Любовный узел

Глава 1

1872 год

— Это просто нелепо! — Леди Брэнстон была вне себя от ярости. — Я даже не представляю себе, что могло бы вызвать большее недовольство герцога, чем присутствие на его приеме глупой, неотесанной девчонки!

— Не понимаю, с чего это Катрина должна оказаться глупой, — несколько высокомерно произнес лорд Брэнстон. — Мой зять был исключительно умным человеком, так же как и моя сестра.

И он холодно добавил:

— У них было мало денег, и они прожили всю жизнь за границей, но это отнюдь не говорит о том, что они были глупыми людьми.

По его тону жена поняла, что зашла слишком далеко.

Обычно она могла уговорами и лестью добиться от мужа чего угодно. Однако она знала, что он очень гордится своей семьей. Любой выпад в адрес его родственников делал его раздражительным и несговорчивым.

— Кроме того, я уже говорил с Линдбруком, — продолжал лорд Брэнстон, — и он сказал мне, что, разумеется, мы можем привезти Катрину с собой в пятницу.

Он сделал небольшую паузу, а потом добавил:

— В конце концов, его дом размерами не уступает казарме, и для него не составит труда найти комнату для еще одной дамы.

Леди Брэнстон поджала губы и с негодующим видом принялась расхаживать по комнате.

— Хорошо, Артур, — сказала она наконец. — Если таково твое окончательное решение, нет смысла больше говорить на эту тему. В то же время я надеюсь, что ты берешь на себя полную ответственность за свою племянницу.

Она остановилась и посмотрела на него.

— Ты должен будешь позаботиться, чтобы гостей не стала раздражать девчонка, совершенно невежественная во всем, что касается их привычного круга интересов. Если хочешь знать мое мнение, она будет чувствовать себя совершенно не на своем месте.

И с этим прощальным выпадом она вышла из комнаты. Лорд Брэнстон, вздохнув, направился к камину.

Ему следовало предвидеть, что идея поселить Катрину у себя в доме вызовет недовольство Люси.

«Но разве я мог иначе поступить с бедным ребенком?» — спросил он себя.

Получив известие о том, что его единственная сестра и ее муж погибли в железнодорожной катастрофе, он тут же поспешил во Францию, где неподалеку от Амьена они жили.

Их домик был очень маленьким, но тем не менее он показался ему удобным и хорошо обставленным. Племянницу он нашел в полной растерянности оттого, что так неожиданно она осталась совсем одна на свете.

— Папа и мама отправились в Париж всего на два дня, — рассказала она ему, — потому что папа хотел поговорить с владельцем галереи о своей картине, которую он только что закончил.

Лорд Брэнстон подумал, что она очень хорошенькая и, несмотря на обрушившееся на нее горе, замечательно владеет собой.

Он ласковым, но не допускающим никаких возражений тоном объявил ей, что отныне она будет жить у него в доме и что он будет заботиться о ней.

Девушка была очень благодарна ему и, на его взгляд, повела себя в сложившейся ситуации весьма благоразумно.

Он устроил так, чтобы Катрина с надежными сопровождающими в самом скором времени последовала за ним в Англию. Но прежде девушка хотела упаковать все те принадлежавшие ее родителям вещи, которые она собиралась сохранить у себя.

Только оставшись один, лорд Брэнстон задумался о том, что скажет по поводу всего происшедшего Люси.

Он женился во второй раз, когда ему было уже далеко за пятьдесят, на обворожительной вдове, бывшей на семнадцать лет моложе его.

Она очаровала и совершенно покорила его. К тому же поскольку она происходила из хорошей семьи — в противном случае он даже не стал бы рассматривать возможность подобного союза, — ему показалось весьма разумным, если двое овдовевших людей найдут утешение друг в друге.

Лишь после свадьбы лорд Брэнстон понял, что Люси вовсе не стала глубоко несчастной из-за того, что ее первый муж покинул этот мир. Более того, будь она до конца честной с собой, она признала бы, что была рада избавиться от него.

Лорд Брэнстон, напротив, горячо оплакивал свою жену. Он страстно любил ее, несмотря на то что она не смогла родить ему детей. А он очень хотел иметь сына. Ему хотелось бы иметь и дочь, которую он смог бы ввести в высшее общество, где сам занимал не последнее место.

Люси была более чем рада познакомиться с его высокопоставленными друзьями и быть представленной в Букингемском дворце. Она наслаждалась своей ролью хозяйки дома на Брук-стрит и огромного, внушительного особняка в провинции.

Она отлично знала, что больше всего на свете ее муж хотел иметь сына. И она была намерена подарить его ему, но, с ее точки зрения, важнее было сначала завоевать признание в свете. Ей хотелось, чтобы ее называли «эта остроумная леди Брэнстон», каковой она себя считала с редким самодовольством.

Чего она не ожидала и даже никогда не предполагала, так это того, что неожиданно влюбится. Едва увидев герцога Линдбрука, она поняла, что именно он тот человек, за которого она должна была выйти замуж.

Он был воплощением прекрасного принца, о котором она мечтала с ранней юности. И ее вовсе не волновало, что она была на несколько лет старше его, так же как и то, что герцог объявил о своем намерении никогда не жениться, какое бы давление ни оказывали на него родственники.

По мнению Люси, если уж она не могла выйти за герцога замуж, альтернатива была очевидна. Рано или поздно герцог поддастся ее чарам, поскольку за годы своего вдовства Люси достигла совершенства в искусстве обольщения.

До того как она во второй раз вышла замуж, у нее не было средств на достойную оправу «бриллианту», как она себя мысленно называла. К счастью, лорд Брэнстон оказался исключительно щедрым во всем, что касалось туалетов и драгоценностей. Теперь, когда она сверкала и переливалась, как рождественская елка, Люси была уверена, что ни один мужчина, не говоря уж о герцоге, не устоит перед ней.

Однако ей пришлось столкнуться с серьезным соперничеством. Представители высшего света во главе с принцем Уэльским вовсю наслаждались жизнью, несмотря на чопорное уныние, царившее в Виндзорском дворце. И не было ни одной великосветской дамы, которая не сочла бы за честь стать объектом внимания герцога Линдбрука.

Люси была уверена в своей привлекательности. Но ее совсем не радовала перспектива появляться повсюду в сопровождении молоденькой девчонки, которую ей придется опекать и которая, без сомнения, станет цепляться за нее, как ядовитый плющ.

Когда Люси оказалась наконец в своей спальне, она топнула ногой и гримаса гнева исказила ее прелестное лицо. Но тут она случайно бросила взгляд в зеркало и спохватилась. Она знала, что не может позволить себе предаваться подобным эмоциям — это непременно оставит морщины на ее нежной коже.

Усилием воли она заставила себя спокойно сесть за туалетный столик и стала внимательно всматриваться в свое отражение.

Безусловно, она была необычайно хороша собой. Золотистые волосы, которые она слегка подкрашивала, хотя об этом никто не догадывался, напоминали предзакатное солнце. В ее глазах, казалось, отражалась морская синева, а губы, о которых многие мужчины говорили ей, что они созданы для поцелуев, отличались совершенной формой.

— О чем мне беспокоиться, если я так выгляжу? — спросила себя Люси.

В то же время она понимала, какой обузой окажется для нее дебютантка, которая повсюду станет ее сопровождать. Эта мысль приводила ее в такое бешенство, что она готова была закричать.

Разумеется, эта надоедливая девица ни в коей мере не сможет соперничать с ней. Но Люси желала быть единственной звездой на небосклоне, чтобы герцог да и все остальные восхищались только ею одной.

Вернувшись в Брэнстон-Хаус, лорд Брэнстон сообщил жене, что Катрина приедет через три или четыре дня. Сначала Люси даже не поняла, что в намерения мужа входит держать девчонку при себе до тех пор, пока та не выйдет замуж.

— Не будет ли лучше, дорогой Артур, — сказала она, — если у твоей племянницы найдется гувернантка или надежная компаньонка, которая сможет пожить с ней за городом, пока не закончится лондонский сезон? В конце концов, бедная девочка сейчас в глубоком трауре и не сможет принимать приглашения даже на чай, не говоря уже о балах и приемах.

— А вот в этом ты ошибаешься, — ответил лорд Брэнстон.

Люси с удивлением взглянула на него, и он пояснил:

— Катрина сказала мне, что ни ее отец, ни моя сестра не одобряли обычая носить траур. По ее словам, они не верили в смерть!

— Что, скажите на милость, она имела в виду? — чуть повысив голос, спросила Люси.

— Как тебе известно, первые годы совместной жизни моя сестра с мужем провели в Индии и, очевидно, увлеклись там буддизмом. Поэтому они верили, что никто не умирает, а живет вечно.

— Никогда в жизни не слышала подобного вздора! — резким тоном заявила Люси. — Как могут люди исповедовать такие глупые и совершенно фантастические идеи? И ты, и я — мы оба видели покойников. И они были безусловно мертвы, когда их клали в гроб и опускали в могилу!

Лорд Брэнстон вздохнул.

— Я полагаю, многие не согласятся с тобой, да я и сам иногда думал о том, как было бы разумно и справедливо, если бы все усилия, потраченные нами в этой жизни на пути к самосовершенствованию, не пропали даром.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — твердо заявила Люси, — и не намерена больше выслушивать подобный вздор!

— Хочешь ты слушать или нет, — сказал лорд Брэнстон, — но, хотя Катрина глубоко несчастна из-за потери родителей, девочка твердо убеждена, что она с ними никогда не расставалась и что они оберегают ее, и не собирается носить траур.

Он немного помолчал, а потом продолжил:

— Поэтому она будет вести себя так, словно ничего не случилось, и станет посещать все приемы, которые мы будем устраивать и на которые нас будут приглашать.

— Я нахожу из ряда вон выходящим и чрезвычайно бессердечным, что молодая девушка, хоть сколько-нибудь любившая своих родителей, не оплакивает их гибель.

— Я же объяснил тебе, Люси, — с ноткой раздражения в голосе сказал лорд Брэнстон, — что она не верит в их смерть.

— В таком случае, по моему мнению, ее следовало бы поместить в клинику для душевнобольных! — едко заметила Люси.

Но, взглянув на лицо мужа, она поняла, что совершила ошибку. Нежным, ласковым голосом, который, как она знала, он находил совершенно неотразимым, она произнесла:

— Мне очень жаль, дорогой Артур, что ты лишился сестры. Я знаю, как ты любил ее, хотя она все время жила за границей, и, конечно же, мы должны сделать все, что в наших силах, для бедной осиротевшей Катрины.

— Именно это я и хотел от тебя услышать, — тяжело вздохнув, сказал лорд Брэнстон и похлопал жену по плечу. — Я рассчитываю на тебя, дорогая, и надеюсь, что ты оденешь ее так, как это подобает моей племяннице, и сделаешь все возможное, чтобы она произвела хорошее впечатление в обществе.

Именно в этот момент Люси пришло в голову, что чем скорее она сумеет выдать девчонку замуж, тем лучше.

Еще до приезда Катрины Люси уже решила, какие платья она купит ей и в каких именно магазинах. Однако чего она совсем не ожидала, так это того, что Катрина окажется красавицей. Когда девушка вошла в дом лорда Брэнстона, Люси была потрясена. И хотя она и не подозревала об этом, на мгновение ее собственное хорошенькое личико стало почти уродливым.

Катрина оказалась совершенно не такой, какой она ее себе представляла. Люси знала, что сестра Артура, которую она сама никогда не видела, считалась очень хорошенькой и что ее муж, которого та страстно любила, был красивым мужчиной.

Ей всегда казалось нелепым, что Элизабет, которая могла бы царить в высшем свете — а это, по мнению Люси, было самым главным в жизни, — вышла замуж за человека без денег и положения только потому, что влюбилась в него.

Судя по тому, что рассказывал лорд Брэнстон, многие молодые аристократы увивались за его сестрой, едва лишь она вышла из детского возраста.

Майкл Дарлей появился в их загородном поместье по недосмотру родителей Элизабет. Его пригласили на обед, который они устраивали в своем доме перед Балом охотников[1].

Он гостил у одного беспутного пэра, который проникся к нему симпатией. Дарлей был превосходным наездником и умудрился на лошадях своего хозяина выиграть все местные скачки с препятствиями.

Элизабет разрешили присутствовать на обеде, хотя она еще не начала официально выезжать в свет. А потом кто-то из гостей предложил взять ее на бал.

В очень милом, но совсем простом платьице и без всяких украшений девушка разительно отличалась от остальных дам, увенчанных сверкающими диадемами и одетых в пышные кринолины, мешающие им сидеть. Элизабет была похожа на скромную полевую ромашку среди зарослей экзотических орхидей.

Майкл Дарлей сразу же влюбился в нее, а она отдала ему свое сердце.

Они ждали шесть месяцев, в течение которых Дарлей почти постоянно гостил в доме своего приятеля.

Впервые в жизни Элизабет пришлось хитрить и скрывать правду от родных. Она в одиночестве отправлялась кататься верхом, чтобы встречаться с Майклом в лесу. Они также виделись на нескольких приемах, которые устраивались соседями.

Когда влюбленные объявили о своем намерении пожениться, на родителей Элизабет это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.

Лорд и леди Брэнстон чуть ли не на коленях умоляли дочь провести сезон в Лондоне, как первоначально планировалось.

Но все было напрасно. Элизабет была влюблена, страстно и безудержно.

Ее родителям пришлось признать, что любое сопротивление ее решению совершенно бесполезно, и в конце концов дать согласие на помолвку.

Не успело сообщение о помолвке появиться в газетах, как Майкл и Элизабет принялись настаивать на том, чтобы была объявлена дата их свадьбы.

Поскольку спорить с влюбленными было пустой тратой времени, лорд и леди Брэнстон вынуждены были капитулировать.

Трудно было найти двух более счастливых людей. У них было очень мало денег; в основном они жили на небольшое содержание, которое выплачивал Элизабет ее отец. Но ничто не имело для них значения, коль скоро они были вместе.

Они путешествовали по всему миру, останавливаясь в самых дешевых гостиницах и зачастую терпя множество неудобств, и наслаждались каждым мгновением.

Когда Майкл заявил о себе как талантливый живописец, они поселились во Франции, где искусство ценили больше, чем в Англии.

Однако нельзя было сказать, что занятие живописью приносило ему сколько-нибудь существенный доход. За те картины в стиле импрессионистов, которые ему нравилось писать, он не получал ни гроша. И его не волновало, что над импрессионистами смеялись и что критики поносили их на все лады.

В то же время Майкл мог также рисовать картины, которые он сам называл «халтурой». Они хорошо продавались, потому что были написаны очень мило и с воображением. Таким образом он зарабатывал достаточно денег, чтобы позволять себе кое-какие излишества. Например, он всегда заботился о том, чтобы у Элизабет были туалеты, в которых она выглядела такой же красивой, как в тот день, когда он впервые увидел ее.

Они были бедны, разумеется, бедны, но только в том, что касалось денег. Их дом был наполнен смехом, остроумными беседами, они интересовались передовыми идеями своего времени, и все это привлекало к ним самых необычных и выдающихся людей.

Кроме того, они старательно откладывали деньги, чтобы каждый год совершать путешествие в какую-нибудь часть света, где они еще ни разу не были.

В Грецию Катрина попала, когда ей было всего пять лет. Двумя годами позже она побывала с родителями в Турции, а еще через год — в Египте.

Еда зачастую была ужасной, а гостиницы, в которых они останавливались, лишены всяких удобств. В то же время они видели то, чего не видели другие путешественники, тратившие на поездку сотни фунтов.

Они возвращались домой с новыми картинами, которые Майкл Дарлей продавал без труда, поскольку они были, как он их называл, «слащаво-красивыми».

В то же время Катрине они очень нравились. Когда она приехала в Лондон, в ее чемоданах было очень мало одежды, хотя она взяла с собой и свои, и мамины вещи. Но все написанные ее отцом картины и даже эскизы, которые она смогла найти в доме, были тщательно упакованы и уложены в дорожные сундуки, которые она за бесценок купила на рынке.

— Не знаю, что ты собираешься делать со всем этим хламом! — презрительно сказала Люси, увидев содержимое сундуков.

— Дядя Артур сказал, что я могу взять с собой все, что захочу, из вещей, принадлежавших моим родителям, — ответила Катрина.

— Если ты собираешься хранить это в своей спальне, там просто невозможно будет повернуться, — возразила Люси. — Распакуй лишь то, что совершенно необходимо, и прикажи слугам отнести сундуки на чердак. Ты всегда сможешь любоваться их содержимым там, если у тебя не найдется дел поважнее.

Катрина ничего не ответила. Она не рассчитывала на то, что тетя поймет ее.

Еще прежде чем Люси впервые заговорила с ней, Катрина почувствовала, что та настроена враждебно. Она явно была недовольна тем, что племянница мужа собирается жить у них.

«Я должна буду уехать, если смогу подыскать себе другое жилье», — несколько растерянно подумала Катрина.

Но до тех пор, как девушка прекрасно понимала, ей следует держаться в тени и как можно реже попадаться Люси на глаза. Она надеялась, что ей просто показалось, будто тетя Люси до такой степени невзлюбила ее. Но эта надежда оказалась напрасной.

По ночам, оставшись одна, девушка беседовала с матерью и делилась с ней тем, как ей тяжело.

— Я делаю все, что в моих силах, мама, — говорила она, — но я чувствую, как от тети Люси исходят волны ненависти, которые буквально захлестывают меня. И хотя я знаю, что должна вести себя так, как повели бы себя на моем месте ты и папа… это очень… очень трудно!

Катрина была уверена, что мать слышит и понимает ее. Она чувствовала, что ее родители рядом с ней, поэтому ей не было одиноко. И только это помогло ей пережить первые дни после приезда в Лондон.

Ей пришлось смириться с тем, что ее жизнь резко изменилась. Никогда больше ей не узнать того счастья, радости и восторга, которые она испытывала в присутствии родителей, любивших и ее, и друг друга так нежно и безраздельно.

«Дядя Артур по-своему очень добр, — думала девушка, — но в этом величественном и слегка угнетающем доме нет любви».

Катрина чувствовала, что все здесь делалось напоказ. Огромный салон с обитой дорогой парчой мебелью и аккуратно расставленными в хрустальных вазах оранжерейными цветами так отличался от маленькой уютной гостиной в их доме во Франции.

Катрина собирала цветы в саду и на лугах и с большой любовью и тщательностью составляла букеты, так что ее отец часто восклицал:

— Я должен нарисовать этот букет, он восхитителен. Это как раз то, что захочет купить какая-нибудь старая леди, потому что эти цветы напомнят ей о ее первом пылком возлюбленном.

При этом он смеялся, потому что это звучало так комично, и Катрина тоже не могла удержаться от смеха.

После этого она бережно относила цветы в небольшую комнату в дальнем крыле дома, окна которой выходили на север. Отец Катрины называл эту комнату своей «студией». Он принимался писать красками букет, непременно не забыв сказать Катрине, что она умная девочка и что эта картина внесет существенный вклад в их семейный бюджет.

Катрина должна была бы быть совсем бесчувственной, чтобы не обрадоваться платьям, которые ей купила тетя, хотя она и знала, что лишние хлопоты и расходы вызвали недовольство Люси.

Когда девушка оделась, волны ненависти, исходившие от тетки, казалось, затопили ее.

— Не знаю, почему ты выглядишь совсем не так, как остальные дебютантки, — сказала Люси однажды.

Глядя на себя в зеркало, Катрина могла понять ее недовольство. Она действительно отличалась от остальных молодых девиц, начинающих выезжать в свет. Она заметила это на первом же приеме, на котором ей довелось присутствовать. Там она встретила еще нескольких дебютанток, тщательно одетых во все белое.

Они либо хихикали между собой, либо застенчиво опускали глаза и словно проглатывали язык, стоило кому-нибудь попытаться завязать с ними беседу.

Но поскольку Катрина повсюду сопровождала своих родителей, ей доводилось встречаться с самыми разными людьми самых различных национальностей. Поэтому она никогда не испытывала робости или смущения.

Отец научил ее находить в любом человеке что-нибудь необычное и интересное.

— У каждого из нас есть какое-то увлечение или мечта, которая заставляет наше сердце биться чаще, — сказал как-то Майкл Дарлей.

Потом, помолчав немного, продолжил:

— Тебе нужно лишь научиться вызывать у людей желание поделиться с тобой своими мыслями и чувствами. И ты увидишь, что каждый человек, если он, конечно, не круглый идиот, необычайно интересен и совершенно неповторим.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, папа, — ответила Катрина. — Но это очень трудно.

— Разумеется, трудно, — подтвердил отец. — Но ты представляй себе, что ты один из археологов, которых мы встречали в Египте, и что ты ищешь сокровища в гробнице. — Он подмигнул Катрине. — Как знать, может быть, ты отыщешь нечто столь же бесценное, всего лишь заглянув в душу человека, который внешне похож на толстую жабу!

Катрина громко расхохоталась в ответ на его слова.

После этого она часто спрашивала отца:

— Как ты думаешь, что мне удалось обнаружить сегодня?

И принималась рассказывать о том, как встретила женщину, которая показалась ей ужасно скучной и неинтересной.

— И знаешь, папа, оказывается, она уже много лет собирает и засушивает редкие растения, но держит это увлечение в секрете, так как ужасно стесняется показывать кому-либо свою коллекцию.

Познакомившись с известным политиком, знаменитым своими смелыми выступлениями в палате депутатов, она обнаружила, что он боится привидений.

Как-то раз на рынке ее мать разговорилась с торговцем скотом, который стал навещать их всякий раз, когда приезжал в Амьен. Как выяснилось, он разводил кошек, пушистых голубых персидских кошек, которых почти никто не видел в тех краях.

Катрине очень нравилось узнавать подобные вещи об окружающих ее людях.

Конечно, теперь, когда она больше не могла рассказывать о своих маленьких открытиях отцу или обсуждать их с ним, все это было уже не так интересно.

— Что касается тети Люси, — как-то ночью, спустя несколько дней после приезда в Лондон, поведала она отцу, — у меня такое ощущение, будто она закована в доспехи… и поскольку она ненавидит меня… мне очень трудно… достучаться до нее.

Она знала, что отец поймет ее.

Ей не было необходимости объяснять ему, что тетя ненавидит ее не за то, что она собой представляет, а за ее внешность.

Глядя в зеркало, Катрина понимала, что ее лицо было совсем иным, возможно, почти детским.

В то же время во всем ее облике было нечто такое, что ее отец называл «одухотворенностью». Он пытался передать это на холсте, но всякий раз чувствовал, что ему это не удается.

— Как может человек изобразить не то, что видит, а то, что чувствует? — сердито спрашивал он.

— Но именно это и пытаются делать импрессионисты, — отвечала Катрина.

— В таком случае я плохой импрессионист! — восклицал ее отец. — Ну да ладно, попробуем в следующий раз. Но это трудно, очень трудно, когда дело касается тебя, моя дорогая.

— Мне кажется, что твоя картина очень хороша, папа.

— Недостаточно хороша, — отвечал Майкл. — Ты прекрасна, но прекрасна той внутренней красотой, которую можно найти на китайских рисунках. В них всегда скрыт глубокий смысл, но его так же трудно уловить, как поймать блуждающий огонек или падающую звезду!

Катрина расхохоталась:

— А теперь ты заставляешь меня чувствовать себя очень важной персоной!

Отец обнял ее за плечи.

— Ты очень, очень важная персона для меня, — сказал он. — И настанет день, когда ты станешь самой важной персоной для человека, который тебя полюбит, если только у него хватит ума понять, что ты, так же как и твоя мать, единственна, неповторима и очень не похожа на других женщин.

— А ты понял это, когда впервые встретил маму?

Ее отец улыбнулся.

— В тот момент, когда я увидел ее, я почувствовал себя так, будто душа покинула мое тело — так она была прекрасна. Но дело было совсем не в этом.

Он перевел дыхание.

— Просто это было встречей двух людей, которые были предназначены друг для друга и которые не могут быть разлучены ни в этом мире, ни в другом.

«Я хотела бы, чтобы однажды такое же случилось и со мной», — решила Катрина.

Она с жалостью подумала, что в кругу знакомых тети Люси с ней никогда не произойдет ничего подобного. Но тут же упрекнула себя за то, что судит слишком поспешно.

Ее мать сказала бы, что она должна не торопиться с выводами и всегда стараться понять точку зрения другого человека.

— Видишь ли, дорогая, — объяснила она ей как-то, — мы посланы в этот мир для того, чтобы расти духовно и развиваться. Чем дальше мы продвигаемся по этому пути, тем больше осознаем, как много нам еще предстоит узнать и понять.

Она улыбнулась и продолжила:

— Это так же интересно и волнующе, как снова и снова слушать прекрасную музыку, которая всякий раз наполняется новым смыслом.

Видя, что дочь внимательно слушает ее, она тихо произнесла:

— Но далеко не все развиваются одинаково, поэтому нельзя быть нетерпимыми к тем, кто оказался менее одаренным, чем мы. — Она вздохнула. — Быть может, у них есть какие-то таланты, которых мы даже не в состоянии понять и оценить. Но мы должны изо всех сил стараться это сделать и тем самым не только помогать людям, но и оказывать на них благотворное воздействие.

В то время Катрина была почти ребенком, но она навсегда запомнила этот разговор.

Теперь она сказала себе, что была слишком нетерпима и чересчур взыскательна. Но в то же время у нее было предчувствие, что она никогда не сможет узнать тетю Люси настолько близко, чтобы выявить скрытые таланты, которыми та обладает. Значит, в данном случае ей придется признать свое поражение.

Было ясно, что ее тетя решительно настроена против того, чтобы Катрина вместе с ними отправилась к герцогу Линдбруку, и это еще больше ухудшило положение дел.

Как стало известно Катрине, этот загородный прием планировался уже давно. И очевидно, ее тетя Люси с нетерпением ждала его. Покупая платья Катрине, она приобрела и для себя несколько новых туалетов.

Катрина слышала, как она разговаривала с продавщицей, которую, по-видимому, хорошо знала:

— Я собираюсь носить эти платья в Линде, когда мы будем гостить у герцога, поэтому они должны быть готовы к следующему четвергу, вы поняли?

— Вы едете в Линд, миледи? Как замечательно!

— Не сомневаюсь, что там будет замечательно, — услышала Катрина самодовольный ответ тетки. — К тому же это будет не совсем обычный визит, поэтому, как вы понимаете, я хочу выглядеть как можно лучше.

— Разумеется, миледи! Мне кажется, вас заинтересует последняя модель, которую мы только что получили. Это платье как раз того же цвета, что и глаза вашей светлости!

И тетя Люси купила еще два голубых платья в придачу к другим туалетам. Катрине пришло в голову, что тете Люси придется гостить в Линде не меньше месяца, если она хочет успеть надеть их все.

Платья, безусловно, были очень красивыми, с пышными изысканными турнюрами, которые за последние четыре года совершенно вытеснили кринолины. Они были сшиты из тончайшей материи, которую, насколько было известно Катрине, привозили из Франции.

Сама Катрина была в восторге от своих новых платьев. Особенно тех, которые отличались более простым и строгим покроем и не были так причудливо отделаны кружевами и оборками, как наряды ее тетки.

Глядя на свои платья, Катрина невольно вспоминала греческие статуи, виденные ею в Афинах. Их изящные каменные облачения пережили столетия, и ни варвары, ни солнце, ни дождь не смогли повредить или разрушить их.

Только когда девушка услышала, как гневно протестует ее тетка, возмущенная намерением мужа взять Катрину с собой в Линд, она осознала, как много этот визит значил для Люси. И у нее возникло смутное ощущение, что это каким-то образом связано с герцогом.

Вплоть до самого последнего дня Люси пыталась убедить лорда Брэнстона оставить Катрину дома.

— Понимаешь ли ты, — говорила она, — что герцог пригласил только самых близких друзей? Все они примерно одного возраста с ним, и у них нет и не может быть никаких общих интересов с Катриной!

Ее муж ничего не отвечал по той простой причине, что уже неоднократно слышал это. К тому же, как и все пожилые мужчины, он терпеть не мог, когда ему перечили, и был полон решимости поступить по-своему.

— Я беру Катрину с собой в Линд, — твердо заявил он наконец, пресекая все дальнейшие разговоры на эту тему. — Как тебе известно, я беседовал с Линдбруком на эту тему и не сомневаюсь, что он уже пригласил какого-нибудь молодого человека, который по возрасту ближе Катрине, чем ты.

Катрина подумала, что это последнее замечание было очень похоже на оскорбление, поэтому не удивилась, когда тетка, оставшись наедине с ней, заявила:

— Тебе очень повезло, что тебя берут в Линд, и я надеюсь, ты это понимаешь и будешь стараться никому не докучать!

— Я попытаюсь, тетя Люси, — ответила Катрина.

— В таком случае держись подальше от герцога и не навязывай свою особу его друзьям.

— Хорошо, тетя Люси.

— Твой дядя вбил себе в голову, что нельзя оставлять тебя одну в доме, хотя я объясняла ему, что многие наши родственники были бы только рады приехать к нам и пожить это время с тобой.

В ее голосе звучало неприкрытое раздражение, и Катрина сочла разумным промолчать.

— Никто не может сказать, — продолжала Люси, — будто я не делаю для тебя всего, что в моих силах. Ни одна дебютантка во всем Лондоне не одета лучше тебя, и, если ты не будешь иметь успеха, не моя в том вина.

— Я очень благодарна вам за все эти чудесные платья, тетя Люси, — сказала Катрина. — И была бы рада остаться дома, лишь бы не огорчать вас.

— Именно это тебе и следовало бы сделать! — оборвала ее Люси. — Но твой дядя твердо намерен взять тебя с собой, и лишь чудо может заставить его изменить решение.

Она посмотрела на племянницу и добавила:

— Как я уже сказала, я сделала все, что могла. И если ты не похожа на обычную дебютантку, остается лишь надеяться, что ты будешь вести себя, как подобает дебютантке!

Она метнула на Катрину взгляд, исполненный откровенной ненависти, и вышла из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Катрина вздохнула.

«Это совершенно безнадежно, — подумала она. — Как могу я в угоду тете Люси изменить свою внешность?»

Она поднялась со стула и подошла к огромному, висевшему над камином зеркалу, в котором отражались изящные севрские вазы и массивные часы из позолоченной бронзы, стоявшие на каминной полке.

Девушка принялась внимательно изучать себя в зеркале. Ее огромные глаза глубокого серого цвета, с редким теплым оттенком, напоминавшим окраску грудки голубя, сияли на нежном овальном личике, а волосы были такими светлыми, что ее отец однажды сказал:

— Будь у тебя красные глаза, ты была бы настоящим альбиносом, что было бы просто ужасно!

— Быть может, мне стоит покрасить волосы, папа? — шутя, предложила Катрина.

— Не смей их трогать! — протестующе воскликнул ее отец. — Они так прекрасны и напоминают цветом серебристый жемчужный рассвет в дымке утра. Только художнику пришло бы в голову одарить тебя такой белоснежной кожей и губами цвета мускусной розы!

— Папа, да ты заговорил как поэт! — рассмеялась Катрина.

— Наверное, оттого, что мы с твоей мамой так любим друг друга, у нас неизбежно должен был родиться необычайно красивый ребенок. Хотя, безусловно, это не та традиционная красота, которой восхищается большинство людей!

При этих словах он принялся рассматривать стоявшую на мольберте картину, на которой на фоне синих бархатных портьер была изображена цветущая и несколько вульгарная женщина с волосами с золотистым отливом и голубыми глазами. Это был один из тех традиционных стереотипных портретов, которые ее отец так ненавидел. Но он был написан по заказу голландского консула и изображал его жену. Как было хорошо известно Катрине, эта картина, попав в отличавшийся мишурным великолепием особняк консула, станет вызывать всеобщее восхищение.

Сейчас, мысленно вернувшись в прошлое, Катрина подумала, что, наверное, было бы и неплохо, если бы она больше походила на изображенную на портрете женщину, ведь в этом случае тетя Люси, возможно, была бы довольна ею.

Она вспомнила, что тетя Люси сама обладала всеми достоинствами того типа красоты, который так презирал ее отец, — голубыми глазами, золотистыми волосами и бело-розовым цветом лица.

— Ее красота слишком стандартна, слишком обыденна, — сказал как-то ее отец, рисуя портрет дочери мэра. — Меня так и подмывает пойти подобрать какую-нибудь нищенку в канаве и попытаться разглядеть душу в ее лице!

— Однако, дорогой, деньги, которые ты получишь за этот заказ, — заметила мать Катрины, — позволят нам роскошно поужинать в каком-нибудь дорогом ресторане, а оставшуюся часть мы отложим на наше очередное путешествие. Ты уже решил, куда мы отправимся в будущем году?

— Я подумал, что мы могли бы слетать на Луну, — ответил Майкл Дарлей, — но, если ты находишь, что там будет слишком холодно, мы можем вместо этого поехать в Марокко.

В ответ на это заявление его жена и дочь в восторге воскликнули:

— Мы действительно сможем поехать туда?

— У меня возникло страстное желание увидеть вас обеих на фоне Атласских гор, — сказал он.

Жена и дочь бросились целовать его, предвкушая замечательное приключение.

«Теперь, полагаю, — с тоской подумала Катрина, — я уже никогда не увижу Атласские горы».

Но когда девушка снова взглянула на свое отражение в зеркале, она услышала, как ее отец отчетливо произнес так, будто стоял рядом с ней:

— В один прекрасный день мужчина, которого ты полюбишь, отвезет тебя туда.