Любовь и честь

27

Помню, как мы возвращались в Санкт-Петербург. Помню, что лежал на телеге. Помню, что Пугачева в цепях везли на другой телеге в окружении имперской кавалерии. И еще помню жаркую пульсирующую боль, наполнявшую все тело, от которой меня трясло в лихорадке беспамятства. Сколько дней мы ехали, я не помню, но точно знаю, что первое, что я увидел, когда пришел в себя, — это склонившееся ко мне озабоченное лицо Горлова. Его голова возникла на фоне качавшихся высоко над дорогой деревьев. Заметив, что я пришел в себя, Горлов выпрямился, а затем послышался его рев:

— А ну живей, ребята! Поднажали! Давай, шевелись!

Я припомнил, как много раз видел в бреду это лицо, склонившееся надо мной.

— Мы и так, по мере возможностей, подгоняем лошадей, — послышался в ответ голос Макфи. — Но вы же сами сказали, сэр, что его нельзя сильно трясти в телеге, иначе мы его не довезем.

— Надо отправить кого-то вперед, прямо в Санкт-Петербург, пусть везет хирурга в имение Бережковых, — распорядился Горлов.

— Если Селкерк дотянет до него, — тихо отозвался кто-то, но я не разобрал, чей это голос.

— Выполнять! — взревел Горлов, и, судя по топоту копыт, сразу два всадника рванулись вперед.

Я чуть приподнял голову и увидел, как Горлов, поравнявшись с лошадьми, тянувшими телегу, наклонился, взял их под уздцы, пытаясь ускорить движение телеги. И тут я понял, — он знает, что я умираю. И от этой мысли я снова потерял сознание.

Я пришел в себя уже у Бережковых. Во всяком случае, когда я очнулся, телега стояла во дворе их усадьбы. Это означало, что скоро я буду лежать в кровати, а не в трясущейся телеге, и боль хоть немного утихнет. Я не открывал глаза, но знал, что на улице день, слышал, как Горлов разговаривает с добрым князем Бережковым, потом послышался голос Макфи и еще один, незнакомый, который с шотландским акцентом говорил Горлову:

— Я Стюарт, лейб-медик императрицы. Она сразу же велела ехать сюда, как только узнала, что случилось.

Когда меня несли в дом, я приоткрыл глаза и увидел Горлова, а за ним — если это был не бред — лицо Беатриче, которая выглядывала из-за спин несущих меня солдат. Оказавшись в постели, я постарался не потерять сознание, а Горлов, словно заботливая мамаша, щупал мне лоб и приговаривал:

— Ну вот, все хорошо. Теперь ты поправишься. Приехал личный врач императрицы. Смотри, какие мы стали важные — императрица посылает к тебе своего врача из-за пустяковой царапины.

Беатриче, если это была она, стояла в дальнем углу комнаты и не сводила с меня глаз.

Врач снял бинты и, осмотрев рану, отозвал Горлова в сторону, но поскольку, казалось, весь дом затаил дыхание, я слышал каждое слово.

— Устройте его поудобнее. Можете дать воды, если он захочет.

— Он поправится?

— Завтра он умрет.

— Ну уж нет, он не умрет!

— Возможно, и нет. Но только в том случае, если умрет сегодня.

Горлов схватил врача за горло своей лапищей и приподнял над полом. Тот выпучил глаза и прохрипел:

— От гангрены нет лекарств.

Пальцы Горлова разжались, и врач, оказавшись снова на ногах, потер шею и, с достоинством объявив, что ему надо написать отчет императрице, удалился.

Горлов подошел к моей постели.

— Отдыхай, дружище, — шепнул он.

— Горлов…

— Спи, говорю.

— Я… слышу этот запах… и знаю, что это значит.

Горлов понимал, что незачем пытаться обмануть меня, и вместе с князем Бережковым вышел из комнаты.

Призрак Беатриче подплыл к кровати и коснулся моих пальцев. Она все-таки была настоящей.

— Как вы…

— Ш-ш-ш.

Но ее присутствие несколько оживило меня.

— Нет, я хочу знать. Как вы здесь очутились?

— Я была на маскараде во дворце с княжной Натальей и остальными дамами. Они развлекали императрицу, когда прибыл гонец. Он был грязный и уставший, но его все равно провели прямо в царские покои.

— Макфи… — прошептал я. — Наверняка это был Макфи…

— Да, — кивнула Беатриче. — Его звали именно так. Он рассказал, что казаки разбиты, мятеж подавлен, а казацкие атаманы подтвердили свою верность трону. Двор был в полном восторге. А потом этот Мак… Мак…

— Макфи, — подсказал я.

— Этот Макфи рассказал, как вы надвое разрубили казака, но сами ранены и вам нужен врач, — ее голос сказал мне, как встревожила ее эта новость. — Императрица, узнав, куда посылать врача, сразу же сказала, что Макфи слишком устал для такой скачки, и спросила у придворных, кто знает дорогу к имению Бережковых… А княжна Наталья сразу говорит — моя служанка знает…

Ради меня Беатриче всю холодную ночь провела в седле, показывая дорогу врачу, и я, не в силах выразить свои чувства, просто сжал ей пальцы.

Открыв глаза, я увидел у постели Горлова, а с ним какую-то древнюю старуху, ощерившуюся на меня гнилыми зубами, что, вероятно, должно было означать улыбку. Старуха показалась мне знакомой, и я вспомнил, что видел ее, когда мы останавливались у Бережковых после нападения казаков на сани. Жуткая старуха, просто видение из ночных кошмаров. Она приблизилась к постели и, положив пеструю суму у меня в изголовье, перекрестилась.

Беатриче отодвинулась дальше, чтобы не мешать ей, но не слишком далеко.

— Господа, прошу заметить, что я против этого, — подал голос врач, появляясь в комнате.

За ним тихо вошел князь Бережков, и врач обратился к нему:

— Князь, как же вы, считая себя просвещенным, образованным человеком, допускаете такое…

Не знаю, что сделал Горлов, наверное, только глянул на врача, но Стюарт вдруг умолк и, повернувшись, вышел из комнаты, увлекая за собой князя Бережкова.

— Я умываю руки, князь! Я сделал все, что мог, и не несу никакой ответственности, если вы сами хотите доконать его. С вашего позволения, я отправляюсь в бильярдную и выпью виски… — донеслось до нас из коридора.

Старуха все это время улыбалась и кивала головой, хотя явно не понимала ни слова. Как только дверь за князем и врачом закрылась, Горлов кивнул старухе, и она, повернув ко мне голову, улыбнулась еще шире. Это оказалось для меня слишком, и я лишился чувств.

Когда я проснулся, именно проснулся, а не пришел в себя, сияло солнце. Не открывая глаз, я осторожно коснулся повязок на ране. Жгучей тупой боли не было, хотя рана побаливала и зудела, что всегда бывает, когда она заживает.

— Ага! Что, удивлен? — Я открыл глаза и увидел, что лежу в той самой комнате, где когда-то корчился от боли Горлов, а сам он стоит у окна и прихлебывает суп из деревянной миски.

— Как? — моя голова отказывалась соображать.

— Лучше тебе не знать об этом. А впрочем, если хочешь, изволь. Старуха взяла дохлую ворону с червяками…

— Хватит, — поспешно перебил я.

— Да что ты, у нас так лошадям гангрену лечат. Так вот, взяла она…

— Как только встану, убью и тебя, и старуху, — пообещал я, но тут увидел Беатриче, сидевшую на стуле по другую сторону кровати.

Горлов радостно заржал в ответ на мою угрозу и, выскочив на улицу, заорал в солнечное весеннее утро:

— Живой! Живой!

Я не сводил глаз с Беатриче, но прежде чем я нашел нужные слова, она выскользнула из комнаты.