Марш-бросок к алтарю

1

Закон подлости жесток и неумолим.

Если субботним вечером вы ударитесь в загул, обусловленный накопившейся за неделю усталостью и оправданный грядущим выходным, будьте уверены: отоспаться до полудня не удастся! Обязательно случится что-нибудь такое, что помешает вам вкушать заслуженный и необходимый отдых. Вариантов много: закон подлости легко может организовать шумную собачью свадьбу под вашим окном, хоровой запев автомобильных сигнализаций во дворе или утреннюю репетицию караоке за стеной у соседей. Хотя наиболее типичным проявлением закона подлости в данной ситуации является банальный телефонный звонок. Неотвязный, как рекламный агент, и долгий, как срок за предумышленное убийство.

— Убила бы! — в тему пробормотала я в подушку, услышав восьмую по счету трель.

В голове стоял гул, образующий ровный фон для звонкой рулады. Ночью мы с Трошкиной на радостях от футбольной победы «наших» пили мамулин ликер, папулин коньяк, бабулину «Бехеровку» и Алкину настойку из алоэ с лимоном и изюмом на спирту. Приняли всего понемножку, но окосели изрядно и глубокой ночью догуливали во дворе в компании совершенно незнакомых, но очень милых людей, из коих я лично запомнила только одного дряхлого старичка с пекинесом. Телевизора у них не было, про футбольное шоу они не знали, вышли во двор прогуляться за минуту до окончания матча и неожиданно для себя угодили на всенародный праздник жизни. Победу над итальянцами дедушка бурно приветствовал криками «Это им за Муссолини!» и «Капут тебе, гидра фашизма!» Доказать ему, что игрока по фамилии Муссолини в составе итальянской сборной не было, не сумел никто.

— Капут тебе, гидра! — пообещала я верещащему мобильнику, хлопая по тумбочке вокруг него ватной ладонью.

У приговоренной гидры в трубке был трагический женский голос.

— Инка! Вся надежда только на тебя! — с надрывом произнес он, вернее она.

— Надежда умирает последней, — проворчала я, лаконично формулируя собственную программу.

Очень хотелось немедленно убить всех вокруг — в непосредственном доступе, в зоне прямой видимости и, самое главное, в сети абонентов сотовой связи.

— Вот именно! — горячо поддержала меня собеседница. — Думаешь, почему я звоню тебе в воскресенье утром?

— Хочешь моей смерти? — предположила я, не в силах преодолеть кровожадную злость. — Или своей?

— Тьфу на тебя! — нахамила мне нахалка.

По голосу и манерам я признала Лариску Котову.

— Хватит с нас и одного трупа!

Это заявление заставило меня проснуться окончательно.

— Что, кто-то умер? — заволновалась я. — Кто-то из наших?!

Лариска — бизнесвумен. У нее свое собственное дело, но и в нашем рекламном агентстве она человек не чужой. Как выражается мой шеф Михаил Брониславович Савицкий, мы занимаем смежные экономические ниши. Котова организует праздники, а наше «МБС» — рекламные процессы широкого диапазона, поэтому мы частенько сотрудничаем. Ларе бывает нужна эксклюзивная печатная продукция, шары, флажки, значки, майки и кепки с фирменной символикой... Наш дизайнер Андрюха Сушкин частенько ваяет для Котовой какой-нибудь «левак», текстовик Сашка Баринов пописывает сценарии торжеств, да и я сама несколько раз сочиняла для Ларискиных клиентов стихотворные оды-поздравлялки. Разумеется, услышав про труп, которого «с нас хватит», я встревожилась! Убивать кого бы то ни было дополнительно мне моментально расхотелось.

— Лешку Пряникова знаешь? То есть знала?

Ларискина поправочка однозначно указывала на трагическую судьбу упомянутого Лешки. Я немного успокоилась:

— Это не тот беленький дурачок, который травку курит?

— Курил, — Лара вновь акцентировала внимание на глагол прошедшего времени. — С травкой у него не сложилось, это точно. Утром его в парке на газоне нашли — мертвого!

— Травка довела? — я слегка удивилась.

Не подозревала, что можно скончаться от передозировки марихуаны! Воображение тут же нарисовало самокрутку размером с водосточную трубу пятиэтажки.

— Да какая травка! — прогнала мои нездоровые фантазии Лариска. — На Лешку грабители напали! Убивать, может, и не хотели, но попали кулаком в висок и того... Убили. И деньги забрали, которые я же ему заплатила за первый день свадьбы! Почему я тебе звоню-то!

— Почему? — этого я действительно пока не поняла.

Трагически погибший Пряников не числился в списке моих добрых знакомых, и оповещать меня о его смерти экстренным телефонным звонком никакой необходимости не было.

— У меня же нынче второй день свадьбы, а снимать некому! — на повышенных тонах объяснила Лариска. — Я уже всех своих знакомых операторов обзвонила, кошмар, все заняты! А у тебя друзья на телевидении, может, найдешь мне кого-нибудь? Часа на четыре, не больше, сегодня гульбище будет недолгое, ресторан арендован только до шестнадцати ноль-ноль. А я деньги заплачу!

— Оператору или мне? — цепко поинтересовалась я.

— Обоим! — вздохнув, пообещала бизнесвумен. — Оператору — четыре штуки за почасовую съемку, тебе — десять процентов агентских.

— Пятнадцать! — потребовала я.

— Двенадцать, — твердо сказала Лариска. — Для ровного счета — даже чуть больше: пятьсот рэ. И еще накормлю тебя, напою и развлеку. Найдешь мне оператора?

— Да. Только пить я буду что-нибудь легкое и полезное, — предупредила я, помассировав себе виски. — Сухое красное, например. А ликер, коньяк, бехеровку и алоэ на спирту даже не предлагай!

— Не буду, — слегка удивленно согласилась Лариска. — Короче, мы договорились? Отлично! Жду вас с оператором не позднее половины двенадцатого в ресторане «Старая крепость» на парковом острове. И не опаздывайте! К полудню гости подтянутся.

— Есть, — сказала я.

Выключила мобильник и посмотрела на часы: девять двадцать. На поиски, уговоры и доставку Ларе оператора осталось два часа.

— Ничего! Нет таких крепостей, которые не брали бы большевики! — произнес мой внутренний голос с бодрыми интонациями папули-полковника.

С учетом того, что большевики брали свои крепости бесплатно, а мне за этот подвиг обещали немного денег, я полагала, что тем более не оплошаю, и не ошиблась. Хотя поначалу дело у меня пошло неважно.

— Нет у меня свободных операторов, даже для тебя! — заявил Максим Смеловский, которому я позвонила, едва умывшись. — Две съемочных группы на выезде за городом, а третья хвостом ходит за прокурором, ожидая, пока он сделает заявление по поводу вчерашнего убийства депутата.

— А четвертый оператор? — я продемонстрировала хорошее знание телевизионной жизни. — У тебя же всегда есть дежурный за камерой в студии?

— Я такого дежурного врагу не пожелаю! — сердито сказал Макс. — В Голливуд бы его заслать, чтобы развалил к чертовой бабушке всю фабрику грез, чучело рыжее, баран косорукий!

— Это кто? — заинтересовалась я.

Воображение тут же нарисовало зловредного мериноса с морковного цвета руном и кривыми, как турецкие сабли, ногами. Небось на австралийской ферме Трошкиной такого экземпляра не видывали!

— Да Гусочкин, кто ж еще!

— А-а-а! — с пониманием протянула я.

Про Даню Гусочкина я уже много слышала. Он работал у Смеловского на ТВ с полгода и за это время стал студийной легендой. Точнее сказать — студийным ужастиком.

Даня Гусочкин являл собой яркую иллюстрацию выражения «Как обманчива бывает природа!» У Дани Гусочкина была трогательная внешность малолетнего сына полка. Пухлые щеки с ямочками, прозрачные голубые глаза и розовые губы, неизменно сложенные в кроткую улыбку, пробуждали могучий материнский инстинкт во всех без исключения женщинах и даже в некоторых мужчинах. Чисто вымытая тонкая шея держала круглую голову, покрытую густым абрикосовым пухом, и еще ни один острослов не придумал для Гусочкина лучшего прозвища, чем Одуванчик. Это имя ему подходило идеально: одуванчик, как известно, на редкость вредный сорняк.

Даня Гусочкин был самым настоящим вредителем. Не нарочно, без всякого злого умысла он ломал и портил все, к чему прикасался. Бытовая техника выходила из строя при одном приближении к ней Дани-Одуванчика: электрические приборы взволнованно искрили и прощально дымили, а механические устройства вызывающе ломались, негодующе плюясь мелкими металлическими деталями и пластмассовым крошевом. Телефоны отключались без предупреждения. Выхлопные трубы автомобилей стреляли без объявления войны. Самые надежные компьютеры зависали и крайне удачно прикидывались тупыми древесными пнями. Микроволновая печь, в которой Даня однажды попытался разогреть свой обед, покончила жизнь самоубийством. В помещениях, где Гусочкин задерживался сверх необходимости, перегорали лампочки и заклинивали дверные замки. Шествие Дани Гусочкина по жизни сопровождалось чередой мелких бытовых катастроф.

Единственным устройством, обладающим непробиваемым иммунитетом, по неведомым причинам оказалась видеокамера, которую Дане доверил подержать на новогоднем празднике оператор, внезапно почувствовавший спазмы в желудке. В толпе зловредных подростков, издевательски ряженых мирными сказочными персонажами, некостюмированный Ваня-Одуванчик выглядел наиболее достойным доверия. Оператор ничего не знал о великих деструктивных способностях Гусочкина, а вот одноклассники и учителя были в курсе.

В момент перехода видеокамеры из рук в руки в актовом зале повисла напряженная тишина: сочувственно завис музыкальный центр, один из усилителей покачнулся и упал в обморок. Не выдержав томительного напряжения, на стальной рампе под потолком взорвался светильник. Бывший баскетбольный мяч, путем тщательного оклеивания его кусочками зеркала превращенный в дискотечную светомузыку, малодушно сорвался с тросика и со свистом ухнул вниз. Брызнули в разные стороны зеркальные осколки, с визгом бросились врассыпную белочки и зайчики, грохнулась на пол обрушенная елка, матерно заревел придавленный праздничным деревом Дед Мороз, грамотно начал эвакуацию новогодней живности нетрезвый физрук...

Все смешалось в школьном актовом зале, не приспособленном для столь энергичных массовых актов, и только Даня Гусочкин стоял в эпицентре катастрофы одиноко и гордо, как аравийская пальма в соплеменной ей пустыне. Что самое удивительное, видеокамера в его руках продолжала работать и добросовестно зафиксировала весь новогодний бедлам! Впоследствии все зрители сошлись на том, что более смешного и динамичного фильма не снимал даже Эльдар Рязанов в свои лучшие годы.

Даня Гусочкин решил, что это знак свыше, и по окончании средней школы устроился в городскую телекомпанию на низкооплачиваемую работу типа «убери-подай-принеси». Уборщик, подавальщик и носильщик из него был аховый, и после случившейся в первый же день совокупной поломки полотера, дырокола и степплера Даню не выгнали лишь потому, что он успел укрыться от гнева начальства в студии прямого эфира, где сначала обрушил штатив, а потом поймал и ловко использовал по прямому назначению стоявшую на нем видеокамеру. Крупные планы гостей программы, взятых в необычном ракурсе «с колена из-под стола», оказались такими интересными, что режиссер, большой любитель творческих экспериментов, разрешил Гусочкину остаться в студии. Там Даня и свил себе гнездо, которое старался лишний раз не покидать, ибо каждый его выход на простор телекомпании по разрушительному воздействию был сопоставим с налетом вражеской авиации.

Я прикинула: мы с Котовой договорились, что я найду и привезу ей оператора. Обеспечивать технику безопасности при проведении видеосъемки я не подряжалась. Снимать Гусочкин умеет, до ресторана я уж как-нибудь его доставлю без фатальных катаклизмов, а остальное не моя забота. Кто не оформил страховку от несчастного случая, пусть пеняет на себя.

— Так я возьму у тебя Данила на полдня? — приняв решение, спросила я Макса.

— Напрокат? А чем расплатишься? — оживился мой вечный поклонник.

— Ну уж не деньгами! — честно сказала я, вспомнив, какую скромную сумму обещала мне за срочный рекрутинг прижимистая Лариска. — Заботой могу отплатить, вниманием. Вот сломаешь ты, к примеру, ногу или с ангиной сляжешь, а я тут как тут — с цветами и апельсинами у постели больного.

— Про постель интересно, но сценарий надо подработать, — хмыкнул Смеловский. — Ладно, чего не сделаешь для прекрасной дамы! Бери Гусочкина хоть на весь день, у нас нынче студийных съемок не намечается. Только, чур, заберешь его лично и по компании поведешь сама!

— В смирительной рубашке, на поводке и в наморднике? — съязвила я, расценив невысказанные страхи Макса как комические.

— Отличная мысль! — в тон одобрил он. — А сама надень костюм высшей защиты, не помешает!

Максим Смеловский — известный паникер. Степень опасности, исходящей от Гусочкина, он сильно преувеличил. По коридорам телекомпании мы с Даней прошли без проблем — заискривший распределительный щит не в счет, раз свет не вырубился, а кнопка автоматического открывания дверей, я уверена, и до того была неисправна. Тем не менее, когда водитель такси, нанятого мной для нашей транспортировки в парк, начал нервно притопывать по педали тормоза и озабоченно бормотать: «Что за черт, не пойму, фигня какая-то, я же только вчера из автосервиса!», я предпочла остановить машину, не дожидаясь ДТП. Остаток пути до парка мы проделали на трамвае, который выдержал Данино присутствие на редкость стойко, отделался лишь одной сломанной дверью.

Против назначенного работодательницей срока мы опоздали всего на десять минут, однако эксплуататорша Котова осталась этим очень недовольна. Она даже заикнулась насчет того, чтобы снизить мои скромные комиссионные! Я была категорически против, за развернувшейся дискуссией мы с Лариской задержались у ворот, а смирный Даня пошел знакомиться с помещением и оборудованием. Через минуту после того, как он под звуки свадебного марша перешел бутафорский подъемный мост, приятная музыка композитора Мендельсона трансформировалась в непредусмотренный партитурой визгливый вой, раздирающий уши. Затем стало тихо, и послышался мужской голос, озадаченно приговаривающий: «Что за черт, не пойму, фигня какая-то, я же все проверял!» Новая проблема заставила Лару забыть о шкурном желании сократить мое вознаграждение, и она умчалась в ресторан — разбираться.

Я не спеша прогулялась вдоль декоративного крепостного рва и полюбовалась плавающими в воде ромашками. Потом посидела на бережочке, как васнецовская Аленушка, и понаблюдала за флористкой, которая ловко прореживала цветочные композиции, удаляя из них увядшую зелень и поникшие цветы. Чувствовалось, что при таком рачительном подходе и должной фантазии исходный материал может служить чрезвычайно долго, в разных комбинациях украшая собой целую череду все менее пышных свадеб, а в финале — еще и какие-нибудь скромные похороны. Веточки самшита, к примеру, явно относятся к флористическим продуктам длительного хранения, а из них запросто можно соорудить прелестный траурный веночек!

— Инка, ты когда-нибудь плела гирлянды? — деловито спросила меня незаметно подошедшая Лариса.

Гирлянды однозначно проассоциировались у меня с венками. Я машинально перекрестилась и сказала:

— Нет пока, бог миловал!

— А что так-то? Никакой работы чураться не надо, — укорила меня Лариса. — Тем более что я тебе еще сотню-другую накину, если ты Галке поможешь.

— Галка — это кто? — поинтересовалась я, озираясь и при этом игнорируя разную птичью братию.

Ясно же было, что Галка, нуждающаяся в моей помощи, — это не птица. Помогать пернатым галкам меня в последний раз агитировали на уроке природоведения в пятом классе средней школы. Помнится, тогда я откликнулась на призыв, и кормушка, сооруженная из пластиковой бутылки, уродовала наш подоконник до тех пор, пока не обрушилась под тяжестью крупы, сверх меры засыпанной в емкость хлебосольным папулей.

— Галка — это я! — послышалось из-за зубчатой стены.

Я пошла на голос и обнаружила в тихом закутке двора простоволосую деву в долгополом льняном платье. В замковых декорациях барышня смотрелась вполне аутентично — как очень бедная средневековая принцесса, но вела она себя неподобающе — как пьяный витязь. Засучив рукава, дева с неясной целью трясла и дергала длинную связку надувных шаров. При этом гирлянда была похожа на китайского змея, судорожно сопротивляющегося попыткам славянской богатырши досрочно прервать его земное существование. Нарядный разноцветный змей вызывал сочувствие и симпатию. Хотелось прочесть темной средневековой деве лекцию о необходимости гуманного обращения с редкими животными.

— Пошто животинку мучаете? — вырвалось у меня.

— Что?

Змей страдальчески крякнул и отцепился от стены. Не удержавшись на ногах, дева шлепнулась на пятую точку и выругалась:

— Проклятые шары! Как я их ненавижу!

— Большинству людей надувные шарики нравятся, — заметила я, помогая Галке подняться.

— Они навсегда вам разонравятся, как только вы надуете сотню-другую, — пообещала она.

— Это за сотню-другую рублей? — пробормотала я, осознав, что Лара Котова слишком дешево оценила мой неквалифицированный труд.

— Но надувать мы будем потом, — сказала Галка. — Позже. Сначала надо выбрать из гирлянды все некондиционные шары. Видите, тут некоторые лопнули, а другие просто сдулись и сморщились — такие надо аккуратно срезать, а на их место привязать новые.

Наставница вручила мне кривые маникюрные ножницы, и мы с ней разошлись к разным концам гирлянды — как мультипликационные герои Котенок Гав и его приятель-щенок, намеревающиеся встретиться на середине сосиски.

Галка продвигалась быстрее. Я много времени тратила на то, чтобы определить — кондиционный шар или нет. Увеличивать число некондиционных не хотелось, чтобы потом не пришлось чрезмерно усердствовать с надуванием. Поэтому я была не слишком критична и пропустила во второй тайм несколько откровенно сомнительных шариков.

— А с тобой что делать? — вполголоса обратилась я к очередному кандидату на вылет из гирлянды, придирчиво пощупав его обмякшую резиновую плоть. — Ой!

Шарик сам собой развернулся — оказывается, до этого он был ориентирован ко мне затылком. Теперь я увидела лицо. Сказать по этому поводу «Ой!» значило не сказать ничего. При виде ЭТОГО лица имело смысл вытянуться во фрунт, взять под козырек и вдохновенно запеть государственный гимн России.

— Ты-то... То есть, простите, Вы-то как сюда попали?! — пробормотала я, посмотрев на лицо Премьера, которому похудание шарика добавило ранних морщин.

Понятно было, что уж этому необыкновенно важному и торжественному украшению совершенно точно не место в одном ряду с глупыми и бессмысленными разноцветными пузырями. Я очень осторожно и аккуратно произвела ампутацию ВИП-шарика, затем с помощью ногтей развязала его, спустила оставшийся воздух и спрятала резиновую тряпочку государственной важности в карман.

Дальнейший процесс реанимации воздушно-шарового змея проходил в штатном режиме и занял около часа. Когда мы с Галиной, кряхтя и охая, водружали обновленную гирлянду над воротами, в них уже входили первые гости второго свадебного дня.

— Гони мои денежки! — потребовала я у Лариски, едва спустившись со стремянки.

— Давай после праздника? — поморщилась она.

— Утром деньги, вечером стулья! — напомнила я.

— Ну, ладно, ладно, — тиранша сдалась. — Вот. Твои шестьсот.

— Я надула двадцать шариков! — возмутилась я. — У меня щеки болят, как у трубача после военного парада! По-твоему, я заработала всего сотню?!

— По-моему, да! — нагло ответила эксплуататорша Котова.

Тогда я обиделась и ушла, даже не отведав толком свадебного угощения.

Пропустила половину веселья, ехала домой на трамвае и ворчала:

— Ну, ладно, Лариска, обратишься ты ко мне еще с какой-нибудь просьбой! Я тебе припомню эту недоплаченную сотню!

Жалко было не столько денег, сколько погубленной веры в простую человеческую порядочность. Внутренний голос успокаивал меня, обещая, что справедливое мироздание рано или поздно как-нибудь накажет бессовестную Лариску и чем-нибудь вознаградит обиженную меня. Не особо надеясь на мироздание, я вознаградила себя покупкой целой корзинки ранней клубники и пошла ее есть к Трошкиной.

2

В детстве Алла Трошкина была пай-девочкой, отличницей и умницей. Учителя и родители ставили ее в пример менее правильным одноклассницам, из-за чего Аллочкина школьная жизнь сильно осложнялась. Трошкина непременно пережила бы множество неприятностей и целую кучу моральных и физических обид, не будь у нее лучшей подруги — Инки Кузнецовой. Инку совершенно искренне считали идеальной девочкой только влюбчивые школьные хулиганы и тренер баскетбольной команды.

Благодаря Инке цену женской дружбы Аллочка поняла едва ли не раньше, чем усвоила основополагающий принцип лепки песочных куличиков. И хотя впоследствии судьба забрасывала подружек в гораздо менее спокойные места, чем та песочница, где они когда-то познакомились, женская дружба в цене не падала.

— В мире, захваченном мужчинами, мы, девочки, должны держаться друг за друга! — назидательно сказала Трошкина заставке Яндекса, отогнав царапающую душу мысль о том, что иногда совсем неплохо бывает подержаться и за какого-нибудь мужчину.

Собственно, это штрейкбрехерское соображение не было несвоевременным. Аллочка уселась за компьютер, чтобы покликать в сети добровольца, готового стать мужем Катерины и отцом ее ребенка. Впрочем, про ребенка она пока решила не упоминать. Жизненный опыт подсказывал ей, что мужчины не склонны рассматривать детей, прилагающихся к женщинам, как ценный бонус.

Оказалось, что Алка отстала от жизни! Беременными невестами живо интересовались молодые люди призывного возраста, упорно не желающие платить долг родине. Наличие в семье одного младенца позволяло отсрочить призыв, а при появлении второго отпрыска папаша и вовсе освобождался от армейской повинности. Алка сделала пометочку в блокнотике, внимательно изучила объявления военнообязанных женихов и прилагающиеся к ним фотографии, выбрала наиболее симпатичных кандидатов и написала всем.

Следующую перспективную группу образовывали иностранные граждане, жаждущие на законных основаниях — в качестве супругов россиянок — обосноваться в РФ. Иностранцы, правда, сплошь были плохонькие — в основном из Средней Азии, Украины и Молдавии.

— Гастарбайтеры, — брезгливо сморщилась Трошкина.

Выйти замуж за каменщика или плиточника для интеллигентной Катерины было бы мезальянсом.

— С другой стороны, работящий мужик и семью всегда прокормит! — решила Алка и отправила парадное фото Катьки полудюжине кандидатов из ближнего зарубежья.

На этом оптовая рассылка закончилась, дальше пошла работа со штучным товаром. Пожилой русскоязычный казах, бывший житель Поволжья, ныне гражданин Германии, посредством объявления на сайте знакомств оповещал мировую общественность о своем желании найти молодую, симпатичную, хозяйственную подругу жизни, знающую русский язык.

— Катька знает! — кивнула Трошкина и охватила немецкого казаха почтовой рассылкой.

Русских жен также хотели: украинский программист в Австралии, еврейский юморист в Израиле, лесоруб, мигрировавший из Ленинградской области в Финляндию, и армянин, неведомыми путями оказавшийся в Швеции. Не жен, но подруг желали обрести риэлтер в Чехии и ветеринар в Австрии. Алка от имени жаждущей крепких мужских объятий Катерины написала им всем, незначительно меняя текст в соответствии с запросами конкретного адресата. На этом первый сеанс одновременной брачной игры в интернете закончился.

Трошкина приготовила ужин и села кушать, продолжая перебирать варианты решения социальной задачи с одним неизвестным, где «иксом» был искомый муж. Очное знакомство Катерины с Мистером Икс исключалось по вполне уважительной причине безвылазного присутствия невесты в гинекологическом отделении шестого роддома. Устроить встречу потенциальных супругов непосредственно в роддоме в принципе было можно, но такой старт казался Алке малоперспективным.

— Желательно знакомство вслепую, вглухую и внемую! — подытожила она.

И вспомнила про бабу Соню!

Баба Соня когда-то крепко дружила с собственной бабушкой Трошкиной, а после смерти той по возможности перенесла свое внимание на Аллочку. По причине очень большой разницы в возрасте предпочтения по части выходных мероприятий у подружек были разные, так что встречались они нечасто, но зато созванивались регулярно. Баба Соня взяла за правило не реже раза в неделю подвергать Аллочку обстоятельному телефонному допросу. Основной его целью было выяснить, не собирается ли Трошкина замуж. Трошкина все не собиралась, и бабу Соню это чрезвычайно волновало. Ее младший сын, сорокапятилетний юноша без вредных привычек, тоже засиделся в холостяках, и баба Соня рассматривала Аллочку как вполне подходящую кандидатуру на роль своей невестки.

— Я же, ты знаешь, бабка не вредная! — проникновенно внушала она Трошкиной, воспринимающей матримониальные планы старшей подруги без всякого энтузиазма. — Я же в дела молодые лезть не стану, шпынять невестушку не буду. Ой, да я же ее любить буду как родную, только бы она Саньку моего непутевого не обижала!

Далее обычно следовала развернутая характеристика непутевого, но славного Саньки, такая душевная и трогательная, что чувствительную Трошкину пробивала слеза. Впрочем, оплакивая судьбу Саньки, перманентно страдающего от отсутствия женской ласки, Аллочка не спешила протянуть ему руку помощи. Руку, сердце и все остальное она приберегала для кого-нибудь менее непутевого.

А вот Катерина в ее нынешнем печальном и одновременно интересном положении могла бы и не быть столь разборчивой!

Допив чай, Трошкина перемыла посуду и заодно с чистыми тарелками разложила по полочкам свои аргументы в пользу скорейшего построения общего семейного очага непутевого Саньки и распутной Катерины.

— Бабушка Сонечка, здравствуйте! — напела она в телефонную трубку. — Как ваше здоровье, как дела, как ваш Санька?

Младшим сыном бабы Сони Алка по собственному почину интересовалась впервые. Чуткая старушка это обстоятельство мгновенно отметила и воодушевилась:

— А и ничего мой Санька, и хорошо! Повысили его на работе, главным инженером поставили, зарплату прибавили — хоть и не миллионы платят, а все деньги. Хватило бы и жене на платье, и детишкам на молочишко. Да только где те детишки... Никак не женится мой непутевый, уж я прошу его, прошу, а он все никак! Так и помру, наверное, не дождавшись внуков...

— Не помрете! — радостно заверила старушку Трошкина. — Есть у меня невеста для вашего Саньки! Очень хорошая девушка, красивая, умная, с высшим образованием, работает в хорошей фирме и зарплату вполне приличную получает. Хватит и мужу на брючки, и деткам на конфетки!

— Ой, а Санька-то мой подойдет ли ей? — заволновалась любящая мать. — Он у меня парень скромный, тихий, домашний...

— В самый раз! — заверила коварная Алка. — Этой девушке как раз такой муж и нужен: чтобы заботливый был, чтобы детей любил...

— Ну и отлично! — обрадовалась старушка. — Давай тогда поскорее их знакомить.

На том и порешили.

3

Нельзя сказать, что операция была глубоко секретной... Просто она не афишировалась.

— Сделать усе тихо, без шуму и пыли! — в приватной обстановке бани-сауны велел майору Кроткому его непосредственный начальник полковник Головань.

Полковник очень точно скопировал незабываемую манеру речи уголовно-лирического героя Анатолия Папанова из «Бриллиантовой руки». Майора Кроткого это искренне позабавило. Он не предвидел никаких проблем с выполнением начальственного задания. Более того, он уже почти выполнил его и, разделывая копченую рыбину, с удовольствием думал отнюдь не о работе. После успешного завершения задания Кроткий собирался попросить у начальства недельный отпуск. Он планировал потратить семь свободных дней и энное количество свободно конвертируемых денег на поездку в Грецию, где, если верить герою Аркадия Райкина, есть все. Включая большой выбор приятных дам, способных с лихвой компенсировать майору отсутствие законной супруги, которую он не собирался подвергать тяготам и рискам заграничного путешествия.

Предвкушая сладкие деньки в тени греческих смоковниц, майор Кроткий одновременно с аппетитом вкушал копченого судачка, для пущей гармонии внутреннего мира обильно заливая рыбу пивом. Данное исторически сложившееся сочетание выпивки и закуски казалось майору безупречно правильным и надежным, однако ближайшее время показало, что не все так просто. Не доев судака, Кроткий почувствовал себя на редкость плохо, вынужден был досрочно покинуть приятное общество в сауне и уже из дома, под причитания любящей супруги был увезен «скорой помощью».

— Пищевое отравление! — бодро констатировал врач, осмотрев майора, едва ли не намертво сраженного копченым судаком.

— Так все же ели, и все в норме! — едва шевеля серыми губами, обиженно напомнил сильно хворый майор.

— Бывает и такое, — уверенно сказал специалист. — Копчености и соленья — это как русская рулетка. Едят все, а умирает кто-то один!

Умереть майору Кроткому, конечно, не дали, но активные реанимационно-восстановительные процедуры в гастроэнтерологии напрочь вырвали из его жизни почти двое суток. Именно поэтому выполнение задания, не казавшегося самонадеянному майору особо сложным, оказалось под угрозой.

До телефона Кроткий добрался лишь во второй половине воскресного дня. Чувствовал он себя дурно, мыслил с трудом, четко сформулировать распоряжение не смог, и лейтенант Лосев уяснил свою задачу лишь в самых общих чертах.

— Найти оператора Пряникова с городского ТВ и забрать у него отснятый материал для майора Кроткого, я все понял, сделаю! — браво протарахтел в телефонную трубку лейтенант, особо тщательно работая над собственной дикцией и тихо радуясь тому, что возможности современной телефонной связи еще не распространились на передачу на расстояние компрометирующих запахов.

Временно свободный от дел и перманентно не обремененный семьей лейтенант Аркадий Лосев с вечера пятницы и до середины воскресенья пребывал в глубоком загуле, из которого его и выдернул майорский звонок. Оставив недожаренные куриные ножки на гриле на произвол временной подруги, Аркадий вызвонил непьющего коллегу — лейтенанта Смирнова и на его личном автомобиле отправился в офис городской телекомпании.

Воскресенье на провинциальном ТВ для большинства сотрудников являлось выходным днем. Кроме дежурных специалистов, в офисе никого не было, да Аркадий до редакционных помещений и не дошел. Полуживую душу он встретил сразу за железной дверью: в застекленном закутке за конторкой дремал преклонных лет ночной охранник, пенсионер Василий Кузьмич Морозов, которого все студийные шутливо звали «Дед Морозов».

— Слышь, отец! Где оператора Пряникова найти, не знаешь? — добродушно дохнув на него перегаром, спросил лейтенант Лосев.

— Пряникова-то? — сторож завистливо принюхался к исходящему от лейтенанта богатому амбре из совокупных запахов выпитой водки и съеденного шашлыка и горько вздохнул.

Дед Морозов в свое золотое время вел весьма свободную и веселую жизнь, а теперь отчаянно завидовал каждому молодому парню, не отягощенному артритом, бурситом, простатитом, толстой ворчливой женой и хроническим безденежьем. Оператор Алексей Пряников, по его небеспристрастному мнению, относился к числу счастливчиков. Ревниво наблюдая за достаточно бурной общественной и личной жизнью Пряникова, любопытный Дед Морозов был в курсе отдельных его проектов и планов, однако информация о трагической гибели Алексея до вечернего сторожа, едва заступившего на пост, еще не дошла. Поэтому на вопрос вызывающе ароматного лейтенанта Лосева охранник ответил то, что знал:

— Пряников сегодня второй день свадьбы в парке на озере снимает, — и снова вздохнул.

Слово «свадьба» у экс-гуляки прочно ассоциировалась со вкусной едой, обильной выпивкой и щедро декольтированными хмельными дамами, страстно завидующими новобрачной и при каждом крике «Горько!» непроизвольно выпячивающими губы в надежде подарить хоть кому-нибудь свой собственный поцелуй с перспективой немедленно развить его до традиционной программы брачной ночи.

— Я все понял! — Аркадий Лосев благодарно кивнул информированному старику и ушел, оставив растревоженного Деда Морозова в плену горьких табачно-шашлычно-водочных ароматов и сладких развратно-распутных воспоминаний.

Свадьбу этим днем в парке на озере догуливали всего одну, и оператор ее снимал один-единственный, так что о возможности ошибки в идентификации искомой личности лейтенант Лосев даже не подумал.

— Вот этот типчик нам и нужен! — сказал он напарнику, легко высмотрев в толпе радостно хороводящихся гостей малоподвижную фигуру с камерой на плече.

Мешать оператору, находящемуся при исполнении, лейтенанты не стали и в ожидании завершения съемочного дня удобно расположились на послеобеденный отдых в тени кустов и деревьев на ближайшей клумбе.

4

— Большое спасибо! — Даня Гусочкин спрятал в карман деньги, поправил на плече ремень кофра с видеокамерой и тепло улыбнулся работодательнице.

— Тебе спасибо, — желчно буркнула Лариса Котова.

Размеры своей устной благодарности она уточнять не стала. С учетом того, что Даня выручил фирму в критическую минуту, хозяйкино «спасибо» могло бы быть более искренним, но тяжелый день полностью исчерпал Ларины запасы душевности и сердечности. Кроме видеосъемки, все рабочие процессы, связанные с аппаратурой, шли наперекос и через «не могу». Сбоил микшерный пульт звукотехника, резаными поросятами визжали радиомикрофоны, мучительно моргал пораженный загадочным нервным тиком плазменный экран, и ноутбук обморочно отключился как раз в момент показа слайд-шоу, спешно состряпанного из «загсовских» фотографий новобрачных. Лара устала удивляться количеству и разнообразию технических проблем!

— Это нас конкуренты сглазили! — уверенно сказала Ларисина помощница Галина. — Наташка Рощина из «Супер-пати», точно, больше некому! Она вечно с колдунами, гадалками и экстрасенсами якшается, лично проводит на все корпоративы придурков из «Архитектуры космоса»! Не иначе, это они по ее просьбе нам весь астральный фарт порушили.

— По бартеру, вместо оплаты за ведение очередной корпоративной вечеринки космических архитекторов, — ехидно поддакнул звуковик Стасик Прыгов, обиженный тем, что Лара в очередной раз не дала ему ожидаемую премию.

Лариса, обычно весьма критично относящаяся к сообществам мистически-философских течений и завихрений, мрачно зыркнула на подчиненных и промолчала.

— Ну, я пошел! — сказал Даня Гусочкин, чутким ухом пожизненно гонимого создания уловив, что тут ему уже не рады.

— Да... пошел ты! — хамски одобрил звукорежиссер, откровенно завидующий Даниному вызывающему успеху: у оператора нынешним многотрудным днем техника работала как часы.

— Это потому, что Наташка Рощина из «Суперпати» про замену оператора ничего не знала! — уверенно сказала помощница Галина, потыкав пальчиком в спину удаляющегося Гусочкина. — Видимо, сглазили только нас, основной состав! Списком или поименно.

— Точно, штатным сотрудникам всем плохо пришлось! — согласился звуковик.

Он понизил голос и пугающе вытаращил глаза:

— Куда уж хуже! Лешку нашего, вон, вообще убили!

— Тьфу на тебя! — рассердилась Лариса.

Она подхватилась и показательно засуетилась:

— Ну, чего стоим? Спектакль окончен, всем спасибо, все свободны. Живо собираем барахло, грузимся в машину — и по домам!

Даня Гусочкин вышел из «Старой крепости» и с удовольствием оглядел простирающиеся за несерьезным мозаичным рвом клумбы, пламенеющие тюльпанами и окруженные еще не зацветшими жасминовыми кустами.

Было начало пятого. Граждане, гуляющие в парке с детьми, группировались у каруселей в центральной части парка. В укромный уголок у «Старой крепости» еще не стеклись бездомные парочки и застенчивые алкоголики. Было тихо, пусто, и запах свежескошенной травы кружил голову оператора, отработавшего несколько часов в прокуренном помещении, заполненном шумной толпой. Даня воспрянул духом, с бодрым топотом пробежал по бревенчатому мостику и остановился на краю просторной клумбы. Опустив на зеленый ежик газонной травы сумку с камерой, он с хрустом потянулся, глубоко вздохнул и закрыл глаза.

— Стоять, не двигаться! — проскрипело ближайшее дерево.

Оно моментально отрастило крепкие ветки, которые принудительно свели и зафиксировали руки Гусочкина у него за спиной.

Даня поспешно открыл глаза. Жасминовый куст перед ним мучительно содрогнулся в родовых схватках и с треском произвел на свет коренастого молодого человека в мешковатых серых джинсах и футболке такой расцветки, которая получается, если сосредоточенно потоптаться по брезентовому полотну очень грязными ногами. Военно-маскировочный окрас шел новорожденному жасминцу чрезвычайно. Казалось странным, что он отпочковался от мирного декоративного куста, а не вылез, как танк, из маскировочного стога перепревшего сена. Или из гущи вонючих водорослей, как подводная лодка. Запахи от военизированного жасминца исходили такие, что хоть противогаз надевай!

— Камера? — вопросительно молвил благоуханный Аркадий Лосев, присев перед Гусочкиным на корточки, уперев кулаки в колени и по-собачьи склонив голову к плечу.

Голова у Аркадия была шишковатая, плечо бугристое, кулаки квадратные. Все вместе производило на слабонервных штатских очень недоброе впечатление. Даня запаниковал:

— Чего сразу в камеру? За что в камеру? Что я сделал?!

— Точно, камера, — не обращая внимания на страдания плененного Гусочкина, сказал лейтенант Лосев и по-хозяйски расстегнул кофр. — А запись где?

— Запись? — растерянно повторил Даня.

Записью, идеально ассоциирующейся с пугающим незнакомцем, в представлении Дани, был расстрельный список.

— Запись, запись! Я от Кроткого! — с нажимом сказал Аркадий, с запозданием вспомнив, что в качестве волшебного слова ему следовало сразу же упомянуть запоминающуюся фамилию майора.

И тут Гусочкин окончательно понял, что перед ним матерый уголовник! Именно такая публика, Даня знал это по кровавым отечественным детективам, обожает давать жутчайшим типам нарочито простенькие прозвища, предпочитая почему-то имена прилагательные: Косой, Хромой, Горбатый, Хмурый... Неведомый Кроткий привиделся испуганному Дане презлобным паханом с лицом, похожим на куб испещренного кавернами железобетона, и аналогичного вида кулаками. К слову сказать, этот фантазийный образ не сильно отличался от реального отражения майора в зеркале. Даня моментально смекнул, что затягивать общение с посланцами Кроткого опасно для здоровья и, осмотрительно не вникая в причины интереса блатняков к видеозаписи вполне обычной свадьбы, резво перевел стрелки на Лару Котову, сказав:

— А запись я уже отдал хозяйке! Там она, в ресторане! Лариса ее зовут.

— Подержи-ка его пока, Вась, — распорядился Аркадий.

Он зашагал к «Старой крепости», на ходу — в преддверии встречи с дамой — приводя себя в максимально презентабельный вид. Поплевав на ладони, пригладил волосы, потом вопросительно понюхал себя под мышкой и помахал ладонью, разгоняя ароматы по ветру.

В опустевшем зале было сумрачно, и легкий ветерок гонял по полу обрывки серпантина и скомканные бумажные салфетки. Тяжелые шаги лейтенанта Лосева под сводами разоренной и покинутой оккупантами крепости общепита прозвучали гулко и зловеще.

— Ой, кто здесь? — испугалась обычно бойкая Котова.

— Лар-р-риса? — притворно добрым голосом Очень Злого Серого Волка рыкнул лейтенант Лосев.

— Йа, — выдохнула Лара, как типичная Красная Шапочка из Эльзаса.

— Я не я, и хата не моя! — басовито хохотнул Серый Волк Лосев. — Кассетку гоните, девушка!

— Ка...

— Какую кассетку? — понятливо договорил Аркадий. — Ту, которую вам оператор оставил.

— Ка...

— Какой оператор? Да этот, — лейтенант кивнул на дверь. — Рыжий, рыжий, конопатый... Убил дедушку лопатой...

— Кто кого убил?! — Лариса откровенно запаниковала.

Что за беда с этими операторами! Утром одна история с убийством, вечером другая!

— Давайте, давайте, девушка, — подбодрил ее Аркадий. — Гоните кассету, а потом забудем былое и расстанемся друзьями.

Мужское самолюбие Аркадия сильно пострадало бы, узнай он, что желание расстаться с ним немедленно и навсегда посетило симпатичную женщину на первой же минуте их милой беседы. И видеозапись второго дня свадьбы в тот момент представлялась Ларе не слишком дорогой ценой за исполнение этого светлого желания.

— Вот, — сказала она, безропотно вручая лейтенанту Лосеву затребованную кассету.

— Вот и хорошо, вот и умница! — обрадовался Аркадий.

Он тоже думал, что легко отделался, потратив на выполнение экстренного задания руководства всего пару воскресных часов. Ни жареные на гриле куриные ножки, ни стерегущая их милая дева, наверное, еще не остыли и могли быть употреблены нагулявшим аппетит лейтенантом ко всеобщему удовольствию.

5

— Почем сейчас клубника? — спросила меня Алка, с удовольствием надкусывая сочную ягоду.

— Корзинка за двести пятьдесят, — ответила я, щедро посыпая свою порцию сахаром.

— Я в шоке, — вздохнула Трошкина, глядя на быстро растущий в моей тарелке курганчик белого песка.

— Разве это дорого?

— Я не из-за клубники в шоке.

— Неужели из-за сахара? — я неприятно удивилась.

Знаю, знаю, я ужасная сладкоежка, но до сих пор подружка никогда не жалела для меня продуктов!

— Нет. Я сегодня во дворе наблюдала, как дети играют, — объяснила Трошкина. — Представь: сидит на лавочке мальчик лет семи, к нему подсаживается второй такой же и, не глядя на соседа, отрывисто спрашивает: «Есть че?» Первый, тоже глядя строго перед собой, отвечает: «Ну, есть» — «Сколько?» — «Ну, сто пятьдесят». Пацан вынимает из кармана конфетные фантики, отсчитывает их, как деньги, отдает в обмен на коробочку с «Тик-таком» и уходит.

— Хорошенькая игра! — хмыкнула я.

— Ага. Я подошла и спросила, во что они играют. Сказали: в наркодилеров! — Алка тяжело вздохнула и целиком затолкала в рот крупную клубничину. — Хорошие мальчики из приличных семей! Насмотрелись по телику дурацких сериалов!

— А чему ты удивляешься? — я пожала плечами. — Посмотри, что показывают по телевизору в дневное время. Сплошные страсти-мордасти: «Улицы разбитых фонарей», «Менты», «Братки», «Встать, суд идет!» И в новостях сплошная чернуха.

— Ну-ка! — Алка потянулась за пультом и включила телевизор.

—...лучило продолжение! — с полуслова завелась симпатичная дикторша. — Минувшей ночью вблизи своего дома подвергся нападению Алексей Гольцов, помощник депутата Ратиборского, погибшего два дня назад при взрыве своего служебного автомобиля. Напомню, что депутат ЗСК Геннадий Петрович Ратиборский возглавлял в Законодательном собрании края комитет по делам молодежи и с целью предотвращения молодежной преступности выступал за ужесточение наказаний за совершенные преступления, а также борьбу с наркоманией и алкоголизмом.

— Ну и как? Есть че? — невесело хмыкнула Трошкина. — В смысле какие результаты-то?

— Наш корреспондент провел небольшой соцопрос, результатами которого готов немедленно поделиться с вами, — не затруднилась с ответом дикторша.

На экране возник лохматый юноша в просторной майке с бодрой надписью «Мне кризис не страшен, я ем овощи!»

— Здравствуйте, я Михаил Горохов! — радостной скороговоркой выпалил он.

Я хихикнула, оценив, как естественно сочетается фамилия корреспондента с его любовью к овощам.

— Сегодня мы вышли на улицу, чтобы предложить молодым людям оценить степень допустимости совершения некоторых правонарушений и преступлений! — сообщил Михаил Горохов.

Правой рукой шустрый отпрыск семейства бобовых крепко обвил микрофон, а левую ловко выбросил в сторону потока пешеходов и выхватил из него пучеглазую кудрявую девчушку лет шестнадцати.

— Как вы относитесь к переходу улицы на красный свет? — цепко удерживая барышню в кадре, строго спросил корреспондент.

— Я-я-я-я... Н-не-не-не...

— Семьдесят процентов опрошенных нами представителей молодежной среды считают этот проступок вполне допустимым! — веско сказал Михаил Горохов и отпустил девчушку.

Судя по закадровому шуму, невинная жертва соцопроса грохнулась на тротуар, но на напористого корреспондента это никакого впечатления не произвело. Переступив через невидимое зрителям препятствие, он сунул микрофон в лицо молодого человека с сигаретой, настойчиво поинтересовался его мнением относительно допустимости курения в общественных местах и, получив невнятный матерный ответ, сообщил нам, что к этому прегрешению вполне лояльны пятьдесят девять процентов опрошенных. Пятьдесят шесть процентов в лице парня с бутылкой пива веселым ржанием одобрили прилюдное распитие спиртных напитков. Прочую статистику великолепно информированный Михаил Горохов озвучил без всякой помощи мирных граждан в режиме бодрого монолога:

— Также вполне допустимым тридцать процентов молодежи считает дачу взятки, двадцать девять процентов — злоупотребление служебным положением, двадцать восемь — уклонение от уплаты налогов, двадцать семь — получение взятки!

Тут я заметила, что Трошкина черкает карандашом на салфетке.

— Далее в порядке снижения показателя допустимости следуют кража — двенадцать процентов, употребление наркотических средств — десять пре центов, грабеж — девять, убийство — девять, вымогательство — восемь, производство и распространение наркотических средств — семь и сексуальное насилие — шесть! — протарахтел корреспондент, не произвольно облизнувшись при упоминании сексуального насилия. — Это был Михаил Горохов, всего вам доброго!

Я скептически заломила бровь. В свете всего сказанного даже выход на улицу, запруженную подростками, из которых каждый девятый одобряет грабежи и убийства, добрым делом не казался!

На экране вновь появилась симпатичная дикторша. Старательно хмуря тоненькие бровки, она сказала:

— Из неофициальных источников нам стало известно, что в организации убийства депутата Ратиборского подозревается группа молодых людей, и некоторые из них уже задержаны.

— Ты слышала?! — встрепенулась Трошкина, бросив конспектировать криминальную статистику. — Менты уже нашли преступников! Если Катерина вне подозрений, может, заберем ее из роддома? И ее, и мой паспорт...

— Не будем спешить, — возразила я, выключая телик и возвращаясь к клубнике. — Сегодня у них есть подозреваемые, а завтра их не будет, и начнется кризис жанра... Подождем.

— Нам кризис не страшен — мы едим овощи! — хохотнула Трошкина, и мы принялись за еду.

Остаток вечера я провела в теплой ванне, думая о любимом мужчине. Барахтаясь в ароматной пене, было необыкновенно приятно воображать себе капитана Кулебякина, захлебывающимся в ледяных водах горной реки.

Бросил меня, аки Стенька Разин княжну персидскую, и тони тут в море дел!