Любовное кружево

Глава 8

Нанеся последний мазок пудры на слой грима, Оливия задумалась, изучая собственное отражение в зеркале. В нем отражалась и залитая светом ярких бестеневых ламп довольно тесная грим-уборная. Не апартаменты пленительной звезды, а вполне обычное рабочее помещение, каких немало за кулисами любого театра, — даже если он такой знаменитый, как «Ковент-Гарден».

Может, это и не комната звезды, зато ее собственная. До последнего дня Оливии приходилось делить одну из уборных этажом выше с шестью другими девушками. Предоставление индивидуального помещения означало, что ее считают одной из ведущих балерин театра. Но Оливия прекрасно понимала, что пока еще находится в стадии испытания: сумеет ли она показать то, чего от нее ждут? Сегодняшняя премьера — лучший способ забыть обо всех неудачах. В течение шести месяцев общения с посланцем преисподней Оливия убедилась в правоте отзыва леди Мадлен о человеке, который ныне стал главным балетмейстером. Иван Дуброски (за глаза его звали «Иваном Грозным») оказался фанатичным максималистом в той области искусства, которую он ставил превыше всех прочих.

В первый раз он обратил внимание на Оливию спустя несколько недель после ее возвращения в балетную школу, где она занималась с усердием новичка под жестким критическим руководством леди Мадлен. Он вошел и уставился на танцовщицу, которая, в отличие от всех остальных, не обратила внимания на его присутствие. Только на пути в раздевалку она столкнулась с ним лицом к лицу и получила вместо приветствия хмурую реплику: «Вы здесь новенькая?»

Пока Оливия соображала, как ответить, мадам оказалась тут как тут:

— О, Иван, я давно уже хотела познакомить вас с Оливией Элейн. Вы, должно быть, слышали о ней. Она была нашей самой светлой надеждой до трагического случая, который с ней приключился. Автокатастрофа выбила ее из строя на много месяцев. Как видите, теперь с ней все в порядке.

— Оливия Элейн. Не помню, — без улыбки откликнулся тот, цепкими, стальными глазами словно ощупывая девушку с головы до ног.

— В таком случае я должна сказать вам… — начала мадам, но была резко прервана:

— Сейчас я занят. Мне нужно поговорить с вами о постановке, намеченной на следующий четверг. Я хочу сделать перестановки в кордебалете для второго акта. Одна из тех девиц просто несносн а. — Балетмейстер слегка шепелявил, а по его манере говорить можно было подумать, что весь мир виноват перед ним. — Сколько раз я должен повторять, что мне нужны балерины, а не набитые куклы!

В этот момент Оливия окончательно поняла, что ей придется совсем не легко. Никому из них не приходило в голову бояться «сэра Джимми»; но этого нового человека она боялась с самого начала. Она слышала, что он тиран, зверь, с которым невозможно работать, что от него не услышишь доброго слова, зато всегда можно получить жесточайший нагоняй, если в точности не исполнить его указаний.

Второй раз после знакомства Оливия встретилась с «Иваном Грозным» через две недели. К этому времени она почувствовала, что бесконечные часы ежедневных репетиций начали давать результат, к которому она стремилась.

Балетмейстер появился во время очередной репетиции и несколько минут стоял молча, наблюдая за ней. Оливия его не заметила и даже вздрогнула, когда он возник перед ней на пути в раздевалку и коротко бросил:

— Вы мне нужны.

Чувствуя дрожь в коленках, девушка проследовала за ним в пустующий кабинет мадам.

Она хорошо запомнила эту беседу, больше похожую на интервью, хотя кое-какие детали, конечно, смазались от волнения, удивления и того легкого чувства неприязни, которое стало частью их взаимоотношений. Об этом он уже слышал; но мадам сказала, что девушка «способна хорошо работать».

— Вы хотите танцевать? — требовательно спросил Дуброски. — Что это значит для вас?

— Это значит для меня — все, — просто ответила Оливия.

— В таком случае — танцуйте. В следующий четверг идет «Жизель». В кордебалете освободилось место. Вы можете его занять. Когда вы покажете, на что способны, подумаем о дальнейшем. Сможете вы или нет оправдать те надежды, которые, как меня уверяли, на вас когда-то возлагали, — не знаю. Ну, вы согласны?

Хотя Оливия понимала, что это не то возвращение, на которое рассчитывали и мадам и другие, она не могла не согласиться, что, как и любому артисту, ей надо пройти испытание. Она хочет танцевать, и пусть «Иван Грозный» знает: она готова танцевать и в кордебалете. Это лучше, чем нигде. На том они и порешили.

Ее новый наставник оказался воистину безжалостен. Целый месяц он занимался с ней индивидуально, ежедневно по нескольку часов не отпуская с пустой сцены. При этом постоянно менял свои требования, и ни разу она не услышала хотя бы слова одобрения.

Вдруг Дуброски объявил, что она будет танцевать главную роль в новом маленьком балете под названием «Очарование». Либретто и постановка — его собственные; он написал его по мотивам старинной сказки «Белая кошечка». Оливия будет танцевать партию принцессы, которую злые чары превратили в кошку. Избавить ее может только влюбленный принц, которому хватит мужества отрубить кошке голову. На премьере будут исполнены три одноактных балета. Если выступление Оливии удовлетворит — нет, не публику, а его лично, — можно считать, что возвращение состоялось. Под конец Дуброски сказал:

— Вы — артистка от Бога. Вы будете работать. Кажется, в вас есть то, что я ищу.

Неужели это правда? Неужели кто-то может достичь того уровня совершенства, которого требует этот человек? Как бы то ни было — он дал ей шанс. Все это мелькнуло в голове Оливии, когда она решила, что настало время показать Ивану Дуброски, что она не менее целеустремленная натура, чем он.

Так размышляла Оливия, сидя в кресле и невидящим взглядом уставившись перед собой.

— Пора одеваться, мисс Элейн. — Резко обернувшись, Оливия увидела, что костюмерша уже разложила костюм, в котором ей предстоит выйти на сцену. Кивнув, она начала натягивать белое шелковое трико. Внезапно она испытала почти непреодолимое желание убежать прочь из театра. Но это чувство посетило ее всего лишь на мгновение. Она прекрасно знала, что, как только услышит команду «На сцену!», радость творчества преодолеет все страхи. По крайней мере, она обретет способность полностью контролировать свои эмоции.

Оливия не строила никаких иллюзий относительно того мира, частью которого она была, — мира, где правят бал движение и жест. Она знала, что этот мир полон зависти и что даже среди ее подруг балерин немало таких, кто не рад ее возвращению. И вокруг этой специальной постановки уже ходило немало слухов, хотя их старательно скрывали от ушей того, кто сочинил и поставил этот балет. Смешная и драматичная сказка со счастливым концом и не могла быть оценена теми, кто доказывал необходимость «модернизировать» балет и, подобно большинству так называемых интеллектуалов, предпочитал совершенство и «реализм» мифу, романтике и живой, радующей глаз красоте.

Оливия уже оделась, когда в дверь постучали.

Костюмерша открыла. Бросив: «Можно войти?» — и не дождавшись ответа, в комнате появился Дуброски.

От его цепкого, грозного взгляда могла дрогнуть даже суперзвезда. Удовлетворенный осмотром, он кивнул:

— Весьма эффектно. Годится. Вы помните все, что я вам сказал?

— Да. Я сделаю все, что смогу, мистер Дуброски.

Та уверенность, которую она продемонстрировала, показав, что отнюдь не боится его, заставила балетмейстера продолжить в более доверительном тоне:

— Вы должны сделать больше, чем можете. Помните, успех или провал моего балета — в ваших руках. Вы знаете, что говорят о нем?

Она покачала головой.

— Что все это — чистая пантомима. Я ответил: «Не большая пантомима, чем „Спящая красавица“, „Щелкунчик“ и десяток других». Я сказал им, что создаю новую классику. А теперь говорю вам: реализовать это должны вы. Поджилки трясутся? У меня тоже. Но если мы вместе добьемся успеха — значит, вы настоящая артистка, и тогда нам море по колено. — В первый раз за все время его взгляд потеплел. Дуброски протянул руку: — Желаю удачи. Спасибо за ваши пожелания и за ваш подарок.

Перед премьерой Оливия послала ему традиционную поздравительную телеграмму, присовокупив к ней очаровательную фарфоровую кошечку, на которую случайно наткнулась в антикварной лавке. Магазинчик принадлежал ее приятелю, с которым они вместе начинали в балетной школе под руководством мадам.

— И вам желаю удачи, маэстро, — ответила Оливия с такой искренностью, которой даже не ожидала от себя. — И огромное спасибо за предоставленный мне шанс.

— Вы сами завоевали этот шанс хорошей работой. — Дуброски уже развернулся, чтобы уйти, но обратил внимание на букеты и заметил: — Ваши друзья помнят о вас.

— Да. Это очень мило, не правда ли? — Взгляд Оливии непроизвольно задержался на огромном букете нежно-розовых и темно-красных роз. Дуброски тоже оценил его, подчеркнув:

— Вот этот особенно хорош.

— Его прислал мой доктор, — пояснила Оливия. — Он тоже пришел на премьеру, вместе с моей тетушкой. Только благодаря ему я снова смогла начать танцевать.

— Полагаю, он должен быть рад результатам своего труда, — откликнулся балетмейстер, заметив невольную улыбку девушки, и быстро покинул комнату.

«Человек, благодаря которому я снова смогла танцевать», — нахмурившись, повторил про себя Иван, шагая по коридору. Он сделал свое дело, но какое бы это имело значение, если бы не оказался рядом Иван Дуброски, от которого теперь зависит судьба бывшей пациентки этого доктора? Понимает ли этот человек — интересно, сколько ему лет? — что Иван сделал ставку на эту девушку? Балетмейстер сердито тряхнул головой. Укол ревности не имел никакого отношения к области чувств. Как женщина Оливия не интересовала его. Впрочем, все остальные женщины — тоже. Это была артистка, которую он нашел, и сейчас уже ничто не могло помешать ему реализовать свои планы относительно этой девочки. Он не собирался открывать их ей, но про себя был уверен, что именно ей суждено стать основой того искусства, которому посвящено все его существование.