Марш-бросок к алтарю

1

— И придет она, вся в белом, но черна душой, с перстами багряными, окровавленными, и принесет с собой огонь и дым, и прах, и пепел!

Неопрятный бородач Мафусаиловых лет, забравшийся на гранитный парапет фонтана, орал, заглушая приятное журчание водяных струй.

Кто такая эта «она», чей приход сопоставим с активизацией вулканической деятельности, не уточнялось, и праздношатающаяся публика на смутное пророчество не реагировала. Бородач повторял его слово в слово с точностью звукозаписи и периодичностью менделеевской таблицы. Его вопли воспринимались как неотъемлемая часть общего бед лама.

Чудиков и чудаков на площади у фонтана собралось немало. Чинно катались на самодельных веломобилях активисты клуба «Коло». Нещадно гоняли туда-сюда свои разномастные машинки чокнутые любители радиоуправляемых игрушек. На газоне перед Законодательным собранием два сильно заросших парня и одна бритая наголо девушка кулачками, похожими на репки, самозабвенно стучали в барабанчики-тыковки. С другой стороны фонтана, у памятника Императрице-основательнице, веселые ребята в полосатых майках известного оператора сотовой связи проводили шумную рекламную акцию с раздачей листовок и воздушных шаров. Мирно гуляющие граждане усиливали общую какофонию стуком каблуков, шарканьем подошв, смешками, восклицаниями и хрустом безжалостно сминаемых рекламных листовок. Полиграфическая продукция была напечатана на плотной глянцевой бумаге, которая шумно протестовала против досрочного перевода в разряд макулатуры. Я сочувственно поглядывала на коллег по рекламному цеху: с раздаткой они промахнулись, выбросив немалые деньги клиента на ветер. Он-то и гонял по брусчатке бумажные шарики в желто-черной гамме.

А прямо перед моей лавочкой назойливо крутилось нечто монохромное: голубь. Переваливаясь с боку на бок и дергая шеей вперед-назад, он бегал по кругу как заведенный.

Я прищурилась и хихикнула: живая птица здорово походила на механическую игрушку. Помнится, в нежном детстве была у меня такая птаха с ключиком в боку — не то курочка, не то гусочка... Вот так же носилась она кругами по полу вокруг маленькой меня, горделиво восседающей на горшке.

Я растроганно улыбнулась своим воспоминаниям, но тут припадочный дедок на бордюре фонтана снова заорал про прах и пепел и испортил мне истерикой все лирическое ностальжи. Я поморщилась, надела наушники и включила музыку'. Уже немодные, но заводные, как та курочка, «Бэк стрит бойз» в пять молодых глоток запросто заглушили и бородатого пророка, и визг машинок, и шум толпы. Неутомимый голубь под звуки музыки пошел резвее прежнего, дергая шеей, как рэпер, и держа ритм, как чечеточник. Мне стало весело, и только осознание серьезности своей миссии не позволило пуститься в пляс, удержало на лавочке с видом на ступеньки Законодательного собрания края.

Пустующее парадное крыльцо ЗСК, высотой и величавостью сопоставимое с древнеегипетской пирамидой, тускло блестело полированным мрамором. Нога человека по нему сегодня ступала в усеченном режиме. Была середина необычайно жаркого мая, выходной день. В субботу депутаты отдыхали от общенародных дел в частнособственных особняках, где рай на земле уже был построен и благоденствие наступило. В пирамиде власти заседали только члены комитета по вопросам молодежной политики. Вопросов, надо полагать, у них накопилось много — заседание затянулось. Хотя мне и некуда было спешить — мой собственный жених, в обществе которого я могла бы приятно провести субботний день, вечер и последующую ночь, проводил отпуск в компании брутальных мужчин, сплавляясь на рафте по бушующей горной реке, — по терять время понапрасну все равно было неприятно. Я ждала на деревянной лавочке уже второй час, все сильнее завидуя водителю служебного автомобиля, припаркованного на краю площади. Он, по крайней мере, на мягком сидел, да еще в кондиционированном салоне! Транспорт с «козырным» номером тоже ждал Геннадия Петровича Ратиборского, а тот задерживался с выходом.

— Подумаешь, государственный муж! — сердито пробурчала я и обернулась, чтобы помахать рукой Катерине, прячущейся от жары и охраны Ратиборского в тонированном аквариуме кафе-кондитерской.

В ближайшее время Геннадию Петровичу предстояло превратиться из государственного мужа в законного Катькиного. Сам он об этом пока не знал — Катерина еще не сообщила любовнику о своем твердом решении оставить ребенка, хочет того Геннадий или нет. Однако уже в ходе затянувшейся почти на месяц дискуссии о том, быть иль не быть Катькиному материнству в принципе, Ратиборский начал уклоняться от участия в решении вопроса. Он перестал отвечать на Катькины звонки, отказался от привычки ходить на обед в ресторан «Городище» пешком и на короткой дистанции от автомобиля до подъезда начал прятаться за спиной охранника. Коллеги по законодательному цеху не зря окрестили депутата Ратиборского выразительным прозвищем «Мастер маневра»!

— Неужели мне суждено стать матерью-одиночкой?! — ужасалась Катерина, роняя слезы в обезжиренный кефир, который она мужественно постановила считать своим любимым напитком на все время беременности. — Придется самостоятельно растить малыша и целых три года работать на дому в перерывах между стиркой пеленок!

Эта перспектива меня страшила не меньше, чем ее. Катерина — отличная секретарша, и в случае ее продолжительного отсутствия дела в нашем офисе стопроцентно пойдут кувырком. Цветы в горшках завянут, хитрая немецкая кофеварка сломается, столы скроются под наслоениями неразобранных бумаг, тайный свод контактов ВИП-клиентов непоправимо устареет, источник офисных сплетен пересохнет, и будем мы коротать свои трудовые дни в условиях тотальной нехватки канцелярских принадлежностей и пакетированного чая! Впрочем, Катька обрисовала и альтернативу:

— Вот если Геночка на мне женится, я смогу взять няню и выйти на работу уже через пару месяцев!

— Какие два-три месяца, ты же собираешься кормить грудью? — напомнила я.

— Если Геночка на мне женится, я перееду к нему, а от его дома до нашего офиса две минуты пешим ходом! — отмахнулась коллега. — Буду бегать туда-сюда и все успею!

— Значит, надо, чтобы Геночка женился! — постановила я.

— В третий раз, — кивнула Катька. — А что? Бог любит троицу!

Судя по Катькиным рассказам, я предполагала, что вступлению в третий брак депутат Ратиборский будет противиться активнее, чем проискам идейных противников и классовых врагов, но на сей раз его ждала неизбежная капитуляция. Пожалев Катерину и испугавшись перспективы на долгих три года потерять толковую сотрудницу, я решила помочь коллеге и постановила считать благородную задачу окольцевания и одомашнивания блудного депутата особо важной и приоритетной. Куда он денется, этот Геночка! Захочет остаться в депутатском корпусе — женится как миленький!

Рычаг воздействия на Ратиборского у меня был примитивный и мощный, как рессора от трактора «Беларусь»: обыкновенный шантаж с применением магического заклинания «Черный пиар»! Катька ведь познакомилась с отцом своего будущего ребенка не где-нибудь, а у нас в «МБС», в ходе активной предвыборной кампании, которую блестяще организовало для кандидата Ратиборского именно наше агентство. Зная возможности гениального «эмбисишного» коллектива, Геннадий Петрович мог не сомневаться: как мы привели его во власть, так и уведем, нам это раз плюнуть! Пусть выбирает: либо счастливое обретение новой семьи, либо трагическое расставание с депутатским мандатом, третьего не дано!

Оставалось довести эту простую и ясную альтернативу до понимания жертвы.

Наконец тяжелые двери ЗСК распахнулись, пропуская группу мужчин в однотипной экипировке — никаких укороченных штанов и просторных футболок на выпуск! Легкие серые брюки, белые рубашки, на ногах приличные летние туфли, в руках кожаные портфели, на румяных лицах — выражение значительности в диапазоне от легкой задумчивости до гениального прозрения. Я спешно сдернула наушники и привстала, ожидая появления самого Ратиборского.

— Он всегда уходит с заседания последним, как командир с тонущего корабля! — заранее проинформировала меня Катерина, не обратив внимания на сомнительную ассоциацию.

Последним вышел представительный мужчина в модном костюме из неотбеленного льна. «Двойка» явно была дорогой, что положительно характеризовало состоятельность ее владельца. Но мы, женщины, народ критичный, и от моего взгляда не ускользнуло, что пиджак представительному господину великоват, а брюки не мешало бы немного укоротить.

«Не иначе, купил костюмчик в секонд-хэнде, с чужого плеча!» — съязвил мой внутренний голос.

Я вспомнила, что Катерина не раз с сожалением упоминала об экономности своего возлюбленного депутата. О его тщеславии, на мой взгляд, говорила пижонская шкиперская бородка. Это волосяное украшение имело ровный коричневый цвет, получить который иначе, нежели парикмахерским путем, было невозможно — уж я-то знаю, сколько раз пыталась заиметь шоколадные волосы! Мне стало интересно — а шевелюра у Катькиного героя-любовника тоже крашеная? К сожалению, наличие на голове Геннадия щегольской летней шляпы мешало как следует рассмотреть его прическу. Мелкодырчатые, как чайное ситечко, поля головного убора затеняли и лицо Ратиборского, но я находилась достаточно близко, чтобы разглядеть его ухоженные густые брови. Они тоже лоснились теплым шоколадом и походили на пару тщательно причесанных волосатых гусениц, возлегших на выгнутые дуги оправы солнечных очков. Это выглядело искусственно и не слишком аппетитно. На Катькином месте я бы убедила Ратиборского вернуть своему волосяному покрову менее эффектный, но более натуральный вид.

И уж совсем не приглянулся мне шелковый шейный платок уважаемого Геннадия! Хотя братец Зяма и приучил меня с большой терпимостью относиться к разному дизайнерскому выпендрежу в одежде, я считаю, что укутывать шею платком в тридцатиградусную жару — это сущий идиотизм!

«Наверное, под косынкой он прячет сто пятьдесят лишних подбородков!» — не успокаивался мой внутренний голос.

И я вспомнила, что два года назад, когда мы печатали плакаты с призывом «Голосуй за Ратиборского!», подбородок Геннадия Петровича уже тяготел к раздвоению, и тогда наш дизайнер Андрюха Сушкин делал ему безболезненную пластику лица в фотошопе.

Динь-дилинь! — хрустальным колокольчиком зазвенел мой мобильник.

Я взглянула на входящий номер: Катерина. Видимо, тоже увидела Ратиборского и спешит активизировать засадный полк в моем лице. Я могла бы не отвечать на звонок, но решила не нервировать женщину в интересном положении и приложила трубку к уху:

— Ну что?

— Объект вышел! — возбужденно выдохнула Катька. — Действуй!

— Не учи ученого! — отмахнулась я, признаться, тоже не без нервозности и сразу же выключила трубку.

Пора было незамедлительно начинать операцию «Марш-бросок к алтарю».

Я очень вдумчиво выбрала место для засады, чтобы успеть перехватить Геннадия Петровича на полпути между крыльцом ЗСК и его автомобилем. С учетом наличия бдительного охранника, стреляющего глазами направо и налево, идти на сближение с объектом следовало волнующей походкой «от бедра». По опыту прожитых лет я хорошо знаю, что длинноногие блондинки в мини относятся к категории граждан, вызывающих у брутальных мужчин минимум подозрений и максимум интереса. Я обоснованно предполагала, что при виде меня охранник и его хозяин непроизвольно притормозят, и я без проблем завяжу с Ратиборским легкую беседу с тяжелыми (для него!) последствиями.

Проблема возникла внезапно и, как водится, на ровном месте. Меня подвели парадные босоножки, которые я обуваю крайне редко, используя исключительно как спецэффект. На первом же шаге одна из пятнадцатисантиметровых шпилек — конкретно правая, — с хрустом вонзилась в узкую щель между неровными кубиками брусчатки и там застряла, засев до половины.

— А ч-ч-черт! — бессильно выругалась я, вновь опускаясь на лавочку.

— И придет она, вся в белом, но черна душой, с перстами багряными, окровавленными! — снова завопил неугомонный бородач.

Собственными перстами нормального окраса я торопливо ощупала доступный фрагмент застрявшего каблука и вздохнула. Стало ясно, что эффектный выход засадного полка отменяется. Варварски ломать становой хребет босоножкам за пятьсот баксов я не собиралась даже ради Катьки, да и не было в этом никакого смысла: хромая в вышедшей из строя обуви, я вызову у Ратиборского с его секьюрити не симпатию, а только лишь нежелательное подозрение.

Снова задилинькал мой мобильник: Катька явно расценила мое бездействие как подлое предательство.

— А что я могу? — не ответив на звонок, огрызнулась я.

Никем не потревоженный Геннадий Петрович в сопровождении охранника проследовал к автомобилю и удобно устроился на заднем сиденье. Секьюрити неспешной рысью потрусил в обход «БМВ» и уже взялся за ручку дверцы, когда к большой черной машине с потешным визгом и ревом подлетела радиоуправляемая игрушка. Едва не задавив моего заводного голубя, машинка закатилась под днище депутатской «бэхи» и там замерла.

Укоризненно курлыкнув, взлетел вспугнутый голубь.

— И принесет с собой огонь и дым, и прах, и пепел! — договорил придурковатый пророк.

Грохот взрыва поставил в конце его фразы сотню восклицательных знаков разом!

Я увидела, как высоко подпрыгнул черный автомобиль, но в первый момент гораздо больше испугалась голубя, который с неестественным ускорением, в растопырке, характерной для геральдических птиц на монетах и цыплят табака, полетел в мою сторону, чиркнул по моей согнутой спине и уже с нее, как с горки, ушел в кусты сирени. Боковым зрением я отметила, что бородатого кликушу снесло с бортика фонтана в бурлящую воду. Отследила завораживающий полет одинокого автомобильного колеса, ощутила сотрясение почвы и установленной на ней лавочки, увидела большой пионерский костер на том месте, где только что был «БМВ» и ошалело подумала, что Катькины страхи оправдались на все сто. Быть ей матерью-одиночкой, а ее ребенку безотцовщиной!

Геннадий Петрович Ратиборский в последний раз подтвердил свое звание мастера маневра и ушел в мир иной в обход алтаря.

2

Проходя мимо собора, Ася виновато вздохнула, неловко перекрестилась на ослепительно сияющий золотой крест и тут же поняла, что сделала это напрасно. От резкого движения нашлепка на плече заскользила вниз, и толстый пласт сырой говяжьей печени съехал к самому запястью. Если бы не резинка на манжете, он уже ляпнулся бы к ногам кровавым куском, вот позору-то было бы! А все тетка Наталья, мастерица-наставница, с ее полупринудительным обменом ценным опытом!

— Запомни, Аська, от коллектива отрываться нельзя! — поучала она практикантку, сноровисто раскладывая провизию по полиэтиленовым пакетам. — Все несут — и ты неси, как все, иначе жизни тебе на кухне не будет, даже не надейся!

«Все» несли сумками, и вахтеры на КПП почему-то не обращали на это внимания. Лишь изредка кто-нибудь из стражей для порядка проявлял бдительность и лениво заглядывал в пакет посудомойки или кухонной рабочей. Элиту — поваров и диетсестру — не досматривали никогда. Но Ася, как бесправный кухонный планктон, была в самой группе риска.

— Ничего, главное — знать производственные секреты. Вот, запомни: самое ценное держи ближе к телу. Мясо — к мясу! — учила ее тетка Наталья, ловко пришпандоривая на худенькие плечи практикантки сырую говяжью печень в целлофановой обертке.

Закрепленные скотчем, мясные куски легли увесисто, как эполеты, и контрольно-пропускной пункт Ася миновала без проблем. Злая усатая сторожиха заглянула только в ее сумку, небрежно переворошила там мелкое барахло и махнула рукой, отпуская девчонку с миром. В белом холщовом платье в стиле хиппи Ася выглядела невинной, как божий ангел. Тетка Наталья оказалась хорошим психологом: контролерше и в голову не пришло, что вместо крыльев у «ангела» пласты свежего мяса.

Вот только скотч подвел, досрочно отклеился! Печенка съехала с плеча, как с горки, и по-партизански залегла в рукаве, обещая при первой же возможности вывалиться наружу. Пришлось Асе подхватить левую руку правой и идти, баюкая коровий ливер, словно любимое дитя в гамаке. От волнения и стыда кровь шумела у нее в ушах так, что грохота взрыва она вовсе не услышала и упала не от страха, а лишь потому, что земля под ногами неожиданно сильно дрогнула, войдя в резонанс с трясущимися коленками.

Печенка, по закону подлости, естественно, оказалась снизу и от нажима на нее тут же просочилась сквозь ангельски белый рукав красной жижей. Ася так расстроилась, что даже заплакала, и сквозь слезы толком не разглядела окружающую суету; Кто-то куда-то бежал, кто-то что-то кричал... Имеет ли происходящее отношение к ней, Ася не поняла, но самой ей так хотелось куда подальше убраться с площади, с глаз гуляющих, что она ни секунды не раздумывала. Резво поднялась, вытряхнула предательскую печенку из левого рукава, через горловину ворота сдернула второй багровый шмат с правого плеча, побросала подлое мясо наземь и со всех ног припустила прочь, не разбирая дороги.

Дюжий дядька с арбузным пузом, обтянутым желтой майкой, сцапал ее под платаном, мимо которого Ася бежала, пригнувшись, и только потому не врезалась лбом в толстую нижнюю ветку.

— Стой, падла! — некультурно рявкнул на нее дядька.

От несвежей майки мерзко пахло потом, а от ее владельца — пивом. Ася сжалась в комок и повисла в руке, похожей на свиной окорок, тряпичной куклой.

— Держи ее, Вася, держи! — визгливо закричала спутница пивного толстяка. — Милиция! Мы ее поймали!

— Я больше не бу-у-уду! — как маленькая, разревелась Ася.

Ей хотелось умереть на месте. В воображении стремительно промелькнули ужасающие картины: позорное изгнание из училища, суд, тюрьма и несчастное лицо мамы, искательно заглядывающее в сырую темницу сквозь густую ржавую решетку.

— Кого, кого поймали? — загомонили в толпе.

— Террористку! — услышала Ася.

Это было неожиданно.

— По-по-постойте! — рыпнулась пленница, от запредельного волнения начиная заикаться.

— В тюрьме и постоишь, и посидишь, гадина! — «успокоила» ее подруга толстяка.

— В тю... — заикнулась было Ася, но не договорила — лишилась чувств.

— Тю-тю! — передразнила ее безжалостная баба.

— Вот! Вся в белом, но с черной душой, и руки в крови! — передавая безвольно поникшую «террористку» подоспевшим милиционерам, горделиво сказал проявивший похвальную бдительность и расторопность пивной толстяк. — Точь-в-точь, как было сказано!

3

Предсказания бородатого старца, до взрыва не вызывавшие у публики особого интереса, теперь цитировались на каждом углу. Нашлось достаточно свидетелей, готовых повторить пророчество слово в слово. К сожалению, сам пророк уже не мог ни озвучить, ни прокомментировать свой зловещий монолог. Взрывной волной его очень неудачно обрушило на острые пики водометов, что автоматически увеличило список жертв теракта до четырех человек: первыми при взрыве погибли Ратиборский, его водитель и охранник. Голубь, полагаю, тоже сдох — я не видела, чтобы он вылез из сиреневой чащи. Впрочем, на кусты я не засматривалась и вообще не стала задерживаться в подозрительной близости от места трагедии. Дернула от превратившейся в огненный факел покореженной «бэхи», как черт от ладана! Точнее даже, как хромой бес, потому что каблук я все-таки покалечила.

Несмотря на это, скорость я развила приличную и к кондитерской на другой стороне площади прихромала раньше, чем появились спецмашины с сиренами. Внутренний голос мне не просто подсказывал — он бешено орал, что надо делать ноги. Все четыре: и мои, и Катькины!

Катерина сидела за столиком и выглядела гораздо лучше, чем я ожидала. Разбитое витринное стекло осыпалось, не причинив ей вреда, а кусок шоколадного торта, плюхувшийся на светлую юбку, в контексте сложившейся ситуации не стоило расценивать как большую неприятность. Однако цвет и выражение лица приятельницы мне очень не понравились. Оцепеневшая Катька была очень похожа на безглазую мраморную статую и в этом качестве могла бы украсить собой какой-нибудь уединенный склеп.

— Ты как? Встать можешь? Поднимайся живо! — затормошила ее я.

— Инка, как же это, а? — беспомощно пробормотала коллега, обратив ко мне беломраморное лицо с незрячими глазами.

— Так же! — буркнула я, сдергивая ее со стула. — Подъем! Мы уходим!

Пока на нас никто не обращал внимания, но я подозревала, что это ненадолго. Очень скоро кто-нибудь из посетителей или персонала кафе сам или под давлением милиции вспомнит, что незадолго до взрыва — аккурат в момент выхода Ратиборского! — Катерина возбужденно скомандовала в телефон: «Объект пошел, действуй!» Попробуй докажи потом, что она не имеет отношения к убийству!

«Что вы ОБЕ не имеете отношения к убийству! — безжалостно поправил мой внутренний голос. — Ментам ведь не составит сложности выяснить, кому именно Катерина отдала это крайне подозрительное распоряжение! Посмотрят на исходящий номер — и все, Индия Кузнецова! Готовься сушить сухари!»

Поскольку мне эти малоприятные расклады были совершенно ясны, борьбу с Катькиной рефлексией я провела в хорошем темпе, и очень скоро мы с ней уже сидели в такси.

— На вокзал, какой поближе! — велела я водителю и приготовила ладошку, чтобы зажать рот подружке, если она вздумает спросить, зачем нам на вокзал.

Но мраморная Катька удивления не выказала, и минут через десять мы подрулили к плохо организованному стаду «Икарусов» дальнего следования. Вокруг автобусов сновали пассажиры с чемоданами и сумками, торговки с лотками и тележками, горластые и нахрапистые частные извозчики — затеряться в пестрой суетливой толпе было совсем нетрудно. Я протащила безвольную Катьку между пыльных автобусных боков и через заполненную посетителями обжорку. Потом мы еще немного попетляли по соседнему скверу и на выходе из него снова поймали такси.

«Кажется, ушли?» — пробормотал мой внутренний голос с недоверчивой интонацией неоднократно битого жизнью беглого каторжника.

Катька молчала. Ей явно было все равно — как ушли, куда ушли, кого «ушли»... Ратиборского она не любила, но надежды на будущее связывала с ним так крепко, что теперь оказалась в полной прострации. В лифте, который с угнетающим траурным гудением влек нас на пятый этаж, Катерина стояла как памятник самой себе, не обращая внимания на мои попытки завязать разговор.

— Привет, девчонки! — Алка Трошкина, открывшая нам дверь, сначала обрадовалась, но тут же испугалась: — Ой, а что случилось?!

— Теплый плед, чай, валерьянку! — скомандовала я, без задержки затаскивая индифферентную Катерину в комнату.

— Не надо валерьянку, — вяло воспротивилась Катька.

— Надо, Катя, надо! — строго сказала я и заставила ее лечь на диван.

Шустрая Трошкина притащила на подносике затребованные напитки и убежала в прихожую, откуда сразу же послышались грохот и сдавленная ругань: теплый плед рачительная хозяюшка явно успела отправить в долгосрочную ссылку на антресоли. Я укрыла Катьку плюшевой накидкой, которую сдернула с кресла, велела ей спать, вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. Трошкина, встретившая меня в прихожей с зимним сапогом в руке, обеспокоенно спросила:

— Что, не вышло? Он на ней не женится, да?

Лучшая подруга, как обычно, была в курсе моих планов.

— Не женится, — подтвердила я, проходя в кухню.

Графин с водой и пузырек с валерьянкой все еще стояли на столе, и я живо соорудила антистрессовый коктейль для себя.

— Это точно? — спросила Алка, глядя, как я глотаю лекарство.

— Разве что в следующей жизни! — я со стуком поставила на стол пустой стакан, прислушалась к послевкусию, скривилась и распахнула холодильник. — Тортика никакого нет?

— Есть шоколадные конфеты!

Трошкина достала из кухонного шкафчика коробку с изображением белого медведя, одиноко бредущего по безжизненной ледяной пустыне. Цветом и безрадостным выражением морды мишка здорово напоминал Катерину. Опять же живот у него был как у беременного.

— Годится, — оценив символичную картинку, одобрила я конфеты.

— Чай, кофе? — засуетилась гостеприимная хозяйка.

— Коньяк, водку! — продолжила я.

Из крепких напитков у Алки нашлась только лекарственная настойка из алоэ, лимона и изюма на спирту. Процеженная через чайное ситечко, алойно-лимонно-изюмное пойло и по виду, и по вкусу напоминало текилу. Я сказала:

— Аста ла виста, Ратиборский! — и опрокинула стопку.

— Что? Сбежал? — Алка скривилась от отвращения.

— Хуже, — я заела лечебное спиртное конфетой. — Умер!

— Да ты что?!

Трошкина всплеснула руками и сделала попытку сесть на пол, но я вовремя подвинула ей табуретку Алка удачно упала на нее и во время моего рассказа о ЧП на площади в особо драматических местах так крупно вздрагивала, что табуретка стучала ногами по полу как застоявшийся скакун. Выслушав мое повествование, Трошкина помотала головой и сказала:

— Даже не верится! Был человек — и нет человека!

— Бери выше: нет четырех человек! — поправила я. — В машине с Ратиборским еще водитель был и охранник, а на бортике фонтана старичок придурочный стоял, его тоже того... И вообще, взрыв произошел в таком людном месте, что запросто мог пострадать кто-нибудь еще.

Алка внимательно посмотрела на меня и, видимо, решив, что моя информация недостаточно полна и точна, включила телевизор. На экране появилось мужественное лицо Максима Смеловского.

— О! Максик!

Трошкина так обрадовалась Смеловскому, словно вовсе не ожидала его увидеть — что было странно, потому что Макс является постоянным ведущим самой популярной городской программы новостей.

—...у входа в ЗСК, — никак не отреагировав на Алкину радость, строго сказал с экрана Смеловский. — В результате взрыва четыре человека погибли и пятеро получили травмы разной степени тяжести.

— Я бы сказала — шестеро, — пробормотала я, вывернув свою правую стопу, чтобы взглянуть на поломанный каблук.

С учетом немалой стоимости парадных босоножек, открытый перелом каблука тянул на весьма тяжкое повреждение.

— Цыц! — окоротила меня Алка.

— Оперативники по горячим следам задержали предполагаемых преступников, личность которых пока не раскрывается, — откровенно важничая, сообщил Макс. — Расследование находится под личным контролем губернатора, мы будем держать вас в курсе событий.

Смеловский сменил тон и на легкой улыбке продолжил:

— О других новостях. Несанкционированный слив фекальных вод в озеро Чернодонное вызвал массовую гибель рыбы...

Мельком подивившись тому, как все относительно (на фоне тройного убийства на площади массовая гибель рыбы в озере воспринимается почти юмористически!), я протянула руку, решительно выключила телик и вопросительно посмотрела на Алку:

— Думаешь, это правда? Что оперативники уже задержали виновных?

Трошкина пожала плечами и дипломатично промолчала. Святой веры в оперативников и разных прочих силовиков у нее явно не имелось.

— Сцапали небось первых, кто под руку попался, — подумала я вслух. — А теперь немного остынут, успокоятся и начнут копать по-настоящему. Тут-то наша Катька и загремит на цугундер...

Я скопировала суровую мину и архиважный тон знакомого диктора новостей и озвучила свое представление о дальнейшем развитии событий:

— В результате следственных мероприятий, проведенных под личным контролем губернатора, установлено, что убийство депутата Ратиборского организовала его беременная любовница, обманувшаяся в лучших надеждах на заключение законного брака! На почве интересного положения психика депутатской подруги расстроилась так сильно, что заодно с коварным обманщиком Ратиборским она бестрепетно ухлопала троих и причинила повреждения еще пяти гражданам!

— Шести, — напомнила Трошкина, покосившись на мой каблук. — Может, конечно, не все так плохо, но этот твой текст звучит вполне убедительно. Думаю, Катерина неизбежно попадет под подозрение.

— Как минимум, — согласилась я, затолкав в рот четвертую по счету конфету.

— Что делать-то будем? — спросила Алка, тоже хрустнув шоколадкой.

Я тщательно расправила фантик с нарисованным на нем беременным медведем и сочувственно погладила тоскливую белую морду.

— Катьку на всякий случай спрячем! Чтобы никакое следствие до нее не добралось.

— И?.. — Трошкина, безошибочно догадавшись, что это еще не все, подняла брови.

— И будем искать смысл жизни, — веско, но неопределенно сказала я.

Было жарко, и делать ничего не хотелось.

— Девочки! — тихо прошелестел в коридоре знакомый голос.

Мы с Трошкиной синхронно обернулись.

— А вы могли бы искать не только смысл? — спросила Катька, обнимая дверной косяк.

— А что еще? — невнятно спросила Алка.

Забытый за щекой «Мишка» сильно портил ей дикцию.

— Пожалуйста, поищите заодно мужа для меня и отца для моего ребенка! — жалобно попросила Катерина.

— Это должен быть один человек? — уточнила Трошкина.

Я молча наступила ей на ногу.

— Ой, б... Ой-бязательно поищем! — оживленно пообещала Алка.

— Тогда предлагаю разделиться! — сказала я, цапнув из вазочки последнего «Мишку» (конфетами и мужчинами я, как правило, делиться не намерена). — Ты, Трошкина, ищешь мужа и отца, а я — смысл жизни.

— А я? — спросила Катька.

— А ты прячешься! Для начала — на Алкином диване под плюшевой накидкой, — я покосилась на темный телеэкран и не удержалась, снова скопировала эффектные интонации теледиктора:

— О дальнейших наших планах мы тебе сообщим!

— Когда у нас будут дальнейшие планы! — простодушно добавила Трошкина, испортив все впечатление от моих веских слов.

Тем не менее к разработке планов мы приступили безотлагательно.

Первоочередной задачей представлялось спрятать Катерину в тихом милом месте, где ее не смогут найти и побеспокоить никакие следователи-дознаватели. Алка сгоряча предложила было отправить Катьку на свою овечью ферму в Австралию — что и говорить, это место и тихое, и милое, однако Катерина призналась, что многолетняя беспорочная служба в «МБС» не позволила ей сделать финансовые запасы, достаточные для такого далекого путешествия. И нам пришлось отказаться от этой идеи, а жаль! Наверняка у следственных работников тоже не нашлось бы денег на заокеанский поход за свидетельскими показаниями и подозреваемыми.

— Отпустите меня в Гималаи! — уныло напела Катерина, видимо, решив, что она может себе позволить лишь дальнее странствие пешим ходом с узелком на палочке.

— Ты еще в сплав на плоту по горной речке попросись! — оборвала я тоскливые вокализы.

С учетом прогрессирующей беременности потенциальной странницы тихое-милое место для нее имело смысл подбирать в краях, охваченных современными программами поддержки материнства и детства.

— Тогда остается шестой роддом, там принимают на сохранение не только по показаниям, но и просто по желанию — за деньги, — вздохнула Катька.

Мы подбили баланс и решили, что на трехнедельное пребывание в роддоме денег наскребем, а за это время уж как-нибудь «отмажем» Катьку от весьма вероятных подозрений и обвинений. Оставалось решить вопрос конспирации.

— Ляжешь на сохранение под другим именем! — твердо сказала я.

— Ах, как бы мне хотелось сделать это под именем Катерины Ратиборской! — погрустнела подруга.

— С ума сошла?! — в голос возмутились мы с Трошкиной.

— А под чьим же? — спросила Катька.

Мы задумались.

— Трошкина! — наконец сказала я. — У тебя нет ни родственников, которые стали бы задавать неудобные вопросы, ни близкого мужчины, который был бы в претензии. Одолжи Кате свой паспорт!

Алка нахмурилась, явно подбирая аргументы против, но Катерина льстиво молвила:

— А я тебя, Аллочка, крестной матерью к своему малышу позову! — и Трошкина оттаяла.

Она уже давно мечтает стать чьей-нибудь матерью, но никак не найдет себе достойного соратника в борьбе за счастье материнства.

Чтобы сделать рыжую Катьку более похожей на Алкино фото в паспорте, мы наскоро выкрасили ей волосы коричневой тонирующей пеной и безжалостно стянули пышные локоны в сиротскую косичку. Отчетливую разницу в форме лица, которое у тощенькой Трошкиной похоже на восковый болгарский перчик, можно было списать на отечность, свойственную беременным.

Не подвергая Катерину риску нарваться на засаду у ее квартиры, все барахло, необходимое для больничного лежания, мы оптом закупили в торговом центре по дороге в роддом. Там дежурная докторша в приемном отделении вполне охотно приняла новую пациентку в комплекте с денежными знаками, и к ужину «Алла Трошкина» уже водворилась в больничную палату.

— Фу-у-у! — откидываясь на подушки в такси, выдохнула настоящая Алка так утомленно, словно она уже кого-нибудь родила. — Самое главное дело сделали! Теперь надо молиться, чтобы наши местные Жегловы и Шараповы не сбились с курса в поисках настоящего убийцы.

— Это маловероятно, — вздохнула я. — В связи с особой важностью дела, да еще и взятого на контроль лично губернатором, всех ментов сейчас накрутят до упора. Я боюсь, они так будут землю копытом рыть, что докопаются даже до антиподов в Австралии! Сама посуди, ведь убийство депутата — это суперновость дня!

— Значит, надо молиться, чтобы случилось что-нибудь еще более сенсационное! — логично рассудила Трошкина и сразу же просительно подняла глаза к мягкому потолку машины.

— Но не обязательно трагическое! — поспешно уточнила я специально для высших сил. — Просто нечто экстраординарное, способное по части общественного резонанса затмить ЧП у ЗСК!

— Аминь, — поддержала меня подружка и деликатно зевнула.

Все, что мы могли сделать на данном этапе, было сделано.

«Отдохнем — и продолжим», — устало пообещал мой внутренний голос.

— Аминь, — согласилась я и прикрыла глаза.

4

— Гад! Вот же гад! — тоскливо выругался Никита Ратиборский, с отвращением глядя на вполне приятное лицо телевизионного диктора новостей.

— А по-моему, он очень симпатичный! — кокетливо сказала Даша.

Никита незряче взглянул на дурочку и закрыл лицо рукой. При этом он даже не заметил, что поставил локоть в пивную лужицу.

— А ну, куколки, пойдите-ка, потанцуйте! — распорядился Джон, свойскими шлепками по мягким местам ссадив красоток с высоких барных табуретов.

Одергивая короткие трикотажные юбочки, барышни нога за ногу поплелись на дансинг.

— Ну? Тебя можно поздравить? — одной рукой ободряюще помахав ленивым танцовщицам, а другой подняв повыше кружку, спросил Джон Никиту. — Кокнули твоего фазера, как ты хотел, так что ты теперь богатый мачо!

— Совсем не вовремя его кокнули! — огрызнулся Ратиборский. — Эх, как неудачно! Ну почему так? Сразу же после вчерашнего!

— А что у нас было вчера? — спросил Джон, заглянув в пивную кружку, словно там мог прятаться ответ на его вопрос.

Вчерашний день прошел мимо его сознания нечувствительно. Вот позавчера, это Джон помнил, они с Никитой, другими приятелями и девочками обмывали купленную кем-то новую тачку. Начали в модном французском ресторане «У Пьера», продолжили в демократичной атмосфере гриль-бара, потом в еще более теплой обстановке «Максимовских бань», затем шумным пьяным табором перекочевали в ночной клуб «Кружавчики»... Дальнейший маршрут потерялся в глубокой мгле похмельной амнезии. Сегодня Джон обнаружил себя в холостяцкой берлоге Никиты, в неудобной впадине между половинками двуспального матраса, облепленным, точно грелками, горячими телами куколок, которые представились ему как Даша и Маша. Ни самих куколок, ни ситуативно предполагаемого ночного общения с ними Джон не помнил. Он и друга Никиту признал с трудом!

— Вчера, после боулинга...

— Что, вчера и боулинг был? — перебив Ратиборского, машинально удивился Джон.

— Был, бля, боулинг, был! — скороговоркой выругался Никита. — Не помнишь, что ли? Я с Ванькой Белым на деньги играл и просадил все, что было!

— Как всегда! — кивнул Джон.

— Как всегда, — уныло согласился Никита. — А потом, пока ты с девками валялся, я к папахену сгонял, инвестиций попросить.

— То есть это не вчера, это уже сегодня утром было, — зачем-то уточнил Джон.

— Да какая, на фиг, разница! Вчера, сегодня — неважно! — вспылил Никита. — Важно, что папахен мне ни тугрика не дал.

— Мировой финансовый кризис, — с пониманием молвил Джон и допил свое пиво.

— Это похуже, чем кризис!

Никита поелозил влажной рукой по помятому лицу и с искренним сожалением вспомнил утренний скандал.

Папа Ратиборский, уклонившийся от воспитания сына еще несколько лет назад, сразу после развода с первой супругой, в последнее время все менее охотно принимал и финансовое участие в судьбе единственного отпрыска. Он уже заговаривал с вечным студентом о необходимости учиться так, чтобы получать стипендию, а свободное от занятий время проводить не в бессмысленных тратах, а в созидательных трудах. Никиту папочкины нотации нисколько не трогали, но категорический отказ выдать очередную субсидию сильно задел. Даже больше того — возмутил. Зорким глазом молодого бездельника юный Ратиборский успел заметить в чемоданчике, который папочка поспешно захлопнул при появлении отпрыска, ровные ряды денежных пачек аппетитнейшего бледно-зеленого цвета! Непосредственно располагая таким количеством долларовой наличности, жалеть толику денег для единственного родного сына — это было чистейшее свинство! К сожалению, у Ратиборского-старшего по этому поводу было свое собственное мнение.

Уяснив, что на сей раз родитель уперся крепко и растрясти его не удастся, очень нетрезвый и столь же злой Ратиборский-младший в энергичной речи познакомил предка со своим богатым запасом нецензурных слов, за что был бесцеремонно спущен с лестницы. Свой ругательный монолог на повышенных тонах Никита, на радость ранним пташкам-соседям, закончил уже в подъезде. Причем в финальной фразе он весьма откровенно высказал свои надежды разбогатеть после папашиной смерти, которую даже поторопил недвусмысленным призывом: «Чтоб ты сдох, козел, поскорее!» И еще добавил в запале: «Не дашь денег — сам убью!»

В тот же день папы Ратиборского не стало.

Известие об этом повергло Никиту в глубокий шок. Погибшего родителя он не оплакивал, но запоздало сожалел о своей несвоевременной откровенности. Все жильцы подъезда, считай — два десятка человек, слышали, как младший Ратиборский грозил отцу скорой насильственной смертью!

— Да, Никитос, вот это ты исполнил номер! — с неярко выраженным сочувствием прокомментировал ситуацию Джон.

— Я же его не убивал!

— Ну, это ты следователю на допросе расскажешь! — бессердечный дружок хмыкнул в пустую кружку, усилившую звук до раскатистого свинячьего хрюка. — Кстати... А алиби на время взрыва у тебя есть?

— Во время взрыва мы были в казино, — ответил Никита так быстро, что стало ясно: вопрос об алиби он себе уже задавал. — Вчетвером: ты, я и девки!

— Не помню, — сказал Джон.

— Блин! Как — не помнишь?! — Никита совсем расстроился. — В «Пирамиде» мы были! Ты там последние две штуки проиграл, а одному козлу флеш-стрит на восемьдесят тыщ выпал!

— Не помню, — повторил Джон.

На сей раз его сожаление было искренним. На козла, который сорвал такой куш, стоило посмотреть.

Уяснив, что лучший друг подтвердить его алиби не сможет, Никита с последней надеждой устремил взгляд на девочек.

— Мы были в казино? Когда это? — сморщила гладкий пластмассовый лобик кукла Даша. — Днем? Каким днем?

— Судным! — угрюмо зыркнул на нее Ратиборский.

— А я помню, помню! — марионеткой на веревочках запрыгала кукла Маша. — Мы были в «Пирамиде», и Дашка мешала «Хеннесси» с «Хайнекеном»!

— Да ладно! — неуверенно усомнилась беспамятная Дашка, углубив бороздки на лбу. — С чего бы это?

— А ты сказала, что все, что на букву «ха», хорошо сочетается!

— А и правда было хорошо! — куколка просветлела и с намеком подпихнула Джона локотком.

Тот, однако, смотрел на другую:

— Тебе сколько лет, памятливая? Только честно!

— Честно? — куколка картинно вздохнула. — Почти шестнадцать.

— Бли-и-и-ин! Несовершеннолетняя! — Ратиборский застонал, дернул себя за волосы и трижды покаянно нырнул лбом в пивное озерцо. — Какой из нее свидетель! И показания не примут, и еще срок за совращение припаяют!

— Какие показания? Зачем показания? — заволновалась кукла Даша.

Никита не ответил — он продолжал бить поклоны. Джон кратко, но доходчиво обрисовал девушкам ситуацию, и сообразительная несовершеннолетняя Машенька с новым интересом воззрилась на Ратиборского:

— Так ты теперь богатенький Буратино?

— Богатенький и свободненький? — уточнила ее подружка.

И барышни сладко пропели в один голос:

— Что для тебя сделать, милый?

— Сделайте мне алиби! — буркнул богатенький и пока еще свободненький «Буратино», мысленно уже прощаясь со своей свободой.

— Ой, это я не умею, — потупилась Маша.

— Дура! — ласково сказала ей более опытная подруга. — Алиби — это не то, что ты думаешь! Алиби — это когда человек говорит, что он не мог убить своего родного папу на площади, потому что в то же самое время был в казино.

— Дура! — эхом повторил Никита, злобно взглянув на рассудительную девицу.

— Так он же и был в казино! — напомнила простодушная Маша.

— А чем доказать? — презрительно фыркнул Джон. — Суду нужны будут свидетельские показания, на худой конец — видеозапись!

Услышав слово «суд», Ратиборский застонал, спугнув бармена. Даша сочувственно вздохнула, Джон мужественно уткнулся в кружку. В наступившей тишине колокольчиком прозвенел нежный голос Машеньки:

— Если скрытой камерой, пойдет?

— Чего?

Никита поднял голову. На лбу его блеснуло пиво, в глазах — надежда.

— Вот я сейчас расскажу! — заторопилась Маша. — В прошлом году я работала на телевидении. Может, вы помните, была на канале «ТВ-Супер» такая клевая программа — «Приколы и фишки»? Я в ней снималась!

— Мэрилин, блин! — съязвила Даша.

— Не завидуй, а то быстро состаришься! — отбрила ее подружка. — Короче, у меня была такая роль; стоять у машины, словно я только что из нее вылезла, а юбку мою будто бы дверцей защемило. А у меня в руках большой торт, и я типа сама одернуть юбку не могу.

— Ой, я помню! Умора! — басовито захохотала Даша. — Мужики, кто поотзывчивее, к Машке подходят, и только до юбки дотрагиваются — она вовсе падает! И стоит наша Маша посреди улицы в одних кружевных стрингах. Красота!

— Минуточку! — нахмурился дотошный Джон. — Кто же тебе, несовершеннолетней, позволил на экране в одних стрингах щеголять?

— А я кого-то спрашивала? — фыркнула малолетняя кинодива. — Режиссеру сказала, что мне уже восемнадцать, и он поверил на слово, в паспорт не заглядывал.

— Заглядывал только в декольте, — подхихикнула Дашенька.

— Так что красоваться в трусиках мне никто не запрещал. А мужиков на улице в это время камера снимала! — мечтательно улыбаясь, закончила Машенька. — Скрытая, конечно. На «ТВ-Супер» для этого разные приспособления есть. Самая маленькая камера спрятана в замок барсетки, ее оператор Леша Пряников сам купил и так переделал, чтобы можно было любые секретные съемки делать. В институте, например, где преподаватели со студентов взятки берут. Или в бане.

— Или... в казино? — Мефистофелем приподнял смоляную бровь догадливый Джон.

— Ага, — куколка согласно тряхнула челкой. — Лешка был вчера в «Пирамиде», я его видела за столом. С барсеткой!

— Адрес, телефон этого Лешки знаешь?! — Ратиборский орлом спикировал с барного стула.

— Нет, но...

— Узнаем на «ТВ-Супер»! — сообразил Джон.

— Эй, вы куда? — спохватилась Даша, увидев спины быстро удаляющихся кавалеров. — А за пиво кто заплатит?!

— Чего это они? — удивилась Маша.

— Дура! — с сердцем сказала ей старшая подруга. — Лучше бы ты коньяк с пивом разболтала, чем языком трепать! Мужикам разве можно всю правду говорить? Во-от, убежал твой богатенький Буратино, Тортила ты несчастная!

— Чего это я Тортила? — обиделась Машенька.

— А того! Будешь сидеть в болоте всю свою жизнь, как та черепаха!

Дашенька с отвращением перетряхнула свое декольте, шлепнула на барную стойку мятую купюру и распорядилась:

— Эй, шустрик! Мне «Оболонь» и «Олмеку», два в одном!

— Не сочетаются! — ухмыльнулся бармен.

— Что бы ты понимал! «Оболонь», «Олмека» и такой большой ОБЛОМ — еще как сочетаются!

5

Леша Пряников внимательно оглядел три узкие дорожки, образующие вместе с широкой парковой аллеей подобие следа гигантской птичьей лапы. Для этого Алексею пришлось довольно далеко выглянуть из-за афишной тумбы, оклеенной плакатами с изображением пляшущей балерины. Напряженно вытянутая шея Пряникова причудливо состыковалась с нарисованным торсом Принцессы Лебедь. Если бы Леша мог видеть себя со стороны, он оценил бы симметричное расположение пернатой балетной пачки на стройных женских бедрах и лохматой пастушьей панамы на своей бедовой голове.

По радиально сходящимся дорожкам мирно шествовали мамаша с коляской, девчонка с ручным хорьком на поводке и пара чинных старичков в полосатых полотняных костюмах, навевающих скорбные воспоминания о плоских, в куцых бантиках стяжек, приютских матрасах. Алексей подумал, что сейчас такие спальные принадлежности сохранились, наверное, только в тюрьмах.

В последнее время Леша часто и без всякого удовольствия думал о местах лишения свободы. Однажды телеоператору Пряникову довелось снимать репортаж о бунте в женской колонии, так что общее представление о жизни и быте типичных отечественных узилищ он уже имел. А в ближайшей перспективе вполне мог познакомиться с вышеупомянутым во всех угнетающих психику деталях и подробностях.

— Вот сядешь, братец, годика на три и обзаведешься бесценным жизненным опытом! — издевательски-дружелюбно пообещал ему майор Кроткий из УБЭП.

Фамилия служивого человека плохо вязалась с его внешностью. Майор Кроткий на шоу звездных двойников запросто мог изображать прославленного боксера Николая Валуева. Глядя на крепкие и волосатые, как кокосы, кулаки майора, Пряников чувствовал себя так же, как в детстве на качелях: голова у него кружилась, колени подкашивались, а сердце обрывалось и камнем падало на мочевой пузырь, вызывая у Леши, помимо страха вообще, конкретное беспокойство о сухости штанов. Слегка успокаивало только понимание того, что майор Кроткий вовсе не хочет, чтобы гражданин Пряников Алексей Сергеевич провел ближайшие три года своей молодой и перспективной жизни в местах лишения свободы.

— Наркотики — это не наша епархия, и от того, что ты сядешь за хранение, мне лично ни холодно ни жарко, — доверительно сказал ему сам майор. — Я тебя, братец, наоборот, вытащить из этого дерьма хочу.

«Перетащив в другое дерьмо», — чуть было не добавил Алексей, но мудро прикусил язычок. В конце концов, майор Кроткий не просил ничего особенного. Ничего такого, чего Леша Пряников не делал бы каждый день по роду своей работы на телевидении. Правда, на ТВ Алексею за эту работу платили, а в УБЭПе никаких финансово-экономических бонусов даже не обещали. Но Леша трезво рассудил, что свобода и репутация сами по себе дорого стоят, так что на деловое предложение майора лучше согласиться.

Теперь, правда, он сильно сомневался, что сделал правильный выбор. Впрочем, переживать по этому поводу было поздно. УБЭПовский госзаказ оператор Пряников уже выполнил. Осталось передать отснятый материал майору или его людям и надеяться, что бандитские рожи из казино никогда не найдут кудрявого блондина, удиравшего от охраны в обнимку с пухлой барсеткой. Свои запоминающиеся белокурые локоны Алексей при первой же возможности, представившейся ему в ходе пробежки через увешанную тряпками площадку для сушки белья, накрыл головным убором.

В ближайшее время он собирался и вовсе сбрить кудри, а барсетку отправить на свалку истории, предварительно вытащив из нее техническую начинку. Приобретенная в Интернет-магазине шпионских штучек, она обошлась Алексею в десять тысяч рублей. За эти небольшие деньги он получил миниатюрную видеокамеру с гигабайтной карточкой памяти, широкоугольный объектив-насадку и переходник для питания от автомобильного прикуривателя. Последний гаджет Леше до сих пор не пригодился, так как ни прикуривателя, ни автомобиля к нему у него не было. А вот миникамера оказалась вещью замечательной! В зависимости от качества записи, она позволяла снимать от двух до шести часов без перерыва, прекрасно фиксировала звук и совершенно не обнаруживалась приборами для поиска жучков. Пряников не поскупился и приобрел к камере не какой-нибудь жалкий замшевый чехол, а дорогую итальянскую барсетку из натуральной кожи, с массивным замком и круглой, как дверной глазок, дырочкой для специального ключа. В эту металлическую блямбу миникамера поместилась целиком, и даже с запасом.

Увы, в данный момент совершенство своего профессионального вооружения оператора Пряникова не радовало. Больше всего на свете ему хотелось как можно скорее избавиться от флеш-карточки с видеозаписью, сделанной в казино.

Убедившись в том, что его никто не преследует, Алексей вышел из-за тумбы, оставив нарисованную балерину без головы. Его путь лежал по широкой аллее на рукотворный остров в дальнем конце парка.

Модный ресторан «Старая крепость» высился на искусственной скале, окруженной рвом с красиво подсвеченной голубой водой. Скала была игрушечная, от силы двухметровой высоты, и ров тоже несерьезный. Его символическая ширина и глубина никак не позволяли воспринимать извилистую канавку с мозаичными бортами как водную преграду. При виде этого фортификационного сооружения армия средневековых штурмовиков полегла бы замертво от хохота. Для пущего удобства захватчиков через канавку в трех местах — на север, запад и восток — были перекинуты горбатые деревянные мостики. В южном направлении ров перегораживало одинокое мельничное колесо, неправильно и бессмысленно вращающееся поперек предполагаемого течения. Обитые свежей жестью лопасти вихляющего колеса щедро разбрасывали в разные стороны солнечные блики.

Особо крупный солнечный заяц десантировался на остров, угодив, как на сковороду, на разгоряченное медное лицо Ларисы Котовой.

— Да отключите вы эту дебильную копию миксера! — рявкнула она и, как комара, прихлопнула солнечного зайца на своем медном лбу лопатообразной ладонью.

— Тарахтит, тарахтит — только мешает! — поддержал Ларису Стас.

Он благодарно кивнул услужливой девочке, выключившей безмельничное колесо, передвинул тумблер на пульте и под грохот индустриальной музыки задергался, как спускающаяся по паутинке гусеница. Сходство с насекомым усугубляли ярко-красные полусферы наушников, выпирающие с двух сторон головы звуковика выпуклыми стрекозиными глазами.

— Прыгов! — заорала сердитая Лариса, легко перекрикивая военно-промышленный лязг и грохот. — Ты что это играешь?! У нас тут нынче не тусовка стрит-рейсеров, у нас тут свадьба! Живо меняй репертуар, а то выгоню!

Насекомовидный Стас ответил серией кивков с приседаниями и послушно сменил тему.

— Были белее снега! Свадебные цветы! Мне улыбался ты! Это было как во сне! — с надрывом запела Ирина Аллегрова.

— Эй, а где цветы?! — вдвое громче, чем голосистая певица, завопила неугомонная Лариса. — Вера, не спи! Где цветочная гирлянда на ворота? Должны были к трем привезти!

— К трем нельзя, при такой жаре до шести все завянет, — хладнокровно возразила декораторша, важно и шумно топая по канаве, как диплодок, знать не знающий о грядущем вымирании динозавров.

На загорелой шее Веры тяжко висел старый пионерский барабан со снятым скальпом. В открытом всем враждебным вихрям барабановом нутре моделью скифского погребального кургана высилась горка крупного гравия. На сгибе Вериного локтя помещался большой сноп желтых ромашек. В одной руке она держала катушку толстой рыболовной лески, в другой — открытый перочинный нож. Ноги ее выше колен укрывали прорезиненные сапоги-заброды. Они единственные мешали принять декораторшу за психически неуравновешенную деву, возымевшую не угодное богу намерение покончить с собой в крепостном рву, но пока еще не определившуюся со способом самоубийства. Оригинальный набор из камней на шее, бечевки и ножа оставлял большой простор для фантазии.

— Гирлянду привезут к пяти, — сообщила Вера и со свистом отсекла ножом кусок лески.

Один ее конец она ловко привязала к ромашке, другим опутала камень. Затем аккуратно уронила всю конструкцию в воду, и цветок на якоре растопырился в ней маленьким солнышком.

— Всем привет, вот и я! — оживленно сказал Леша Пряников, скатываясь с горбатой спины северного мостика на пятках.

— Явился, не запылился! — недовольно буркнула Лариса. — Сказано же было — общий сбор в шестнадцать ноль-ноль! Иди к Галке, будешь шары надувать.

— Стерва, — беззлобно пробормотал Пряников, проходя в «крепость» под декоративной решеткой.

Лариса не обиделась. Репутацию стервы она заработала тяжелым трудом и дорожила ею, как ценным активом компании «Праздник жизни». Ее сотрудники знали, что Лара легко спустит по три шкуры не только с каждого из них, но и с заказчика, так что в результате нещадной эксплуатации все получат нормальные деньги. А за нормальные деньги люди согласны были работать как проклятые. Лариной команде случалось проводить по три праздника в день!

Пряников вошел в полутемный зал со сводчатым потолком, удачно разминулся с низко висящей чугунной люстрой и вежливо поздоровался с пустыми рыцарскими доспехами.

— Лешенька, ты мне на помощь? — обрадовалась Галя, устроившаяся на подоконнике глубокой ниши. — Отлично! Тогда я буду надувать шарики для гирлянды, а ты займись сюрпризными.

У ее ног разноцветными мячиками лежали надутые шары. Угол длинного стола, еще не охваченного вниманием официантов, был завален слоем резинок, как лоскутным покрывалом.

— Шюрприжные в коржике, жапишки там же, — невнятно объяснила Галя, зубами перекусывая нитку.

Леша вытянул из-под стола пасторальную плетушку с двумя полиэтиленовыми пакетами. В том, что побольше, лежали шарики, в другом — бумажки, свернутые тугими рулетиками. Раньше, когда Пряников только начинал работать в Лариной команде, ему было интересно разворачивать и читать эти записки, но теперь он знал содержащиеся в них пожелания наизусть. Перлы типа «Мира, достатка, детей два десятка!» и «Чтобы весело жилось, все хотелось и моглось!» способны были порадовать только молодоженов, да и то при условии, что те слышали их впервые. Алексея, например, как человека с воображением, откровенно пугало пожелание «Любите оба семью до гроба!» Хотя мрачная готика этого посыла хорошо сочеталась с интерьером сегодняшнего места торжества.

Раскручивать бумажки Пряников не стал. Растопырив горловину шарика, он протолкнул в нее миниатюрный свиток, в пять глубоких выдохов надул шар и потряс его. Бумажный рулончик мышкой зашуршал внутри.

— Леш, давай быстрее! — попросила Галя, ловко прикручивая к разноцветной гирлянде еще один шарик. — Не успеем!

— Успеем, — пообещал Алексей и посмотрел в окно.

Стекло, расписанное под витраж, расцвечивало мир особо яркими красками. У Ларисы, которая стояла под окном и размашисто, дирижерскими жестами, руководила расстановкой флагов, голова была красная, шея синяя, а летающие вправо-влево руки непрерывно меняли окрас, как взбесившиеся хамелеоны. Леша ухмыльнулся и вдруг заметил парней на мосту. Присев на корточки, они беседовали с торчащей из воды декораторшей. А она ромашкой на длинном стебле, как указкой, тыкала в сторону ресторана!

Память у телеоператора Пряникова была профессиональная, фотографическая. Парней он сразу узнал и не усомнился, что они пришли по его душу.

— Черт! — прошептал он и затравленно огляделся.

Бежать смысла не было: парни уже шагали к ресторану, так что, выскочив наружу, Алексей угодил бы прямо в их объятия. Дверь на кухню была открыта, но Леша понимал, что спрятаться там ему не удастся, Галка его выдаст.

Никаких сомнений в том, что эти двое хотят получить видеозапись из казино, у Алексея не было. Все, что он мог успеть сейчас — избавиться от флешки. Только сделать это надо было так, чтобы позже иметь возможность передать ценную запись майору Кроткому.

Решение нашлось в корзине. Переворошив ее резиновое содержимое, Леша вытащил из кучи резинок всех цветов радуги одинокий белый шарик с черным оттиском. При ближайшем рассмотрении он оказался портретом Премьер-министра России, что Пряников счел знаком свыше. Как все россияне, он в общих чертах знал биографию Владимира Владимировича Путина и счел абсолютно логичным и правильным доверить хранением секретного материала бывшему чекисту.

Ловко протолкнув в горловину флеш-карточку видеокамеры, Алексей на одном дыхании надул шар до размера средней дыньки и проворно прикрутил его к хвосту неуклонно удлиняющейся гирлянды. Нарисованный Премьер смотрел на него с пониманием и одобрением.

— Спаси и сохрани! — шепотом попросил Пряников и со скрипом повернул белый шарик в цветной цепи так, чтобы его особая примета — премьерский портрет — не бросалась в глаза.

ВВП согласно молчал, очевидно вовсе не возражая против роли спасителя.

— Я голосовал за вас. Дважды! — дополнительно повышая свои шансы, шепнул гирлянде Леша и выпрямился, естественно реагируя на прозвучавший вопрос:

— Эй, кто тут Пряников? Ау!

6

Дома было тихо. Представители двух поколений семьи Кузнецовых — мамуля, папуля и бабуля — прятались от нетипичной майской жары в тенистом дачном садочке. Третье поколение разделилось: братец Зяма, свободный художник-дизайнер, в настоящее время вместе с моим женихом Денисом сплавлялся на плоту по горной реке. И лишь моя младая жизнь проходила в прокаленном и пыльном лабиринте мегаполиса! Я едва не всплакнула над своей горькой судьбиной, но внутренний голос ворчливо сказал:

«Прежде, чем разревешься, подумай о тех, кому сейчас хуже, чем тебе!»

«Кому это?» — огрызнулась я, но все-таки подумала.

Воображение с готовностью нарисовало варианты вечернего отдыха по-кузнецовски. Я представила себе бабулю, в отсутствии свежей прессы уныло изучающую в гамаке под яблоней нарезку прошлогодних газет, извлеченную из кармашка на внутренней стороне двери уличного сортира, и одновременно использующую прочитанные страницы для борьбы с дюжими бурковскими комарами. Вообразила мамулю, в позе лотоса восседающую в нескошенных ромашках с ноутбуком, экран которого, мешая нашей писательнице работать, засвечивает яркое закатное солнышко. Живо увидела папулю, сражающегося с русской печью с помощью близкородственных ругательств и универсальной солдатской смекалки. И, уже улыбаясь, напоследок представила себе гламурно-богемного Зямочку, мчащего в насквозь промокшем исподнем на прыгучем и вертлявом резиновом плоту прямиком к ревущему водопаду...

«Если присмотреться, жизнь не так плоха, как может показаться на первый взгляд!» — резюмировал внутренний голос.

«Как посмотреть», — согласилась я и тут же вспомнила, что говаривал по этому поводу кумир моих детских лет, благородный мушкетер Атос: «Жизнь никогда не кажется такой прекрасной, как в тот момент, когда смотришь на нее сквозь бокал красного вина!»

Поскольку ни с кем, похожим на Атоса, породниться мне до сих пор не удалось, запасов бордо в нашем благородном семействе не имелось. Но я пошарила в мамулином секретере и за стройной шеренгой глянцевых томиков великой Баси Кузнецовой нашла резервный источник писательского вдохновения — початую бутылку «Бэйлиса». К ликеру настойчиво просилась шоколадка, ее я откопала в ящике с бабулиными кроссвордами. А черешню просто взяла в холодильнике — в отличие от элитного алкоголя и сладостей, вызывающих слишком острую конкурентную борьбу, фрукты в нашем доме хранятся в режиме свободного доступа. Уже откровенно эстетствуя, я с пристрастием сервировала столик на балконе и уселась в плетеное кресло с видом на закат, намереваясь насладиться этим природным явлением полномасштабно и без помех.

— Ну, будем здоровы! — сказала я, поднимая первую рюмку с ароматным тягучим ликером.

Вторую я выпила за здоровье Катерины и ее будущего малыша, а третью (продолжая думать о тех, кому еще хуже, чем мне, и даже хуже некуда) за упокой души Ратиборского. Это вернуло меня к теме дня — взрыву у ЗСК.

— Надо спросить у Катерины, что ей известно о депутатских и прочих делах Геннадия Петровича, — подумала я вслух, вчерне набрасывая план предстоящего расследования. — Может, у Ратиборского были и другие проблемы, помимо осложнений на личном фронте? Может, он даже опасался покушения? Это, кстати, объяснило бы постоянное присутствие при депутатском теле охранника. Мне и то казалось странным, что серьезный мужик так усилил меры безопасности всего лишь из-за претензий беременной женщины!

«Принимается как версия», — согласился внутренний голос.

Он прозвучал особенно отчетливо, потому что вокруг было необыкновенно тихо. Я вдруг осознала, что на проспекте нет машин, а на тротуарах и во дворе — людей. И это прекрасным июньским вечером, в начале десятого! Обычно именно в это время, когда спадает дневная жара, засидевшийся в кондиционированных помещениях народ массово высыпает подышать натуральным воздухом!

— Я что-то пропустила? — меня охватила легкая тревога.

Она усилилась, когда я присмотрелась к лавочкам у подъезда и не увидела там ни одной старушки. Это было совершенно невиданное дело! Наши бравые пенсионерки, огнеупорные, как литейные формы, и водонепроницаемые, как швейцарские часы, просиживают лавочку едва ли не круглосуточно, четко сменяя друг друга на посту по им лишь ведомому графику! Стало понятно, что я пропустила что-то очень серьезное, вроде тревожного сигнала гражданской обороны «Всем в укрытие!»

Прошлым летом в городе уже было нечто подобное. Невесть откуда прошел пугающий слух о взрыве, случившемся не то на заводе по производству атомных реакторов в Ростовской области, не то на АЭС в Запорожье, не то на подводной лодке, Некстати застигнутой штормом в Керченском проливе. Предыстория имела варианты, но на перспективу все источники дружно обещали скорый проход над нашим городом радиоактивного облака. Молва настойчиво советовала прятаться от него в герметично закупоренных помещениях, активно принимая вовнутрь йод и сухое красное вино. Помнится, почти на сутки город вымер, но еще до этого с прилавков магазинов были сметены все запасы сухого красного, а с аптечных складов «ушел» десятилетний запас спиртового раствора йода. Кто-то на этом сделал неплохие деньги — позднее даже вскрылся факт возмутительного мошенничества на винзаводе, где предприимчивые деятели по-своему повторили библейский подвиг с превращением воды в красное вино, добавив в невостребованное столовое белое свекольный краситель. А страшное облако так и не появилось!

Тем не менее теперь я с беспокойством посмотрела на багровые и лиловые пласты, нависающие над горизонтом. Красота закатного неба вдруг показалась мне зловещей. Кто его знает, какого происхождения эти румяные облака?

«Пойдем-ка в дом!» — позвал внутренний голос.

Я подхватила ликер — пусть он не такой целебный, как сухое красное, но тоже весьма полезен, хотя бы для успокоения разыгравшихся нервов.

И только я выкарабкалась из затягивающего кресла, как по микрорайону пронесся хоровой вопль, слегка приглушенный стеклопакетами: дружно орали граждане, укрывшиеся от неведомой опасности в своих жилищах. Я отчетливо расслышала крик «Ур-р-р-ра!», донесшийся из соседней квартиры, выстрел шампанского и звон разбитого стекла. Затем лиловое небо над домами со свистом прорезала ракета фейерверка, а со двора понеслись невнятные, но задорные возгласы, свист и улюлюканье.

«Это что — отбой воздушной тревоги?» — предположил мой внутренний голос.

Двери шумно хлопали, окна распахивались, выплескивая наружу разбойное мужское гиканье и заливистый женский смех. Какова бы ни была опасность, от которой народ доселе прятался по хаткам, похоже было, что она благополучно миновала.

— Ра! Си! Я! Ра! Си! Я! — состязаясь в громкости с гулким эхом, пьяным басом рыдал кто-то в подъезде.

В этом суровом мужском плаче было столько искренней радости, что я окончательно запуталась в предположениях относительно сути происходящего.

«Массовый психоз!» — пробормотал мой внутренний голос.

— Красного вина народ перепил, что ли? — поддакнула я. — Или йод им в голову ударил?

На проспекте послышался приближающийся рев моторов, потом визг тормозов и звук удара. Не совладав с любопытством, я перегнулась через балконные перила и устремила взор на улицу. Пожилая «девятка», не успев убавить скорость на светофоре, на излете въехала в квадратный зад нового «Лексуса». Водители и пассажиры, выскочившие из обеих машин, сошлись стенка на стенку и... принялись лихорадочно обниматься и даже целоваться! Подъехавшая спустя минуту патрульная машина ГИБДД с нетипичным для этого спецтранспорта пренебрежением к правилам дорожного движения остановилась поперек дороги, выпустила пару мужчин в форме, и они мгновенно примкнули к массовому поцелуйно-обнимательному движению.

— Господи, да что же это делается?! — изумилась я, глядя на братание заведомо враждебных кланов.

Дум, дум, дум! — замолотили в мою собственную дверь.

Я вышла в прихожую, посмотрела в глазок и увидела Трошкину, которая нетерпеливо подпрыгивала и приседала на коврике для вытирания ног, словно ей приспичило по малой нужде.

— Й-й-й-й-инка! — взвизгнула подружка, едва я ей открыла. — Ура!

Это радостное «ура» явно не было сокращением от «урологии», так что первоначальную версию, будто у Алки возникла острая проблема с мочеиспусканием, я забраковала. Аккуратно стряхнув со своей шеи Трошкину, умудрившуюся обнять меня в прыжке, я выглянула на лестницу и услышала массу разнообразных громких звуков, свидетельствующих о неуемном ликовании народных масс. Стало обидно, что я не принимаю участия в общем веселье и даже не понимаю его причины, поэтому я язвительно спросила:

— Что празднуем? Нам засчитали техническую победу в третьей мировой по очкам?

— Ви а зе чемпионз! — не ответив мне, запела одуревшая от радости Трошкина. — Ви а зе чемпионз! Тра! Ля! Ля-ля! Ля! Ля-ля, ля, ля-ля!

Слова бессмертного хита Фредди Меркьюри она явно забыла, но это не портило ей настроения. Мне же упоминание о чемпионах кое о чем напомнило:

— Черт! Я пропустила финальную игру?!

— ТЫ ПРОПУСТИЛА ФИНАЛЬНУЮ ИГРУ?! — остановившись посреди комнаты на одной ноге, переспросила глубоко шокированная Трошкина таким тоном, словно она уличила меня в продаже Родины.

Я только вздохнула. За Катькиными матримониальными делами и в отсутствии в доме мужчин, которые держали бы руку на пульсе спортивной жизни страны, я совершенно забыла о матче века! Сегодня наши сражались с итальянцами за кубок Европы по футболу и, судя по всему, умудрились победить!

— Забыла, — с сожалением призналась я. — А ты смотрела? Расскажи хоть, как это было!

Трошкина с готовностью рассказала и даже показала мне наиболее интересные моменты матча: и как поскользнулся итальянец, и как забил наш, и какое лицо было у тренера макаронников, когда он понял, что вместо кубка его подопечные получат фигу с оливковым маслом. Фигу она тоже показала, для пущего эффекта сунув ее мне прямо в лицо, но я не обиделась. Созерцая Алкины пасы и дриблинги, я сидела на диване с видом на окно, за которым неспешно плыли в побежденную «нашими» Италию мирные лиловые облака, и широко улыбалась.

Радовала меня не только и не столько футбольная победа, сколько ее вполне предсказуемые последствия.

Можно было не сомневаться, что позитивная суперсенсация международного масштаба вытеснит с лент новостей безрадостную весть об убийстве депутата краевого уровня! Я полагала, что нам с Катькой это на руку.

7

Праздник удался.

— Не смотря ни на что! — сказала Лариса, вполне заслуженно гордясь собой.

Успешно провести свадьбу в условиях жесткой конкуренции с прямой телевизионной трансляцией финального матча за Еврокубок — это был настоящий профессиональный подвиг! Но Ларина команда борьбу за внимание публики вела так жестко и бескомпромиссно, что в случае переноса ее деятельности на футбольное поле Кубок стал бы нашим еще в первом тайме.

— Но ты, предатель, премию не получишь! — по итогам вечера припугнула Лара своего звуковика.

Стасик Прыгов повел себя как самый настоящий двурушник. Душевные песни про цветы, которые белее снега, и свадьбу, которая пела и плясала, он то и дело перебивал бодрыми звуками футбольной дудки, после чего громогласно, в микрофон, озвучивал текущий счет матча. Гости мужского пола, конечно, тут же забывали, зачем собрались, и вместо «Горько!» начинали орать «Гол!» и «Давай-давай!» Официанта подзывали криком «Эй, на воротах!», а жениха качали, скандируя «Толян-чемпион!», отчего невеста багровела как красная карточка. Лара, слыша в свой адрес «Тамаду на мыло!», тихо скрипела зубами, но один раз и сама оговорилась, назвав свадебный марш свадебным матчем. Пряникова, снимавшего все происходящее внушительного вида профессиональной камерой, участники торжества дергали за полу операторской жилетки, интересуясь, когда им покажут «свадебный матч» в записи. Хуже всех вел себя новобрачный, который откровенно торопился закончить официальную часть вечера и уединиться в спальне, но не с супругой, а с телевизором. Зато удвоенная радость — по поводу создания отдельной ячейки общества и футбольного триумфа народа в целом — вылилась в усиленное потребление горячительных напитков. Такой пьяной и буйной свадьбы Лариса не видела очень давно.

В десять часов вечера, проводив за ворота последнего непрямоходящего гостя, она облегченно вздохнула, крепко потерла лоб и щеки и созвала свою звездную команду условным криком:

— Все, народ, финита ля комедия!

Разнопрофильные спецы выстроились полукругом на дансинге. Настал долгожданный час расплаты.

— Прыгов, твои пять! — Лариса протянула купюры, развернутые веером, звуковику.

— А премия? — огорчился Стас.

— О премии в следующий раз поговорим, сегодня ты не заслужил, — отрезала суровая начальница. — Пряников!

— Здесь! — выкатал грудь оператор.

— Гони запись.

— Вот, — Лешка вложил в большую ладонь шефини две маленькие кассеты. — Камера в кофре, микрофон там же. Батареи для завтрашней съемки надо зарядить.

— Зарядим, — пообещала Лариса.

Большая камера со всеми необходимыми аксессуарами была собственностью ее фирмы и с целью предотвращения «левых» операторских халтурок выдавалась Пряникову только на время съемки.

— Твои шесть, пересчитай. Вера, твои три!

Лара расплатилась с оператором и декораторшей и уже без пафоса, по-семейному, сунула пару пятисоток в карман помощницы — за-все.

— Спасибо! — вежливо сказала одна Галя.

Остальные молча кивнули и побрели к выходу.

— Завтра здесь же отмечаем второй день, общий сбор в девять ноль-ноль! Не опаздывать! — прокричала в согнутые усталостью спины сотрудников безжалостная эксплуататорша.

Даже не получив ответа, Лара не сомневалась, что все придут точно в срок: люди любят зарабатывать деньги, а она всегда платила исправно и сполна.

Несмотря на это, с восходом солнца в рядах вольнонаемных тружеников фирмы «Праздник жизни» обнаружилась зияющая брешь. Ночью Лариса Котова лишилась оператора, который, в свою очередь, лишился жизни. Тело Алексея Пряникова утром обнаружил на газоне под сиреневым кустом один из штатных уборщиков парка. Все карманы одежды погибшего были пусты, деньги, при свидетелях заплаченные ему Ларисой за съемку свадьбы, исчезли.

— Банальное ограбление и убийство по неосторожности: тут был один удар кулаком в висок, — постановил многоопытный опер. — Чую, это будет висяк!

Свидетелей преступления найти не удалось, и это никого не удивило. Историческая футбольная победа «наших» повергла народ на улицах, в скверах и парках в состояние эйфорического очумения. За грохотом петард и радостными воплями счастливых болельщиков криков о помощи, если они и были, никто не слышал.