Меч судьбы

Глава 10

Всю дорогу, пока Вейр волок хохочущую меня по коридору, толстяк едва не наступал нам на пятки. Следил, видать, где волк ещё луж понаделает. И не только луж. Север выразил мое мнение о колдунском совете много лучше, чем если бы я сказала вслух. Выдернув руку, остановилась и еле выговорила сквозь смех:

— Мне надо на улицу. Не мне — ему, — и кивнула на Севера, который стоял рядом, ухмыляясь во всю пасть.

— Я провожу, — отдышавшись, ответил Коллозий, скорчив физиономию, будто надкусил кислющее яблоко.

— Пошли, дядя, — я опять прыснула. Толстяк побагровел и порысил дальше по коридору.

Спустившись по узкой винтовой лестнице, мы оказались перед крепкой дубовой дверью. Коллозий душераздирающе вздохнул, оглядел меня с ног до головы, как служанку, спершую драгоценности или уронившую супницу на хозяина, но промолчал и толкнул дверь.

Только сейчас я поняла, как же соскучилась по сини неба и пению птах. До щенячьего визга обрадовавшись вечернему ласковому солнышку и густому теплому воздуху, напоенному ароматами лета, я замерла на месте, наслаждаясь свободой. Нарадовавшись всласть, направилась к простой деревянной скамье, стоявшей посреди двора. Грохот захлопнувшейся двери яснее ясного сказал, что думает Коллозий обо мне и моем волке.

Север охотничьей собакой, идущей по следу, носился по двору, обнюхивая всё, что попадалось на пути, не забывая задирать ногу там, где считал нужным. Во дворе росла всего одна чахлая ольха, не было даже кустика, поэтому волку пришлось пометить углы конюшни, откуда доносилось нервное ржание, и крохотный старый сарайчик. Колодец вызвал у него долгие раздумья, но, в конце концов, смекалка и акробатическая поза победили.

Север постепенно сужал круги, и, наконец, остановился в тени невысокой кроны. Сел и требовательно уставился на меня янтарными глазами. Я поднялась и пошла к волку.

Ольха умирала. Сухая земля, больные ветви, пожелтевшие листья. И бледненькое личико спящей глубоким сном, похожим на смерть, ольховицы. Тени под огромными запавшими глазами и серого цвета губы говорили о том, что жизнь древесной тает, как снег на солнце. Я задумалась. Бросить умирать несчастную я не могла. Обняв ствол, прижалась всем телом, отдавая силу, свет и любовь, и надеясь, что поселившаяся во мне тьма не станет помехой.

Некоторое время ничего не происходило, но вот древесные соки побежали быстрей, крона отозвалась благодарным шелестом листьев. Я с облегчением вздохнула, погладила ствол и сделала шаг назад. Душа дерева смотрела на меня изумрудными глазами из-под длиннющих ресниц.

— Спасибо, веда, — прошелестела она.

Я лишь отмахнулась. Моего вливания хватит ненадолго. Она обречена.

— Ты чего болеешь?

— Ты же знаешь, нам нужно общение и чистый мир…

Да, задачка. Если с общением ещё можно что-либо решить, то с чистым миром дела обстояли худо. Где-где, а у колдунов этого днем с огнем не сыскать. Хотя… Хуже уже не будет.

Я насобирала опавших листьев и сложила в кучку. Выдрав клок у Севера, который сидел в тени под деревом и наблюдал за моей суетой, закопала шерсть в листву. Достав нож из сапога, надрезала палец и капнула кровью на нехитрую заготовку для заклинания.

"Любовь идет, душу несет. Ради жизни и добра, исполнись воля моя. Встань, оживи, душу прими, зла не твори"… Продолжая заговор, уронила искру, присела на корточки и подула на робкие языки пламени.

Листья тлели, ароматный дым щекотал ноздри, но ничего не происходило. Расстроившись донельзя, я с трудом поднялась на затекших ногах и потерла спину, машинально окидывая двор взглядом. Посмотрела на крону ольхи и опешила.

На ветке сидела призрачная зверушка. Я, когда творила заклинание, думала о белочке. А это создание белочками и не пахло. Оно вообще никому из лесного зверья родней не доводилось. Даже десятой водичкой на киселе. Пузатый зверек, размером с локоть, похожий на медвежонка, с большими круглыми ушами, забавной мордой и длинной густой серой шерстью, держался черными ручками за ствол и помаргивал блестящими глазками. Прелесть какая! Я выдохнула. Значит, обошлось?

— Пошла отседова, чернявая! Тута мое хозяйство! Мне ещё землю ковырять и листья паршивые обрывать, а ты тут со своей псиной топчешься! Гадють и гадють! — густым басом рявкнула зверушка.

Рано я обрадовалась. Ну, какой-никакой собеседник и уход ольхе всё же будут обеспеченны. Судя по порозовевшему личику древесной и блеску в глазах, её даже такой спутник обрадовал донельзя. Бедняжка. Я махнула Северу, собираясь назад в башню.

— Погоди, — прошелестела ольховица. — Я знаю про твою беду. Возьми веточку, сделай амулет и носи, не снимая. Он облегчит твою боль. Только ветку ты должна выбрать сама.

Я окинула взглядом крону и разглядела ветвь, которая отличалась от соседок более здоровой листвой и жизненной силой. Достав нож, встала на цыпочки и осторожно отрезала небольшой черенок.

— Не, вы гляньте на эту пигалицу! Волос долог, а ума нетути! Ты руки себе лучше отрежь! И в жопу засунь! — гаркнула зверушка на весь двор. Я невольно обернулась, проверяя, не слышал ли кто. Предполагалось, что духа могла видеть и слышать лишь я, дриада и Север, но только сам Всевидящий знает, что же такое у меня получилось…

— Спасибо, зеленая, — кивнула я головой в знак благодарности, не обращая внимания на басистые вопли призрачного склочника.

— Меня зовут Ассия, — улыбнулась она. — И запомни. Где круги и крест, рядом тень черна, там и тайна есть.

— Ты к чему это? — насторожилась я.

— Благодарю за доброту твою. Мы тут много чего слышим. Когда увидишь, тогда поймешь, к чему.

— Мы?

— Здесь росла моя семья, — вздохнула Ассия, закусив нежно-розовую губку. Опять сверкнули слезы.

— Не, ты чего разнюнилась-то? Я тут работаю, а вона слёзы льет! И так воды не напасесси! Сопля зеленая! Развела мокроту, смотреть тошно! — завопил новорожденный друг ольховицы, вернее, родственник. А родственников не выбирают. Работничек из зверушки был ещё тот. Садовые работы, можно сказать, так и кипели. Дух намертво вцепился в облюбованную ветку, устроившись поудобнее, и, судя по всему, в ближайшее столетие даже шевелиться не собирался. Настоящий ленивец. Правда, таких зверей в природе нет. К счастью. Я живо представила себе выводок зловредных круглоухих, матерящихся на весь лес, и невольно улыбнулась.

— Ну и не смотри, мышь перекормленная! — ожила Ассия. Слезы вмиг высохли, глаза блеснули искорками смеха, легкая улыбка осветила лицо.

Я, хмыкнув, направилась в башню, слушая незатейливую перебранку сладкой парочки. Дух будет собирать всю грязь на себя, оберегая древесную, но характер зверушки от этого вряд ли смягчится. Впрочем, скоро ольховица достаточно окрепнет, и сможет самолично повыдирать шерсть у пушистой язвы, если будет чересчур дебоширить. Ну, что выросло, то выросло. Вспомнив вопросы, так и оставшиеся без ответов, я ускорила шаг.

Едва не прихлопнув створкой караулящего меня за дверью Коллозия, взлетела по уже знакомой винтовой лестнице. Север, ворвавшись следом, вторично приложил толстяка дубовой створкой. Вдогонку нам донеслись пожелания долгой жизни и здоровья родне.

Дверь распахнулась, и я, оторопев, уставилась на Вейра с Ольгой. Вампирша сидела в кресле, невозмутимо читая книгу вверх ногами. Колдун поправлял белоснежный воротник, не замечая, что застегнул рубаху не на те пуговицы.

Подойдя к столу, я взяла персик и уселась на стул, обшитый кожей неизвестного мне зверя. Подняв бровь, внимательно и не торопясь оглядела беспорядок в колдунской одежке и синяк на его шее.

— Ну? — прожевав кусочек фрукта, спросила я.

Ольга закрыла книгу и посмотрела на меня.

— Что, ну? Вопросы замучили? А надо ли тебе всё знать?

— А то!

Вампирша потерла бровь, нахмурилась, пробарабанив дробь пальцами по подлокотнику кресла, и зыркнула исподлобья:

— Что касается убийства верховного жреца. Постирий использовал свой артефакт, а на следствии предъявил серифолит нашего князя.

— А какого черта главный вампир вообще дал ему свой камень?

— Потому что, — отрезала Ольга. И, смягчившись, добавила:

— Он никому не отказывает в помощи за огромные деньги. Как ты думаешь, откуда у меня долговые расписки? Верховные колдуны — люди не бедные, но такая услуга стоит очень дорого.

— Ничего не понимаю. Можно же отследить по ауре, чей это и кто держал в руках, — мотнула я головой.

Она презрительно фыркнула:

— Невелика беда. У нас свои секреты.

— Всё равно, — растерялась я. — Почему аура Постирия была и на камне колдуна, который был у вас, и на камне князя? А цвет, какой бывает только после убийства, получается, был на серифолите древнего?

— Естественно, его аура была, — ухмыльнулась Ольга. — Постирий использовал свой, а предъявил наш. Мы стерли ауру князя на нашем камне, затем советник специально оставил свои следы на артефакте Сола. После того, как следствие было окончено, князь вернул серифолит-убийцу хозяину и получил деньги.

— И?

— И мы снова поменяли их местами, задержав Постирия на балу. Никаких ядов, всё естественно и натурально, — она мило улыбнулась. От этой улыбки меня пробрал легкий озноб. — Теперь у князя серифолит с аурой Постирия и цветом убийства, а у советника камень князя вампиров, но опять же, с его собственной аурой. Жаль, улика не долговечна, но, пока она у нас, и камень прямо указывает на виновника. Вернее, у меня.

— А почему у тебя?

— А почему отец должен отказать любимой дочери в скромной просьбе?

Ёжики мои… Дочь самого Князя Древних. Хотя, в нашей беде это могло быть огромным подспорьем. При виде высокородных я не теряла сознания от почтения и благоговения. Задница аристократа, коих мне доводилось лечить, ничем не отличалась от задницы разбойника или торговца.

— А если ваша афера выплывет наружу? Вам тоже мало не покажется!

— Не выплывет. На жрецов тоже управа найдется, так что вряд ли кто захочет ворошить осиное гнездо.

Естественно, чего я глупые вопросы задаю… Если им сама королева расписки пишет, то, наверное, и опасаться августейшего гнева не следует. Самым секретным секретом Славнополья являлся секрет, что его величество Велемир III томится под изящным каблучком супруги. Я обдумала Ольгин ответ, задумчиво откусила кисло-сладкий кусочек персика, и продолжила допрос:

— А что у вас с ученичеством твориться? Как вы умудряетесь не сожрать друг друга? — я уставилась на Вейра.

— Много будешь знать, долго жить прикажешь, — процедил он.

— Напугал! И так одной ногой в могиле!

Он отвернулся и принялся разглядывать гобелен, на котором был запечатлен колдун и красный дракон. Дракон мертвый, колдун живой, гордый и целый. Не погрызенный, не надкусанный и даже не обожженный, в нарядной алой мантии, как на прием к королю.

Я, так и не дождавшись ответа, обернулась к Ольге:

— Если мы собираемся ехать вместе, у нас не должно быть никаких секретов друг от друга! Может, вы так и привыкли, а я — нет! И нечего тут на меня… грудь вздымать!

Ольга и Вейр переглянулись. Эти двое без слов понимали друг друга.

— Хорошо, расскажу я, — вампирша поднялась и закружила по комнате, ероша белоснежные волосы.

— Колдуны берут на обучение детей с силой, есть жесткие правила отбора, но иногда все же случаются накладки. Как с Вейром. Далее, по окончании обучения — поединок. Старший, если победит, получает силу и годы жизни. Если победит ученик, он получает место в круге, но силу учителя — нет.

— Почему?

— У него будут свои ученики. Устав дозволяет не больше двух адептов за всю жизнь, да и то, если учитель будет входить в Круг, — отрезала Ольга. — Остальные, кто не претендуют на место в Круге, в выпускной бойне не участвуют. Они заканчивают обучение и занимаются обычной практикой.

— Но, — я всё ещё ничего не понимала, — только самоубийца может пойти в ученики, как овца на заклание…

— У большинства просто нет выбора. Есть сыновья с силой, но без наследства, которых просто покупают у родителей, как скот. Есть те, кого подбирают на улицах и до того морочат голову, что от оказанной чести и миски с горячей кашей дети готовы на всё. А дальше — трава не расти. Люди почему-то думают, что пятнадцать-двадцать лет обучения — это очень долгий срок, — её глаза затуманились, словно она вспомнила нечто, что лежало камнем на сердце. — Те же, кто рискует добровольно, жаждут силы, денег и власти. Всё просто.

— А ты? — я уставилась на Вейра.

Он бросил на меня хмурый взгляд и отвернулся.

Я задумалась. Почему Вейр не убил Алого, когда тот подло напал, не дожидаясь официального поединка? Ведь, если я правильно поняла, у него был шанс победить? Место в круге, не хухры-мухры. Неужто пожалел? Я по-новому посмотрела на Вейра. И засомневалась. Да нет, меня вон как приложил, до сих пор челюсть побаливает. Так и лучился добротой, мерзавец, но я, кажется, отвлеклась.

Если подвести итог, в Круг колдунов можно попасть, только победив другого члена Круга в смертельном поединке. Бросить вызов может любой. Это и спасает Круг от постепенного вырождения. Кровавый отбор. Что может помешать учителю забрать силу тайком? Выловить талантливого, сильного мальчишку и втихую сожрать всю его молодость и магию?

"Если колдун хапнет много, он в один миг потеряет всё, что имел. Поэтому он трижды подумает, прежде чем решиться на обряд передачи силы. Ты знаешь о самовозгораниях?" — ответила Ольга.

Знаю. Такой конец грозил любому, обладающему силой и сверхжадностью. Меру надо знать — золотое правило и вед, и жрецов, и колдунской братии. Говорят, риск — дело благородное, но в этих каннибальских обычаях я ничегошеньки благородного не видела. Побеждать можно не только при помощи силы и знаний. Обычная хитрость и подлость сводит на нет любые ухищрения, кодексы и правила, поэтому, если быть честной сама с собой, шанс у учеников был. Тогда почему колдуны не забрали в свои руки всю власть в королевстве? Поломав голову, пришла к выводу, что не они одни на Земле-Матушке нашей воздух портят. Есть ещё жрецы, эльфы, да те же вампиры, у которых имелись свои сильные стороны. "А то!" — передразнила меня Ольга. Более-менее уяснив для себя колдунскую незатейливую жизнь паучков в банке, я задала давно мучивший меня вопрос:

— Может, знаешь, почему заболела одна я?

Она замерла посреди комнаты, обернулась и уставилась на меня разноцветными глазами:

— Ложка дегтя портит весь мёд. А от ложки меда дегтю ничего не будет. Как пример — у жрецов один крошечный грех перевешивает все добрые дела. Так и у вас. Я категорически не согласна, что тьма — плохо, а свет — хорошо. Нет абсолютно черного и белого, так называемые добрые дела тоже могут идти во вред. Тьма — не зло, а всего лишь сон дня. Твой волк — зло? Для овцы и крестьянина — зло в чистом виде. Для леса и даже для овец — средство выживания. Благодаря волку не вымирает и не вырождается род травоядных. Или другой пример. Что хуже — жрец, желающий якобы только добра и поэтому насильственно сгоняющий в храмы народ? Жрец, выжигающий огнем капища древних богов вместе с верящими в них людей? Ради спасения и добра, как они утверждают! Тот самый добрейший жрец, уничтожающий каленым железом и мечом саму память о древних и насилующий душу верующего — добро? Да? А твой Север, зарезавший больную олениху в королевском лесу — зло? Что скажешь, веда? — Ольга говорила ровно, тихо, но в её голосе звучали такие боль и гнев, что я растерялась. Не знаю, сколько ей лет, но, видно, глубокая рана давно кровоточит и рвет душу на части, раз она так близко приняла к сердцу мой вопрос. Какой спокойной и невозмутимой она казалась на совете, и насколько сейчас ей было больно… — Я не могу понять, почему отец, убивший насильника своей дочери, считается преступником и злом. Я не понимаю, почему, занявшись любовью по велению сердца, а не по указке жреца, связавшего меня с нелюбимым, я совершаю грех. Зачем мы клеймим собственную жизнь?!

Север, положив голову на лапы, только прядал ушами каждый раз, когда Ольга называла его имя, не сводя внимательных глаз с вампирши. Вейр молча потягивал вино, так и не повернув головы, и ни разу не вмешавшись в нашу беседу.

Она подошла к столу, отпила из кубка, и продолжила хрипловатым голосом:

— Ради добра на земле творятся самые страшные преступления. Что касается Вейра, то у него всё впереди. Только медленнее, чем у тебя, — тусклым невыразительным голосом закончила Ольга, села в кресло и закрыла глаза.

Я глубоко задумалась. На тему добра и зла ломали копья и мечи столетия. В целом, я была согласна с Ольгой. Во всем. Кроме одного. Простить смерть родителей я никогда не смогу. Для меня это клеймо всегда будет гореть кровавым пламенем. Мера зла и добра своя у каждого. И свою меру я менять не собиралась. Слишком дорога цена. Я закрыла глаза и долго молчала, пытаясь приглушить старую боль. Добро-зло, жизнь-смерть, черное и белое кружили смертельным хороводом. С трудом отогнав кошмарные тени, только сейчас осознала, как же тихо и мирно мы жили с Лидой. Никаких интриг, шантажей, и убийств. Кстати, о птичках. Да и тему сменить не помешает.

— Скажи, а тебе не жалко было… потратить на нас такие сильные поводы для шантажа?

— Мы давно ждали способа пробраться в хранилище. Для открытия прохода необходимо тайное слово, а у нас его нет. Каждый из трех советников знает только одну часть, да и открыть дверь можно лишь в присутствии хранителя ключа. Ты его знаешь, это Коллозий, — ответила Ольга уже спокойным тоном. — Попытки прочитать мысли советников окончились ничем, эти знания защищены от проникновения извне. Ваш случай ничуть не хуже и не лучше любого другого. Мы бы воспользовались этими признаниями и долговыми расписками и сами, но почему бы не помочь заодно и хорошим друзьям?

Ну да, друзьям, как же. Судя по синяку на шее и растрепанной одежке, дружба была ближе некуда.

— Какие у нас планы? — наигранно бодро осведомилась я.

Парочка переглянулась. Судя по взглядам, на уме у обоих была вовсе не библиотека и не поиск заклинаний с рецептами. Я встала.

— Покажите дорогу в хранилище, и залюбите друг друга хоть до смерти, — насупилась я.

— Уже вечер, — возразил колдун, скользя взглядом по стройным бедрам вампирши.

Ожил, черт сероглазый.

— И что? Нам всего три дня дали, — уперлась я. Ноги гудели, спина болела, но смотреть на этих двух озабоченных было выше моих сил.

— Во-первых, три дня начинаются завтра. Во-вторых, советники на ночь глядя и пальцем не пошевелят, а в третьих, разве ты не устала? — нарочито спокойно ответила Ольга, словно увещевала капризного ребенка.

Я прошла к кровати, стащила сапоги и легла на атласное покрывало, заложив руки за голову и демонстративно закрыв глаза. Постель заходила ходуном. Рядом со мной разлегся Север, почти размазав меня по стенке, и жарко задышал прямо в ухо.

Спустя недолгое время позвякивание тарелок и кубков, интимные смешки и шепотки стихли, наступила тишина. Открыв глаза, я успела увидеть закрывающуюся дверь в стене. Потайная плита давно вернулась на свое место, а я всё смотрела и смотрела в одну точку. События сегодняшнего дня совершенно меня вымотали. Я чувствовала себя половым ковриком, о который вытирали ноги все, кому не лень. Затем постирали, выкрутили и повесили сушиться. Усталость взяла свое, и я провалилась в сон. Без сновидений. Кошмаров. И боли.