Меч судьбы

Глава 2

Я бреду сквозь густой туман по узкой каменой тропе. Холод и липкая сырость пробирают до костей, под ногами клубится грозовое облако. Безмолвие нарушает лишь карканье ворон и тоскливый плач неясыти. В отчаянии взмахиваю руками, срываюсь вниз, в тяжелое живое и вязкое грозовое нечто. Вспышка молнии, в ядовитом отблеске мелькают безглазые, серые лица, тени тянут ко мне когтистые лапы, раззявив оскаленные рты. Клубы призраков окружают, впиваются ледяными когтями в сердце, я бьюсь, но не могу прорвать вязкий, смертельно-ледяной туман. Тени шепчут, шепчут вкрадчиво, мерзко, от этого шепота у меня волосы встают дыбом, екает сердце, я выхватываю кинжал, который победно сияет льдом, и вспарываю тьму.

Дикий вопль, вопль тысяч разъяренных глоток пронзает тьму, сбивает с ног, но я продолжаю идти, сжав зубы от ярости, разгоняя тени взмахами клинка. Я тебе не по зубам, тьма. Подавишься. Но, их так много, им нет числа, их все больше… И, самое жуткое, я знаю, что там, за дымкой из душ проклятых, меня ждет он.

Он убьёт меня.

— Зоря! Зоренька! — знакомый голос зовет, кричит, прорываясь сквозь туман и время. Я не могу ответить, не могу, рыдаю от злости, сжимаю пальцы, впиваясь ногтями в ладони до крови, но спасительной боли все нет, я навсегда останусь в омуте тьмы и призраков…

***

Я разлепила глаза. Кошмар. Слава Всевидящему, это был всего-навсего кошмар! Кровавая пелена понемногу рассеялась, и я с неимоверным облегчением узнала родные до боли черты.

— Лида, — прохрипела я и попыталась улыбнуться. Челюсть распухла и болела.

Она всхлипнула, уронив голову мне на грудь, крепко обняла. Я уставилась на черноволосую макушку с проседью. Дышать было тяжело, но ни за какие коврижки я бы не сказала об этом тетке. Мне было до дурноты страшно.

— Кой леший дернул тебя в драку лезть? Двадцать лет, а ума не нажито! На ноги встанешь, отдеру хворостиной, чтоб неделю сидеть не могла, — Лида подняла, наконец, голову, и вытерла покрасневшие глаза уголком полотенца.

Я, как могла, ухмыльнулась. Тетка поднялась с постели, уперла руки в боки и склонила голову к плечу. Я хорошо знала эту позу. Сейчас кому-то мало не покажется, и это, к счастью, буду не я. А кто? С трудом повернув голову, я во все глаза уставилась на лавку напротив моей постели. Ёж побери!

Пепельные растрепанные волосы обрамляют скуластое лицо, глаза закрыты, рука с тонкими длинными пальцами аристократа без сил свисает с лавки. Ворот белоснежной рубахи в темных пятнах, на подбородке запеклась кровь. Колдун, распоследняя сволочь, мерзавец, чтоб его ёж задрал!

— Ну, господин нехороший, чего молчим? — прошипела Лидия, постукивая носком сапога по полу. — Что можем сказать в свое оправдание, харя колдунская?

Длинные ресницы вздрогнули, ухмылка искривила губы, пальцы сжались в кулак, побелели и замерли.

— Колдовать не выйдет, чёрный, даже не пытайся! В погоне за наживой ни себя, ни девочку не пожалел! — тетка надвинулась на него, закрыв мне обзор.

Ответа мы так и не дождались. Лида постояла, тяжело дыша, обернулась ко мне:

— Ты как?

Я прислушалась к себе. Вроде всё как всегда, руки-ноги-голова на месте, беспокоила лишь жуткая слабость, тошнота и беспричинный, необъяснимый страх. Я дернула плечом.

— Лежи, лежи. Этот мерзавец тебе яд влил, — она повернула белое от злости лицо ко мне, карие глаза полыхнули гневом. Я потеряла дар речи. — И себе тоже, — помолчав, добавила она, не сводя с меня глаз.

— Лид, — прохрипела я. Горло саднило, как будто орала я на самом деле, а не во сне. — Как это? Если он яд влил… Почему я жива?

— Красавец сам объяснит, если пожелает, — нахмурилась тетка. — Да, чёрный? Если жить хочет, а он хочет, очень хочет.

Лида даже тараканов не трогала, но сейчас, судя по голосу, типу на лавке она грозила на самом что ни на есть полном серьезе. Колдун никак не отреагировал.

Она постояла немного, испепеляя взглядом противника, чертыхнулась и повернулась ко мне:

— Я спущусь к Золту, возьму кое-чего для поднятия сил, вы уж тут, прошу ласково, не поубивайте друг друга до моего прихода.

— Зайди в мою комнату, принеси сумку, — тихий глубокий голос отозвался во мне странным эхом. Помнится, очень похожий голос был у заезжего певуна, я его потом год не могла забыть, а местные красотки просто утопили его в горючих слезах и дорогих подарках, напрасно надеясь на взаимность.

— А больше тебе ничего не надо? Горшка, например? — ядовито поинтересовалась Лида.

— Там противоядие, тетка. Если хочешь, чтобы мы тут провалялись до второго пришествия, то можешь валить за своим супом, — с легкой издевкой в голосе ответил колдун.

— Нарровский волк тебе тетка, морда колдунская! — фыркнула Лидия и вышла в коридор, хлопнув дверью.

Значит, мы у Золта. Это он, наверное, позвал Лиду на помощь. Я закрыла глаза. Колдуны… Обычно они селились уединенно, меняя место жительства через пару-тройку лет. Когда люди начинали понимать, какую цену придется платить, обычно их уже и след простыл. Дело свое они знали. Жрица берегла своих воинов.

Когда к нам на хутор забрел колдун, мама умирала, гасла, как свеча. Отчаявшийся отец падал с ног, не зная, как и чем облегчить её страдания. Не помогали ни зелья Лидии, ни заговоры, не помогало ничего! Папа уже не мог смотреть мне в глаза, не мог отвечать на наивные детские вопросы, когда же мама выздоровеет, и когда все будет, как прежде. Сколько раз он твердил, чтобы она не смела лечить! Мама только смеялась… Заливисто, задорно, искренне. Он улыбался в ответ. В тот раз она встретилась с силой, которая оказалась сильнее её Света. Работа колдуна… Болезнь пожирала её, муки были невыносимы, пытка длилась и длилась… И отец попросил о помощи у того, кого ненавидел. Отдал себя в уплату черной силе, отдал целиком. И не пожалел ни разу. До самой своей смерти. Я это знала.

Мама выздоровела, отец слег. Через год его не стало, а ещё через полгода, ранней весной, я наткнулась на тело мамы в лесу. Та сосна и сейчас перед глазами… Пришла в себя уже у тетки, и только через тысячу лет научилась заново говорить. Две скромных могилы мы навещали каждый год. В день обряда колдуна. День настоящей смерти моих родителей.

Черный не подавал признаков жизни, то есть, он, конечно, был жив, но просить прощения и рвать на себе волосы в знак искреннего раскаяния явно не собирался. Как можно жить, понимая, что творишь зло? Что заставляет делать выбор в пользу тьмы, я не могла и не хотела понимать. В Миргород, небольшой городишко, колдуны не хаживали. С тех самых пор, как погибли родители. Может, и бывали, но проездом, не останавливаясь. А вот с их жертвами мне встречаться довелось. В нашем лесу есть целебный источник. Раз в год в день Всевидящего к нему стекались просящие о чуде исцеления. Я видела этих несчастных. Они отличались от больных по судьбе так же, как быстродействующий яд от спиртного. Скорость, сила и неотвратимость болезни от колдовских чар надежды не оставляли. К нам тоже приходили. Люди готовы молиться хоть тьме, хоть свету, лишь бы выжить. Лида только качала головой, молча выслушивая оскорбления обреченных, которым вынуждена была отказать в помощи. А после дня Всевидящего надиралась вусмерть. В покоях купца я видела, что смерть уже не отпустит жертву. Больной никто не смог бы помочь, ни веда, ни лекарь, ни чудо, ни сам Всевидящий. Судьба ставила кровавую точку, обрывая нить, и мешать ей колдун был не должен.

Вернулась Лида. Подошла, тронула прохладными пальцами мой лоб, нахмурилась, но промолчала. Помедлив, поставила на стол флакон темно-синего стекла.

— Ты про это говорил, черный?

Он, не оборачиваясь, буркнул:

— Дюжину капель в молоко, женщина. Дюжину, не больше и ни меньше.

Лида фыркнула. Открылась дверь, в комнату, тяжело ступая, вошел Золтан. Поставил кувшин на стол, не глядя на колдуна, бросил:

— Если к вечеру Зоря на ноги не встанет, тускло тебе будет, колдун, ой, как тускло, — от его тона у меня мурашки стадами забегали. Черный никак не отреагировал на угрозу. Золт потоптался немного, хмуро глядя на колдунскую спину, бросил цепкий взгляд на меня из-под кустистых бровей и вышел.

Лида сосредоточенно отмеряла капли в кружку. От запаха засвербело в носу. Я оглушительно чихнула, челюсть отозвалась острой болью. Ответишь ты мне за это, козел бодливый!

— Ты первый, черный, — она подошла к колдуну, протянула руку с кружкой.

Тот приподнялся, взял молоко, бросив внимательный взгляд странных глаз на тетку. Та сурово посмотрела в ответ. Выпив, он с явным облегчением откинулся на скамью, стукнувшись головой о доски. Я про себя усмехнулась. Лида даже полотенца не подстелила.

Колдун застонал, выгнулся дугой. Его заколотило, скрючило, изо рта пошла пена, он грохнулся со скамьи, забился выброшенной на берег рыбиной. Лида, не выдержав, подлетела к нему, упала на колени, схватила за голову и крепко держала, пока он бился в конвульсиях. Постепенно колдун затих, глаза приобрели осмысленное выражение, серый цвет лица сменился бледностью. Лида отпустила его голову, поднялась и молча стояла, наблюдая. Меня же здоровье черного интересовало постольку-поскольку. В конце-концов, я веда, и должна знать, что собираются в меня влить, и чем это грозит моему бедному организму. Вывод был для организма весьма неутешителен. Организм сжал зубы.

Колдун немного посидел, затем, как ни в чем не бывало, легко вскочил на ноги и прошел к рукомойнику. Долго умывался, тихо пофыркивая. Закончив, повернулся к нам. Лишь смертельная бледность и растрепавшийся хвост напоминали о страшном припадке. Если бы не грязная рубаха с пятнами крови, хоть сейчас на бал.

— Я не буду это пить, — заупрямилась я.

— Будешь, — ласково ответила Лида, беря вторую кружку с отравой и присаживаясь ко мне на постель.

— Не буду, ёж подери! — для верности я крепко сжала зубы.

— Ну что ты, как маленькая, — голосом доброй бабушки пропела тетка. Колдун уже что-то делал у стола, повернувшись ко мне спиной. Я бы дорого дала, чтобы знать, чем он там занимается!

Он подошел к нам, осторожно держа ложку с молоком, в другой руке у него был свернутый в жгут рушник, и пристально посмотрел Лиде в глаза. Я почувствовала неладное, но было поздно. Лида стальными пальцами быстро разжала мне челюсти, а этот мерзавец влил вонючую гадость прямо в рот. Я поперхнулась, вцепилась в чьи-то руки, и, уже падая в пропасть, услышала: "Держи крепче голову, тетка…".

***

Я с вожделением разглядывала здоровенную тарелку бараньих ребрышек и ароматную кучу зелени. Дымилась картошка, присыпанная жареным лучком и укропчиком и щедро политая золотистым маслом. Крынка сметаны, заправленной чесноком и маринованными крохотными резанными огурчиками, радовала мой жадный взор. Я готова была слопать всё, что принесла Дора, красавица жена Золтана. Колдун окинул равно заинтересованным плотоядным взглядом как пышные крепкие Дорины формы, так и поднос в её руках. Она довольно блеснула зелеными глазами в ответ, поставила поднос и вышла, игриво покачивая бедрами. Я хмыкнула. Если колдунская морда попробует подкатить к роскошной рыжеволосой само-ходячее-искушение Доре, мало ему не покажется. В Миргороде даже смотреть в её сторону боялись, что уж говорить о романтических и не очень приключениях. Слюна у мужиков бежала, но смотреть было можно, а руками трогать нельзя. Если руки дороги. Правда, судя по фонарям, которые изредка украшали Дору, Золт не всегда считал виноватыми жениных воздыхателей.

После зелья колдуна казалось, что я сделана из одних пузырьков. Легких, крохотных, невесомых. Кровь играла, бежала, покалывая каждую клеточку тела. Хотелось петь и плясать. А ещё страшно хотелось есть. Зверский голод щелкал зубами и требовал подношения. Я схватила ложку и кровожадно уставилась на блюдо с мясом. И плевать я хотела на больную челюсть!

Колдун ел аккуратно, красиво, что меня нисколько не смущало. Мы аристократическими воспитаниями похвастаться не могли, и переживать по этому поводу я не собиралась. Пока он нарезал баранину, я уже успела уничтожить пару ребрышек, утолив первый голод. Лида с умилением, подперев щеку рукой, смотрела на мой здоровый аппетит. Черный поднял бровь, когда я выложила на картошку полкрынки сметаны. И ёж с ним!

Закончив набивать брюхо, я откинулась на спинку стула. Сейчас бы пару часиков подремать в тенечке, больше мне для полного счастья ничего не надо было. Колдун решил иначе. Вытерев кончики губ рушником, он отодвинул тарелку и уставился на меня серебристыми глазищами:

— Теперь слушай. Ситуация не ясна совершенно, пока можно сказать только одно — мы крепко повязаны с тобой, к моему глубокому и искреннему сожалению.

Я открыла глаз и фыркнула:

— К моему тоже, и с чего это ты взял, что нас может что-то связывать?

— Обычно магическая схватка заканчивается смертью одного из противников, — сухо ответил колдун, поигрывая ножом. — Или смертью обоих. Мы живы.

— Рыдать из-за того, что жива, я совершенно не собираюсь, — буркнула я, погружаясь в дремоту и пожелав про себя сероглазым надоедливым колдунам оставить меня в покое.

— А надо бы, — он положил нож, вцепился пальцами в край стола и резко наклонился ко мне. Я невольно отшатнулась, стукнувшись головой о стену. — Мы до сих пор живы только потому, что я на время обманул смерть.

С меня мгновенно слетели остатки сонливости.

— Как это?

— Эликсир, который я влил тебе и выпил сам, ненадолго ввергает в состояние предсмерти. Той самой, когда ещё можно вернуть уходящего. Вы, веды, должны это знать. Ты своим идиотским вмешательством прервала обряд, когда Жрица уже приготовилась принять жертву. Заменой должен был стать один из нас. Выбора не было — обмануть смерть можно только смертью. Я рискнул, дав тебе эликсир, — он помолчал, затем продолжил — Произошло смешение сил. Я вынужден был оставить тебя в живых.

— Спасибо за то, что сжалился, добрый, милосердный и великий колдун! Почему же ваше колдунское высочество соизволило смилостивиться? — я подняла бровь.

— Часть моей силы перешла к тебе, а твоей — ко мне. Если бы ты ушла, я бы тоже скоро… — он замолчал, сверля меня глазами. Любви во взгляде не было, как и радости от моего существования.

— Верни мой Свет, а я тебе твою гадость с удовольствием верну, хоть сейчас, и катись из Миргорода!

— Если бы это было возможно, ноги моей здесь бы уже не было, — его глаза сверкнули. — Иметь дело с безмозглой, некомпетентной, ко всему и неуемно деятельной девчонкой с куриными мозгами — мечта всей моей жизни.

"Куриные" меня добили. Мало мне вчерашнего страдальца, теперь ещё и это недотравленное злодейство туда же! Я задохнулась:

— Подумаешь! Какие мы аристократичные и заумные! Я, значит, безмозглая? Куриные, значит? Некомпетентная? А Вашим высокопородным мозгам, случайно, не ведомо, как разделить силы? Ваша подлость не знает? И ничто Вашему жлобству не подсказало, что лезть на чужую территорию и гадить — не аристократично, неблагородно и не подобает даже колдуну? Ваше узколобие молчит? И нечего на меня хрустеть скулами! Клоп недотравленный! Видали мы таких… белорубашечных, во сне и во всяко-разном виде!

Орала я долго, самозабвенно, выплескивая всё, что накипело, а накипело у меня на десятерых разъяренных ведьм. Колдун слушал, нацепив на смазливую морду маску ледяного спокойствия. Плевать. Я продолжила выступление.

Пока не встретилась взглядом с Лидой.

— Ты… ты чего, Лид? — выдавила я.

Лида, которую, я даже представить не могла, чем или кем можно напугать, цветом лица не отличалась от своих любимых простыней, в черных глазах мерцала такая боль, что мне стало дурно.

— Ты, черный, хочешь сказать, что вы обречены? — медленно, тихо, подбирая слова, проговорила она.

— Именно так, тетка.

— Не смей называть её теткой, выродок! — рявкнула я.

— Смешение случается раз в тысячу лет, — глухо проговорила Лида. — Редчайшее сочетание равных по мощности сил и прерванный обряд сделали свое черное дело, — в её карих глазах застыла боль. — Я права? Вы должны умереть?

Я потеряла дар речи.

— Надо искать того, кто может помочь, иначе — да. Думаю, времени у нас немного, — колдун ещё раз одарил меня добрым любящим взглядом.

— Ничего не поняла! Почему это обречены? Мы живы, у меня и у него ничего не болит и не жмет, — я, всё ещё не веря сама себе, посмотрела на Лиду.

— Зоренька, чужая сила просто-напросто сожрет тебя. Это как рак, — она отвернулась.

Мы молчали. Каждый думал о своем. Я — о том, что умирать мне совсем не хочется. Колдун, судя по его хмурому лицу, тоже не радовался скорой неотвратимой смерти. Что такое рак, никому объяснять было не надо.

— И что, никто-никто не может помочь? — я всё ещё не теряла надежды.

— Пойми, Зоря — смешение стихий — это небывалая редкость, да и опасность смертельная. Эти знания на дороге просто так не валяются, — на Лиду было страшно смотреть.

— Почему?

— Попробуй что-нибудь, — колдун прищурил глаза.

Я подумала, и щелкнула пальцами. В комнате закружилась дюжина ярких бабочек. Бабочки как бабочки, ничего особенного. Правда, крылья раскрашены в ядовитые желто-черные полосы, а голова украшена впечатляющим жалом. Я торопливо щелкнула ещё раз. Рой кошмарных насекомых исчез.

— Ёж побери, — растерянно выдохнула я. — Как же я теперь лечить буду?

— Ты сейчас не о лечении думать должна, Зореслава! — сурово сдвинула брови Лида. — Тебе свою жизнь спасать надо! Что делать-то будем? И как тебя, в конце-то концов, звать, чёрный, раз уж мы кровью повязаны?

— Вейр, — бросил колдун, сосредоточенно о чем-то размышляя.

Меня зазнобило. Я начинала понимать, во что вляпалась и чем всё могло для меня окончиться. Колдун, то есть Вейр, очнулся и встал:

— Ладно. Собирай её в дорогу, тетка, выезжаем утром. Я сам вас найду.

— Вот ещё, раскомандовался, — заупрямилась я. — Мне ещё кучу дел переделать надо.

— Ты поедешь с ним, Зореслава, — тихо сказала Лида, но таким голосом, от которого у меня пропала всякая охота спорить. Я вдруг поняла, что этот вечер может быть последним, который мы проведем вместе. Сердце сжалось от боли, на глаза сами собой навернулись слезы. Я с ненавистью взглянула на колдуна. Он ответил тем же.

Пожимать руки друг другу мы не стали.