Марш-бросок к алтарю

1

Встреча с двоюродным племянником породила в моей душе бурю чувств, но не все они были по-родственному теплыми. Наряду с нормальной человеческой радостью у меня возникло и нехорошее опасение. Юный Майкл Томпсон был поразительно похож на меня и еще больше — на моего брата Зяму? Такой же золотоволосый ангел с очаровательной мордашкой и невинным взглядом, какими были в свое время мы с братцем — по сути, те еще дьяволята! Я-то лучше всех знала, как обманчива эта прелестная «кузнецовская» внешность.

«Смотри в оба!» — предупредил меня внутренний голос, и я решила не спускать глаз с племянника до тех пор, пока не передам его под юрисдикцию старших родственников.

В такси по дороге к дому ребенок зевал, и я поспешила уложить его спать, эгоистично порадовавшись тому, что от ужина он отказался. Однако степень усталости юного родственника я явно переоценила. Поутру он проснулся первым.

Спросонья я не поняла, что за звуки доносятся из гостиной — совсем забыла, что все законные обитатели квартиры, кроме меня, несчастной, в данный момент обитают на природе. Мирное шуршание бумаги и скрип ножниц привычно проассоциировались у меня с бабулей, которая любит систематизировать газетные вырезки. И лишь увидев в прихожей маломерные кроссовки и незнакомую спортивную сумку, я вспомнила, что у меня гостит заокеанский родственничек.

— Майкл?

Завернувшись в халат, я пошла на звук, недоуменно гадая — что он там режет? Очень хотелось думать, что всего лишь упаковки печенья и чипсов.

Как бы не так! Ребенок сосредоточенно кромсал страницы семейного фотоальбома, который я перед сном листала, все больше убеждаясь в зловещем фамильном сходстве американского племянника с русскими дядей и тетей.

— О боже!

Златовласый ангел, болтая босыми ногами, сидел за журнальным столиком и любовался делом своих рук. Я приблизилась, посмотрела, оценила масштаб проделанной работы и не нашла в себе сил отругать дьяволенка, как следовало. Майкл исследовал фотографическую летопись нашей семьи за пятьдесят лет, нашел в ранних слоях фотоальбома превосходный портрет молодой Глафиры, вырезал его безупречным овалом, прилепил на бумажный лист и аккуратными печатными буковками по-русски подписал: «Баба Глафа». Доброе пожелание «Покойся в мире!» было написано по-английски, а сроки жизни — универсальными арабскими цифрами. Впрочем, время ухода бабы Глафы любящий внук обозначил только годом, оставив для точной даты пробел.

— Бабушка умер? Когда? — спросил меня этот милый ребенок, не удосужившись поздороваться.

Впрочем, мне не хотелось знать, каким в его понимании является доброе утро — уж не рассвет ли это Судного Дня?

— Твоя бабушка Глафира еще жива! — сердито сообщила я, убирая фотоальбом повыше на шкаф. — Хотя общение с тобой наверняка значительно приблизит ее к могиле!

— Где могила? — поинтересовался славный мальчик и встал, явно выражая готовность немедленно идти с визитом к бабушке на кладбище.

По-русски Майкл говорил односложно, с грамматическими ошибками и акцентом, но словарный запас имел, похоже, немаленький. Я вот, к примеру; затруднилась бы сказать, как по-английски будет «могилка»!

— Нигде!

— Кремация? — с пониманием спросил ребенок.

— Типун тебе на язык! Бабушка Глафира просто лежачая.

— В склеп?

— Да не в склепе она лежит, просто в постели! Глафира вчера сломала ногу.

— Катастрофа? — сочувственно скривился ребенок.

— Никакой катастрофы! Все наши родственники живы и очень хотят тебя видеть!

«Думаю, не надо им в этом отказывать», — настойчиво посоветовал внутренний голос.

Я тоже полагала, что во избежание катастрофического ухудшения моего собственного здоровья имеет смысл как можно быстрее отправить Майкла в Бурково. Авось папуля-полковник и сразу две бабушки, одна из которых педагог с сорокалетним стажем, как-нибудь приведут этого необычного ребенка к общему знаменателю.

Я сварила Майклу овсянку, посадила его завтракать и позвонила папуле, чтобы узнать, как здоровье жиклера. Папа помянул многострадальный жиклер недобрым словом и высказался в том духе, что ему прямая дорога в могилу, то есть на помойку.

— Значит, ты за Майклом не приедешь? — уточнила я главное.

— Не смогу, — вздохнул папуля. — Пожалуйста, Дюшенька, попроси поработать извозчиком кого-нибудь из своих друзей. Максимку, например!

Я налила Майклу чаю и позвонила Смеловскому.

— Дорогая, я бы с радостью тебе помог, но у меня через полчаса запись интервью! — напомнил Макс. — И ты, кажется, хотела участвовать в этом процессе?

— Ой, и правда! Ты же едешь пытать Алексея Гольцова! — я расстроилась.

Почувствовав это, мой добрый друг меня утешил:

— Насчет интервью не переживай, если захочешь, я потом дам тебе посмотреть рабочий материал. А вот насчет утренней поездки в Буркове ничем не могу помочь, разве что советом: бери такси.

— Так это же шестьсот рублей в один конец! — возмутилась я.

Майкл тут же отклеился от чашки и с живым интересом спросил, кому конец.

Я чуть не ляпнула — «моей спокойной жизни», но вовремя сообразила, что тогда милый мальчик неровен час побежит, опережая события, кроить изящным эллипсом мой собственный портрет, и прикусила язычок. А свою фотографию, украшающую комод в родительской спальне, от греха подальше спрятала в ящик.

Вопрос с транспортом для поездки на дачу решился благодаря Трошкиной. Она прибежала ко мне, едва продрала глаза — еще в пижаме и тапочках, чтобы сообщить сенсационную новость: оказывается, нехороших людей в черных масках в окружающем мире много больше, чем мы предполагали! Алка лучилась гордостью: вдвоем с помощником, личность которого она мне не раскрыла, подружка спасла Алексея Гольцова от нападения сразу двух замаскированных негодяев!

— Строго говоря, он спасся сам — бегством, — призналась она, отвечая на мои уточняющие вопросы. — Но мы ему помогли, устранив нападавших.

— И как же вы их устранили? — спросила я, покосившись на Майкла.

Он загляделся на Алкины ноги, обутые в белые тапочки.

— Строго говоря, они устранились сами — тоже бегством, — смутилась Трошкина.

— Ладно, подробности ты мне расскажешь потом, — решила я. — Сейчас скажи, твой гараж на месте?

— А что? — Резкая перемена темы подружку обескуражила.

— И машина в нем стоит, как стояла?

— А что? — Трошкина напряженно поморгала и нахмурилась, соображая: — Кузнецова! Ты что задумала? Это же Денискина машина. Да он мне голову оторвет, если узнает, что я подпустила тебя к его «Ауди»!

— Если узнает! — с намеком повторила я.

— Инка, ты ненормальная? — вздохнула Алка. — Да после того случая, когда ты перепутала скорости и уронила машину в подземный гараж, тебя можно сажать за руль только в случае крайне желательного самоубийства!

— Кто самоубийца? — встрепенулся Майкл.

— Никто, ешь печенье! — строго прикрикнула на него я.

А Трошкиной с укором сказала:

— Спасибо тебе, дорогая подруга, за высокую оценку моего водительского мастерства! И за желание оказать мне помощь в трудной ситуации!

— Ну ладно тебе, — устыдилась Алка. — Извини. Ты, конечно, не такой уж плохой водитель...

— Но ты, конечно, лучший водитель, чем я! — подмигнула я. — Ты еще никогда не роняла машину в подземный гараж и наверняка сможешь в целости и сохранности доставить нас с Майклом на дачу в Бурково!

— Я?! — ужаснулась Трошкина.

— Ты! И не спорь, мы очень спешим, мне еще на работе надо будет появиться хотя бы до полудня!

— Но...

— Трошкина, как тебе не стыдно! Где твое врожденное русское гостеприимство? Вот сидит ребенок из самой Америки, он измучен жизнью в условиях урбанистической цивилизации, ему жизненно необходимо припасть к истокам, к природе, а ты этому противишься?!

— Ты так ставишь вопрос?

Трошкина испытующе посмотрела на ребенка из Америки. Ребенок, измученный прекрасным аппетитом, припал к чашке, потом сунул в рот последнее печенье и очень своевременно спросил:

— А еще кушать есть?

— Бедный мальчик! — растрогалась Алка. — Кузнецова, у тебя в доме нет еды?

— Еда всегда есть там, где папуля!

Я тихо ухмыльнулась, уже не сомневаясь, что в Бурково мы окажемся в самое ближайшее время. Моя подружка — добрая девушка, которая не допустит, чтобы маленький ребенок страдал от голода.

Я сбегала в квартиру Кулебякина за запасным комплектом ключей от его машины, Алка сходила к себе и переоделась. Майкл прикончил завтрак. Можно было ехать.

В ряду замечательных водителей моя подруга Алла Трошкина находится где-то между неистовым гонщиком Шумахером и Емелей, довольствовавшимся катанием на тихоходной печи (несколько ближе к сказочному герою, пожалуй). Скоростной режим она выбирает очень тщательно — в отличие от маршрута. Вместо того чтобы провезти нас кратчайшим путем по городским магистралям, Алка, панически боящаяся пробок, петляла по тихим улочкам и переулкам. В результате мы все равно потеряли кучу времени и приехали в Бурково только к одиннадцати часам.

Ребенок в машине задремал, поэтому первый акт презентации заокеанского младенца нашему семейству прошел без его участия.

— Прошу любить и жаловать — Майкл! — торжественно возвестила я и распахнула заднюю дверцу «Ауди».

Из нее немедленно вывалилась загорелая детская ножка.

— Какая прелесть! — умилилась мамуля.

— Как он похож на маленького Зяму! — растрогался папуля, рассматривая ангельское личико спящего.

— Именно это меня и тревожит, — пробормотала я.

— Тихо, тихо! Отойдите! — зашептала бабуля. — Вы разбудите ребенка, он проснется, увидит вокруг себя незнакомых людей и испугается!

— Это вряд ли, — возразила Алка.

Майкл успел произвести на нее большое впечатление еще на стадии посадки в машину. Проходя мимо газона, на котором, растянувшись, спал утомленный солнцем бродячий пес, мой племянник громко спросил:

— О, эта собачка мертвая? — и затем развил тему серией уточняющих вопросов о том, где будет собачкина могилка и кто станет ее хоронить, а также увлекательным предложением немедленно принять самое активное участие в организации этого процесса.

Алка имела неосторожность признаться, что ей лично мало что известно о традициях захоронения четвероногих, и нарвалась на десятиминутную лекцию о трудовых буднях заокеанских кладбищ для домашних животных. Даже с поправкой на неважный русский язык рассказчика, эта печальная повесть производила большой эффект. Малодушная Трошкина тут же прониклась уважением как к эрудиции, так и к крепости нервной системы нашего ребенка.

Папуля на руках вынес Майкла из машины, уложил его на диване в доме и на цыпочках побежал заканчивать приготовление праздничного завтрака. С кухни тянуло упоительными ароматами малины, шоколада и ванили. Мы с Трошкиной переглянулись, и Алка спросила:

— Ин, а тебе обязательно надо быть в офисе к двенадцати часам?

По голосу было слышно, что она надеется услышать «нет».

— Нет, — сказала я, чтобы ее не разочаровывать.

Мы помогли папуле накрыть на стол и стали ждать пробуждения маленького гостя и успешного завершения папиных кулинарных трудов. Они подоспели к столу одновременно — Майкл и тысяча первая папулина вариация на тему гурьевской каши.

Очаровательного заспанного ребенка и распаренного папулю с закопченным чугунком собравшиеся за столом встретили аплодисментами, на что чугунок никак не прореагировал, польщенный папуля раскланялся, а Майкл солнечно улыбнулся, громко поздоровался и пошел в обход стола, знакомясь с каждым из присутствующих лично и при этом зачем-то собирая со стола вилки. Их он отнес в кухню, продемонстрировав хорошие навыки ориентирования на малознакомой местности.

— А как же мы будем кушать салат с крабовыми палочками? — запоздало удивилась мамуля.

— В печальном молчании, поминая добрыми словами каждого покойного краба, — невесело сострила я.

Но смысл этой шутки начал доходить до трапезничающих лишь после того, как Майкл совершил еще одно турне вокруг стола, аккуратно накрывая наши стаканы с березовым соком хлебными ломтиками.

— О, господи! — мрачнея, обронила бабуля.

— Аминь! — без промедления отозвался ее правнук.

— Я не думала, что это настолько серьезно, — вздохнула бабуля. — Пожалуй, надо было вас предупредить насчет семейного бизнеса этих Томпсонов. Он у них респектабельный, но специфичный...

— Видимо, элитный клуб секты сатанистов? — предположила я.

Мамуля поперхнулась березовым соком.

— Почти, — бабуля снова вздохнула. — Похоронная контора!

— О, как интересно! — откашлявшись, вскричала наша сочинительница ужастиков. — Мишенька, я обязательно должна почитать тебе свои рассказы!

— Мама! — возмутилась я.

— Бася! — воскликнул папуля.

— Варвара Петровна! — подключилась Алка.

— А что — мама? Что — Бася? — хладнокровно ответствовала великая писательница, с аппетитом черпая большой столовой ложкой ритуальную гурьевскую кашу. — Я чувствую, что слабовата в описании кладбищенских сцен, и для дальнейшего профессионального роста мне катастрофически не хватает аргументированной критики.

— Где катастрофа? — оживился Майкл.

Мамуля улыбнулась как сытый вампир. А слабонервная Трошкина положила ложку, умоляюще посмотрела на меня и сказала:

— Все, я сыта! — не уточнив при этом, чем именно.

Мы оставили милого Майкла на попечении любящих родственников и поехали назад, в город.

2

Тимофей Гопак, одетый в чужие дачные наряды, хромал по обочине дороги, ведущей в краевой центр, и сиплым шепотом проклинал свое невезенье.

Владельцы дачного домика, в котором рецидивист отсиживался после побега и отлеживался после ранения, имели четкие понятия об отдыхе на лоне природы. Хозяин явно тяготел к богемному ничегонеделанию, в связи с чем его дачный гардероб состоял из большого количества укороченных пляжных штанов, борцовских маек и бейсболок. Хозяйка, напротив, совершенно очевидно почитала наиболее правильным занятием на участке сельскохозяйственные работы, для производства которых она располагала большим выбором застиранных ситцевых халатов, растрепанных соломенных шляп и матерчатых перчаток с пластмассовыми пупырышками на ладонях. Тимофей потратил битый час, пытаясь подобрать приличный и неброский костюмчик для своего выхода в город!

Эту непростую задачу дополнительно осложняла разница в размерах. Огромные, растянутые на животе майки хозяина дачи на худощавом Тимофее смотрелись как трикотажные сарафаны для беременных. Перемерив, на радость собутыльникам-бомжам, с полдюжины таких маек, Гопак поступил как Александр Македонский в ситуации с Гордиевым узлом: взял ножницы и превратил в мужскую рубашку один из женских халатов. К цветастому «верху» более или менее подошел ослепительно оранжевый «низ». Широченные шорты сползали, однако недостаточно низко, чтобы прикрыть повязку на раненой ноге. Чтобы спрятать ее, Тимофею пришлось натянуть хозяйкины гольфы. Они были шерстяные — кусучие и жаркие. Накрыв голову самой маломерной из хозяйских бейсболок, Гопак по восторженной реакции маргинальной публики понял, что выглядит незабываемо. А именно этого ему и не хотелось. Чтобы приятели-бомжи не слишком веселились, Тимофей заставил одного из них разуться и отдать ему свои шлепанцы. Хозяйская обувь не подходила ему по размеру ни в мужском варианте, ни в женском.

Денег у Гопака не было, он рассчитывал, что сможет разжиться ими в краевом центре, куда надеялся добраться на попутке. Однако редкие в дачной местности в будний день автомобили миновали принаряженного Тимофея, не остановясь.

Синяя «Ауди» с бабой за рулем тоже лихо свистнула мимо, обдала прихрамывающего Гопака горячей пылью и скрылась за поворотом. Но именно этот поворот символически ознаменовал для Тимофея конец полосы невезения.

Вывернув на прямую из-за сросшихся в дугу линий лесополосы, Гопак увидел синюю «Ауди» на обочине. Рядом с машиной медитировали две девицы. Поза «на корточках» могла бы объяснить их задумчивость внезапной физиологической потребностью, однако этой версии мешало то, что присевшие девицы пристально рассматривали правое заднее колесо.

Сердце Тимофея забилось быстрее. Он с искренней радостью улыбнулся и ускорил шаг.

— Кажется, мы поймали гвоздь! — печально резюмировала Алка, скорчив козью морду своему мутному отражению в пыльном диске правого заднего колеса.

— Или это гвоздь поймал нас, — пробормотала я, поднимаясь и отряхивая ладони.

Замена колеса в число моих автомобильных навыков не входила. Я знала, что это операция не является особо сложной и при должной сноровке может быть осуществлена в считанные минуты даже в полевых условиях, однако никогда не пробовала делать это сама. Да я даже стершиеся колесики дорожного саквояжа меняла в мастерской!

— Что будем делать? — тоже распрямившись, спросила меня Алка.

Для того чтобы продырявить колесо, моя помощь этой горе-водительнице не понадобилась!

Я сердито фыркнула и пожала плечами:

— Можем объединить усилия и попытаться самостоятельно заменить колесо, а можем позвонить в автосервис! Что ты выбираешь? «Пятьдесят на пятьдесят» или «звонок другу»?

— Я бы предпочла «помощь зала», — призналась Трошкина и с надеждой посмотрела на приближающийся мотоцикл с коляской.

Восседающий на нем усатый дед строго посмотрел на нас сквозь очки-консервы и проехал мимо. Я проводила его унылым взглядом и вдруг услышала за спиной:

— Что, красавицы, приехали?

Мы с Алкой дружно обернулись и увидели невысокого жилистого мужичка, одетого несколько странно. Оранжевые шорты, собранные на талии в крупные складки, топорщились на нем, как балетная пачка, к которой само собой просилось гимнастическое трико. Его фрагментарно заменяли лохматые гетры футболиста и ситцевая кофточка крепостной крестьянки. Разглядев на рукавах кружевные оборочки, Трошкина прошептала:

— Никак это деревенский «голубой»?

— Надеюсь, что нет! — сказала я.

«Голубые», да еще деревенские, в моем представлении разбирались в автомеханике не лучше нас с Алкой.

— Поломались? — приблизившись, спросил мужичок.

Я заметила, что его шорты подпоясаны лазоревым бантом, и совсем расстроилась. Ну точно — «голубой»!

— Кажется, мы пробили колесо! — высоким звонким голосом ответила на прозвучавший вопрос Алка Трошкина.

— А запасочка у вас имеется? — спросил мужичок, вернув мне надежду.

Мы с Алкой переглянулись.

— Сейчас посмотрим! — взбодрилась подружка.

Гремя ключами на связке, она метнулась к багажнику, открыла его и радостно покричала:

— Есть запасочка! Есть!

— Спасибо тебе, Денис Кулебякин! — подняв глаза к небу, поблагодарила я одинокое облачко, не имеющее выраженного портретного сходства с моим любимым.

— Я Василий, — сообщил мужичок.

— А мы не знакомы? — я внимательно посмотрела на него.

Я неплохо запоминаю лица, но имена новых знакомых в моей памяти оседают долго и еще дольше из нее всплывают. Обычно при взгляде на смутно знакомого человека я вынуждена припоминать, где, когда и при каких обстоятельствах с ним встречалась, тогда нужное имя приходит мне на ум по ассоциации.

Предполагаемый деревенский «голубой» ассоциировался у меня с каким-то шумным праздником. Но когда, где и по какому поводу я гуляла?

«Не в сельской местности, — поднапрягшись, подсказал внутренний голос. — И не в тесном кругу сексуального меньшинства, это точно!»

Мужичок тем временем присел у колеса, кивнул своим мыслям, опять приподнялся и скомандовал Трошкиной, прячущейся за открытым багажником:

— Домкрат!

— Несу! — отозвалась Алка.

Мужичок опять присел, но тут же снова привстал и велел еще:

— И монтировку!

— Есть! — весело ответила Алка, гремя невидимым железом.

«Есть!» — победно повторил мой внутренний голос.

Я щелкнула пальцами, вспомнив наконец Василия. Побороть склероз мне помогли его приседания у колеса: они напоминали характерное движение русской плясовой!

— Ага, я знаю! Я видела вас на свадьбе! — радостно выпалила я.

— Неужели? — Василий нахмурился.

«Наверное, для "голубого" нормальный разнополый брак в принципе никакой не праздник», — предположил мой внутренний голос.

— Точно, точно! Это было в воскресенье, да! — мое воспоминание быстро обретало четкость. — Был второй день свадьбы, его гуляли в парке, в ресторане «Старая крепость»! И вы там замечательно плясали, прямо как солист ансамбля имени Пятницкого!

— Запаску! — неприязненно зыркнув на меня, велел мастеровитый сельский танцор Василий ассистирующей ему Трошкиной.

Я поняла, что мешаю людям работать, извинилась и отошла в сторонку. При Алкиной поддержке, выражавшейся, главным образом, в сосредоточенном сопении, Василий поставил запаску, погрузил пробитое колесо в багажник, вытер руки ветошкой и скомандовал Алке:

— Ключи!

— Вот! — верная помощница перебросила нашему спасителю связку.

— Отодвиньтесь в сторону!

— Зачем ему ключи? — машинально удивилась я, послушно отступая от машины.

— Не знаю, — Трошкина пожала плечиками.

— А отходить зачем?

Я встала как вкопанная, но было уже поздно. Василий сел за руль, захлопнул обе передние дверцы и завел мотор.

— Стой!

— Куда?!

Мы с Алкой сиганули так дружно, словно участвовали в соревнованиях по прыжкам в длину без разбега, но у Василия реакция оказалась получше. Он стартовал с опережением и беспрепятственно уехал от нас в сторону города.

— О-бал-деть! — по слогам произнесла Трошкина, до предела округлив глаза.

— Может, он развернется и приедет снова? Типа, это такое испытание нового колеса? — беспомощно и безнадежно проговорила я.

Пучеглазая, как лягушка, Алка посмотрела на меня с жалостью:

— Ага, испытание! Господь послал этого гада, чтобы протестировать нас с тобой на глупость!

— Тест не пройден, — самокритично вздохнула я.

Ужас ситуации дошел до меня не сразу и достиг пика в тот момент, когда я потянулась за телефоном и поняла, что он лежит в моей сумке, а сумка — в машине. Алкина торба осталась там же.

— Обалдеть! — повторила Трошкина, истерически хихикая. — Хуже не придумаешь! Мы без машины, без телефонов, без денег и уже без надежды на «помощь зала»! А до города тридцать километров, и средняя скорость пешехода на пересеченной местности — три километра в час. Что делать будем?

— Молиться, — предложила я, снимая босоножки.

— А это обязательно надо делать босиком? — заинтересовалась Алка.

— Молиться-то? Нет, думаю, молиться босиком не обязательно, а вот идти по гравию на шпильках — это совершенно точно смертный грех, — объяснила я, пробуя разутой ногой пыльную обочину, как нежная купальщица — холодную воду.

Пыль была мягкой, но под ней там и сям таились маленькие неуютные камешки. Я поняла, что три километра в час мне из себя не выжать. Максимум полтора.

Трошкина тоже разулась, наступила на колючку, пискнула, поджала лапку и посмотрела на меня с тихим ужасом.

«Максимум километр!» — вздохнув, ужесточил прогноз мой внутренний голос.

В пиковой ситуации одни люди начинают соображать лучше, другие, наоборот, тупеют. На сей раз мы с Алкой явно были в числе тупиц. Только через пять минут, уже отшагав метров двести, я сообразила, что мы совершенно напрасно настроились на особо длительный пеший поход.

— Трошкина, мы идиотки! — остановившись, сказала я подружке. — До города тридцать километров, а до нашей дачи всего три!

Алка секунду подумала, потом молча развернулась на сто восемьдесят градусов и потопала в обратном направлении. Я сделала то же самое, и приблизительно через полтора часа мы финишировали на своих двоих там же, откуда стартовали на четырех колесах — у ворот нашей семейной резиденции в дачном поселке Бурково.

Калитка была не заперта. Приволакивая натруженные ноги, мы с Трошкиной вошли во двор. Никто не выбежал нам навстречу ни с приветствием, ни с вопросами, никому мы, несчастные, не были интересны. Впрочем, во дворе никого не было видно. На столе горками высилась недавно вымытая посуда, одним своим видом вызывая у меня волнующие мысли об обеде. В гамаке под старой яблоней матерчатым коконом лежала бабуля. Я поняла, что это она, по укрывающей кокон газете с кроссвордами. От риска повторить научный подвиг Ньютона любознательную старушку защищало только то, что яблоки на дереве еще не созрели. Из окна, прикрытого кружевной занавесочкой, доносились умиротворяющие звуки могучего храпа, позволяющие безошибочно определиться с дислокацией папы-полковника. Мамуля, судя по клацанью компьютерной клавиатуры, предавалась литературным трудам на веранде. И только в зарослях щавеля и садовой мяты кто-то активно копошился.

— Есть кто живой? — позвала я.

— Мертвых никого нет! — строго по существу ответил мне с огорода звонкий детский голос.

— Мне почудилось, или он произнес это с сожалением? — тихо спросила Трошкина.

— На всякий случай, рекомендую тебе держаться молодцом и ни в коем случае не озвучивать жалоб типа «Ах, я смертельно устала!» и «Ох, я совсем труп!» — посоветовала я, приподнимаясь на цыпочки и вытягивая шею, чтобы увидеть, чем занят ребенок.

При моем росте играть в любопытного жирафа совсем нетрудно. Я легко разглядела в сочной зелени съедобных растений Майкла с детским набором для песочницы. Ловко орудуя лопаткой и грабельками, трудолюбивый ребенок сноровисто рыл яму с идеальным, с точки зрения грамотного обустройства последнего приюта, соотношением сторон «один к двум».

— Точно все живы? — забеспокоилась Трошкина.

— Все живы, все здоровы, не волнуйтесь, — сонным голосом ответила из гамака бабуля. — Мишенька просто роет новую компостную яму. Хороший мальчик.

Она свистнула носом и завозилась, поворачиваясь на другой бок. Несущая гамак яблоневая ветвь затряслась. Мне на голову спланировал засохший листок. Он был много легче, чем среднестатистическое яблоко, но все-таки активизировал работу мысли:

— Ба, где твой мобильный? — спросила я, вспомнив, что сейчас главное.

Главным было как можно скорее организовать поиски угнанной машины Дениса. В присутствии Майкла я остерегалась произнести это вслух, но возвращение законному владельцу синей «Ауди» было, без преувеличения, вопросом жизни и смерти. Если Кулебякин не получит обратно свою машину, он нас с Алкой убьет! Личный транспорт для малооплачиваемого милицейского капитана слишком долго был несбыточной розовой мечтой.

— А где твой мобильный? — вопросом на вопрос ответила мне бабуля, которая со стариковской мелочностью дорожит полнотой своего телефонного счета.

— Остался в сумке.

— А сумка?

— В машине.

— А машина?

— Очень хороший вопрос! — угрюмо похвалила дотошную старушку Трошкина.

— А машину у нас угнали, — честно призналась я.

— Угнали мою машину?! — Папулин дремотный вопль выдул из окна занавеску.

— Нет, Борис Акимович, не вашу! — успокоила его Алка. — Нашу!

— Денискину, — уточнила я.

Бабуля вывалилась из гамака, папуля высунулся из окошка, мамуля выглянула с веранды, и даже Майкл с испачканным землицей шанцевым инструментом выполз из мятно-щавелевых джунглей. И все воззрились на меня.

— Может, кто-нибудь все-таки даст мне мобильный телефон, чтобы я могла сообщить в милицию об угоне? — сердито спросила я.

Разумеется, мне дали сразу четыре мобильника. Я выбрала папулин, просто потому, что точно знала: его номер занесен в память сотового телефона капитана Барабанова под ником «полковник Кузнецов». Я надеялась, что старшему по званию капитан хамить не станет.

Но волшебные слова «полковник Кузнецов» действовали только первые пятнадцать секунд.

— Да, Борис Акимович, слушаю! — предупредительно отозвался капитан Барабанов.

— Руслан, это я.

— Инка? — голос лучшего друга и товарища моего возлюбленного милиционера моментально изменился. — Что еще у тебя стряслось?

Хотя я и ожидала такой реакции, мне сделалось обидно. Разве я так уж часто давала повод воспринимать меня как ходячее стихийное бедствие?!

— Это не у меня. У Дениса угнали его любимую машину! — сдержанно сообщила я. — А я не могу заявить об этом в милицию, потому что нахожусь на даче, и вообще, это же не моя машина, а Дениса, а сам он об угоне еще ничего не знает.

— Как так? — удивился Барабанов.

— Ну, ты же знаешь, Денис сейчас в турпоходе, а машину он оставил в городе.

— Понял. Коля!

— Я Инна.

— Коля, живо сообщи гаишникам об угоне синей «Ауди», номер А три-пять-три двадцать три «рус»! — крикнул Руслан, и я поняла, что он не спятил и Колей назвал не меня. — Угон был совершен сегодня... Где, когда?

Трошкина, прижавшаяся виском к моей щеке, чтобы лучше слышать голос в трубке, первой поняла, что непоследовательный капитан Барабанов снова без предупреждения поменял собеседника, и подтолкнула меня локтем:

— Отвечай!

— Примерно полтора часа назад на дороге Бурково — Екатеринодар, приблизительно в трех километрах от поселка! — послушно доложила я.

— Ты же сказала, что Денис оставил свою машину в городе? — с подозрением спросил цепкий мент, моментально уловив несоответствие в моих показаниях.

В воздухе запахло горячей смолой и раскаленными пыточными щипцами. Боязливая Трошкина отшатнулась от трубки и схватилась за голову.

— Может, ты спросишь у меня что-нибудь по-настоящему важное? — Я поспешила демонстративно рассердиться, пока этого не сделал сам капитан Барабанов.

По опыту игры в шахматы знаю, что зачастую лучшая защита — это нападение!

— Например, ты не хочешь ли спросишь, как выглядит угонщик?

— А ты знаешь, как он выглядит? — Руслан явно удивился.

— Конечно! Наш угонщик — невысокий худощавый мужичок лет под сорок, загорелый, с короткой стрижкой, в оранжевых шортах на пять размеров больше, чем ему нужно, и в ситцевой кофточке с оборками. А на ногах у него черные шерстяные гольфы и синие пластмассовые шлепанцы.

— Кстати, он хромает на одну ногу! — сунувшись к трубке, добавила свидетельница Трошкина.

Этот небольшой штрих сообщил нарисованному мной яркому образу совершенно демоническую экспрессию. Даже Барабанова проняло — он громко ахнул и с живейшим интересом уточнил:

— На какую ногу он хромает — на левую?!

— Да, — подтвердила я.

И, желая, чтобы последнее слово осталось за мной, как за первым и главным свидетелем, добавила еще маловажное:

— Он представляется Василием, но, сдается мне, на самом деле его зовут иначе. Во всяком случае, когда в воскресенье он плясал на свадьбе, никто из гостей не кричал: «Браво, Вася!»

— Браво, Инка! Я тебя обожаю! — неожиданно завопил капитан Барабанов, изрядно удивив меня этим приступом нездоровой страсти. — Прям расцеловал бы тебя, Коля!

— Неуставные какие-то у них отношения, — пробормотала Алка.

— Коля, не надо гаишников! Это наш клиент, и мы будем брать его сами! — возбужденно покричал Руслан и взасос поцеловал телефонную трубку. — Ну, Инка! Если возьмем Гопака — с меня причитается!

Я выключила мобильник и вернула его законному владельцу.

— Теперь все в порядке? Машину Дениса уже ищут? — с тревогой вглядываясь в мое сумрачное лицо, спросил папуля.

— Ее начнут искать, как только Руслан станцует гопак, — почесав макушку, задумчиво сказала подслушивавшая Трошкина. — Не пойму только, с какой радости он вообще пустился в пляс?

— Мужчины — загадочные существа, их женской логикой не понять, легче умереть! — сказала я.

— Кто умер? — встрепенулся Майкл.

— Никто! — дружным хором воскликнули папуля, мамуля, бабуля и Алка.

— Разве что моя наивная вера в крепкую мужскую дружбу, — горестно добавила я.

Яркий и выпуклый образ Руслана Барабанова, пляшущего на осколках хрустальной мечты своего лучшего друга раздольный народный танец «гопак», прыгал перед моим мысленным взором, заслоняя собой вид на светлое будущее. Я бы не рискнула биться об заклад, что автомобиль капитана Кулебякина вернется к своему хозяину.

Именно поэтому меня безмерно обрадовало сообщение о том, что синяя «Ауди» номер А три-пять-три двадцать три «рус» в целости и сохранности обнаружена на бесплатной автостоянке у торгового центра «Мегаполис». Василия, или как там его зовут, в машине не было, а вот наши с Алкой сумки лежали там, где мы их оставили. Из них только деньги пропали — восемьсот рублей из Алкиного кошелька и тысяча сто из моего.

— Считай, дешево отделались! — сказала по этому поводу Трошкина.

Но еще тысячу рублей мы с ней вскладчину заплатили за такси, которое по вызову с того же папулиного мобильника приехало за нами из города и отвезло домой.

По дороге игриво настроенный водитель пытался разговаривать с пассажирками, но быстро понял, что мы не расположены к общению и включил радио. Мы с Алкой вынужденно прослушали трансляцию с фестиваля бардовской песни и программу новостей. Песни нам не понравились все до единой, а из новостей заинтересовала только одна.

— О политике, — деловито сказал диктор. — Сегодня новый лидер партии «Свободный выбор» Алексей Гольцов, бывший до последнего времени помощником депутата ЗСК Геннадия Ратиборского, погибшего при взрыве служебного автомобиля три дня назад, заявил о новом случае нападения на него злоумышленников, которых он склонен считать своими политическими противниками. Напомним, что в ночь после гибели депутата его помощник пострадал от рук уличных хулиганов и был госпитализирован в центральную городскую больницу с черепно-мозговой травмой. Уже тогда Алексей Гольцов выступил с заявлением, в котором назвал происходящее планомерной кампанией по насильственному удалению с политической арены края авторитетных и популярных «свободовыборцев». По словам Гольцова, ранее ему уже угрожали неизвестные, требовавшие от него снять свою кандидатуру с выборов в городскую думу. Минувшей ночью криминально-политическая драма получила продолжение. Алексей Гольцов вновь подвергся нападению, о чем он сообщил в интервью городскому телеканалу.

Голос в радиоприемнике поменялся и монотонно забубнил:

— Поздним вечером я вышел на прогулку и в непосредственной близости от многоквартирного дома, в котором проживаю, подвергся нападению злоумышленников, лица которых скрывали черные маски. Нападавшие окружили меня с разных сторон, прижали к стене и принялись избивать, цинично приговаривая: «Вот тебе выборы, вот тебе депутатство, вот тебе народное благо!»

— Что он врет?! — возмутилась Трошкина.

— Все политики врут, у них работа такая! — успокоил ее таксист, с готовностью включаясь в беседу.

— Сделайте погромче радио, — попросила я, косясь на Алку.

Она покраснела, надулась и запрыгала на сиденье, как ограничительный буек на морских волнах.

— Мне удалось вырваться из рук этих мерзких негодяев, — со сдержанной гордостью поведал интервьюируемый.

— Сам негодяй! И сам мерзкий! — запальчиво вякнула обидчивая Трошкина.

Я успокаивающе похлопала ее по коленке.

— Кандидат Гольцов сообщил, что готов дать показания в милиции и, хотя он не видел лиц нападавших под черными масками, но в состоянии описать фигуры в целом, — явно радуясь, сообщил радиослушателям диктор. — Будем надеяться, что это поможет следствию по делу о взрыве у ЗСК определиться с направлением поиска преступников.

Напомню, что до сих пор версию об убийстве по политическим мотивам следствие всерьез не рассматривало. Более полный вариант интервью Алексея Гольцова смотрите в восемнадцать часов в новостной программе нашего телевидения. И о погоде. Сегодня в городе жарко, температура воздуха в пятнадцать часов дня в тени составляла тридцать градусов выше нуля...

— Фуф-ф-ф-ф! — шумно выдохнула Алка, раскрасневшаяся так, словно за бортом такси было не тридцать градусов, а вдвое больше.

Она посмотрела на часы и с сожалением отметила:

— Половина седьмого. Не успели мы к вечернему эфиру, вот засада...

— Ты хочешь послушать, как мерзавец и негодяй опишет нападавших? — догадалась я.

Природа Алкиного интереса к описательной части рассказа Гольцова была мне вполне понятна. Я на ее месте тоже поторопилась бы к телевизору. А ну как рассказчик окажется слишком наблюдательным и памятливым и нарисует такие яркие образы, что в одном из них все друзья и знакомые Аллочки Трошкиной безошибочно узнают мою подружку!

Алка заметно разволновалась, и я попыталась ее успокоить:

— К вечернему эфиру мы не успели, но сможем посмотреть ночной повтор.

— В полночь? Как бы уже не было поздно! — фыркнула Алка.

— Девушки, в вашем возрасте в полночь еще гулять и гулять! — встрял приставучий таксист.

— Погуляли уже, — отмахнулась я, с пониманием глядя на подружку.

В самом деле, если гад Гольцов «сдаст» ее в шестичасовом эфире, то к полуночи Алка уже может оказаться в СИЗО. Может, я слишком хорошего мнения об оперативности нашей милиции, но тут уж лучше переоценить, чем недооценить.

— Нашли что показывать в новостях! — бранилась расстроенная Трошкина. — «Очередное нападение на кандидата Гольцова», подумаешь, сенсация! Все-таки местное телевидение — это полный отстой!

— Скажи это Смеловскому, — посоветовала я.

И вдруг вспомнила:

— Алка! Да мы с тобой все это дурацкое интервью Гольцова без купюр и комментариев можем хоть сейчас посмотреть! Мне Максим обещал показать весь рабочий материал!

— Звони ему!

С этим пришлось подождать до прибытия по месту назначения. Поскольку мобильники, похищенные вместе с машиной, к нам еще не вернулись, звонить Смеловскому пришлось с моего домашнего. Зато Макс не стал терять времени, проявил приятную расторопность и примчался ко мне в гости уже через двадцать минут после звонка.

Он принес с собой не только нетерпеливо ожидаемый нами диск с видеозаписью, но еще бутылку шампанского и торт. Судя по этому набору, мой вечный поклонник надеялся, что просмотром видео программа нашей с ним вечерней встречи не ограничится. Однако Алка испортила хорошему человеку всю малину. Она встретила его в прихожей, точно секьюрити в предбаннике ночного клуба. Бестрепетно обыскала, беззастенчиво изъяла все дары, а потом похлопала по плечу и отправила восвояси, наградив одним только «спасибо». Обычно приветливая, гостеприимная и культурная, на сей раз Трошкина была настолько взволнована вероятностью своего скорого бенефиса в милиции в роли замаскированной бандитки, что чувство такта ей изменило, а хорошие манеры испарились. Смеловский же, бедняга, от оказанного ему приема так опешил, что даже не противился, когда Трошкина выталкивала его за дверь.

— Ореховый, — одобрительно заметила я, открыв коробку с тортом.

Он был безупречно круглый, многоступенчатый, белоснежный и величественный, как Колизей до разрушения.

— И свежий! — я сковырнула и проглотила засахаренную вишенку. — А шампанское мое любимое — полусладкое!

Знатная лакомка Трошкина оставила все эти комментарии без внимания. Она жонглировала пультами дистанционного управления, включая телевизор и запуская DVD-проигрыватель. Экран моргнул и из черного сделался белым. Несколько секунд мы созерцали нечто похожее на волнистую снежную равнину, затем камера отъехала, и стало ясно, что оператор держал в кадре наиболее ровный фрагмент простыни.

— Баланс я отбил, сейчас картинку выстрою, и можно будет начинать, — послышался знакомый мне голос Дани Гусочкина.

— О! Сейчас начнется! — прошептала я.

— Что начнется? — нервно вскинулась Трошкина.

Она оттолкнула протянутую ей тарелочку с тортиком и сунула в рот собственный ноготь.

— Бунт машин, — предсказала я.

Камера снова поехала, трясясь, как телега по булыжной мостовой, и накатила на интервьюируемого.

— Это он, точно! Тот самый рыжий-конопатый, который напал на сынка Ратиборского! — обрадовалась я.

— Алексей Гольцов, — желчно молвила Алка. — Вот красавчик, а? Ты погляди, как принарядился! Любитель костюмированных представлений!

Алексей Гольцов с видом мученика за веру возлежал в подушках, до подбородка укрытый крахмальной простыней. На рыжей голове страдальца белела марлевая повязка, видимо символизирующая собой терновый венец. При этом мученик был аккуратно причесан, гладко выбрит и, судя по удивительно ровному цвету лица, густо напудрен. Бледность кожи и белизна повязки придавали особую выразительность блестящим карим глазам, кроткое и ласковое выражение которых напоминало об олененке Бэмби. Левее подушки высился небольшой флажок с трехцветной эмблемой партии «Свободный выбор». Этот декоративно-символический элемент оживлял картинку и добавлял ей политического пафоса.

— Где-то я это уже видела? — задумалась я, ковыряя тортик.

— В финале патриотического фильма «Как закалялась сталь»! — фыркнула Трошкина.

Я не успела похвалить ее эрудицию. Из динамиков домашнего кинотеатра донесся бархатистый голос Максима Смеловского:

— Ну что, приступим?

— Приступим, — тихо, но твердо (закаленным стальным голосом) ответил Гольцов и сделал такое лицо, словно приступить ему предстояло к взятию Перекопа, не меньше.

Беседу Макса с Алексеем мы с Трошкиной слушали с большим вниманием, я даже недоеденный тортик отставила в сторону. История недавнего нападения на Гольцова негодяев в черных масках в пересказе пострадавшего имела отчетливо фэнтезийный характер. Трошкина, слушая эту страшную-страшную сказку, фыркала, как собака после купания, но от комментариев воздерживалась до тех пор, пока в записи интервью не образовался вынужденный перерыв. У Гольцова зазвонил телефон, он ответил на звонок, а Макс, надеясь, что разговор не затянется, велел Гусочкину не выключать камеру. Трошкина использовала эту паузу, чтобы поделиться со мной своим возмущением.

— Вот врун! — воскликнула она. — Какие шесть бандитов в черных масках?! Откуда шесть? Бандитов в масках было всего двое, и еще мы с Валентином в колготках!

Подружка до сих пор не призналась мне, с кем она ходила в военный поход на Гольцова. Краткое описание «Валентин в колготках» звучало интригующе! Мне почему-то представился мускулистый юноша в телесном трико — из тех, которые козликами скачут по балетным сценам, выбивая вековую пыль из трухлявых досок. Я уже открыла рот, чтобы задать Трошкиной прямой вопрос, но тут Гольцов в своем телефонном разговоре упомянул имя Ратиборского, и это заинтересовало меня больше, чем личность неизвестного Валентина в колготках.

— Тише! — попросила я Алку. — Сделай погромче!

— Это противоречивая команда, — заявила подружка.

— Сама помолчи, а на телике звук прибавь! И отмотай немного назад!

Трошкина пощелкала пультами, увеличила громкость звука и вернула запись к предыдущему эпизоду. Зазвонил телефон, и процесс записи интервью прервался.

— Алло? Да, это я, — важным голосом, мало похожим на тот, которым он рассказывал о драматической встрече с полумифическими бандитами, произнес Гольцов. — Покойного депутата Ратиборского!

Слово «покойного» он заметно выделил.

— Выведи звук на максимум! — попросила я Алку. Вернуться к началу сцены она догадалась сама.

Телефон завопил как резаный!

— Алло? — Гольцов гаркнул, как торговка на базаре.

— Алексей Владимирович?

Голос, доносящийся из телефонной трубки, был слабым, но различимым. Я покачала головой и посмотрела на Гольцова в телевизоре с жалостью. Бедняга! Видимо, он даже не подозревает, что окружающие могут слышать его телефонные разговоры в полной, некупированной версии. А это бывает очень вредно с точки зрения информационной безопасности!

Помню, на заре нашего с Кулебякиным знойного романа у Дениса был такой же громкоголосый мобильник. А он об этом знать не знал, пока однажды не попался, в моем присутствии конспиративно отозвавшись на звонок какой-то бывшей подружки бодрым: «Никак нет, товарищ полковник!» Поскольку я отчетливо слышала, как перед этим «товарищ полковник» томно мурлыкнул: «Приветик, Дениска-ириска, сладенький мой!», МОЙ сладенький получил столько соли на хвост, что живо избавился и от старой подружки, и от предательского мобильника. И с тех пор выбирает средства связи с большой осмотрительностью. А объекты связи ограничивает моей персоной.

— Да, это я, — оглушительно проорал Гольцов.

— Помощник депутата Ратиборского? — негромко, но настойчиво вопросил женский голос в трубке.

— Покойного депутата Ратиборского! — веско поправил Гольцов.

Перепады в уровне звука били по ушам, но я мужественно терпела дискомфорт. Интуиция подсказывала мне, что имеет смысл немного пострадать, это окупится.

— Алексей Владимирович, я жена Александра Сергеевича Пущина.

— Пушкина?! — переспросила слегка тугоухая Трошкина. — Наталья Гончарова, что ли?!

— Цыц!

— Да, и что? — с недоумением проревел Гольцов.

— Алексей Владимирович, вы не знаете, где Сашенька? Он уже три дня не приходит домой, не звонит и сам на звонки не отвечает! — женщина в трубке начала всхлипывать. — Я не знаю, что и думать! На работе его нет, родню и знакомых я всех обзвонила — пропал Саша!

— Я не знаю, чем вам помочь, — Гольцов пожал плечами. — Вам бы, наверное, лучше в милицию обратиться.

— Там не принимали заявление, пока трое суток не пройдет, — голос телефонной собеседницы Алексея совсем упал.

— Так ведь уже прошло? Всего доброго! — проорал нечуткий Гольцов и выключил телефон. — Извините. Я готов продолжить.

Трошкина уменьшила громкость и посмотрела на меня вопросительно:

— Кто такой этот Александр Сергеевич, который пропал?

— Не Пушкин, — ответила я, задумчиво потирая подбородок. — Пушкин не пропал, вон тридцать пять томов его сочинений книжную полку прогибают... Ладно, давай дослушаем запись.

Мы дослушали и досмотрели рабочий материал отснятого интервью до самого конца. Но ничего особо интересного из него для себя не вынесли. Трошкина, правда, резюмировала после сеанса:

— Вижу, что этот Гольцов на редкость скользкий тип, карьерист и врун, каких мало!

Но это мне было понятно по умолчанию: другие типы на политическом небосклоне и не задерживаются. Другие либо вообще не поднимаются выше уровня горизонта, либо падают, как метеориты, либо садятся в тундре, как закатное солнышко.

— Надо узнать про Александра Пущина, кто он есть таков, — решила я.

— Или кто он БЫЛ таков! — поправила Алка, распахнув глаза. — Если человек трое суток не появляется дома и никак не дает о себе знать, это плохой признак!

— Да ладно! — я отмахнулась от зловещего пророчества початой бутылкой шампанского. — Далеко не каждый мужик — человек! Наши с тобой любимые мужчины сколько уже отсутствуют? Почти неделю уже! А сколько раз за это время они давали о себе знать?

— Нисколько, — неохотно признала Трошкина.

Она выключила телик, побарабанила ногтями по подлокотнику кресла, искоса посмотрела на бутылку и потянулась за бокалом:

— Налей и мне, пожалуй!

— За отсутствующих здесь мужчин? — понимающе спросила я, разливая по бокалам шипучку.

— За присутствующих здесь дам! — не согласилась с тостом Алка.

Мы допили шампанское, превратили в руины кондитерский Колизей, пожелали друг другу спокойной ночи, в отсутствии любящих мужчин обменялись сестринским поцелуем в щечку, и Алка ушла к себе. Оставшись одна, я сделала контрольный звонок в Бурково, успокоила родственников сообщением, что на данный момент у меня все в порядке, и легла спать.