В холодном деревянном доме на окраине крошечного северного городка я, бывшая красавица, бывшая светская львица, медленно умирала от скуки.
Первые дни на новом месте были не слишком насыщенными. Единственное событие — поход на рынок за новой одеждой. Преодолевая брезгливость, комом подступающую к горлу, я мерила отвратительно сшитые синтетические шмотки вьетнамского производства. В моей прошлой жизни я бы побрезговала даже дотронуться до подобной вещи. А теперь была вынуждена торговаться, чтобы их приобрести. Джинсы, которые меня полнят. Кофточка, неприятно прилипающая к телу. Колючий свитер. Идиотские тупоносые сапоги. Блузка с карикатурными оборками.
Моя новая подруга Евгения пришла от всего этого в трогательный детский восторг.
— Какая прелесть! — воскликнула она, схватив юбку цвета гнилой травы, которую я купила, руководимая чувством мазохизма.
— Хочешь, бери, носи. Мне не жалко.
— Правда? — выдохнула она. — Ох, какая ты счастливая. Как бы мне хотелось накупить себе столько одежды одним махом! Но мне вечно приходится выкраивать… Теперь-то будет полегче, а когда мы приходили на рынок с мужем… Он пилил меня за то, что мне хотелось новые трусы. «Зачем твоей старой жопе новые трусы», — говорил он. Знаешь, обидно как было?
— Урод, — уныло подтвердила я. — Я подарю тебе новое белье. Завтра пойдем и выберем, что захочешь.
— Что ты! — испугалась она. — Я не к этому клонила. Тебе сейчас нужно экономить.
— Да ладно, Женька. Один раз живем. Купим тебе платье, туфельки. И пойдем с тобой в бар. Найдешь себе нового мужа.
Она несмело улыбнулась. У Жени было приятное лицо, и кожа неплохая. Ей не хватало лоска — да и откуда, спрашивается, ему взяться в этом захолустье? Тем более что она совсем не интересовалась внешностью.
Я однажды заметила, что она умывается с мылом. Сделала ей замечание — так она удивилась и спросила: «А чем же еще мне умываться, песком, как кастрюльке, что ли?» «Нет, пенкой для умывания, как все нормальные люди!» — ответила я. А Женя поджала губы: «Не, это для миллионеров». Она пользовалась ужасной польской косметикой. Ее пудра резко пахла дешевыми духами, а губная помада отдавала средством для чистки плит.
— Нового мужа, — мечтательно протянула она. — Нового мужа я не найду никогда. Только если уехать отсюда, а куда уж мне ехать?
— Почему ты такая пессимистка?
— Это не пессимизм, это статистика, — спокойно улыбнулась Женя. — Вот смотри. Население нашего городка — четыреста тысяч человек. Из них, будем считать, половина мужиков. Хотя на самом деле их и того меньше. Получается двести тысяч. Из них половина женатые, а половина холостых — точно алкоголики. Половина из холостых и непьющих сидит. Мне почти сорок лет. Значит, как минимум две трети моложе меня. Из них две — безработные, а зачем мне такой нужен. Половина разведенные алиментщики. Ставить на ноги чужое дите, только этого мне не хватало. Я не красавица, плохо одета. Две трети в мою сторону и не посмотрят, у нас в городе много молодых и неустроенных. А на оставшихся не взгляну я. Если подсчитать, то останется человек десять. Сама подумай, велика ли вероятность встретить этих десятерых в городе с населением четыреста тысяч?
Я изумленно присвистнула:
— Ну ты даешь! Лихо. Но ты забыла о везении. Вдруг именно в тот вечер, когда ты придешь в бар в новом платье, там будут сидеть восемь из горячей десятки?
— В тот вечер, когда я приду в бар в новом платье, меня привлекут за проституцию и уволят с работы, — звонко рассмеялась Женя.
— Но почему? — искренне удивилась я.
— Ох уж эти москвичи, — вздохнула она. — Может быть, у вас бабы и ходят по барам. А здесь это не принято. И неприлично. Если тебя увидят в баре одну, то к тебе и отношение будет соответственное.
Я помолчала.
— Но что же делать? Как же вы развлекаетесь?
Женя пожала плечами и задумалась.
— Не помню, когда я развлекалась в последний раз. Работы много. Приходишь домой, надо мужа кормить. Дочка у меня в прошлом году вышла замуж и уехала в Архангельск, полегче стало. А так… Телевизор смотрим. В прошлом году в кино ходили. На Новый год у нас на главной площади елка… А еще есть День города, всегда бывает концерт…
От ее «веселых» перечислений у меня желудок свело. Может быть, пока не поздно, стоит переехать в город покрупнее, в тот же Архангельск, например? Неужели и мне придется привыкать к этой жизни, безрадостной, как обезжиренный кефир? У Жени-то хотя бы работа есть, а мне что делать?!
— Да ты не переживай, — она погладила меня по плечу. — Не плачь.
— Я и не плачу. — Я прикоснулась к щеке и с удивлением обнаружила, что она мокрая.
— Я все понимаю. После Москвы тебе сложно привыкнуть… Мне и самой иногда тошно. Я, знаешь ли, в юности мечтала переехать в Москву или Питер. Готовилась в институт, но провалилась… Да что уж там… Но мы что-нибудь придумаем. В любом случае тебе же надо как-то устроиться… Ведь твои деньги рано или поздно кончатся.
— И куда меня возьмут? — буркнула я. — Без документов?
— А нельзя тебе съездить в Москву за паспортом и трудовой книжкой?
«Паспорт я на всякий случай сожгла, а трудовой книжки у меня и в помине не было. Хотя ее легко можно купить в переходе метро, — подумала я, — но для этого придется вернуться в Москву, куда мне путь заказан. Может быть, там уже по всему метрополитену расклеены мои фотороботы, опять же, на каждом углу там — проверки документов…»
— Сейчас нельзя, — твердо сказала я. — Если я вернусь, муж меня убьет. Потом, возможно.
Женя затеребила край ветхой скатерти.
— Слушай, конечно, это незаконно… Но наша администрация на это рукой махнет, потому что учителей все равно не хватает. Я скажу, что ты моя двоюродная сестра из Архангельска, никто не будет проверять… Ты ведь учительница?
— Да, — почувствовав близость возможного разоблачения, я немного охрипла.
— А я директор школы. У нас что творится, умрешь от смеха! Химию ведет трудовичка. Она сама в этом еле сечет. Английский отменили. На истории читаем учебник вслух, потому что никто не в состоянии рассказать больше. А теперь еще такое дело… Понимаешь, администрация настаивает на нововведениях к двухсотлетию города. Мол, наши школы должны быть не хуже всех остальных в России. Так эти идиоты, — Женя понизила голос. — Эти идиоты, вместо того чтобы повысить зарплату учителям, чтобы из Архангельска приехали нормальные преподаватели английского, ввели в программу разные модные предметы. Типа этикета, прикинь?
Я улыбнулась.
— Учат деток наших правильно рыбным и десертным ножом есть. Как будто бы кому-то из них предстоит по ресторанам шататься. Еще бальные танцы ввели. Наши плюются все. Мы это повесили на физкультурника. Который танцует, как пьяный слон. И еще один предмет… — Женя покраснела. — Этика и психология семейной жизни. Никто его вести не хочет. Пока делим нагрузку поровну… Ну сама подумай, как я расскажу детям о половой жизни, если они знают больше меня? Только авторитет подрывать.
— И ты хочешь, чтобы это сделала я? — догадалась я.
— Ань, если ты не готова, я пойму…
— Ну что ты! Мне выбирать не приходится… Я люблю детей.
— Они не дети. Этика и психология семейной жизни — это одиннадцатый класс. Им по пятнадцать-шестнадцать лет.
— Дети, — настаивала я. — Я прекрасно помню себя в шестнадцать. Я играла в куклы.
— Сама увидишь. Значит, ты согласна?
Я вздохнула. Как я умудрилась угодить в эту западню? Долго ли это продлится? С ума сойти — я буду работать учительницей! Конечно, предмет мне достался веселый, все же лучше, чем какая-нибудь биология. Но все равно — это же придется рано вставать и носить ужасную одежду, на которую мне уже и смотреть было противно. Это значит, что есть риск втянуться и через пару лет превратиться в Женю — неухоженную, разочарованную, умывающую едким мылом лицо.
— Ну так что? — торопила Женя.
«Я обязательно найду выход, — решила я. — Иначе я буду не я. Что-нибудь придумаю, выкручусь. Но придется немного потерпеть».
— А что мне остается? — бодро улыбнулась я. — Конечно, согласна. Спасибо за предложение.
…На следующий день Женя познакомила меня с новыми коллегами. Чего откладывать в долгий ящик, решила она. Какая разница, когда начинать новую жизнь — в понедельник ли, в среду? Среда тоже неплохой для начинаний день.
Школьные интерьеры произвели на меня удручающее впечатление. Двухэтажный деревянный дом, десять кабинетов на каждом этаже. В этом здании занимались старшеклассники, школа для малышей находилась через дорогу.
Учительствовали, как водится, в основном женщины. Самой молодой преподавательницей должна была стать я, всем остальным, судя по всему, перевалило за сорок. По дороге Женя (которую по законам субординации отныне мне предстояло называть Евгенией Викторовной) насплетничала, что большинство из них — либо старые девы, либо безнадежные разведенки. В этом увядшем розарии даже плешивый тонконогий физкультурник чувствовал себя лакомым кусочком — как-никак единственный мужчина в коллективе, вдобавок холостой. Ну и что, что без слез не взглянешь, ну и что, что от него табаком несет за версту. За внимание физкультурника активно боролись три дамы — математичка (лет сорок пять-сорок семь, фальшивый синтетический конский хвост приколот вульгарной заколкой к затылку), завуч (скандальная женщина с инфантильными кудряшками) и школьная медсестра тетя Нюша (похожа на свежую ватрушку, полная, румяная, с ямочками на щеках и седыми висками). Но обо всех этих страстях я узнала несколько позже.
Стоило нам появиться на пороге учительской, как ленивые утренние разговоры стихли. Женщины уставились на меня — кто-то равнодушно, кто-то откровенно неприязненно. К вниманию толпы мне не привыкать, но в первый момент я все равно растерялась. Рука взметнулась вверх — волосы поправить. Среда была дождливой, мои самодельные кудри завились в тугие колечки, как шерсть породистого пуделя. На мне была новая юбка, новые клеенчатые сапоги, в руках — безвкусный ридикюль из красного кожзаменителя. Мне казалось, что я похожа на огородное пугало, но Женя все утро восхищалась моим гардеробом — да и прочие учительницы цепко оглядывали ценя с ног до головы, поджимая при этом губы.
— Привет, девочки! — улыбнулась Женя. — Смотрите, кого я вам привела. Это моя двоюродная сестра, Анна Геннадьевна. Из Архангельска приехала, будет преподавать этику и психологию семейной жизни.
— Разве у тебя есть сестра? — поинтересовалась высокая тощая женщина с резким голосом. — Никогда не знала.
— Этику и психологию семейной жизни, — одновременно с дылдой фыркнула румяная круглолицая женщина. — А эта так называемая сестра хоть замужем сама-то? Чтобы такое преподавать?
— Надеюсь, вы сработаетесь, — невозмутимо продолжила Женя. — Познакомься, Аня, это Софа, твоя коллега. Русский язык, литература. А это Нюша, медсестра.
— Получаю копейки, а пашу, как взрослая, — ухмыльнулась Нюша.
Почему-то куда уютнее я себя чувствовала на сцене, под любопытными, восхищенными, раздраженными взглядами сотен людей, чем здесь, в непротопленной комнатке, где помимо меня и Жени находилось всего три женщины. Мне вдруг вспомнился случай, произошедший со мной в прошлом июле, — сейчас мне казалось, что это было нереально давно. Мое первое сольное выступление в закрытом загородном клубе. То был день рождения какого-то дальневосточного олигарха. Бюджет вечеринки перевалил за сотню тысяч долларов. Были приглашены только звезды самой первой величины, ну и я заодно. Понятия не имею, где олигарх откопал моего агента и зачем ему понадобилось разбавить моим присутствием феерический звездный коктейль. Одно время я тешила себя надеждой, что он, может быть, заочно в меня влюбился. Было бы здорово — любовь олигарха решила бы многие мои нехитрые проблемы. Но версия оказалась ошибочной, потому что за весь вечер именинник даже не подошел ко мне поздороваться. Впрочем, сейчас речь не об этом.
Сияющая, с ворохом концертных платьев под мышкой, я ввалилась в гримерную. Там уже кое-кто был. Популярная девичья группа (загорелые миниатюрные статуэтки, красиво открывающие под фонограмму силиконовые рты), поп-певец сомнительной сексуальной ориентации и знаменитая манекенщица, которую пригласили в качестве ведущей мероприятия (позволю себе мимоходом съязвить, та высоченная девица прославилась главным образом не на подиуме, а в загсе, сочетавшись браком с седовласым скандальным политиком, над их союзом потешалась вся Москва). Я приветливо со всеми поздоровалась, плюхнулась на свободный стул, достала косметичку и фен и приготовилась к священному обряду — превращению из лягушки в принцессу (это не самоуничижение, вы просто не видели, что делает со мною красивая укладка да пара накладных ресниц. К черту всех фотомоделей мира, если я не становлюсь первой красавицей бала!!). И тут услышала за своей спиной разговор, который с большой натяжкой можно было отнести к категории «звенящий шепот». «Что это за уродина?» — спросила одна силиконовая певичка другую. «Не знаю. Может быть, костюмерша?» — «Вполне вероятно, — согласился эстрадный представитель секс-меньшинств. — Только вот чья?» — «Уж точно не моя», — басовито заржала фотомодель. — У нее же совсем нет вкуса!»
Я опешила. Мне хотелось обернуться и спросить — вы что? Не понимаете, что я все слышу?! Или виртуозно нахамить в ответ. Жаль, я никогда не умела отвечать хамством на хамство. Каждый раз, когда я слышала подобные обращенные ко мне слова, я чувствовала себя обиженным ребенком. Во мне неизменно просыпалась некрасивая девочка, которая тщетно мечтала быть королевой выпускного бала.
И я просто промолчала. Максимум, на что меня хватило, — не расплакаться, не доставить им такого удовольствия.
И вот теперь, в убогой провинциальной учительской я вдруг испытала похожие ощущения. Три дамы рассматривали меня препарирующими взглядами. Я не понимала, почему вызываю у них неприязнь — ведь мы даже не успели познакомиться. Потом до меня, конечно, дошло — я была моложе, может быть, красивее, лучше одета. У меня была хорошая кожа, и от меня пахло тонкими пряными духами. Я могла отбить у них единственный сексуальный объект — вышеупомянутого учителя физкультуры. Они же не знали, эти дамы, что меня едва ли мог заинтересовать плешивый полуалкоголик в грязноватом спортивном костюме. Я была для них соперницей. Поэтому они меня заранее ненавидели.
— Что ж, добро пожаловать, — растянула губы в улыбке женщина, сидящая в кресле в самом углу. У нее было несвежее лицо в некрасивых пигментных пятнах. А через плечо кокетливо перекинут накладной хвост. Она неторопливо вязала нелепейшего вида полосатый носок. Интересно, кому предназначен сей рукотворный шедевр? Неужели мужчине?
— Нонна Андреевна, — представила Женя даму с вязанием. — Математика, информатика.
Ах, это та самая математичка, влюбленная в преподавателя физкультуры! Женя рассказывала мне об этом по дороге в школу. Интересно все же будет взглянуть на этого Ромео. Кстати, уж не ему ли будет принесено в дар вязание?
— О, у вас и информатика есть, — мне хотелось польстить будущим коллегам, произвести на них приятное впечатление.
— Информатика-то есть, только вот компьютера нетуньки, — пропела Нонна Андреевна, — изучаем теоретическую часть.
— Прямо как я, — я заставила себя улыбнуться, несмотря на то что все три учительницы вызвали во мне ответную неприязнь. — Буду рассказывать детишкам о сексе. Но только в теории.
Я ждала, что хоть кто-нибудь рассмеется, но ответом мне стала напряженная тишина. Нонна Андреевна с преувеличенным вниманием принялась пересчитывать петли на своем уродском недовязанном носке. Софа отвернулась к окну, но я успела заметить, что ее лошадиное лицо перекосила неприятная ухмылка. И только медсестра тетя Нюша простодушно заметила:
— Да какие они вам детишки! Эти все сами о сексе расскажут, только попросите. И покажут, и, если что, дадут попробовать!
Вот теперь все три женщины расхохотались. Тетя Нюша смеялась звонко. А вот у «русички» Софы был неприятный смех — отрывистый, как у робота. Создавалось впечатление, что на самом деле ей совсем не смешно.
— Ладно, девочки. Через десять минут начинается первый урок. Аня, и у тебя тоже.
— Как? — вытаращила глаза я. — Ты же меня не предупредила!
— А зачем? — прищурилась Женя. Ее глаза улыбались. — Тебе не привыкать. И потом, я сама не знала. Просто учительница труда болеет, вот ее и заменишь. Одиннадцатый «Б».
— Но…
— Какие-то проблемы?
— Нет, но…
— Вот и славно. Ладно, ты тут пока освойся. Можешь чайку попить. А мне надо по делам. Встретимся после урока.
Женя ушла, не дав мне опомниться. Оставила меня наедине с тремя неприветливыми бабами, которым я тоже явно пришлась не по душе.
— Что ж, успеха, — процедила Нонна Андреевна, оторвав взгляд от носка. — Только учтите, что в одиннадцатом «Б» у нас — самые отпетые. Если что, кричите, зовите на помощь.
— Что, так все плохо? — я сделала вид, что мне не страшно.
— Сами увидите, — загадочно улыбнулась математичка.
— Глянь, у нее на плече татуировка!
— Да не, не может быть.
— Точно тебе говорю. Смотри, просвечивает сквозь блузку. Какой-то таракан.
— Прикол! С чего это ей вздумалось наколочку сделать? Такая жуткая баба и с татушкой?
— Может, сидела?
— Да не, гляди, таракан-то цветной! На зоне таких не делают.
— Она просто модница.
— Прикол! Мало того что глаза у нее разные, так еще и тату сделать не постеснялась!
Мои новые ученицы довольно захихикали. Их, похоже, совсем не смущал тот факт, что я прекрасно слышу этот экспрессивный диалог. Пришлось сделать вид, что я с головой ушла в изучение классного журнала. Не начинать же знакомство со скандала. Хотя, возможно, это была проверка на вшивость. Как поведет себя новенькая училка, сможет ли за себя постоять? Что ж, если так, то я им еще покажу. Если уж я смогла всадить обидевшему меня мужчине в спину нож, то с бунтующими малолетками точно справлюсь.
И все же мне было немножко обидно. Во-первых, за «таракана». Потому что никакой не таракан это был, а Скорпион, знак, под которым я родилась. Я сделала татуировку четыре года назад, тогда вся Москва по ним с ума сходила. Скорпион на моем плече был чем-то вроде талисмана — мне казалось, что он придает мне уверенности.
А во-вторых, почему это я «жуткая баба»?! Конечно, самодельная химия и дешевая бесформенная одежда отнюдь не придавали мне шарма, скорее наоборот. Но и уродиной я себя не считала. За несколько недель на новом месте я успела привыкнуть к своей новой внешности и перестала вскрикивать от ужаса, встретившись со своим отражением в зеркале над стареньким умывальником. Им, шестнадцатилетним, наглым и юным, я, понятное дело, казалась почти старухой. Но на «жуткую бабу» я, извините, явно не тянула.
Тем более что высмеивающие меня девушки и сами выглядели довольно странно. Одна из них была маленькая и коренастая, с полненькими ногами, похожими на немецкие колбаски, — это, впрочем, не помешало ей обтянуть круглую филейную часть кургузой мини-юбкой и выставить «колбаски» на всеобщее обозрение. У нее было плоское круглое лицо — наверное, в семье не обошлось без татар. Глазки ее были узкими, нос — широким и плоским, как у жительницы Центральной Африки. Ее кожа имела нездоровый бледный вид, низкий лоб был изъеден уродливыми «оспинками». Ее собеседница выглядела не лучше. Остренькое злое лицо, редкие белесые брови, маленькие глаза, бегающий взгляд. Добавьте к этой безрадостной картине нос такой длины, что на него полотенце можно было вешать. И эти особы еще смеют обсуждать меня! Смешно.
— Здравствуйте, ребята, — откашлявшись, я встала из-за учительского стола. Никто не обратил на меня никакого внимания. В классе было много народу — предмет с таким заманчивым названием не прогулял никто. Я повысила голос: — Здравствуйте!!
Девушка с ногами-колбасками и ее остроносая соседка злорадно рассмеялись. Им нравилось наблюдать за тем, как на моем лице появляется растерянное выражение. Если я расплачусь, им понравится.
Что ж, не дождутся.
Ну я вам сейчас покажу! Я схватила толстый классный журнал и с размаху треснула им о край учительского стола. Все замолчали и недоуменно на меня уставились. В полной тишине я произнесла:
— Здравствуйте! Меня зовут Анна… Анна Геннадьевна, я ваш новый преподаватель.
Кто-то прыснул в кулачок, кто-то принялся увлеченно перешептываться. Из одного угла класса в другой со свистом пролетела линейка. Я решила не обращать на такие мелочи внимания. С первого взгляда на класс мне стало ясно, что будет непросто. Они были совсем не такими, какой я запомнила себя саму в шестнадцать лет. В день шестнадцатилетия мама подарила мне первую тушь для ресниц — до того дня пользоваться косметикой мне не разрешали. А мои новые ученицы все, как одна, были раскрашены, как водевильные актрисы. Откуда эта страсть к ярким цветам, блесткам? Природная розовая мякоть еще по-детски пухлых губ спрятана под устрашающе толстым слоем красной или темно-коричневой помады. Нежные мордашки замазаны дешевым тональным кремом.
Я стояла у учительского стола и молча их рассматривала. А они в свою очередь смотрели на меня — в их взглядах были и любопытство, и вызов. Так вот, значит, какие вы, «самые отпетые», одиннадцатый «Б» класс. Двенадцать человек. Одни девчонки. Все крупные, взрослые, хоть сейчас замуж выдавай. Ни одной красавицы или даже хотя бы хорошенькой. Скучные лица. Но глаза блестят.
Я улыбнулась:
— Вы, конечно, уже в курсе, что новый предмет называется «Этика и психология семейной жизни». Это необычный урок. Вам понравится, потому что заданий на дом я давать не буду. Мы будем собираться здесь и говорить… об отношениях между мужчиной и женщиной.
— О трахании? — интеллигентно переспросила девчонка с первой парты, жиденькие волосы которой были заплетены в две кривоватые косички.
— Что ты имеешь в виду, прости? — холодно поинтересовалась я. — Если хочешь задать вопрос, поднимай руку. Так, кажется, в школах принято.
Она лениво подняла руку:
— Так о чем пойдет речь? О перепихоне, что ли?
Класс грохнул от смеха.
— Предпочитаю называть это действо словом «секс», — сказала я. — Да, в том числе и об этом. Но сначала я хочу убедиться, что вы правильно понимаете устройство женского и мужского организмов, потом мы поговорим о гигиене. Немного времени посвятим размножению растений и животных…
— Тычинки и пестики, что ли? — хохотнула остроносая девчонка с первой парты. — Так мы это на биологии проходили. Растительный трах.
Я тяжело вздохнула и на минутку пожалела о том, что представилась Жене учительницей. Кто меня за язык тянул? Надо было наплести, что я специалист по веб-дизайну, журналист, физик-ядерщик, в конце концов. Какая из меня училка, черт возьми! Меня же дети раздражают до зубовного скрежета. Нет, может быть, с интеллигентными детьми я бы и смогла работать, но с этими… Они же меня в грош не ставят, они специально стараются меня унизить, они… Я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. И сказала себе — стоп. Разве у меня есть другой выход? И потом — разве я из тех, кто отвергает брошенный вызов? Усмирить горсть невесть что возомнивших о себе малолеток — неужели я сломаюсь на этом? После того, через что мне пришлось пройти?
— Так, — я понизила голос, и они инстинктивно прекратили разговоры, чтобы ко мне прислушаться. Они еще не решили для себя, что я за птица, и не знали, как со мною следует держаться. — Предупреждаю сразу. Всем нарушающим дисциплину я буду делать замечания. Тот, кто получит три замечания, лишается права присутствовать на моем уроке.
— То же мне, напугала! — пробормотала обладательница ног-колбасок: — Да я, может, сама больше на твой поганый урок — ни ногой.
Класс одобрительно загудел. Я выдержала паузу и улыбнулась:
— Немного ознакомлю вас с программой. Вижу, тычинки и пестики не вызывают у вас ровно никакого энтузиазма. Что ж, это только начало курса. Впоследствии я расскажу вам о том, что такое сексуальность. Я расскажу вам, как надо вести себя с мужчинами, чтобы вызвать в них желание. Мы поговорим о сексуальных позициях и технике орального секса. Конечно, много будет сказано о способах контрацепции. Но также я расскажу вам о Камасутре и ее практическом применении. Пообещать не могу, но думаю, что у тех, кто прослушает весь мой курс, будет больше шансов найти себе подходящего мужчину. Мужа или просто любовника.
Наверное, Женя убила бы меня, если бы услышала, что я тут говорю. Разве школьная учительница имеет право вслух произносить словосочетание «оральный секс»? Скорее всего, меня наняли именно для того, чтобы я с профессиональным занудством вещала о пестиках и тычинках. Но что можно поделать, если «растительным сексом» эти так называемые милые детки, мягко говоря, не интересуются?.. Остается надеяться, что мой урок никогда не посетит какая-нибудь государственная комиссия. А то привлекут еще и за попытку совращения малолетних. Я уже вижу газетные заголовки — из звезд в рецидивисты! И так далее.
Грохот отодвигаемых стульев вернул меня к реальности. Девчонки, не говоря ни слова, складывали тетрадки в портфели.
— Эй, урок еще не окончен, — сказала я и сама удивилась, осознав, насколько жалко прозвучали мои слова.
Никто не обратил на них никакого внимания. Я беспомощно смотрела на то, как мои новые ученицы молча покидают класс. В мою сторону они даже не смотрели. Как будто бы я была пустым местом. Пять минут — и в помещении осталась я одна.
Чтобы потушить пожар румянца на моих щеках, я открыла окно. Просторный школьный двор был пуст. Интересно, куда они все делись? Неужели им ничего не будет за то, что они без разрешения покинули класс?
Я достала из сумки сигареты и закурила. По привычке я купила дорогие. Надо приучать себя к дешевым сортам, провинциальным учительницам не пристало курить «Собрание». Но ничего поделать с собой не могу — эти разноцветные яркие сигаретки доставляют мне настоящее эстетическое наслаждение.
За моей спиной кто-то громко кашлянул. Я вздрогнула и обернулась. На пороге класса стояла самая невыносимая из учениц одиннадцатого «Б» — хамоватая девочка с ногами-«колбасками».
— Чего тебе? — грубовато спросила я.
— Меня зовут Люся. Люся Синицына, — без улыбки представилась она.
— Я очень рада. Ты что-то хотела сказать?
Она зашла внутрь и прикрыла за собой дверь.
— Хотела сказать, что ваши дурацкие уроки не имеют смысла.
— Спасибо, это я уже и без тебя поняла, — криво усмехнулась я.
Она присела на краешек парты.
Люся Синицына была некрасива до карикатурности. Ее волосы были сожжены дешевой краской и имели неприятно-рыжий цвет. Ее кожа была бледной и рыхловатой, брови — выщипаны «в ниточку», а ресницы, казалось, и вовсе отсутствовали. Ее манеру одеваться никак нельзя было соотнести с понятием «хороший вкус». Юбочка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении из кожзаменителя, некрасиво обтягивала крепкий низкий задик, растянутая кофта с люрексом подчеркивала мощные плечи и небольшую грудь. Такая одежда подошла бы субтильной тростинке. Приземистая Люся выглядела в ней воплощением некрасивости.
— Моя соседка по парте, Ирка Козлова, делала аборт четыре раза, — светски улыбаясь, доложила Люся. — Ей делали операцию в Архангельске. У нее был перитонит… или как это там… неважно. Ей удалили матку, и у нее больше нет дурацких месячных.
Я молчала. К чему она клонит? Почему я чувствую себя неловко рядом с ней? Она на десять лет меня моложе, но кажется цепкой и взрослой. А я сама кажусь себе рохлей. Рохля — по-другому и не скажешь. Рохля с розовой сигаретиной в руках. Учительница, дымящая прямо в классе, на глазах у своей ученицы.
— Аську Волчкову прошлым летом изнасиловали. Она сама виновата. Шлялась за гаражами в сомнительной компании. Все знают, что за гаражами тусуются отморозки… Послушайте, дайте закурить, что ли?
Я молча протянула ей открытую пачку. Наверное, с педагогической точки зрения это был в корне неверный ход. Люся восхищенно уставилась на разноцветные сигаретки.
— Ух ты! Что это? Вы их фломастерами разукрасили, что ли?
— Нет, это сигареты такие, — добродушно объяснила я, — бери любую.
— А можно две? — быстро сориентировалась она.
Я пожала плечами.
Люся, подумав, схватила целых три разноцветные сигаретки. Одну тут же прикурила, а две отточенным жестом отправила за ухо.
— Так вот, о чем я?.. Да, у Катьки есть ребенок. Мать не разрешила ей аборт делать. Она его, ребенка своего, терпеть не может. А вы тут со своими россказнями. Так что мы подумали и решили. Лучше про тычинки и пестики давайте, чем про мужиков, — юная мужененавистница глубоко затянулась. — Все равно за коллективный прогул директриса нам «втык» устроит.
— А ты? — спросила я, усаживаясь на парту рядом с ней.
— Что я?
— Ты, Люся? Ты тоже делала аборт? У тебя есть дети? Почему именно ты ко мне пришла?
— А, может быть, я староста!.. Нет, у меня с мужиками все в порядке, — вздернув подбородок, гордо ответила она. Потом задрала рукав и продемонстрировала мне мельхиоровый браслет с подвеской из нежно-розового сердолика. — Видали? Это мне на прошлой неделе Юрка подарил. Я с ним гуляла.
— У вас все серьезно? — Я сделала вид, что заинтересованно рассматриваю браслет. На самом деле не выношу дешевые цацки.
— С Юркой-то? — расхохоталась она. — Да так, пару раз встретились, я сейчас с Вовкой хожу. Он мне обещал новые сапоги купить.
По ее нарочито ленивой интонации я поняла, что она ждет моего резкого осуждения — чтобы возненавидеть меня окончательно. Слушать малолетнюю Люсю Синицыну было, откровенно говоря, противно. В очередной раз я убедилась, что педагог из меня никудышный. Тем не менее я попыталась придать своему лицу понимающее выражение.
Синицына заговорила быстрее:
— Девчонки меня шлюхой называют, а сами завидуют. В прошлом году Васька мне серьги подарил, серебряные. А Леха с автостанции — духи.
— Тебе они нравились?
— Духи? Ничего, ванильные.
— Да нет, все эти… Лехи и Васьки.
— Не знаю, — после паузы ответила Люся, — хрен меня разберет. Но мне хотя бы что-то перепадает. А эти дуры… С теми же самыми Васьками якшаются. Но за просто так. — Щелчком она отправила окурок в открытое окно.
Кого-то она мне напоминает, эта отчаянно некрасивая Люся Синицына со всеми ее копеечными мельхиоровыми браслетами и ванильными духами. Где-то я уже слышала эти слова. Дежа вю…