Любовный узел

Глава 2

Герцог Линдбрук обвел взглядом гостиную Девоншир-Хауса и подумал, что вечер обещает быть интересным.

Среди присутствовавших были мистер Дизраэли, министр иностранных дел граф Кимберли и несколько других государственных деятелей, с которыми ему нравилось беседовать. Не говоря уже о том, что в числе приглашенных были самые красивые женщины Лондона.

Он принялся было обдумывать, какую из светских красавиц одарить своим вниманием, когда дворецкий объявил:

— Граф и графиня Калвертон, ваша милость!

Если бы герцог не обладал редкой выдержкой, он бы вздрогнул.

Он замер на мгновение, потом медленно повернул голову и посмотрел на появившуюся в дверях гостиной вновь прибывшую пару.

Он не ошибся.

Герцогиня Девоншир с улыбкой приветствовала Анастасию, позади которой виднелась большая грузная фигура графа, ее мужа.

На мгновение герцог перенесся в прошлое, в те времена, когда он впервые встретил Анастасию.

Это случилось, когда он охотился на тигров в дебрях Малайи. Оказавшись в Сингапуре, на первом же приеме, куда его пригласили, он встретил ее.

Ему показалось, что она сама похожа на тигрицу. Она была русской по происхождению и совсем недавно овдовела. Ее муж, владелец чайных плантаций, умер от лихорадки, свирепствовавшей в то время в некоторых районах страны.

Молодая вдова явно не была опечалена кончиной мужа. К концу вечера, когда она обратила свои странные зеленые глаза на него, герцог уже был пленником ее чар.

Правда, в то время он еще не был герцогом. Он был всего лишь Тристамом Бруком, который путешествовал по свету.

Его отец, двоюродный брат шестого герцога Линдбрука, был небогат и мог позволить себе назначить сыну лишь очень скромное содержание.

Тристам провел два года в полку, в котором традиционно служили члены его семьи, но такая жизнь, по его мнению, слишком ограничивала свободу. К большому неудовольствию отца он покинул свой полк и решил отправиться на Восток.

— Это пустая трата твоего времени и моих денег! — бушевал его отец.

— Обещаю тебе, что буду как можно более экономным, но если я не посмотрю мир сейчас, мне больше может не представиться такая возможность.

Они оба понимали, что он имеет в виду женитьбу. Женившись, он оказался бы связанным по рукам и ногам и был бы вынужден искать себе занятие, которое позволило бы ему содержать семью. В то время как сейчас, даже если придется жить в ужасных условиях и порой обходиться без еды, ему не нужно будет заботиться ни о ком, кроме себя.

К тому же, хотя он не смог бы объяснить это отцу, ему неудержимо хотелось увидеть те места, о которых он столько читал и которые будили его воображение и заставляли сильнее биться сердце. Он не мог выразить это словами, но знал, что подавить эти чувства и желания было не в его силах. Кто бы ни пытался остановить его, он должен был утолить свое любопытство.

Он пробыл какое-то время в Индии и, покидая ее, твердо знал, что еще вернется сюда.

Следующим пунктом назначения была Малайя — и она не разочаровала его. Окружающая красота, цветы и даже то, что в этой стране обитало множество тигров, притаившихся в лесах и время от времени нападавших на людей, — все завораживало его. Все было настолько не похоже на то, к чему он привык.

Сингапур, с его китайским населением и живописным побережьем, также произвел на него большое впечатление, особенно когда он осознал, какие огромные возможности дальнейшего развития таит в себе этот небольшой остров.

Но, встретив Анастасию, он не мог уже думать ни о чем другом.

Он никогда не встречал женщин, похожих на нее, и даже не представлял себе, что они могут существовать. Она полностью завладела его помыслами и чувствами. Ему казалось, будто он никогда не сможет расстаться с ней. Он был влюблен, как может быть влюблен только очень молодой человек, исполненный идеалов и еще не испытавший в жизни разочарований.

Он надеялся, что Анастасия отвечает ему взаимностью. Но как он скоро обнаружил, того, что он мог предложить ей, было недостаточно. Когда он попросил ее выйти за него замуж, она только расхохоталась в ответ.

— И на что же мы будем жить, mon cher[2]? — поинтересовалась она.

Она говорила по-французски, потому что в России все аристократы, начиная с царя, разговаривали на этом языке. И хотя представлялось сомнительным, что Анастасия когда-либо вращалась в придворных кругах, она вела себя так, будто была рождена у подножия трона.

Она называла себя графиней, хотя навряд ли была ею. Но поскольку в России существовало великое множество графинь, было невозможно проверить основательность ее притязаний.

— Стань моей женой, Анастасия! Мы будем очень счастливы вместе! Я буду работать, чтобы иметь возможность купить тебе все, что ты пожелаешь, — страстно произнес Тристам.

— Неужели ты в самом деле думаешь, будто мы сможем быть счастливы, прозябая в хижине, считая каждый грош, не имея возможности жить в Лондоне, выезжать в свет, устраивать приемы и балы? — спросила Анастасия. Она подняла руку, словно для того, чтобы не дать ему возможности возразить. — Нет-нет, друг мой, это совсем не то, чего я хочу от жизни, — продолжила она. — Мне нужна уверенность в завтрашнем дне, а это требует денег. И мне нужно положение в обществе — высокое положение.

Тристам Брук не отвечал. Ему нечего было предложить ей, кроме старого помещичьего дома, который он должен был унаследовать после смерти отца. И если они и будут приезжать в Лондон, то все равно никогда не смогут позволить себе принимать участие в жизни высшего света, который так много значил для Анастасии.

Он провел в Сингапуре месяц, пока длился их бурный роман. Тристам убедился, что Анастасия умела возбуждать в мужчине нестерпимое, жгучее желание, сама, казалось, оставаясь при этом вечно неудовлетворенной, ненасытной.

Когда она рассталась с ним, он, заехав по пути на Цейлон, снова вернулся в Индию и долго путешествовал по этой стране.

Нельзя сказать, что он путешествовал с комфортом. В поезде он покупал самый дешевый билет, а большей частью странствовал по дорогам в переполненных повозках. Но все равно это казалось увлекательным и незабываемым приключением.

И в то же время одетые в сари прелестные женщины с вплетенными в волосы цветами и дурманящий запах благовоний на восточных базарах мучительно напоминали ему об Анастасии.

Но поскольку он был очень привлекательным мужчиной, в его жизни стали появляться другие женщины.

Кроме того, он принадлежал к очень родовитой семье, поэтому и вице-король, и губернатор с удовольствием оказывали ему гостеприимство, не говоря уже о том, что, путешествуя по провинциям, он всегда останавливался в размещенных там английских полках.

Покинув Индию, он продолжил свои странствия, постепенно продвигаясь на запад, ближе к дому. Он не спешил, стремясь увидеть как можно больше.

Но когда он был в Вавилоне, ему случайно попалась в руки английская газета месячной давности, забытая каким-то коммивояжером. Из этой газеты он узнал, что его отца больше нет в живых, так же как и герцога Линдбрука и его сына.

Он не мог поверить тому, что прочитал. Когда он покидал Англию, единственный сын и наследник герцога, крепкий, цветущий юноша, находился в добром здравии. Но как сообщалось в газете, он упал на охоте с лошади и разбился насмерть. Это произошло примерно в то время, когда Тристам прибыл в Малайю.

Следующим наследником титула был отец Тристама, но теперь и он был мертв.

В газете также говорилось, что попечители и семейные поверенные «разыскивают Тристама Брука, который, по слухам, путешествует где-то на Востоке».

Тристам сразу же выехал в Англию, однако ему потребовался целый месяц, чтобы добраться до дома. Там он обнаружил, что стал не только седьмым герцогом Линдбруком, но и одним из богатейших людей королевства.

Его фамильный особняк, считавшийся одним из самых выдающихся шедевров Адама[3], был великолепен. К тому же он стал владельцем многочисленных поместий, расположенных в разных областях страны.

Поскольку жизнь никогда особенно не баловала его, у новоявленного герцога голова не пошла кругом от горячего приема, который теперь ждал его повсюду, хотя это сильно отличалось от того, с чем ему приходилось сталкиваться в прошлом.

Когда он был просто красивым юношей без всяких видов на будущее, честолюбивые мамаши старались увести своих дочерей подальше при его появлении. Замужние дамы проявляли к нему благосклонность, привлеченные его несомненной мужественностью, но отлично сознавали, что карманы его пусты.

Теперь все изменилось. Женщины стали заискивать перед ним и преследовали его, словно он был породистым жеребцом.

Вне всякого сомнения, такая жизнь ему нравилась.

В то же время Анастасия преподала ему жестокий урок, который, как он был уверен, забыть будет невозможно. Теперь он знал, что для женщин деньги и положение в обществе значат намного больше, чем любовь.

Он пообещал себе, что никогда больше не отдаст своего сердца ни одной женщине, раз оно представляет гораздо меньшую ценность, чем его герцогская корона.

Однажды, будучи в мрачном расположении духа, каковое он считал проявлением сентиментальности, герцог сказал себе, что Анастасия разбила его мечты. И с этого момента он решил, что будет сам диктовать условия в этой жизни.

А жизнь эта, без сомнения, была весьма приятной.

За пять лет, прошедших с момента, как он стал герцогом, Тристам привык к тому, что многочисленные слуги готовы были исполнить его малейшее желание, что в его владениях слово его было законом.

Он наблюдал, как его лошади приходили первыми на скачках, испытывая удовлетворение от того, что в его конюшнях самые прекрасные скакуны, которых можно купить за деньги.

У него было и немало забот. Иногда он чувствовал себя командиром огромного полка, ответственным за то, чтобы в нем царил безукоризненный порядок.

Ему предлагали различные должности при дворе.

Поскольку он был необычайно хорош собой, королева, хотя и носившая траур и постоянно оплакивавшая своего обожаемого Альберта[4], любила, чтобы он как можно чаще находился при ней.

Но ему удалось избежать этих силков. Он обратился к премьер-министру с просьбой не нагружать его обязанностями, которые чересчур ограничивали бы его свободу.

— Если на меня будут слишком наседать, господин премьер-министр, я брошу все и уеду за границу. Есть еще столько мест на земле, которые я хотел бы повидать, к тому же теперь я смогу путешествовать с гораздо большим комфортом, чем прежде.

Премьер-министр улыбнулся:

— Интересно, когда вас станут всячески оберегать от суровой действительности, покажется ли вам путешествие столь же увлекательным?

Ответ на это найти было трудно, поэтому герцог промолчал.

Когда он отправился на свою виллу на юге Франции, в дороге его внезапно охватило страстное желание оказаться в бесплодной пустыне, лежавшей по другую сторону Средиземного моря, почувствовать прикосновение жарких лучей солнца, увидеть верблюдов, ощутить запах этой земли, такой же вольной и дикой, как ее обитатели.

«Поздно или рано я все равно вырвусь отсюда», — пообещал он себе.

Однако всегда находилась какая-нибудь прелестница, удерживавшая его в Англии и в Линде.

Именно Линд заставил его почувствовать, что он напрасно так цинично насмехался над подобной пышностью и великолепием.

Дворец с его ионическими колоннами, украшавшими фасад с портиком, был прекрасен.

В картинной галерее хранились сокровища, собранные его предками в течение столетий, с того времени, когда первый Брук был посвящен в рыцари после битвы при Азенкуре[5].

Иногда, оставшись один, что случалось крайне редко, герцог любил обойти свой дом. Ему хотелось притронуться к каждой картине, каждой скульптуре, каждой книге, чтобы почувствовать, что они настоящие. Он все еще боялся, что они лишь плод его воображения.

«Мое, мое!» — говорил он себе.

Потом он вспоминал, что является лишь пожизненным хранителем дома и всех его богатств, а принадлежат они тем, кто придет после него. Его сыну, если у него появится таковой, или другому нищему кузену, такому же, каким был он сам, и которых было немало в их роду.

Многие женщины говорили ему, что он создан для того, чтобы быть герцогом.

— Ты такой восхитительный любовник, — прошептала ему на ухо накануне ночью одна очень красивая дама. — Кажется даже несправедливым то, что при этом ты еще богат и носишь герцогский титул!

— Интересно, ценила ли бы ты меня столь же высоко, если бы я был только восхитительным любовником, — с насмешкой произнес герцог.

— Ты же знаешь, я люблю тебя ради тебя самого, — страстно ответила она.

Он вспомнил, что именно то же говорила ему в свое время Анастасия, до тех пор пока он не предложил ей выйти за него замуж и она не рассмеялась в ответ.

И вот теперь, когда он давно решил, что эта женщина больше его не интересует, она снова появилась в его жизни.

Разумеется, ему было известно, что после его отъезда из Сингапура она вышла замуж за графа Калвертона. Узнав об этом, он еще подумал с презрением, что она умудрилась-таки найти себе богатого мужа с высоким положением, о котором так страстно мечтала. Но все равно эта весть потрясла его настолько, что еще несколько недель он ходил мрачнее тучи, а с его лица не исчезала жестокая, циничная усмешка.

Но, и это было неизбежно, очень быстро нашлась женщина, которая развеяла его хандру.

Она была полной противоположностью Анастасии — нежная, ласковая, кроткая, неизменно смотревшая на него с обожанием.

Она тысячи раз повторяла ему, что если бы уже не была замужем, то на коленях умоляла его жениться на ней.

Он был рад, однако, что вопрос так не стоял. В то же время она принесла ему утешение, и к тому моменту, как он расстался с ней, в нем снова проснулся интерес к жизни, и окружающий мир по-прежнему стал казаться ему удивительным и полным загадок.

Теперь, наблюдая за тем, как Анастасия здоровается с хозяйкой Девоншир-Холла, герцогиней Девоншир, и гостями, он подумал, что время словно не коснулось ее. Она казалась даже еще красивее, чем прежде.

Может быть, подумал он цинично, все дело только в этом роскошном туалете, который она, несомненно, не смогла бы позволить себе купить, если бы стала тогда его женой. Ее драгоценности, по всей видимости, фамильные, были великолепны. Диадема и ожерелье из бриллиантов и изумрудов подчеркивали глубокий зеленый цвет ее глаз.

Внезапно она повернулась и посмотрела на него.

По ее глазам он понял, что если для него их встреча и явилась неожиданностью, то она наверняка знала заранее, что он будет присутствовать на этом приеме.

Она направилась к нему не спеша, с той гибкой грацией, которую он хорошо помнил.

Протянув руку и глядя ему в глаза, Анастасия мягко произнесла:

— Ты все так же красив, mon cher!

Герцог рассмеялся. Это было так похоже на нее — сказать то, что от нее меньше всего ожидали услышать!

— Позвольте мне вернуть вам комплимент, — ответил он. — Вы даже стали еще прекраснее, чем прежде!

— Именно это впечатление я и надеялась произвести на тебя, — очень тихо проговорила она. — Нам нужно поговорить. Мне столько нужно рассказать тебе.

— Нет, Анастасия! — хотел было ответить герцог, но не успел он открыть рот, как она уже скользнула прочь и он оказался лицом к лицу с графом.

— Как поживаете, Линдбрук? — спросил граф надтреснутым старческим голосом. — Моя жена много рассказывала мне о вас. К моему глубокому огорчению, ваша лошадь обошла мою на прошлой неделе в Эпсоме.

— Я это помню, — ответил герцог. — Но я не видел вас на скачках.

— Мы были в Париже, — объяснил граф. — Мне нужно было доставить нашему послу письмо от ее величества. И разумеется, моя жена отказывалась возвратиться домой, пока не закупила себе столько новых платьев, что их хватило бы на всех хористок Друри-Лейна!

Герцог расхохотался.

Это была его первая встреча с графом, и он ему даже чем-то понравился. Он был старше, чем ожидал герцог, но, без сомнения, это ничуть не волновало Анастасию.

То же мнение высказала и сидевшая рядом с ним за столом дама, которая заявила:

— Я вижу, bete noir[6] тоже здесь. Ее присутствие неизменно портит мне настроение.

— О ком вы говорите? — спросил герцог, так как, очевидно, от него этого ожидали.

— О графине Калвертон, — ответила дама. — Я не выношу ее, большей частью из-за того, что мужчины находят ее неотразимой, и, по слухам, она отвечает им взаимностью!

Эти слова были произнесены язвительным тоном, в то время как во взгляде дамы читалась неприкрытая ненависть.

Глядя на Анастасию, сидевшую на противоположном конце стола, он мог понять чувства своей собеседницы. Анастасия откровенно заигрывала с мужчинами, оказавшимися рядом с ней, которые, судя по всему, были очарованы ею.

Позже, после обеда, когда гости потянулись в сад, Анастасия подошла к герцогу. Он в это время беседовал с премьер-министром.

Не успел герцог понять, каким образом это произошло, как уже медленно шел рядом с ней по тенистой аллее сада.

Небо было усыпано звездами. В их неярком таинственном свете он мог видеть обращенные на него зеленые глаза. Она тихо произнесла:

— Когда я увижу тебя? Хьюго всегда отправляется в свой клуб после обеда.

— Нет, Анастасия!

— Что значит «нет»? — поинтересовалась она. — Мне о многом нужно поговорить с тобой, в конце концов, ты же мой старый… друг.

Она сделала небольшую паузу перед последним словом, что придало ему некоторую двусмысленность.

— Я сказал «нет», и это значит «нет», — решительно заявил герцог. — Ты достаточно мучила меня, но теперь я избавился от этого наваждения и не собираюсь начинать все сначала.

Анастасия рассмеялась, и в этом смехе слышалась неколебимая уверенность в своих чарах. Потом она сказала совершенно другим тоном:

— О, друг мой, как могла я быть настолько глупа, чтобы не принять твоего предложения! Но откуда мне было знать, что ты станешь тем, кем стал?

Она глубоко вздохнула.

— Я была бы такой блистательной герцогиней!

— Зато теперь ты такая блистательная графиня! — парировал герцог. — Так что давай забудем прошлое и пойдем каждый своей дорогой, как ты и намеревалась поступить, когда бросила меня!

— У меня никогда не было такого любовника, как ты! — сказала Анастасия.

— Но было достаточно мужчин, с которыми ты могла бы меня сравнивать!

— Разумеется, — признала Анастасия.

Он не смог удержаться от смеха, настолько подобная беззастенчивость была типична для нее.

Они достигли уже конца аллеи и, повернув, медленно пошли назад к дому.

— Ты приедешь навестить меня завтра?

— Это невозможно, даже если бы я и хотел, — ответил герцог. — Я еду в Линд, где устраиваю прием.

— Твой дом на самом деле так красив, как о нем говорят?

— Он великолепен!

Ему хотелось подробнее рассказать о сокровищах Линда, чтобы задеть ее за живое, но, поскольку она не отвечала, он решительно объявил:

— Что бы ты ни задумала, мой ответ — нет, Анастасия! «Обжегшись на молоке, дуй на воду» — вот мой девиз, который я твердо намерен помнить! Тем более теперь, когда ты получила то, к чему так стремилась, тебе следовало бы сделать над собой усилие и попытаться вести себя как подобает.

— А кто сумеет держать меня в руках, кроме тебя, дорогой мой? — спросила Анастасия. — Я обожала тебя, потому что ты был таким властным, мужественным, таким непохожим на остальных мужчин, которые вечно ползали у моих ног.

Он знал, что это было правдой. В припадке ревности он часто грубо обходился с ней, бесцеремонно тряся за плечи, когда она кокетничала с другими мужчинами, и угрожая побить ее, если она упорствовала. Было в ней что-то дикое, необузданное — возможно, виной тому была ее русская кровь. Ему казалось забавным, что теперь ей приходится расплачиваться за былые грехи.

Они остановились рядом с домом, там, где из окон падал свет, и герцог сказал:

— Спокойной ночи, Анастасия, и прощай. Было приятно снова увидеть тебя, но запомни, что мой ответ — нет.

— Ты так уверен в этом? — спросила она.

Он понял, что она смеется над ним.

Вернувшись в гостиную, герцог подсел к канцлеру казначейства, намереваясь обсудить с ним предстоящий бюджет. Их беседу, однако, вскоре прервали, и тут герцог с удивлением обнаружил, что в числе приглашенных к обеду была леди Брэнстон. Он не заметил ее раньше, поскольку все его мысли были заняты Анастасией.

Поскольку леди Брэнстон была очень красива и, как он подозревал, питала к нему явную слабость, он с готовностью повернулся к ней, словно желая отвлечься от тяжелых мыслей.

— Я с таким нетерпением жду завтрашнего дня, мне так хочется увидеть Линд, — воскликнула она с улыбкой, которую он нашел очень привлекательной.

Она, без сомнения, была полной противоположностью Анастасии. Со своими золотистыми волосами и голубыми глазами она являла собой пример чисто английской красоты, такой знакомой, почти обыденной, лишенной всякой экзотики.

— Я мечтаю показать вам мой дом и все мои сокровища, — ответил герцог.

— Это будет восхитительно! — сказала леди Брэнстон. — И поскольку все это принадлежит вам, несомненно, мне покажется, будто я попала в волшебную страну.

Ее улыбка манила, очаровывала.

— Я хочу, чтобы вам у меня понравилось, — сказал герцог, — и если вы расскажете мне, что хотели бы посмотреть или сделать, мы сделаем это вместе.

Он откровенно флиртовал с ней и не сомневался, что при первом же удобном случае она окажется в его объятиях. С самого начала он знал, какие чувства она испытывает к нему, хотя она была достаточно умна, чтобы не показывать этого. Не будь он столь циничен, герцог мог бы даже подумать, будто это он добивается ее расположения, а не наоборот.

Но в настоящий момент герцог был готов охотно пойти ей навстречу. Он отлично знал, что среди знакомых ему светских дам редко кто мог сравниться с леди Брэнстон красотой или остроумием. И никто не увидит ничего плохого в том, что она станет его любовницей, коль скоро они будут вести себя осмотрительно и благоразумно.

У него не было никакого представления о том, что думает по этому поводу лорд Брэнстон. Однако леди Брэнстон уже несколько раз очень тонко намекала ему, что муж слишком стар и не способен ее понять. Герцогу было совершенно ясно, что он занимается с ней любовью не так часто, как ей хотелось бы. Поэтому в ее жизни оставалось еще место для любовника.

Герцог давно уже перестал питать иллюзии относительно того, что жены хранят верность своим мужьям. В молодости он полагал, что все «хорошие» женщины были такими же, как его мать, — бесконечно преданными тому человеку, за которого вышли замуж.

Но, приехав в Индию, он обнаружил, что живущие там английские женщины уделяли мало внимания своим мужьям. Да и в других странах всегда находились прелестные дамы, с готовностью прокрадывавшиеся в его комнату под покровом ночи. Или, если они были одни, умолявшие его прийти к ним.

В Лондоне все оказалось также очень просто, поскольку великосветские мужья почти неизбежно после ленча отправлялись в свой клуб и оставались там до того момента, когда пора было ехать домой переодеваться к обеду.

Сначала герцог сказал себе, что ему гораздо интереснее ездить верхом или слушать прения в парламенте, чем заниматься любовью с женщинами. Но всегда находилась какая-нибудь красотка, которая протягивала ему губки и обвивала руками его шею прежде, чем он успевал узнать ее имя.

Он не был бы мужчиной, если бы не поддавался искушению.

Такой образ жизни был общепринятым и даже модным, и, безусловно, он получал от него удовольствие. Он был неотъемлемой частью его нового положения, такой же, как титул, дома, лошади, картины. Не успевал закончиться один роман, как тут же начинался следующий. Причем, находясь в обществе избранницы, он был полностью поглощен ею, но стоило лишь им расстаться, как он напрочь забывал о своей очередной даме сердца.

И лишь изредка, любуясь красивым видом или слушая музыку, герцог задавал себе вопрос: почему в глубине души он испытывает такую неудовлетворенность, ощущение, будто ему чего-то не хватает?

Ответить на этот вопрос он не мог, но знал — именно это «что-то» он и мечтал найти, отправляясь странствовать, подобно Ясону, в поисках золотого руна.

Возвращаясь домой из Девоншир-Хауса, герцог поймал себя на том, что большую часть времени думает об Анастасии. Тем не менее он был исполнен решимости больше не видеться с нею.

Он был уверен, что следующие несколько дней, проведенные в Линде в обществе леди Брэнстон, окажутся очень приятными. Она поможет ему забыть об экзотических прелестях Анастасии, которые та предлагала ему вкусить во второй раз.

— Никогда, никогда больше! — вслух поклялся он себе и сам удивился тому, как твердо прозвучал его голос.

Он лег спать, но сон не шел к нему. Наконец в четыре часа утра он встал, раздвинул портьеры и взглянул на небо.

Занимался бледный рассвет. Звезды мерцали и гасли, сизый утренний туман расползался по Гайд-парку.

Герцог подумал о том, как прекрасен должен быть Линд в эту пору, и внезапно ему страстно захотелось увидеть этот величественный дом на берегу озера.

«Чего ради я торчу здесь, вместо того чтобы кататься верхом на великолепных лошадях, полной грудью вдыхая свежий воздух?» — спросил он себя.

И тут же подумал, как замечательно было бы сейчас плыть по неисследованной реке на дау[7] или ехать по пустыне, устремляясь в бесконечность, туда, где небо сливается с песком.

Но, быстро опомнившись, герцог сказал себе, что ему не следует жаловаться на судьбу. Разве герцогу Линдбруку чего-то не хватает? Чего еще ему было желать?

Он опустил жалюзи, задернул портьеры, снова лег в кровать и заставил себя думать о леди Брэнстон и о том призыве, который таился в ее голубых глазах.

— Она, безусловно, очень привлекательна, — пробормотал он.

Но прошло еще много времени, прежде чем ему наконец удалось уснуть.

Герцог решил отправиться в Линд сразу же после завтрака. Поездка должна была занять всего два с половиной часа.

Его фаэтон, способный развивать огромную скорость, был запряжен четверкой великолепных лошадей.

Когда герцог подобрал вожжи, на губах его заиграла улыбка. Он подождал, пока грум устроится сзади, потом тронулся с места, довольный тем, что едет один и что никто не будет мешать ему праздной болтовней и отвлекать от управления лошадьми.

А править такими лошадьми было несказанным удовольствием.

Теперь герцогу казалось удивительным, что в доме своего отца он мог с удовольствием ездить на дешевых лошаденках, а уж на каких ужасных клячах ему доводилось путешествовать верхом в разных краях!

Зато сейчас ему первому предлагали самых лучших скакунов, а его имя стало притчей во языцех в Таттерсолзе[8].

Стоило ему появиться в своем клубе на Сент-Джеймс-стрит, как к нему подходил кто-нибудь из знакомых и предлагал взглянуть на своих лошадей. И если какая-нибудь привлекала его внимание, ему, конечно же, соглашались ее продать.

«У меня есть все!» — сказал себе герцог.

Среди множества писем, которые он вскрыл за завтраком этим утром, было одно от его бабушки по материнской линии. Эта дама, славившаяся в молодости редкой красотой, любила откровенно высказывать свое мнение.

Она не сомневалась, что все ее желания будут сразу же выполняться окружающими из уважения к старости, точно так же, как в былые времена они выполнялись из преклонения перед ее красотой.

В письме, написанном твердым почерком, говорилось:

«Как я слышала, ты отправляешься в Линд, но по возвращении немедленно приезжай ко мне. Я хочу поговорить с тобой о женитьбе, поскольку тебе совершенно необходимо иметь сына, а еще лучше — нескольких сыновей, чтобы было кому унаследовать титул.

Вспомни, что случилось с бедным Десмондом, у которого был только один ребенок, да и тот настолько слабый, что у него не было шансов пережить отца…»

Герцог даже не стал читать письмо до конца, а просто с раздражением сунул его себе в карман.

«Почему, — спросил он себя, — родственники не могут оставить меня в покое?»

Герцог отлично понимал, что когда-нибудь, возможно, через много лет, он все-таки женится, чтобы произвести на свет наследника.

Но его жена должна быть достойна его по происхождению, а это означает, что ему придется жениться на родовитой и пустоголовой девице. Да она за несколько месяцев надоест ему до смерти!

«Я поступлю так, как мне хочется, то есть останусь холостяком!» — сказал он себе.

Герцог стегнул лошадей, чтобы скорее очутиться в Линде.

Он хотел наслаждаться обладанием им в одиночестве.