Мечта мужчины, или 129 килограммов нежности

Глава 8

Моя жизнь неслась по накатанной колее. Хотя в данном случае более уместен глагол «плелась», уж больно вялой и лишенной событий она казалась. Была она, как мексиканский сериал, до оскомины предсказуемой. С одной стороны, эта предопределенность успокаивала, с другой — от нее выть хотелось.

Два раза в неделю у меня были занятия в школе. По понедельникам я рассказывала о пестиках и тычинках одиннадцатому «А», по вторникам — одиннадцатому «Б». О взаимопонимании с ученицами можно было только мечтать. Они меня в грош не ставили, но угрюмо терпели.

Особенно невыносимой была та самая Людмила Синицына, девушка с ногами, похожими на немецкие колбаски. За что она так меня невзлюбила, ума не приложу. Но я ее побаивалась. Взгляд у этой, с позволения сказать, девушки был совершенно не детский — тяжелый, нехороший взгляд. Я всегда отводила глаза первой, как слабый хищник, случайно встретивший тигра.

В перерывах я сидела в учительской, в самом углу, и слушала, как мои коллеги перемывают косточки единственному школьному мужчине — физкультурнику. Вот не повезло мужику — стать объектом любви сразу трех баб с серьезными намерениями! Если верить народным приметам, бедолага давно должен был скончаться от затяжных приступов икоты — так часто разговаривали о нем за глаза.

Меня так и не приняли в коллектив по-настоящему. Мне позволялось прислушиваться к их разговорам, но не позволялось в них участвовать. Поначалу я еще пробовала образумить их, заявляя что-нибудь вроде:

— Да что вы, бабы, совсем ополоумели? Вы бы посмотрели повнимательнее, за кем ухлестываете? Вы интересные женщины, а он плешивый кандидат в алкоголики. Зачем вам все это нужно? Он уже и так чувствует себя подарком жизни.

Но меня одарили такими красноречивыми взглядами, что я сразу поняла — надо заткнуться. И больше реплик сомнительного содержания не подавала. Я знала — меня здесь недолюбливают. Ненавидящие друг друга учительницы иногда нехотя объединялись — против меня. Их раздражала моя новая одежда, и моя прическа, и моя косметика.

Женя мне однажды сказала:

— Да плюнь ты на них. Их ведь только пожалеть можно. Неустроенные бабы. Сколько нас таких! — она вздохнула.

За последний месяц Женя моя поправилась на пять килограммов. Ее лицо округлилось, про прочие части тела и говорить нечего — брюки трещали на ней по швам.

— Может, не будем больше печь блинчики? — как-то интеллигентно предложила я. — Обойдемся салатиком или вареной картошкой?

— А смысл? Для кого мне стараться, я женщина одинокая. Одна радость и осталась — пожрать.

…У Жени началась предновогодняя депрессия. Она часто вспоминала мужа, от которого ушла, — только теперь она почему-то запамятовала о том, что он ее унижал и поколачивал. Теперь в ее воспоминаниях он выглядел страдальцем, а она — вероломной и ветреной особой, испортившей бедному мужику жизнь. Я ушам своим поверить не могла. Почему нам, женщинам, так легко начать новую жизнь, но так сложно удержаться на пике самостоятельности?

Я пыталась хоть как-то ее развлечь.

Крошили в огромную миску салат. Картошка, оранжевые морковные кубики, соленые огурчики, которые Женя ловко извлекала из тесной банки. Кухня, безусловно, была ее, Жениной, территорией. Она — шеф-повар, а я — так, убогий подмастерье. Ее руки порхали над разделочной доской, она умудрялась одновременно кромсать капусту и обжаривать на сковороде лучок…

— Слушай, Женя, а давай заведем себе любовников! — предложила я, мелко нарезая петрушку. От напряжения я высунула кончик языка.

— С ума сошла? — не отрываясь от работы, усмехнулась она.

— А что? Не понимаю, как ты обходишься без секса.

— А кому он нужен? — угрюмо пожала плечами моя единственная подруга. — Всегда обходилась, обойдусь и сейчас.

— Что значит «всегда обходилась»? — удивилась я. — Ты же замужем была!

— А толку? Ну набрасывался он иногда на меня, пьяный. Я только о том и думала, чтобы все поскорее закончилось. А он, к счастью, долго и не мог.

— Но так же не всегда было. Ты ведь согласилась выйти замуж-то. Значит, он тебе нравился в постели.

— Слушай, Ань, ты и правда такая наивная или притворяешься? — подбоченилась Женя.

— Хочешь сказать, что вышла замуж по расчету? — недоумевала я.

— Не по расчету, а по залету! — выкрикнула Женя.

В тот же момент чистая тарелка выскользнула из ее рук и разлетелась на мелкие кусочки. Некоторое время она, раскрыв рот, изучала осколки, а потом опустилась на неказистый, заляпанный побелкой табурет и расплакалась.

— Женя! Ты что? — перепугалась я. — Из-за тарелки? Прекрати сейчас же. А ну подними голову, сейчас твои волосы в петрушку попадут!

— Ну откуда я могла знать, что так получится, откуда? — всхлипнула она. — Он же красивый был, светленький! Пригласил к себе домой Новый год встречать. Там все и произошло. Мне не понравилось. Я не сразу сообразила, что ребенок будет, а потом поздно было. Да и возраст, мне тогда уж двадцать шесть исполнилось. Старая дева!

— Женечка! — я погладила ее по свалявшимся волосам. — Получается, что он у тебя один был? Так, что ли?

— Нет, а ты как думала? Что я с ротой солдат жила?.. Нет, что ни говори, Анька, а лучше хоть какой-нибудь мужик, чем никакого… Ладно, я пойду умоюсь…

— Вот и мама моя так говорит, — вырвалось у меня, — лучше какой-нибудь мужик, чем никакого.

Я тут же прикусила язык. Да что же это такое, опять я едва не проговорилась! Сто раз ведь давала себе самой обещания не упоминать в разговорах с Женей мою прошлую жизнь. Не ссылаться ни на родственников, ни на воспоминания, ни на впечатления.

Но она не обратила на мою оговорку никакого внимания. Ей в тот момент было не до меня. Женя плакала и отворачивала от меня распухшее лицо, чтобы я ничего не заметила.

В дверях она обернулась и посмотрела на меня. Как ни странно, слезы не изуродовали ее. Большинство женщин те еще красотки, когда пускают слезу. Большинство — но не моя Женя. В тот момент ее глаза были космически прозрачными. Несколько пастельных мазков румянца освежили обычно бледное лицо. И без всяких преувеличений я сказала:

— Женя, какая же ты у меня красивая!

Она смущенно улыбнулась:

— Да брось. Как кобыла сивая… Знаешь, Анюта, чего я решила-то? Схожу-ка я к своему… на недельке… Мы ведь и не развелись еще…

— С ума сошла? Он же тебя бил! Женька! Послушай меня! Мы тебе нового найдем!

— Вроде взрослая ты баба, Анька, а все равно какая-то дурная. Ну скажи, где мы его искать будем?

— Да это же проще простого! — горячо воскликнула я. — Мы две молодые, красивые женщины! Свободные, умные! У нас это как дважды два получится.

Женя покачала головой:

— Ладно, свободная, умная женщина. Начинай резать лук.

Итак, Женя моя хандрила, пытаясь глушить меланхолию калориями, а я чувствовала себя виноватой, хотя, откровенно говоря, ну при чем здесь была я? Но так уж вышло, что кроме меня возле нее никого не было. А значит, ее душевный покой напрямую зависел именно от меня.

Мне совсем не хотелось, чтобы она шла с повинной к бывшему мужу. Естественно, тот с радостью примет беглянку обратно. Женя — отличная хозяйка и кулинар, наверняка он соскучился по домашним борщам, пирожкам с картошкой и вареникам с вишневой подливкой (это просто чудо, особенно вареники!).

Мне не верилось — неужели все и правда так безнадежно, как думает Женя? Неужели в городке с населением в четыреста тысяч человек невозможно встретить хотя бы одного нормального мужика? (Вообще-то лучше двух, но, в крайнем случае, и одного хватило бы). Один-единственный мужчина мечты на четыреста тысяч голов населения!

И вот однажды я решила проверить это опытным путем. За последние несколько лет я твердо усвоила, что под лежачий камень вода не течет. Любой человек, который промаялся в шоу-бизнесе хотя бы несколько месяцев, охотно вам это подтвердит.

В тот день мы с Женей вместе возвращались из школы домой. Такое бывало редко — обычно я освобождалась сразу после своей лекции, а Женя засиживалась в кабинете допоздна.

Был прозрачный зимний день — достаточно холодный для того, чтобы с улиц исчезла хлипкая слякоть, но в то же время не такой морозный, чтобы галопом нестись домой, пряча окоченевший нос в воротник. Мы медленно шли вдоль припорошенных снежной сединой деревьев и в десятый раз обсуждали единственного школьного мужчину, которого с натяжкой можно было считать сексуальным объектом, — преподавателя физкультуры.

В тот момент, когда Женя рассказывала, как она однажды застала его в спортзале в компании полуобнаженной математички, я вдруг заметила весьма интересного мужчину, задумчиво изучавшего ассортимент табачного ларька.

Я сразу обратила на него внимание. Он отличался от прочих обитателей городка, куда услужливо занесла меня первая попавшаяся электричка. Честно говоря, я и в Москве не так часто встречала таких красивых и ухоженных мужчин. Он был похож на слегка постаревшего героя-любовника из голливудского фильма. Роль романтического героя ему, конечно, уже не получить, зато он вполне мог бы сыграть Джеймса Бонда. Хотя на роль Бонда почему-то обычно берут брюнетов, а этот — светлый шатен, к тому же его волосы мягко кудрявятся, как у открыточного херувима. Короче, я замедлила шаг и залюбовалась.

— Аня! Что с тобой? Куда ты так уставилась?

Я дернула Женю за рукав:

— Посмотри вон туда.

— Ну и что? — удивленно воскликнула она, проследив за моим взглядом. — Мужик курево покупает. Подумаешь, какая редкость!

— Да ты на мужика посмотри! — перешла на шепот я.

Женя равнодушно пожала плечами:

— Мужик как мужик. Видала я и получше. А этот… женственный какой-то.

— Если на нем брюки со стрелками, это не значит, что он женственный, — вступилась я за незнакомого «Джеймса Бонда».

— Понимаю. Но это значит, что у него жена хорошая, — съязвила Женя. — Хозяйственная. Видишь, как брючки-то нагладила. Пойдем. Нам еще картошку жарить, договаривались же.

Но мне почему-то расхотелось жарить картошку. К тому же за несколько месяцев, проведенных в Женином доме, я и так поправилась на три килограмма.

Как давно у меня не было секса?.. Кажется, уже больше четырех месяцев. Но это же неправильно!

— Я молодая здоровая женщина и имею право на секс! — задумчиво сказала я.

— Что-о?! — протянула Женя, воровато озираясь по сторонам. — Милая, ты бы меня не позорила. Меня же здесь все знают, я директор школы. А ты лезешь со своими лозунгами.

— Извини, вырвалось… Как ты думаешь, я ему понравлюсь? Хочу с ним познакомиться.

Она тянула меня за рукав пальто, но я застыла на месте, как соляной столб.

— Идем, глупая. Идем отсюда. Это неприлично.

— Женька… Ты иди, а я немножко задержусь. Давай, иди, иди, — я подтолкнула ее в спину, — да не волнуйся ты. Все со мной будет нормально.

Только когда Женя скрылась за поворотом, я рискнула к нему приблизиться. Он по-прежнему стоял у табачного киоска и пересчитывал мелочь. Вблизи он понравился мне еще больше. Брови и ресницы у него были пшеничные, а щетина на подбородке — почти совершенно седая. Очередной пикантный штрих к его мужественности.

Задумчиво нахмурившись, я принялась рассматривать выставленные в витрине сигаретные пачки. Он и ухом не повел. Пересчитывал свои монетки, сосредоточенно шевеля губами. Как будто бы ему было наплевать, что на расстоянии вытянутой руки вхолостую бушует настоящий «вулкан страсти», то есть я. Плавно, как профессиональная танцовщица, я выставила бедро в сторону. Против этой выверенной лености не устоит ни один мужик, я точно знаю. Потом, подумав, сняла уродский свалявшийся берет, одолженный Женей. Тряхнула волосами. На меня не обратили никакого внимания. Даже обидно стало.

— Мне, пожалуйста, две пачки «Примы». — Он склонился над крошечным окошком.

Я кашлянула. Надо что-то делать.

— Простите, вы местный?

Он удивленно на меня посмотрел:

— Это вы мне?

— А кроме нас с вами здесь больше никого нет. — Всю свою сексуальность я вложила в медленную приглашающую улыбку. Эх, жаль у меня губы не накрашены.

— Ну местный. А что?

— А я приезжая, — еще более томно улыбнулась я, — мне здесь так скучно.

— И что? — нахмурился он.

Я прикусила нижнюю губу. Вообще-то я рассчитывала на совершенно другую реакцию. Согласно моему плану незнакомец должен был приобнять меня за плечи и предложить как минимум совместный осмотр достопримечательностей. Но он смотрел на меня так настороженно и неприветливо, что я смутилась.

— Ну… я подумала… если у вас есть время, вы могли бы показать мне достопримечательности… Наверняка же в этом красивейшем городе есть что-то интересное. Я видела у станции красивую церковь, — к концу фразы у меня сел голос.

— Знаете, у меня времени нет, — хмуро ответил он. Сунул в карман свои сигареты и поднял воротник, видимо давая понять, что разговор окончен.

Я растерянно оглянулась по сторонам. Неужели теряю квалификацию? Неужели я больше не способна жонглировать горящими сердцами соблазненных мною мужчин? А может быть, все дело в моих испорченных химией вороньих волосах… Я смотрела на его удаляющуюся спину, и мне было обидно до слез.

— Послушайте, почему позволяете себе так себя вести? — В три прыжка я догнала нахала и засеменила рядом с ним. — Я же ничего такого вам не предложила. Может быть, вы решили, что я знакомлюсь с мужчинами на улицах, но, поверьте, это не так.

Он ничего не ответил, только ускорил шаг.

— Я в некотором роде ваш гость! Ведь я приехала в этот город, а вы здесь живете. И вы должны проявить гостеприимство.

Он резко остановился, а я по инерции пробежала еще несколько метров вперед.

— Послушай, может, наконец отстанешь от меня? Чего тебе надо? Денег на выпивку не хватает? Так у меня у самого нет.

— Да как вы…

— Сейчас позову милицию тебе этого надо? — пригрозил он.

Я проглотила смачное ругательство, уже вертевшееся на языке. Милицию. Только милиции мне здесь и не хватало. Только я могу быть такой легкомысленной. Приставать к симпатичным незнакомцам у табачных ларьков, находясь при этом во всероссийском розыске.

Перед тем как уйти, он наградил меня кривой понимающей ухмылкой — милиции, мол, испугалась, пьянчужка? Я прислонилась спиной к обледеневшему столбу и нахлобучила берет. Глаза щипало — то ли из-за подступивших едких слез, то ли из-за проклятой единственной линзы, которую я была вынуждена носить.

— Что, обломилось свидание? — раздался рядом со мной молодой нагловатый голос.

А я и не заметила, как к табачному ларьку подошла самая невыносимая из всех моих учениц — Люся Синицына. Совершенно не смущаясь моего присутствия, она приобрела пачку папирос «Пегас» и коробок спичек.

— Девочкам твоего возраста неприлично курить, — вяло отчитала ее я.

— А тетенькам вашего возраста неприлично клеить на улицах мужиков, — заржала Люся и прикурила, лихо чиркнув спичкой о башмак.

За углом меня ждала Женя. Она жалась к забору, пытаясь остаться незамеченной.

— А я думала, что ты ушла.

— Ну как я могла тебя бросить? — вздохнула она. — А вдруг он оказался бы маньяком.

— Он оказался идиотом.

— Я все видела. Не расстраивайся. — Сняв засаленную перчатку, она погладила меня по щеке тыльной стороной ладони. — Все равно ты молодец. У меня никогда бы не хватило смелости.

Я оценила ее врожденную деликатность. Если бы она со смешком сказала: «Я же тебя предупреждала!» — я бы не выдержала и расплакалась.

Но она сказала другое:

— Слушай, пойдем скорее домой, я замерзла уже. Ты не забыла, что у нас сегодня на ужин жареная картошечка?

— Картошечка! — обрадовалась я. — Женька, а давай устроим маленький праздник? Купим вина, тортик! Деньги у меня есть.

— Ты же должна экономить.

— Да к черту эту экономию! Пойдем, а то магазин закроется. Зачем нам мужчины, если вокруг столько восхитительной еды!

«Маленький» праздник удался. А если быть совсем откровенной, мы сильно перебрали. Мы еще не доели пахнущую салом и луком золотистую картошечку, а первая бутылка вина уже закончилась. Я растерянно перевернула ее вверх дном и с разочарованием заправского алкоголика потрясла бутылью над стаканом. Женя рассмеялась. Она, как и я, была совсем трезвая, только очень румяная.

— Анька, прекрати доить бутылку. Больше нету. Сейчас чайник поставлю.

— Не хочу чай, — возмутилась я, — надо было две брать. Пожалуй, сбегаю в магазин, недалеко же.

Я потянулась к тумбочке, на которой валялся мой берет, но Женя хлопнула меня по руке.

— Никуда ты не пойдешь, искательница приключений. Это тебе не Москва. Здесь опасно по ночам шастать.

— Еще как пойду. И не надо строить из себя строгую мамашу.

— Как ты меня замучила. Ладно, уговорила. Нам никуда не придется идти. Смотри, что у меня есть. — Она подвела меня к старенькому буфету с резными дубовыми дверцами.

Мы редко открывали этот шкаф. Внутри хранился хлам, которому было сложно найти хозяйственное применение. Но у Жени рука не поднималась выносить все это на помойку. Старые платья, сломанные инструменты, жестяные коробки с разномастными пуговицами. Она принялась вынимать из буфета коробки и аккуратно складывать их на полу. Вот тебе и праздник!

— Жень, ты чего, — удивилась я. — Генеральная уборка на ночь глядя?

— Сюрприз! — пропела она, извлекая последнюю пыльную коробку. — Смотри, что у меня есть.

Я заглянула в шкаф и глазам своим не поверила. Буфет напоминал винный погребок. Вся полка сплошь была уставлена бутылками. Чего здесь только не было — и прозрачная водка, и крепленое вино, и даже густой ликер подозрительного ярко-зеленого цвета.

— Женя, что это? — ахнула я. — Откуда все это у тебя?

— Секрет фирмы, — подмигнула она. — Я же директор школы, иногда мне дарят бутылки и конфеты. Не так часто.

— Судя по всему, каждый день, — я вытащила одну из бутылок и удивленно констатировала, что держу в руках красное вино пятнадцатилетней выдержки. Никогда бы не подумала, что скромной директрисе провинциальной школы вручают такие королевские подарки. — Женька, да ты взяточница!

— Да брось, — усмехнулась она, — вот эту давай и распечатаем.

— Ты что, она же дорогая, ее надо бы для особого случая! Пятнадцатилетняя выдержка. Кто же тебе ее подарил?

— Не волнуйся, когда мне ее подарили, она стоила совсем недорого. Потому что это случилось… дай подумать… ну да, двенадцать лет назад.

— И ты хранила вино двенадцать лет?!

— Не хранила, а прятала, — мягко поправила она. — От мужа. Он и тогда уже закладывал за воротник. Мне нельзя было приносить домой спиртное. Вот я и устроила здесь тайник… Так что особый случай уже наступил. Открывай!

…После вина мы храбро расправились с портвейном. Потом настала очередь ярко-зеленого ликера. Будь я трезвая, даже и не взглянула бы в сторону этого, с позволения сказать, напитка, сильно смахивающего на жидкость для мытья стекол. Но в завершение нашего «праздника» ликерчик с трогательным названием «Божественный киви» пошел очень даже неплохо.

Женя разрумянилась, повеселела и принялась вспоминать молодость. Причем ее лучшие воспоминания были связаны с мужем Степаном.

— А как он меня на руках носил, — мечтательно протянула она. — Если бы ты видела, как носил…

— А зачем? — осторожно поинтересовалась я. — У тебя была травма и ты не могла ходить?

— Дурочка, я имею в виду, когда мы возвращались из загса. Всю дорогу нес. Правда, один раз уронил. Платье испачкалось… Анька, расскажи про свою свадьбу.

— Жень, не сейчас.

— А я хочу сейчас, — капризно настаивала она. — А твой муж красивый?

— Еще какой, — вздохнула я, — темненький, высокий. Похож на испанца. Он любил носить черное. Знал, что ему, подлецу, черный цвет идет, — я вдруг поняла, что говорю не о мифическом муже, а о вполне конкретном человеке, оставленном мною истекать кровью в пустом подмосковном поселке. От этой мысли меня передернуло, и я плотнее закуталась в уродливую кофту.

Но Женя ничего не заметила.

— И мой красавец, — тоскливо вздохнула она. — Я вот каждую ночь себя ругаю. Вот дура! Ушла от мужика. А он и зарабатывал неплохо.

— И синяки ставил филигранные!

— Да при чем здесь синяки… Такой романтичный. Ой, меня сейчас, кажется, стошнит.

— Держись, подруга. Здорово мы с тобой набрались.

— Наверное, ликер лишний был… Хотяяя… вкусный ликер! — ее язык заплетался. — Эх, гитару бы сюда… Хотя что толку, все равно бренчать не умею. Вот Степка…

— Давай без гитары споем!

— Начинай, — Женя попыталась принять сосредоточенный вид. Она сидела на полу, прислонившись спиной к буфету. При попытке встать ее ноги разъезжались, как конечности теленка, оказавшегося на льду.

— Отцвели-и-и уж давно-о-о-о, — заголосила я и испугалась собственного голоса, уж больно басовито он прозвучал.

— Попробуй джага-джага! — в унисон завела Женя. — Мне это надо-надо!

— Подожди, ты же не то поешь.

— Да какая разница, — отмахнулась она, — главное, что мы вместе и нам весело. И не надо никаких мужиков!

Утром моя голова болела так, как будто бы всю ночь ее использовали в качестве подставки для колки орехов. Глаза не открывались, губы слиплись намертво, во рту, судя по вкусовым ощущениям, разлагалась непонятно как попавшая туда дохлая мышь.

— Женя, — прохрипела я, но никто мне не ответил.

Я сползла с кровати и обнаружила, что умудрилась уснуть одетой и обутой — на моих ногах красовались уличные сапоги. Честно говоря, я вообще не помнила, при каких обстоятельствах уснула.

Когда-то давно была у меня знакомая манекенщица по имени Диана, большая любительница загульной жизни. Считается, что работницы подиума должны вести здоровый образ жизни, ведь они же внешность свою продают. Но Диана никогда не отказывалась от возможности заложить за воротник. Просыпалась она часа в три дня, ложилась под утро. К семи вечера Дианка всегда была в стельку. Одно время я умудрялась с ней дружить — конечно, в те редкие моменты, когда красавица была трезва. И вот она частенько жаловалась — мол, никогда не могу вспомнить, что происходило со мной в конце вечера. Как в заколдованном королевстве живу. До полуночи все помнится отчетливо, а дальше — провал, хоть режьте.

Причем в часы, покрытые пеленою мрака, Диана вовсе не мирно спала на диванчике в VIP-зале какого-нибудь ночного клуба. Нет, она вела активную светско-алкогольную жизнь. Она переезжала с одной вечеринки на другую, с кем-то знакомилась, с кем-то выпивала, с кем-то целовалась, а с кем-то даже умудрялась переспать. Финал всегда был одним — проснувшись, Диана не понимала, где она находится, кому принадлежит мирно дремлющее рядом тело и откуда в ее сумочке столько незнакомых визитных карточек.

Я с трудом ей верила. Почему-то мне казалось, что все это милое кокетство особы, которая хочет считаться девушкой без тормозов.

И вот теперь я оказалась в такой же ситуации. Я не помнила, как прошел остаток моего вечера и как я умудрилась улечься спать в жутких неудобных сапогах!

— Аня, — раздался из кухни слабый голос. — Ты жива?

— Жива, — эхом отозвалась я. — А ты?

— И я жива. Кажется, — простонала Женя. — Я уже испугалась, что ты коньки отбросила. Зову тебя, зову, а ты не откликаешься… Сейчас помру.

— Хочешь, водички принесу и чайник поставлю? — предложила я и тут же пожалела о своем альтруизме.

— Хочу, — обрадовалась Женя, — будь другом, сходи, и правда, к колодцу.

Обеими руками держась за голову, я прямо в халате выплыла на улицу. На свежем воздухе мне стало намного легче. На несколько секунд я остановилась на крыльце. Самое главное в моем положении — не навернуться со скрипящих прогнивших ступенек. Хотя нет — упасть в колодец было бы, пожалуй, еще хуже.

Медленно-медленно я побрела по заледеневшей дорожке к колодцу, который находился прямо в нашем палисаднике. Ноги я старалась ставить в одну линию, как профессиональная манекенщица. Дойдя до колодца, я поняла, что забыла дома ведро.

Пришлось развернуться и с такой же осторожностью проделать обратный путь. Я уже собиралась нырнуть в дом, когда меня окликнули:

— Анна!

От неожиданности я потеряла равновесие и шлепнулась в сугроб.

— Что же вы так… осторожнее! — Через наш забор ловко перемахнул какой-то мужчина. В один прыжок он оказался возле меня и протянул мне руку. Я потрясенно на него смотрела. В первый момент в голове промелькнула нехорошая мысль: а вдруг это грабитель? Хотя нет, не сходится, откуда он тогда знает, как меня зовут. Догадка ожгла меня, как укол пчелиного жала. Да это же наверняка следователь из Москвы! За мной приехал! Все кончено, меня наконец нашли. Машинально я отползла назад и окончательно застряла в сугробе.

— Я вам помогу. Давайте руку, — дружелюбно предложил следователь, если это, конечно, был он. Постойте, но если он из милиции, тогда почему назвал меня Анной? Ему ведь должно быть известно мое настоящее имя.

Держась за его руку, я поднялась с земли и, прищурившись, посмотрела на него повнимательнее. Какое знакомое лицо. Мои глаза никак не могли привыкнуть к яркому солнечному свету.

— Надо же, у вас глаза разные, — удивился он.

— Знаю. Патология… Мы знакомы? — спросила я и в тот же самый момент вдруг поняла, кто передо мной. Никакой это не следователь из Москвы, это же вчерашний «Джеймс Бонд» из табачного ларька! Но как он здесь оказался? И откуда знает мое имя? Он что, следил за мной? Маньяк?!

— Не совсем так, — смутился он. — Послушайте, а вам не холодно?

На мне был домашний ситцевый халат и грязные сапоги — странноватое, скажу вам, сочетание.

— А вам-то что? Вы зачем пришли?

— Извиниться… Я вчера вам нагрубил, я не должен был. Простите меня, пожалуйста.

— И с чего вы вдруг усовестились? — я скрестила руки на груди, предварительно поправив волосы.

— Понимаете, но вы же тоже странно себя повели… А я просто не знал, что вы учительница… А потом мне дочка сказала, и мне так стыдно стало…

— Но откуда ваша дочка узнала о вчерашнем? — удивилась я. — Вы, наверное, врете! Вы что, следили за нами? Откуда вам известен мой адрес?

— Дело нехитрое, — он приподнял уголки губ в усмешке. Он и до сих пор казался мне красивым. Еще больше оброс щетиной, и это его не портило, скорее даже наоборот… — Всем известно, где живет Евгения Викторовна. А вы ее сестра. Об этом мне тоже рассказала дочка… Она вчера все видела. Ее зовут Люся, и она ваша ученица, — терпеливо объяснил «Джеймс Бонд».

— Люся Синицына?! — ахнула я.

— Я же еще не представился. Юрий Синицын.

— Анна, — я вяло пожала его руку. — Но как же так…

— Что?

Я осеклась. Ему было совсем необязательно знать то, о чем я в тот момент подумала. А подумала я вот о чем: как же могло так получиться, что у распущенной, страшненькой, хамоватой, прыщавой, приземистой Люси такой отец? Что за ошибка природы? Конечно, Люсе могла достаться внешность мамы, но сложно поверить в то, что такой мужик женился на гибриде крокодила и лошади Пржевальского.

— Да нет, ничего… Что ж, извинения приняты.

— Я честное слово, совсем не хотел…

— Да верю я, верю. Ладно, пойду в дом, и правда холодновато здесь стоять, — заторопилась я.

— Да и мне пора, на работу… Вы, кажется, интересовались нашими достопримечательностями?

— Именно так, — надменно подтвердила я.

— А у нас их нет, — улыбнулся Юрий Синицын. — Вернее, есть, но только одна.

— Церковь? — вежливо уточнила я.

— Нет, Вахтанг Теймуразович Гагадзе.

— Кто-о?

— Вахтанг Теймуразович Гагадзе, — терпеливо повторил Синицын, — хозяин ресторанчика, где готовят самые вкусные в России чахохбили. Этот ресторанчик находится у нас в городе. Завтра вечером я вас туда приглашаю.

— Меня?

— В качестве извинения, естественно. Семь часов вас устроит?

«А как говорит, как говорит-то! — насмешливо подумала я. — Можно подумать, что не в глухой провинции живет, а в английском поместье со слугами! Где же он, любопытно, таких речевых оборотов набрался? Вроде бы простой мужик…»

— Семь часов? — нахмурилась я. В голове было пусто.

— Рановато? Тогда в восемь.

Чахохбили… Мужик с манерами великосветского лорда и внешностью стареющего ловеласа приглашает меня на чахохбили. Как давно у меня не было секса? Кажется, накануне шутки ради я производила подсчет.

— Ладно, в восемь часов я могу.

— Вот и договорились! — весело подытожил Юрий Синицын. — Тогда зайду за вами завтра. А сейчас идите в дом, а то простудитесь и мне будет не с кем завтра ужинать.

У калитки он обернулся:

— Послушайте, неудобно, конечно, вам это говорить. Но вы в курсе, что у вас язык зеленый?

И, не дожидаясь ответа, он скрылся за забором.

А я, зевая, лениво поплелась к зеркалу. С добродушной улыбкой взглянула на физиономию той, которой только что назначил свидание первосортный мужик, коротко вскрикнула и мгновенно протрезвела окончательно. Мое лицо было широким, бледным и рыхлым, как полная луна в горах. Обескровленные губы были похожи на совок для сборки мусора. Глаза заплыли, в тот момент меня запросто можно было причислить к монголоидной расе. И как ему только удалось разглядеть, что они разные? И что это он там говорил про язык?

Приготовившись к худшему, я вывалила язык, и только тогда мне стало страшно по-настоящему. Я заверещала, как брезгливая неженка, обнаружившая в своей постели таракана.

— Помогите!

На мой зов тотчас же примчалась Женя, которая выглядела, как мой однояйцевый близнец, — те же глазки жительницы Страны восходящего солнца, тот же рот-совок.

— Что случилось?

— Кажется, я мутировала, — сообщила я, продемонстрировав ей ярко-зеленый язык.

Перекрестившись, Женя отступила назад.

— Что с тобой? Почему он зеленый?

— Сама не пойму. Слушай, а что мы вчера делали?

— Пили, — неуверенно сказала Женя. — Потом пели. Надеюсь, у меня с языком все в порядке… Ой! Мамочки!

Стоит ли говорить, что Женин язык колором ненамного отличался от моего.

— Я поняла, — вздохнула Женя, — это же ликер.

— Какой еще ликер?

— «Божественный киви», — усмехнулась она. — Помнишь? Я еще вчера говорила, что ликер был лишним… Да ладно, Анюта, не расстраивайся, сейчас языки щеточкой потрем и как новенькие будем. Не на свидание же тебе с таким языком.

— И то верно! — обрадовалась я. И вдруг вспомнила о том, кто проинформировал меня о зеленом языке. — Черт!

— Что-то еще?

— Только обещай, что не будешь смеяться.

— А что такое? — насторожилась Женя.

Я рассказала ей про неожиданное появление «Джеймса Бонда» по имени Юрий Синицын. Женя всплеснула руками. Под конец моей душещипательной истории у нее заблестели глаза.

— Ну ты даешь, Анюта! Прямо как в сериале! — бесхитростно восхитилась она. — Он увидел тебя и влюбился с первого взгляда.

Я скромно улыбнулась. Приятно, конечно, когда тебя считают роковой женщиной, но, кажется, Женя чего-то недопоняла. Наверное, рассказчик из меня никудышный.

— Все было не совсем так, — мягко поправила я. — Он увидел меня и послал куда подальше. А потом его дочка сказала, что я — учительница. Наверное, он испугался, что я могу устроить его дочке проблемы в школе. Вот и все.

— Какая ты прозаичная, — нахмурилась Женя. — Постой, но ты бы никогда не узнала, что Люся — его дочка. Он же сам тебе сказал. Я, например, этого мужика никогда не видела. А я работаю в этой школе уже двенадцать лет. Сначала учительницей была… И Синицыну с первого класса помню. На родительских собраниях он не появлялся, все время ее мать приходила. А потом и она куда-то делась.

— Да, не сходится… Но неужели я могла ему понравиться? В халате, с похмельной рожей, да еще с зеленым языком?! Это невероятно!

— Невероятно, но факт! — бодро воскликнула Женя. — А что, ты совсем неплохо смотришься в халате. И язык забавный. А завтра, когда мы тебя нарядим и причешем, вообще будешь, как конфета.

Я мельком взглянула в зеркало. Раздалась, ох раздалась! А все малоподвижный образ жизни плюс жареная картошечка. Впрочем, халат и правда мне идет. Вырез выгодно подчеркивает грудь — уж если я чем-то и могу гордиться, так это бюстом.

— Так ты думаешь, я должна пойти?

— Конечно!

— Подожди! Ты сказала, что на собрания приходила мать Синицыной. — Мне отчетливо представились аккуратные стрелки на его тщательно отглаженных брюках. — Выходит, он все-таки женат?

Женя нахмурилась:

— Наверняка сказать не могу… Но мы можем посмотреть в журнале! В журнале записаны все данные об учениках и их семьях. У тебя как раз завтра утром урок, вот и глянем.

— Женька! — я схватила ее за руку. — До завтра я не выдержу. Давай сегодня посмотрим. Давай! Я очень тебя прошу!

Через час с небольшим я выяснила, что Юрий Синицын давно разведен. А его бывшая супруга… вряд ли она может воспротивиться моему свиданию. Потому что вот уже четыре года Юлия Синицына находится в местах не столь отдаленных. Подробностей в школьном журнале не нашлось, а жаль.

Убедившись в том, что территория, на которую я собиралась посягнуть, не занята аборигенами, я приступила к ускоренной подготовке к свиданию. Признаться, за несколько месяцев жизни в крошечном провинциальном городе я здорово себя запустила. Душ с холодной водой не располагал к долгим омовениям. Около трех месяцев я не брила ноги, не красила ногти и не выщипывала брови. И вот теперь у меня было всего несколько часов на то, чтобы привести в порядок этот заросший сорной травой райский сад.

Зато когда следующим вечером Женя увидела меня, она даже отшатнулась от неожиданности. Хотя никаких радикальных перемен во мне не произошло. Просто я гладко зачесала назад волосы, намазала тональным кремом лицо и надела новое черное платье, купленное впопыхах на рынке специально для такого случая (похоже, я начала привыкать к рыночным вещам, потому что платье казалось мне красивым).

— Ну ты даешь! — присвистнула она. — Кинозвезда!

— Скажешь тоже, — я вылила на голову остатки духов «Темпоре Донна», привезенных из Москвы. На голову — потому что волосы дольше сохранят аромат. — Нет, а правда? Как я?

— Говорю же тебе, глаз не оторвать.

— Хорошо, если так, — вздохнула я. — Жень, сколько мужиков у меня было, не сосчитать. Я их отшвыривала от себя, как старые калоши, если что-то было не по мне. А сейчас, представляешь, нервничаю.

— А чего нервничаешь-то? Ну, не получится так не получится. Подумаешь.

— Ничего ты не понимаешь. Женька, на других мне наплевать было, но этого мужика я хочу. По-настоящему хочу! Не знаю, что со мной происходит, но я никого так, кажется, не хотела. Никогда.

— Ишь, завелась как! — звонко расхохоталась Женя. — Сама говоришь, что у тебя просто никого давно не было. Да тебе этот Синицын надоест через два часа.

— Может быть. Через два часа, может быть, и надоест. Но сейчас я его хочу. Хочу, и все тут!

Юрий Синицын с детства мечтал стать геологом. Или путешественником. Кем угодно, лишь бы уехать из заштатного городишки, который однажды (было ему тогда лет тринадцать) вдруг показался ему тесным. Он вырос из маленького городка, как другие вырастают из старых ботинок. Вместо того чтобы ночи напролет прожигать горячую молодость в дворовых компаниях, он часами просиживал над атласами и картами. Он мечтал в один прекрасный день уехать в Питер или Москву и поступить на географический факультет.

Когда Юре было пятнадцать лет, погибли его родители. Он остался один с бабушкой-пенсионеркой. Бросить бабушку одну он, естественно, не мог, так что мечты о полном приключений бегстве в большой город пришлось отложить до лучших времен. Школу Юра бросил, поступил в строительный техникум. К счастью, руки у него росли откуда надо, да и голова хорошо работала. К последнему году обучения он собрал мини-бригаду, которая строила дачи и сараи горожанам. Ему было уже девятнадцать лет, когда умерла бабушка, и он остался совсем один. Тут бы ему и рвануть в Москву, но, как водится, других дел было невпроворот. И потом, если после школы, на свежую голову, он мог бы с горем пополам выдержать вступительные экзамены, то через столько лет знания сами собой выветрились из головы. Зато теперь Юра неплохо зарабатывал. В конце концов он к этой размеренной провинциальной жизни привык, и она даже начала ему нравиться. Он подумывал о том, что все сложилось даже лучше, чем могло бы. Ведь по натуре он человек спокойный, ему претит суета. Еще неизвестно, выжил ли бы он в мельтешне и суматохе мегаполиса. Правда, и до сих пор иногда ему снятся страны, в которых он никогда не бывал, да скорее всего, и не побывает уже. Выжженные солнцем прерии и влажные тропические леса, в которых душно пахнет эвкалиптом и постоянно идет теплый дождь, океаны с бескрайними золотыми пляжами и выдыхающие тонкие струйки дыма вулканы — все то, от чего он поневоле отказался ради спокойной жизни «как у всех».

Обо всем этом он рассказал мне за ужином. Местная достопримечательность — Вахтанг Теймуразович Гагадзе — и правда стоила того, чтобы на нее (то есть него) взглянуть. Это был невысокий грузин, который за одну минуту сделал мне столько комплиментов, сколько я не слышала, наверное, за всю свою жизнь.

Юрий уверенно заказывал блюда, названия которых ни о чем мне не говорили. Ко мне он обратился только один раз с сакраментальным вопросом: что будем пить?

— Может быть, вино? — неуверенно предложила я, хотя от слова «пить» у меня начинала кружиться голова. Все-таки здорово мы с Женей перебрали «Божественного киви».

— У Вахтанга двенадцать сортов вин, — с гордостью пояснил Юра. Ему было приятно, что он пригласил меня в такой шикарный, по местным меркам, ресторан.

— Я люблю полусладкое.

— Тогда возьмем «Изабеллу», — решил он. — Кстати, я вам говорил, что вы сегодня отлично выглядите?

— Можно на «ты», — улыбнулась я, подавшись вперед. — Нет, еще не сказал.

— Считай, что сказал уже… Странная ты женщина. То появляешься с разными глазами и зеленым языком, а то выглядишь, как Мерилин Монро.

— У меня и сейчас глаза разные, — улыбнулась я. Пока все шло как по маслу. Он явно на меня запал. Так и ел глазами, как будто бы это я — его любимые чахохбили!

— Зато язык, к счастью, розовый, — пошутил он, а я смутилась. — Странно, но ты совсем не похожа на Евгению Викторовну.

— А с чего это я должна быть на нее похожа? — вырвалось у меня.

Он удивился:

— Ну как же, разве вы не сестры? Люся вроде бы говорила, что ты приехала из Архангельска. Кстати, а в какой школе ты там преподавала? Я неплохо знаю город.

Я уставилась в тарелку. Надо же, а как хорошо все начиналось! Если я промолчу или резко переведу разговор на другую тему, он почувствует во мне фальшь. Конечно, он сделает вид, что ничего не произошло, в конце концов, кто я такая? Так, учительница его дочери. Но хрупкая, хрустальная близость будет нарушена.

Я вскинула на него глаза. Он ждал ответа, немного смущенный затянувшейся паузой. В приглушенном ресторанном свете он выглядел красивее и моложе. И с каждой минутой он мне все больше нравился. Может быть, виной тому длительное воздержание, а может быть, и правда этот Синицын был особенным, но я, едва познакомившись с ним, уже поняла, что в такого мужика я вполне могу влюбиться. Конечно, дело не только во внешности. У него был особенный взгляд, и особенный голос, и интонация. Особенные руки — пальцы длинные и нервные, как у музыканта. В нем чувствовались одновременно незащищенность и сила.

— Знаешь, Юра, это вообще-то мой секрет, — вздохнула я, — но на самом деле никакая я не сестра Жене.

— Как это?

— Я и правда учительница, — быстро оговорилась я, — за воспитание своей дочери можешь быть спокоен. Но я приехала не из Архангельска, а из Москвы.

И я изложила ему ту версию моего появления в городке, которую я удачно скормила и Жене. Мол, я сбежала от терроризировавшего меня мужа и даже паспорт с собой не прихватила. Он слушал меня молча, даже есть перестал. И когда я закончила рассказ, заговорил он не сразу.

— Так что я обманщица, — с грустной улыбкой подытожила я. Если бы он только знал, что ко всему прочему я еще и убийца.

— А ты смелая, — наконец сказал он. — Вот уж не ожидал такой решительности от слабой на вид женщины… Хотя стоит только вспомнить о том, как ты на меня набросилась. Когда подошла на улице.

Я потупилась.

— Я не набросилась, просто ты неверно все истолковал.

— Ну, может быть, — рассмеялся он. — Аня, неужели твой муж тебя не ищет? И что ты собираешься делать? Нельзя же вот так вечно. В чужом городе, без документов.

Улыбка покинула мое разрумянившееся от вина лицо.

— Прости, но мне неприятно об этом разговаривать.

Он схватил меня за руку:

— Что ты! Это ты меня прости. Тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Ты когда-нибудь была за границей?

В его взгляде была и жадность, и легкая зависть. На самом деле я полмира объездила, но ему почему-то ответила:

— Нет.

— Вот и я не был, — вздохнул он, — откладываю деньги уже второй год. Мечтаю полететь в Японию.

— Но почему в Японию? — удивилась я.

— Не знаю. Просто мечта такая. С детства еще.

В ресторане мы просидели полтора часа. Немного пили, зато много ели — впрочем, от приготовленных Вахтангом Теймуразовичем блюд нельзя было отказаться. В итоге мне даже пришлось тайком от Юры распустить пояс на платье.

К концу нашего ужина я чувствовала себя так, словно знала его с детства. Хотя, вообще-то, я не очень хорошо схожусь с людьми. «Интересно, где он захочет продолжить вечер? — подумала я. — Пригласит в ночной клуб?» И поморщилась — да в этом городке ведь даже клубов ночных нет. И это, должно быть, значительно упрощает жизнь местным мужикам. Вот, например, обаятельному Синицыну ничего не остается, как позвать меня к себе домой. Такой благородный предлог — расставаться не хочется, а пойти здесь больше некуда.

— Что ж, Анюта, спасибо, что согласилась поужинать со мной. Может, пойдем? Вахтанг через полчаса все равно закрывается.

— Да, пожалуй.

Мы вышли на улицу. Синицын поддерживал меня под локоть — было скользко, а я нацепила неудобные сапоги на каблуках (тоже с привокзального рынка — кажется, из брезгливой покупательницы, которая морщит нос при слове «рынок» я незаметно превратилась в отчаянную шмоточницу, которой надо бы перестать тратить столько денег на туалеты).

— Провожу тебя до дома. У нас здесь опасно ходить одной по вечерам.

Я разочарованно взглянула на него. Синицын улыбался. И тут до меня дошло — так он же, наверное, не один живет, а вместе с Люсей! Она ведь несовершеннолетняя. Дочка дома, вот он и не может привести туда меня. Хотя ему хочется — по глазам вижу, что хочется.

Почти всю дорогу шли молча. Я сосредоточенно перешагивала через обледеневшие кочки.

— Анечка, еще раз большое спасибо. Классный был вечер.

— Да, — отозвалась я и выжидательно на него посмотрела. Вспомнилось стихотворение Велимира Хлебникова «Русь — поцелуй на морозе». Сейчас проверим, так сказать, эмпирическим путем, прав ли один из моих любимых поэтов.

— Ну, я пошел, — улыбнулся Синицын. — Спокойной ночи.

Я затравленно огляделась по сторонам. Мы стояли возле нашего с Женей палисадника. В комнате Жени горел свет. Читает, наверное. В последнее время Женька «подсела» на любовные романы — яркие книжечки в тонких обложках она скупает десятками. А добравшись до финальной сцены, тоскливо вздыхает и подолгу задумчиво смотрит в окно…

— Да, и мне пора уже, — пролепетала я и на всякий случай добавила: — Телефона у меня нет.

— У меня тоже нет, — рассмеялся Синицын. — Зачем нужен телефон, если проще прийти в гости, если понадобится.

Что значит, если понадобится…

— Тогда давай прощаться, — я шагнула вперед и подставила ему щеку. Синицын выглядел удивленным — наверное, у них так не принято. Может быть, я должна была просто руку ему пожать или задорно поднять ладошку вверх — на манер «Панки, хой!». Его губы показались мне неправдоподобно горячими — наверное, потому что обманчивый солнечный морозец к ночи совсем одичал. И тогда я решилась на отчаянный поступок — скользнув влажной щекой по его щеке, я впилась в его губы, как вампир из фильма ужасов. Синицын как-то странно дернулся и попытался отстраниться, но я обвила руками его шею и слегка прикусила его нижнюю губу. Я целовала его с агрессивностью голодающего, которого привели в «Макдональдс». Несмотря на то что его губы оказались довольно вялыми.

— Аня! — двумя руками он довольно грубо отстранил меня. — Что вы делаете?!

— Прощаюсь, — невозмутимо улыбнулась я.

— Но это же… — он выглядел растерянным, — никогда бы не подумал, что вы… такая. Ладно, пошел я.

Круто развернувшись на каблуках, он без лишних слов быстро нырнул в один из боковых переулков. А я, как дура, осталась в желтом кружочке фонарного света одна. Я была расстроена, разочарована и бесконечно несчастна. Вот тебе и Русь — поцелуй на морозе.

…— Женя! Женечка! — растрепанная и готовая расплакаться, я ворвалась в дом. — Женя! Ты не представляешь, что сейчас случилось!

В боковой комнате началась какая-то молчаливая, сосредоточенная возня. Я почувствовала тонкий укол совести — наверное, подруга задремала над очередным любовным романом и ей приснился благородный миллионер с волевым подбородком, из тех, которыми кишмя кишат такие книжки. А я бесцеремонно ворвалась в ее сладкий розовый сон — и теперь, вместо того чтобы любоваться миллионером, она будет вынуждена любоваться моей румяной встревоженной рожей.

Дверь открылась, и навстречу мне вырулил незнакомый рослый мужик в джинсах и расстегнутой рубахе. Я вскрикнула и попятилась назад.

— Кто вы? Учтите, меня провожал мужчина, если я закричу, он услышит. — Я уткнулась спиной в кухонный стол.

— Да не ори ты, дура, — лениво зевнул мужик. — Степа я.

— Кто?

— Степа, — миролюбиво повторил он, и тут из-за его спины выглянула Женя. На ней была тонкая ночнушка из прозрачных синтетических кружев, больше открывающая, чем скрывающая.

— Аня… — смутилась она, — я не думала, что ты так рано…

Подумать только, какая святая невинность! Я не думала, что ты так рано — хорошенькое объяснение. Значит, пока я ела чахохбили в обществе Синицына, Женька умудрилась склеить какого-то Степу. Где она, интересно, его откопала? Между прочим, Степа этот был не так уж и плох.

— Познакомьтесь… Анна, моя подруга. Степан, мой муж…

— Кто?!

— Муж, — гаркнул он. — Она что, про меня не рассказывала?

— Рассказывала, — кивнула я.

— Тогда что тебя так удивляет?

— Анечка, мы со Степой помирились, — завиляла хвостом Женя. — Как-то все само собой получилось… Я пошла в магазин и случайно встретила его на улице… И вот теперь я переезжаю к нему обратно… Но ты здесь можешь жить, ты не волнуйся!

— За отдельную плату, — пробормотал Степа, который нравился мне все меньше.

— Разумеется… Ладно, Жень, извини, что помешала…

— Да уж, не вовремя ворвалась! — оскалился Степан.

— Я пойду спать.

— У тебя-то как все прошло? — спохватилась Женя. — Ничего не хочешь мне рассказать?

Я посмотрела на нее. Глаза горят, у тоненькой рубашки измят подол.

— Все отлично прошло. — Я протиснулась мимо нее в свою тесную комнатку.

Пробовали ли вы когда-нибудь уснуть в гордом одиночестве, если за тонкой стеной кто-то самозабвенно занимается любовью? Надрывно скрипит диван, то и дело кто-то из предающихся любви не может сдержать гортанного крика. Сопение, перешептывания, расклеивающийся звук поцелуя. И так всю ночь — до самого рассвета.

Я лежала поверх одеяла, полностью одетая, в своем новом черном платье. А ведь и я могла сейчас заставить диван издавать душераздирающий скрип. И я могла, блаженно прикрыв глаза, принимать поцелуи. Если бы Синицын не оказался таким… таким… А ведь я даже не поняла, что с ним произошло. Я не могла найти объяснения этой загадочной метаморфозе. Вроде бы все как по маслу шло. Он смотрел на меня, как гурман на сыр рокфор, он несколько раз накрывал мою руку своей. Он шутил и не скупился на восхваления моей внешности. Он вел себя так, что у меня и сомнений не возникло в собственной желанности! Неужели я все неправильно поняла? Неужели наше убогое свидание и правда было просто жестом вежливости? Скорее всего, я его просто напугала… Черт бы побрал мою решительность! В Москве, где всех локтями расталкивать надо, чтобы получить свой лакомый кусочек, отчаянность мне только помогала. А теперь из-за нее такой мужчина сорвался с крючка!

— Аааааа! — раздалось из-за стены. — Ооооо!

Я накрыла голову подушкой. Вот и Женя меня бросает. Ну конечно, я всегда знала, что качественное «аааа!» и «оооо!» гораздо важнее женской дружбы. Мне даже почти не было обидно.

Единственное маленькое «но» — через неделю вся страна будет праздновать Новый год. Вся страна, кроме одного человека. Этот человек, а именно я, ляжет пораньше спать и не услышит телевизионный бой курантов.

Я отвернулась к стене и попробовала уснуть.

…А утром Женя лихорадочно складывала вещи в матерчатые сумки.

— Так, серую юбку пока здесь оставлю, сапоги тоже… Ань, запасы мои винные тебе остаются, любую бутылку открывай — для тебя ничего не жалко.

— Ну спасибо, — криво усмехнулась я. — Не хватало еще, чтобы я превратилась в хроническую алкоголичку…

— Слушай, ты на меня не обижаешься?

— А чего на тебя обижаться?

— Пойми, я, наверное, все еще люблю его.

Я вспомнила ее синее от гематом лицо. Такой я увидела Женю впервые, она была похожа на убогую скиталицу. И вот, пожалуйста, любит она его.

— Понимаю.

— А почему ты ничего не рассказываешь про Синицына? Я была права? Он тебе через два часа опостылел?

Я выдавила улыбку:

— Именно так. Он оказался занудой.

— Вот видишь! Ань, — она понизила голос, — если ты захочешь сюда кого-нибудь привести, ты не стесняйся. Теперь тебе свободнее будет. Я не против.

— Что ты имеешь в виду? — Мои брови поползли вверх.

— Ну ты же понимаешь… — хихикнула Женя, — мужчину. Женщина ты взрослая. Вдруг Синицын к тебе в гости прийти захочет?

— Не захочет!.. То есть кто его пустит?

— Анюта, ты моя лучшая подруга! Ты знаешь об этом? — весело воскликнула Женя.

А я подумала о том, что лучших подруг не бросают в одиночестве под Новый год. Хотя, может быть, она собирается пригласить меня в гости?

— А на Новый год мы со Степкой поедем в Архангельск! У нас будет второй медовый месяц! Вернее, первого-то у нас не было.

— Рада за вас, — вздохнула я.

— Ну ладно! Присядем на дорожку, — она села на колченогий стул и тут же вскочила. — Все. Побежала я. Я обещала Степке щи сварить.

— Смотри не превратись в забитую домохозяйку.

— Шутишь? Если честно, мне бы этого хотелось.

Мы расцеловались, и отягощенная сумками Женя убежала, счастливая. А этот Степан так называемый даже вещи ей перетащить не помог — тоже мне брутальный мужчина.

До вечера я не выходила из дома. Читала забытый Женей измятый любовный роман. Где ходишь ты, мой принц с мускулистым торсом и волевым подбородком? Почему я до сих пор тебя не встретила? Каждая Золушка должна рано или поздно встретить своего миллионера, по крайней мере, так авторитетно утверждает Барбара Картленд. А я типичная Золушка, и только попробуйте с этим поспорить. Золушка. Несмотря на то, что у меня сорок первый размер ноги.

Только под вечер я выбралась из дома. Всем известно, что лучшее лекарство от любовных неудач — шоколад. Желательно молочный, с трюфельной прослойкой, изюмом и орехами. Я накинула на плечи пальто. Добегу до ларька, куплю сразу четыре плитки, и жизнь расцветет новыми красками.

На крыльце я чуть не поскользнулась. На нижней ступеньке стояла трехлитровая банка, а в ней — пышный букет из еловых веток. На каждой ветке висела миниатюрная стеклянная игрушечка, а сверху новогодний букет украшал бумажный самолетик. Что это? Неужели Женя решила сделать мне прощальный сюрприз? Я осторожно приблизилась к букету и присела перед ним на корточки. Кажется, на борту самолетика есть какая-то надпись. Я взяла его в руки.

«Дорогая Анна! Извините за вчерашнее, никак не могу привыкнуть к вашей смелости. Если у вас нет других планов, может быть, вместе встретим Новый год?»