Магия лета

Глава 8

— Зачем вы пришли?! Что вам нужно?!

Голос, встревоженный и пронзительный, внятно прозвучал в тишине спальни. Из-под двери пробивалось достаточно света, чтобы различить, что Фрэнсис сидит, забившись в подушки и натянув одеяло до подбо родка. Хок двинулся к кровати, стараясь не наткнуться на мебель.

— Уходите сейчас же, милорд! Вам нечего здесь делать: это моя спальня!

Теперь он мог слышать и частое, прерывистое дыхание. Нужно было как-то успокоить ее… и дать понять, что подчиниться все-таки придется.

— Фрэнсис, я пришел, чтобы осуществить супружеские права. Это займет не больше пяти минут, и тебе нужно всего лишь…

— Нет! Оставьте меня!

— …всего лишь лежать неподвижно. Я постараюсь, чтобы больно не было.

В голосе мужа слышалась зловещая решительность. Раздалось шуршание одежды: Хок раздевался. Затем на пол со стуком — один за другим — свалились сапоги.

— Этого не будет, милорд! Я не…

— Во-первых, меня зовут Филип, а во-вторых, прекрати этот крик. Первая заповедь жены — послушание. Когда ты выходила замуж, ты, конечно, знала, что тебя ожидает.

О да, она хорошо знала это, но лелеяла надежду, что ее фальшивое безобразие станет несокрушимой преградой этой гадости, как бы там она ни называлась.

— Мне что-то нездоровится… — пролепетала она и умолкла, услышав смешок мужа.

— Как это понимать? Ты снова выпила жидкость от лошадиных колик?

— Лучше бы я выпила ее!

Хок уселся на кровать. Фрэнсис попробовала отползти, но запуталась в одеяле. Он протянул руку, коснувшись холодного влажного лба с прилипшей прядью волос. Интересно, снимает ли она на ночь свой безобразный чепчик, подумал он с угрюмым любопытством.

— Я понимаю, что ты встревожена…

Встревожена! Она была в ужасе, и Хок прекрасно понимал это Он собрал все свое хладнокровие и продолжал мягко:

— Доверься мне, Фрэнсис. Возможно, ты даже не почув-

Ствуешь боли. Если ты как следует расслабишься, мы покончим с этим в несколько минут. Поверь, я знаю,

Что делаю. И потом, хочешь ты этого или не хочешь, сегодня наша брачная ночь наконец состоится.

Внезапно Фрэнсис вспомнила свои глупые девчоночьи мечты о мужчине, который однажды появится, чтобы любить ее, чтобы сделать ее счастливой. Он появился, мужчина ее жизни, только он был глубоко равнодушен к тому, что она чувствует. Его безжалостная решительность была невыносима! Она закрыла глаза, понимая, что сопротивляться бессмысленно.

— Пусть будет по-вашему, — прошептала она едва слышно.

— В таком случае ложись.

Она легла, как и следовало: на спину, — с силой зажмурившись, несмотря на почти полную тьму. Одеяло соскользнуло, оставив ужасное ощущение полной беззащитности. Кончики пальцев коснулись щеки. Она отпрянула.

Хок думал о том, что самая жестокая битва с оглушающей канонадой, стонами и воплями не казалась ему таким тяжким испытанием. Там по крайней мере существовала какая-то бесшабашная приподнятость, сродни веселью. Теперь же он не чувствовал ничего, кроме бремени ответственности.

Он нащупал подол ночной рубашки и поднял его выше талии жены.

— Не шевелись…

Кожа ее оказалась неожиданно шелковистой, и он помедлил, поглаживая ее. Когда пальцы скользнули вниз живота, коснувшись волос, Фрэнсис напряглась до такой степени, что мышцы ее, казалось, одеревенели. Потом она медленно, судорожно расслабилась и без сопротивления позволила развести себе ноги. У нее были упругие округлые бедра. Он еще помедлил.

— Ты знаешь, что происходит между мужчиной и женщиной, Фрэнсис?

Она бы с удовольствием послала его ко всем чертям, но слова застряли в пересохшем горле.

— Ты еще девушка? — спросил Хок и, не дождавшись ответа, подумал: «Неужели не видно, болван ты эдакий!» — Ты так боишься потому, что никогда этим не занималась, но постепенно…

— Я понимаю, понимаю! — крикнула она шепотом, желая только того, чтобы он замолчал и поскорее покончил с этим кошмаром.

— Вот и хорошо, — сказал Хок, на деле не находя в происходящем ничего хорошего.

Он провел пальцами между ее ног и сразу понял, что ничего не выйдет. Дело было даже не в ее девственности, а в том, что она была не готова, не готова совершенно! Она не мешала ему — и в то же время сопротивлялась всем существом. Он неизбежно должен был причинить ей ужасную боль. Как же другие выходили из подобной ситуации? Как они готовили жену? Не мог же он ласкать ее, как ласкал любовницу… она бы умерла от стыда, и вся затея пошла бы прахом. И почему он сразу не подумал о том, чтобы как следует смазать половой орган каким-нибудь кремом!

Все же он поискал вход, надеясь на чудо. Фрэнсис издала тихий жалобный возглас. Ее тело было холодным и таким напряженным, что Хок невольно отдернул руку, понимая, что не стоит и пытаться.

— Полежи так, я сейчас вернусь.

Он натянул штаны и поспешил из спальни.

Фрэнсис тотчас опустила задранную рубашку и замерла в нелегком ожидании. Куда это он пошел? Что он такое задумал? Она покосилась на окно спальни. Может быть, вылезти в него и убежать? Но куда? Она болезненно глотнула несколько раз подряд и продолжала лежать в полной неподвижности, вытянувшись, как не вполне подготовленный к погребению труп.

«Если я буду сопротивляться, то затяну эту пытку, только и всего. Лучше всего не мешать ему, пусть делает что хочет. Он обещал, что это продлится несколько минут, а несколько минут я как-нибудь выдержу».

Куда же все-таки он пошел?

Дверь открылась, потом закрылась снова. Фрэнсис не открыла глаз.

Ты здесь, Фрэнсис?

Да.

А чего он ожидал? Что она спряталась в углу за шкафом? Что она выпрыгнула в окно и несется босиком по улице? Что она достала припрятанный пистолет и целится из него?

Несмотря на весь трагизм ситуации, ей вдруг представилось, как муж за ногу выволакивает ее из-под кровати.

Между тем Хок щедро покрыл свое орудие кремом и снова подошел к кровати. Ночная рубашка жены, конечно же, была натянута до самых пяток. Он сжал зубы и снова вздернул ее выше талии.

— А теперь расслабься, — прошептал он, осторожно раздвигая холодные ноги.

Удивительное дело: он был возбужден, хотя в постели лежала женщина, с которой он меньше всего жаждал заниматься любовью.

Фрэнсис почувствовала прикосновение горячего, слегка шершавого от волос бедра. Мужское тело. Голое мужское тело. Она зажмурилась бы сильнее, если бы это было возможно. Ладони, показавшиеся ей громадными, обхватили бедра и приподняли их.

— Расслабься, просто расслабься… — продолжал он шептать, словно повторяя странную языческую молитву.

Хоку никогда раньше не приходилось заниматься любовью в полной темноте, это оказалось сложным делом. Ориентироваться приходилось только на ощупь, к тому же Фрэнсис била дрожь. Наконец ему удалось проникнуть внутрь. Она вскрикнула, заставив его встревоженно замереть. Ей что же, уже больно?

— Все в порядке… все в порядке… я не буду спешить… Он двинулся вперед буквально по миллиметру, даже не погружаясь, а медленно втискиваясь. Внутри было невероятно узко… даже сладостно узко. Внезапно ему захотелось сделать сильный толчок и погрузиться полностью, но он удержался, вовремя напомнив себе, что имеет дело с девственницей. До сих пор ему не приходилось с этим сталкиваться, и слава Богу! Оказывается, в этом занятии мало приятного. Ко всему прочему она была настоящей леди и заслуживала самого мягкого обращения. Хорошо, что он догадался воспользоваться кремом. Благодаря этому ей не будет больно. Только бы выдержать все до конца. Настоящий джентльмен должен сдерживать себя. В постели с ним находится законная жена, а не какая-нибудь веселая девчонка, в которую можно войти с размаху… и как бы это было здорово!

Хок прикусил губу, призывая на помощь самообладание, и ему удалось вовремя остановиться. Медленно, приказывал он себе, ты будешь двигаться медленно, не делая никаких резких движений!

Фрэнсис вцепилась обеими руками в простыню, чувствуя на лбу и висках ледяную испарину. Она не чувствовала боли, только ужасающее распирание между ног. Ощущение постепенного заполнения и растягивания было едва выносимым. Он был внутри, вот кошмар-то! Потом последовал несильный, недовольно болезненный толчок. Она поняла, что вот-вот начнется настоящая боль.

Фрэнсис?

Что?

Ее голос звучал достаточно спокойно, даже отстраненно. Как бы потактичнее спросить, больно ей или нет? Интересно, очки до сих пор у нее на носу?

— Сейчас будет немного… э-э… неприятно. Это… э-э… такая пленка… словом, ее придется разорвать. Просто расслабься и…

— Нет, — перебила она громко и внятно. — Прекратите это и уходите.

— Это невозможно.

И, прежде чем она успела сказать еще что-то, он сделал резкий толчок, о котором мечтал с самого начала.

Боль была ужасающей, немыслимой! Фрэнсис закричала во весь голос и отчаянно забилась, пытаясь освободиться. Ему пришлось как следует придавить ее к постели, чтобы остаться внутри.

— Тише, тише… шептал он, прижимаясь щекой к мокрой от пота щеке, теперь лихорадочно горячей. — Все уже позади.. осталось совсем недолго…

Резкая боль отступила, но внутри все казалось одной мучительно ноющей раной. Причиной этого был он, ее муж, который по-прежнему не желал убраться восвояси. Он был внутри, очень глубоко. Казалось, он проник в нее до самого желудка Как это было возможно? Почему ее тело позволило это. почему мышцы не сжались и не перекрыли ему доступ? Слезы отступили далеко-далеко, оставив только боль, возмущение и общее чувство нечистоты. Она была совершенно беспомощна, беззащитна, словно вываляна в грязи. Она прижала ладонь ко рту, заглушая сухие рыдания. А его громадные ладони продолжали упираться в плечи, не давая вырваться. Ничего не оставалось, как только выдержать весь этот ужас до конца.

Фрэнсис уронила руки вдоль тела, и тотчас внутри началось движение. Сначала медленное, потом все более частое и быстрое. Туда-сюда, туда-сюда. Было неприятно, но почти совсем не больно.

— Еще немного, Фрэнсис… — процедил он (так ей показалось) сквозь зубы.

Хок почувствовал, что дольше сдерживаться не сможет. Да и чего ради было оттягивать «удовольствие»? Чтобы его увеличить? Это звучало как ядовитая насмешка. Он сделал несколько самозабвенных толчков, ненадолго ощутив бледную тень наслаждения, и позволил себе излиться внутрь неподвижного, безответного тела.

Фрэнсис услышала над ухом что-то вроде глухого рычания и почувствовала внутри противную влажность. И это тоже было из-за него.

Она лежала, затаившись, стараясь не шевелить даже ресницами.

Боже милостивый, как же она его ненавидела! Да и как еще можно было относиться к тому, кто подверг тебя такому унизительному испытанию? Это было мерзко, мерзко и подло!

Первое, что Хок ощутил сразу после оргазма — нет, после семяизвержения, — было легкое отвращение. Ему захотелось отодвинуться подальше от тела, разительно похожего на мертвое, разве что до конца не остывшее. Он чувствовал жалость и вину за боль, которую причинил, но понимал, что это было неизбежно. Проклятие, он ведь старался, чтобы все прошло как можно легче для нее!

— В следующий раз больно не будет, — сказал он, вытягиваясь рядом с Фрэнсис на скомканной простыне.

Он спрашивал себя, все ли мужья пользуются кремом и каждый ли раз ему придется делать это. Поразмыслив, он решил, что надо быть к этому готовым. Жены (во всяком случае, те из них, что были настоящими леди) не испытывали плотского удовольствия, неудивительно поэтому, что мужу приходилось принимать кое-какие меры, чтобы облегчить дело.

Хок встал с постели. Сердце все еще билось учащенно.

— Все в порядке, Фрэнсис? — спросил он, обеспокоенный ее неподвижностью и молчанием.

— Да, — прозвучал тихий, безжизненный ответ.

Хок попытался коснуться ее, но только пожал плечами. Должно быть, ее неведение было большим, чем ему казалось.

— Больно было потому, что у каждой девушки есть девственная плева, — начал он не без неловкости. — Ее приходится разрывать, и… э-э… бывает немного крови. Утром ты можешь увидеть на простыне пятно, так что не волнуйся на этот счет. В первый раз так и должно быть, но потом ни боли, ни крови не бывает.

По крайней мере Хок очень на это надеялся. Как бывало на самом деле, он толком не знал, потому что до сих пор не лишал женщин девственности.

Произнеся эту в высшей степени утешительную речь, он поспешил к двери и обернулся, только взявшись за ручку.

— Увидимся утром, Фрэнсис. Спокойной ночи!

Самое время выпрыгнуть в окно, подумала она равнодушно — и не двинулась с места. Все тело ныло, словно избитое, внутри то подступала, то уходила слабо пульсирующая боль. Между ног было отвратительно мокро. Ее кровь? Его семя?

У нее не было ни малейшего желания выяснять это.

«В следующий раз больно не будет». В следующий раз! Сколько нужно следующих разов, чтобы зачать ребенка? Это была единственная причина, по которой ей пришлось вываляться в грязи, так сколько же раз ей придется чувствовать себя самкой под самцом? А вдруг он нарочно разорвал что-нибудь внутри нее, притворяясь, что лишает ее девственности? То, что случилось, напоминало штурм крепости, ворота которой были разбиты вдребезги здоровенным тараном. Это было забавное сравнение, но Фрэнсис даже не улыбнулась.

Заметив, что в каждое ухо скатилось по крупной слезе, ома разозлилась на себя.

— Ненавижу… ненавижу!.. — прошептала она, не зная точно, к кому обращается: к мужу или к себе самой.

Неуклюже выбравшись из постели, Фрэнсис проковыляла к тазу с водой. Что бы там ни было у нее между ног, она не хотела это видеть и просто судорожно обтерла там мокрым полотенцем.

Расположившись в своей кровати, Хок закинул руки за голову и предался размышлениям. Он чувствовал, что не посрамил себя как джентльмена. Он обошелся с женой как с настоящей леди — то есть с должным уважением и осторожностью. Правда, ей все равно было больно, но в первый раз с этим ничего нельзя было поделать. У нее внутри было так узко… так сладостно тесно! Он заметил, что реагирует на это воспоминание, и нахмурился. Вот еще не хватало! На пару ночей Фрэнсис стоило оставить в покое. Ей, наверное, до сих пор больно. Он ведь не маленького размера, а она не привыкла к сексу.

И все-таки, почему она вела себя так, словно он пытал ее или предавал мучительной смерти? Нет, она вела себя так, словно он надругался над ней!

Фрэнсис стояла перед закрытой дверью, ведущей из апартаментов в общий коридор. Вот уже несколько минут она держалась за ручку и не находила в себе сил повернуть ее, потому что понятия не имела, как держаться с теми, кто мог попасться навстречу по дороге в обеденный зал.

«Ты совсем разнюнилась, дурочка! Раз так, залезай под кровать и сиди там, пока тебя не вытянут за подол!» — сказала она себе. Собравшись с духом, распахнула дверь и попала в объятия только что поднявшегося по лестнице Хока.

— Что с тобой, Фрэнсис? Надеюсь, все в порядке? — воскликнул тот, хватая ее повыше локтей и отстраняя от себя, чтобы встревоженно вглядеться в лицо.

«А как ты думаешь, болван? Конечно, не все в порядке, и виноват в этом ты!» — так готова была кричать Фрэнсис, но она промолчала, отчаянно желая, чтобы муж внезапно исчез на веки вечные. К ее смущению и досаде, взгляд невольно переместился вниз его живота.

Где же теперь все то, что так заполняло, так распирало ее этой ночью? Выходит, у мужчин, как у же ребцов, эта штука увеличивалась только тогда, когда… когда он…

Фрэнсис услышала приглушенный смешок, который Хок безуспешно пытался подавить: неужели ее мысли можно было прочесть по выражению лица? Она подняла голову, не сразу вспомнив, что должна щуриться, но Хоку было слишком смешно, чтобы заметить, достаточно ли узки глаза жены за толстыми стеклами очков.

— Ты же сказала, что уже видела меня голым — там, на озере, — поддразнил он и засмеялся.

— А если и видела, то что? — огрызнулась Фрэнсис, заливаясь краской.

— И ты знаешь, как холодна была вода в тот день: буквально как лед.

— Конечно, как лед! Еще только март! — (К чему он ведет, черт бы его побрал?) — Вы тряслись как осиновый лист, и я смеялась до слез!

Она надеялась задеть его насмешкой, но этот тип продолжал хихикать, словно она паясничала перед ним!

— Если ты решила, что у меня между ног не так уж много, то это потому, что мужчина не всегда готов к…

— Меня это совершенно не интересует! — перебила Фрэнсис в полном смущении. — Я и не думала смотреть на этот… на эту… да прекратите же идиотский смех!

Она собралась с силами и высвободилась, бросившись вниз по ступенькам, словно сзади неслись все фурии ада. Но ее преследовал только веселый смех мужа.

— Животное! Жеребец! — бормотала она, вне себя от унижения и ярости.

Внизу ей встретился Граньон, направлявшийся в ее спальню с известием, что завтрак подадут прямо в апартаменты, По серьезному выражению лица было ясно, что он все понимает, и это доконало Фрэнсис.

Она вернулась наверх, и Хок присоединился к ней в маленькой гостиной. Он уже не смеялся — более того, на его губах не было и следа улыбки. Обдумав свое поведение, он нашел его недопустимым. Насмешки и поддразнивания наутро после брачной ночи! Что это на него нашло?

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он заботливо. — Есть какие-нибудь неприятные последствия?

— Ни малейших, — ответила она холодно. — После того как вы ушли, я вымылась. Я сделала это в полной темноте. И потому не знаю ничего о последствиях.

Нечего было и расшаркиваться, подумал Хок и с удовольствием оглядел заставленный кушаньями стол. Среди прочего там был толстый ломоть лангета, приготовленного с кровью, точь-в-точь как он заказывал.

Жуя кусочек восхитительного на вкус жаркого, он с неодобрением оглядел бесформенный чепчик Фрэнсис, совершенно скрывающий ее волосы и нависающий надо лбом. Слуги в Десборо-Холле будут потешаться над ним, а реакцию отца Хок даже не брался предсказать. Следовало как-то намекнуть жене, что она выглядела весьма прискорбно в таком наряде. Но как это сделать?

Он кашлянул, уже понимая, что промолчит: время для критики еще не настало.

— Мы направимся прямо в Десборо-Холл, — сообщил он после долгой напряженной паузы, — а потом я покажу тебе Йорк. Город очень живописен, в нем множество достопримечательностей… и магазинов.

Фрэнсис не ответила, продолжая методично размазывать по тарелке яичницу. Хок принял ее молчание как знак того, что намек понят.

— Некоторые магазины не уступят французским, — продолжал он более оживленно, — а модистки славятся своим искусством.

Фрэнсис дала себе мысленную клятву не менять своего унылого наряда до тех пор, пока тот не развалится от ветхости.

— А врачи! В Йорке их полно, один другого лучше! Думаю, настало время подыскать тебе более… э-э… новые очки. Что, твое зрение настолько слабое?

— Ужасающее! — отрезала Фрэнсис, щурясь не только глазами, но и всем лицом. — Я почти ничего не вижу.

Хок прикусил губу, сдерживая раздражение. Почему она не ценит его доброту? Последняя дурочка и та сообразила бы, сколько усилий он приложил этой ночью, чтобы избавить ее от лишней боли! Он не сделал ничего такого, что могло бы ее смутить, он даже не пытался приставать к ней с ласками! Правда, он позволил себе кое-какие вольности в утреннем разговоре, но это в конце концов не самый низкий поступок! Неужели ей трудно держаться хоть немного любезнее?

Он в два глотка опустошил кружку превосходного английского эля и как следует стукнул ею о стол.

— Ты готова выехать?

— Разумеется, — ответила Фрэнсис, от души сожалея, что под рукой нет ничего, чем можно в ответ грохнуть по столешнице.

Среди английского дворянства Йоркшир считался захолустьем, но Фрэнсис, которая понятия об этом не имела, нашла его прекрасным. По обе стороны от дороги и до самого горизонта тянулись округлые холмы, вересковые пустоши чередовались с купами орешника и живописными каменными осыпями. Местность до того напомнила ей Шотландию, что у нее защипало глаза и она зашмыгала носом, борясь с приступом ностальгии.

Дорога шла вдоль извилистой реки — реки Уз, как сообщил Граньон, когда они остановились для короткого отдыха вблизи бескрайнего болота Нейборн. Фрэнсис остановилась на краю заболоченной долины, зачарованная уходящей вдаль пустошью. Здесь, залитый солнечным светом, в безмолвии дремал цветущий вереск. Болезненная и сладостная безотрадность, та самая, за которую поэты воспевали вересковые пустоши Англии, охватила ее.

— Десборо-Холл расположен на реке Стилингфлит, — объяснил Хок, когда они собрались продолжать путь, — точнее, на ее восточном берегу. Ближайший к поместью город — Акейстер-Селби.

Еще полчаса экипаж гладко катился по ровной дороге, через густо заселенные земли с добротными фермами. Покой и довольство царили в тех деревнях, которые находились вокруг Десборо-Холла.

Фрэнсис тихонько ахнула, когда экипаж выехал на великолепную аллею, обсаженную деревьями. По правую руку виднелись строения, в которых она сразу узнала конюшни. Это были просторные сооружения с черепичными крышами, приветливо краснеющими в лучах закатного солнца.

Присмотревшись, она поняла, что видит не просто стойла. Это был племенной завод с манежем, несколькими выгонами и кругом для тренировки рысаков на корде. Впервые со дня отъезда из Шотландии Фрэнсис почувствовала радостную приподнятость. Разумеется, она и раньше слышала, что Северная Англия славится коневодством, но даже в мыслях не держала, что может найти племенной завод в Десборо-Холле. А ее драгоценный муженек и не подумал упомянуть об этом! Что ж, решила она, вытягивая шею, чтобы получше осмотреться, если ее все равно бросят в глуши, то лучшей глуши придумать невозможно.