и твоим талантом! Со мной тебе подвластны любые вершины! Давай попробуем, ведь, в конце концов, всегда можно бросить, если что-то окажется не так! — Ее нежно зовущие губы оказались в каком-нибудь дюйме от его лица. Кто мог бы устоять перед таким искушением? — Ты помнишь, что еще ни разу не целовал меня? — проворковала Афина.

Но вновь его твердые руки отстранили ее. Гиффорд сделал шаг назад.

— Все это очень мило с твоей стороны. — Тон, каким он произнес эти слова, не оставлял сомнений, что решение окончательное и пересмотру не подлежит. — Только, понимаешь, я никак не могу принять твое предложение, даже если хотел бы. Так случилось, что я уже помолвлен.

— Помолвлен? — От негодования Афине кровь бросилась в голову. — С кем же?

— Пока это секрет. Но очень скоро ты узнаешь.

— Секрет! Ты собрался жениться на Оливии Элейн, на этой танцорке! Ты сошел с ума? — воскликнула Афина. Он промолчал, сердясь на себя за вынужденную откровенность. — Гифф! Ты не можешь этого сделать! Ты должен сказать ей, что не можешь на ней жениться!

— Не собираюсь. Ты угадала и можешь расценивать это как знак нашей с тобой дружбы: ты первая, кому я об этом говорю, — спокойно проговорил Гиффорд. — Остальные узнают завтра вечером, после премьеры. Я очень счастлив и очень горд, но, поверь мне, я очень высоко ценю твое предложение. Останемся друзьями? — И Гиффорд протянул дочери миллионера руку.

Афина, учащенно дыша, несколько мгновений пристально смотрела ему в лицо. Затем через силу вложила руку в его ладонь и произнесла, пожав плечами:

— Ну что ж. Твоя жизнь — тебе виднее, как поступать. Прощай.

Быстрым жестом гостья сдернула с кресла меховое манто и накинула на плечи. Гиффорд даже не успел предложить свою помощь.

— Не надо меня провожать, — проговорила она глухо. — У подъезда ждет машина. Спокойной ночи. — Не оборачиваясь, Афина торопливо спустилась вниз и захлопнула за собой дверь.

— Проклятье! — чертыхнулся доктор, оставшись один. — Проклятье!

Среди всех неловких ситуаций, с которыми ему приходилось сталкиваться в жизни, эта оказалась самой неприятной и удивительной.

Афина, забившись в угол заднего сиденья своей машины, кусала кулаки, чтобы не впасть в истерику. Никогда еще она не испытывала подобного сокрушительного поражения. Никогда даже не представляла, что ее — Афину Зонопулос! — можно так унизить.

«Ну нет, она его не получит! — воскликнула она про себя, имея в виду Оливию. — Не получит! Если этот маленький кошмарный Дуброски не уберет эту девчонку с моего пути, он сильно об этом пожалеет! А что касается ее завтрашнего успеха — это мы еще посмотрим!»