Мессалина

Глава XIV ТИТ

Мессалина ничего не знала, но если б и знала, ничего не сделала бы для спасения Аррии. «Каждый волен поступать как хочет», — говорила она себе. Паллант рассказал ей об этом деле, когда все уже было кончено.

Анний Винициан, который во времена Тиберия уже был участником заговора вместе со своим отцом, Аннием Поллионом, но сумел оправдаться перед грозным императором, на сей раз задумал свергнуть Клавдия. Неспособный осуществить свой план в одиночку, он воспользовался смятением, вызванным ложным известием об убийстве императора в Остии, чтобы увлечь за собой многих сенаторов. Эти последние, дурно расположенные к императорской власти, лишившей их прежних прерогатив, были к тому же уязвлены упреками Клавдия, сетовавшего на их бездеятельность, малодушие, лицемерие. Особенно ярого сторонника республики Винициан нашел в лице Цецина Пета, мужа Аррии. Поскольку было решено не покушаться на жизнь императора, Пет согласился стать одной из главных пружин заговора, но по соображениям осторожности ни словом не обмолвился об этом своей супруге. Вместе с тем он уговорил ее походатайствовать перед Мессалиной, а та, в свою очередь, перед Клавдием, чтобы он доверил ему магистратуру в Далмации. Правитель этой соседней с Италией провинции, Фурий Камилл Скрибониан, имел под своим началом несколько легионов и вспомогательные войска. С ним состоялся конфиденциальный разговор, и он с готовностью воспринял предложение, тем более, что притязал на императорский трон. Приехав с супругой в Далмацию, Пет встретился со Скрибонианом, чтобы разработать план действий. Наместник, выказав презрение к Клавдию, заявил, что достаточно будет послать ему угрожающее письмо с приказом отречься от власти и навсегда вернуться на положение частного лица, чтобы он подчинился. Так и было сделано. Клавдий, поначалу испугавшись, затем собрал нескольких сенаторов, дабы выслушать их мнение. Большинство сенаторов, — а некоторые из них были участниками заговора, — посоветовали ему воспользоваться случаем и избавиться от забот об империи и опасностей, связанных с пребыванием на вершине власти. Иные — их было меньшинство — высказали противоположное суждение. С другой стороны, Мнестер, Паллант и Нарцисс призвали Клавдия дать суровый ответ мятежникам и приказать им явиться для объяснений в императорский суд. Клавдий, не в силах на что-либо решиться, попросил своих советников ничего не сообщать Мессалине. Узнав из этого же письма, что Пет на стороне заговорщиков, и памятуя о дружеских отношениях императрицы с Аррией, он не желал причинять жене огорчения.

Стремясь показать, что его угрозы не пустые слова, Скрибониан решил двинуться со своими легионами на Рим. Но, вопреки его ожиданию, ветераны отказались восстать против человека, которого поставила во главе империи армия и который был братом Германика. Вместе с центурионами они без особого труда получили от войск подтверждение их клятвы в верности императору. Видя столь быстрое крушение своих надежд, Скрибониан удалился на остров Исса, где простой солдат, Волагиний, убил его в объятиях жены. Мятеж длился всего лишь пять дней.

Узнав о счастливом повороте событий, Клавдий распорядился присвоить каждому из двух легионов, VII и XI, проявивших верность императору, наименование Клавдиев, Благочестивый и Удачливый. Храбрый Волагиний из простого легионера быстро сделался войсковым трибуном. Получив список заговорщиков, Клавдий, оправившись от испуга, повелел их арестовать и отдать под суд. Пет, схваченный в Далмации, был доставлен в Рим. Аррия хотела его сопровождать, но Клавдий распорядился не пускать ее на корабль, увозивший супруга; Клавдий опасался, как бы Аррия не стала вымаливать пощаду у Мессалины, а он знал, что не сможет отказать жене. К тому же советники побуждали его проявить наибольшую строгость к преступникам, чтобы впредь никому не повадно было плести заговоры. «Слабость карательных мер неизменно воодушевляет смельчаков на новые преступления, поскольку они знают, что им нечего бояться императорского гнева в случае провала», — справедливо твердили ему.

Выказав отвагу, достойную древней римлянки, Аррия наняла небольшое судно и пустилась вслед за кораблем, на котором плыл ее муж. Добравшись до Рима, она не стала умолять Мессалину прийти ей на помощь. Она предстала перед судом Клавдия, чтобы защитить своего мужа. Там она столкнулась с женой Скрибониана, приготовившейся разоблачить участников заговора. В присутствии Клавдия Аррия прокричала ей: «Как ты смеешь открывать рот? У тебя на руках был убит муж, а ты все еще жива?!» Уличенный в заговоре Пет по прибытии домой получил смертный приговор. Он не мог нанести самому себе удар и не решался позвать на помощь жену. Но она без всяких колебаний взяла кинжал и ударила им себя. Вынув окровавленный клинок из груди, она показала его мужу со словами: «Мой дорогой Пет, это не больно». Сказав так, она упала замертво. Пет тотчас последовал ее примеру. Винициан и многие другие заговорщики опередили приговоры себе, пойдя на добровольную смерть.

Мессалина в глубине души вознегодовала на Аррию за то, что, приехав в Рим, она не сочла нужным встретиться с ней; в этом она усмотрела презрение, которое не могла простить. А потому она больше ощутила гнев, нежели печаль, когда узнала о смерти своей давней подруги, и скоро утешилась, тем более, что припомнила упреки и нравоучительный тон, которым Аррия призывала ее к добродетельной жизни. Перед ее отъездом в Далмацию она даже поссорилась с ней из-за Тита, по поводу которого та заявила, что он настолько пустой и тщеславный, что может ее погубить, Мессалину. В самом деле молодой человек до того бесстыдно похвалялся своей связью с императрицей, что оставалось лишь удивляться, почему слух не достиг еще ушей Клавдия.

В то утро Мессалина совсем забыла о своей подруге, обрадовавшись известию, которое сообщил ей Клавдий: по ее просьбе он решил послать Аппию Силану распоряжение покинуть испанскую провинцию Бетику, где он был наместником и где его жена Лепида чувствовала себя словно в изгнании. Впрочем, Лепида вернулась в Рим уже более месяца назад, заявив, что умирает от скуки в этих отдаленных краях, опаляемых солнцем с весны до осени. Узнав о решении Клавдия, Мессалина тотчас послала записку с хорошей новостью матери. Она ничуть не удивилась, когда Ливия объявила ей о визите Лепиды.

— Дорогая моя, я счастлива! Ты представить себе не можешь, как ты меня обрадовала! — воскликнула Лепида, целуя дочь.

— Ты так упрашивала меня поговорить с Клавдием, чтобы добиться этого возвращения! — притворно вздохнула Мессалина, нашедшая в настойчивости матери великолепный повод повторить Клавдию просьбу, которую она уже высказывала ему от себя лично.

Лепида уселась рядом с ложем, на котором лениво разлеглась Мессалина.

— Мне, однако, странно видеть, как ты торопишься встретиться с мужем, — сказала Мессалина. — Я узнала, что с момента возвращения в Рим ты уже изменила ему по меньшей мере с двумя любовниками, не считая случайных связей в храме Мифилесета, который ты упорно продолжаешь посещать.

— Милая моя деточка, одно не мешает другому! — воскликнула Лепида. — Оттого, что я сплю с мужчинами, которые мне нравятся, я не меньше люблю моего дорогого Аппия! Действительно, в последнее время я вернулась к Симону. Ах, это поистине чудесный мужчина! Он просил напомнить о нем твоей императорской особе. Похоже, ты и в самом деле забыла, что это он предсказал тебе твою невероятную судьбу. Именно благодаря ему ты вышла замуж за Клавдия и властвуешь теперь в этом дворце.

— Верно, я и забыла об этом, — призналась Мессалина. — Дружба с таким человеком может быть полезной. Я попрошу Клавдия оказать ему какие-нибудь милости, а сама сделаю ему дорогие подарки.

— Он будет тебе признателен. Но к чему это я заговорила о Симоне? А, вспомнила! Детка моя дорогая, я должна тебя предостеречь. Многие из тех, кого я встречала и у него, и у Хилона, говорили мне о твоей любовной связи с этим Титом. То, что ты изменяешь мужу, — совершенно естественно. В Риме весьма трудно отыскать верную супругу… как и супруга. Но мы, женщины, должны нарушать супружескую верность тихо и скромно, ничего не выставляя напоказ. Очень неприлично, когда мужчина всюду хвастает, что у него любовница, да еще жена цезаря. Если молва дойдет до Клавдия, он может скверно к этому отнестись.

Мессалина слушала мать, и лицо ее омрачалось. Многие из ее окружения, начиная с Мнестера, говорили ей об опасности, какую представлял для нее этот тщеславный Тит, кому попало объявлявший, что он любовник императрицы. Мнестер сам не раз отчитывал Тита, увещевая его быть сдержаннее. И Мессалина укоряла его в кичливости. Он же отвечал, что ему незачем краснеть из-за связи, которая делает ему честь, что злых языков он не боится, что их любовь должна быть выше мелочных соображений и что тем самым он лишь дает ей доказательство страсти, неподвластной общественному мнению.

Лепида внезапно смолкла, увидев печаль на лице дочери.

— Дорогая моя, тебе не нравится, что я говорю правду? Но представь, что об этой истории прослышала Агриппина… Кстати, удивительно, что она еще ничего не знает! Какое оружие ты даешь ей в руки! В следующий же миг, я уверена, она обо всем донесет Клавдию. Она не очень-то жалует тебя с той поры, как по твоему наущению были сосланы ее дорогой философ и сестрица. Я знаю, она только и мечтает видеть, как ты полетишь вниз с вершины Тарпейской скалы!

— Мне это хорошо известно, — сказала Мессалина.

— Тогда чего же ты ждешь, почему не избавишься от столь неудобного, компрометирующего тебя любовника, у которого язык резвее форели?

— Поверь, я уже много размышляла об этом. И не раз хотела его удалить. Но если я его прогоню, он тут же сделается сообщником Агриппины. Он слишком многое обо мне знает и этим держит меня.

Лепида, поднесшая было ко рту финик, так и застыла с поднятой рукой и растерянно уставилась на дочь.

— Вот, оказывается, что… — наконец проговорила она.

— Ну конечно. Я знаю, что он готов на все, чтобы меня удержать, даже погубить меня и себя.

Лепида некоторое время молча глядела на дочь, со вздохом прикрывшую глаза.

— Тогда у тебя есть только один выход, — уверенно сказала Лепида.

— Какой?

Мессалина открыла глаза.

— Избавиться от него.

— Что ты имеешь в виду?

— Яд, моя дорогая, яд.

— Яд?!

— Разумеется, яд. Ты не можешь ни послать людей арестовать его, ни просто прогнать: в обоих случаях он тебя выдаст. С другой стороны, чем дольше ты будешь держать его подле себя, тем самонадеяннее он будет становиться и тем больше риску, что на тебя донесут Клавдию. Тебе остается только уничтожить его. Конечно, ты можешь подослать человека, чтобы тот убил его кинжалом, но тогда у тебя будет сообщник, самой тебе с ним не справиться. Это всегда рискованно: убийцу могут раскрыть, подвергнуть пыткам — и он тебя выдаст. Значит, остается единственное средство — яд. Дать его будет нетрудно, Тит ведь, кажется, полностью тебе доверяет.

— Думаю, да. Но где раздобыть яд?

— Для этого достаточно пойти к Локусте, захватив с собой мешочек, наполненный золотыми монетами с изображением твоего супруга.

— Кто такая эта Локуста?

— Странная женщина, которая с особенным умением приготавливает разные снадобья: приворотные зелья, исцеляющие микстуры, но главным образом яды. У нее был муж, он ее бил и проматывал деньги, которые она изо всех сил старалась заработать. Скаредная Локуста не могла терпеть такую расточительность и, чтобы положить всему конец, просто-напросто отравила этого дрянного человека. Впрочем, я так предполагаю, она же уверяет, что он сел в Остии на корабль и уплыл в Мавританию. Прошло уже много лет, но он так и не вернулся. С той поры она усовершенствовала рецептуру ядов и приобрела постоянных клиентов среди людей богатых и часто меняющихся — среди бедных. Правда, несмотря на свою скупость, случается, что она ничего не берет с бедняков, если только снадобье не должно принести им богатое наследство, — тогда она требует солидный процент.

— И у нее никогда не было неприятностей, при такой-то славе? — удивилась Мессалина.

— Никогда. Влиятельные люди берегут ее, думая, что когда-нибудь им могут понадобиться ее услуги. Потом она лишь продает снадобья, а это не является подсудным делом. Исключая мужа, она никого не отравила, да и в отношении его доказать ничего невозможно.

— Я пойду к ней. Где она живет?

— Неподалеку от Авентинского холма. Я покажу тебе это место, но прежде я должна предупредить Локусту о твоем приходе. Она обыкновенно ложится спать с наступлением сумерек, в целях экономии масла, и дважды в неделю принимает любовника — чиновника, регистрирующего сообщения о смерти. Он сопровождает ее на рынок, там она покупает бобы и нут. Этим в основном она и питается — так непомерно она скупа. Поскольку тебе желательно явиться к ней вечером, чтобы не быть узнанной, мне, как ты понимаешь, надо ее уведомить, иначе она тебя не примет.

— Я подожду. А ты поторопись. Ты подала мне мысль, которую я нахожу превосходной и готова ее осуществить, но, если придется ждать слишком долго, боюсь, моя решимость поколеблется.

— Я постараюсь известить ее уже сегодня. Не беспокойся, ты очень скоро избавишься от этого докучливого человека.

Лепида встала и, собравшись уходить, обняла дочь. Оставшись одна, Мессалина подумала о том, что уже не любит Тита и пора взять другого любовника. Она вспомнила об Аппии Силане, который скоро должен был отплыть в Италию. А пока у нее был Мнестер и другие молодые люди, которых она принимала в своем доме на Квиринале.

На следующий день Лепида сообщила дочери, что Локуста примет ее этой же ночью, во втором часу.

Мессалина с нетерпением ждала момента, чтобы покинуть дворец, взяв с собой одну только Ливию, которой она полностью доверяла и все же не сказала причины своего ночного путешествия. Крепкого телосложения раб Лепиды — Мессалина знала его, когда-то сопровождавшего их с матерью в храм Мифилесета, — явился за императрицей во дворец, чтобы проводить ее до жилища Локусты. Обе женщины из предосторожности закутались в легкие плащи, а лица спрятали под покрывалами. Следуя за рабом, они спустились по лестницам Кака в долину Венеры Мурции, а потом, пройдя по лестницам Касса, добрались до того места, где жила Локуста.

Мессалина ожидала увидеть жалкую лачугу на грязной улице. Каково же было ее удивление, когда она оказалась перед ухоженным кирпичным домом с широкими окнами.

— Здесь, на втором этаже, — сказал провожатый, указывая на дом. — Хозяйка велела мне подождать вас тут.

Мессалина поднялась по деревянной лестнице и трижды постучала в дверь. Прислушавшись, она различила слабый шум.

— Я дочь Лепиды, — тихо проговорила она.

Дверь открылась; на пороге стояла женщина, еще довольно молодая, в просторной желтой тунике.

— Мне надо видеть Локусту, — сказала Мессалина, решив, что перед ней служанка, поскольку приготовилась к встрече с согбенной старухой.

— Входите.

Женщина посторонилась, впуская посетительниц.

— Я та, которую ты желаешь видеть, — сказала она.

Мессалина очутилась в небольшой комнатке с обитыми тканью стенами. Локуста повела их в соседнюю комнату, побольше, пол в которой устилали ковры и шкуры животных.

— Когда я принимаю посетителя, я отсылаю прислугу: даже рабы часто имеют слишком длинные языки.

Локуста говорила с сильным акцентом, выдававшим, что родом она из Галлии. Видя ее фамильярное обращение, Мессалина подумала, знает ли она, кто на самом деле перед ней. Ей захотелось выяснить это, и, окинув взглядом мебель из ценных пород дерева и мраморные статуи, украшавшие комнату, она спросила:

— Знаешь ли ты, кто я?

— Я не хочу этого знать. Если ты пришла к Локусте, лучше, чтобы ни я, ни люди вокруг нас не знали, кто ты такая. Думаю, ты полностью доверяешь женщине, которая пришла с тобой?

— Безгранично доверяю.

— Лепида сказала, что тебе от меня нужно.

— Сказала ли она, что я хочу получить надежный яд, но такой, который подействовал бы не сразу? Мне бы хотелось, чтобы тот, кто примет его, почувствовал его действие позднее, на следующий день например, и уж тогда чтобы все произошло очень быстро.

— У меня есть именно то, что тебе нужно. А то, что ты держишь в руках, наверное, предназначено мне?

Мессалина протянула женщине мешочек, наполненный сестерциями. Женщина с жадностью схватила его:

— Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Локуста прошла в соседнюю комнату и оставалась там довольно долго, без сомнения подсчитывая деньги. Мессалина начала терять терпение и уже была готова отправиться за ней, когда отравительница вернулась с сияющим от радости лицом.

— Очень хорошо. А вот это — тебе, — сказала она, протягивая Мессалине небольшой сосуд из оникса. — Жидкость, которая в нем содержится, прозрачная, словно родниковая вода. Она отстаивалась в течение многих лун и не имеет ни вкуса, ни запаха. Было бы хорошо, если бы ты смогла опоить допьяна того, кому она предназначена. Тогда он умрет, ничего не осознавая, во время тяжелого сна в состоянии опьянения.

— Локуста, меня восхищает твоя предупредительность. Я действительно хотела бы, чтобы человек не мучился.

— Знай, однако, что существует противоядие, которое может подействовать даже много часов спустя. Если вдруг ты пожалеешь о сделанном, сможешь избежать худшего.

— Благодарю тебя за это предупреждение, но мне оно ни к чему. Будь здорова.

Мессалина положила флакон в мешочек, висящий у нее на поясе, и спешно вернулась с Ливией в дом на Квиринале.

Тит был там, и, томясь ожиданием, принялся много пить. Влекомый своей судьбой, он, сам того не ведая, шел навстречу желаниям Мессалины.

— Почему ты так поздно? — спросил он. Хмель умерил спесь в его тоне.

— Меня задержали во дворце дела, — ответила с равнодушным видом Мессалина.

Она доверила смертоносный флакон Ливии; та оставалась в соседней комнате, ожидая, когда ее позовет госпожа.

— Неужели эти дела важней, чем наша любовь?

— Разумеется, нет, но у императрицы есть обязанности, которые она должна исполнять.

— Их нужно исполнять после.

— Значит, я должна сказать своему мужу, который задержал меня, что я его оставляю, потому что спешу на свою виллу, где меня ждет любовник, а я не хочу, чтобы он сердился?

— Ты должна это делать, не раскрывая правды этому глупцу. Впрочем, однажды я явлюсь к нему и скажу, что он не достоин тебя, что должен оставить тебя в покое и отпустить на все четыре стороны.

— Ты с ума сошел, Тит.

— Я без ума от тебя и признаю это.

Тит возлежал на ложе возле стола с фруктами и кувшинами разнообразного вина. Он взял Мессалину за руку и привлек к себе, сделав знак удалиться трем девушкам, которые развлекали его пением и игрой на флейте, арфе и кифаре. Мессалина, наполнив чашу, отпила несколько глотков и протянула любовнику. Тот залпом осушил ее.

— Сегодня я полон веселья и сладострастия, — заявил он.

— Так давай чествовать Вакха! — воскликнула Мессалина и ударила в ладоши, подзывая Ливию. — Принеси нам вина со специями, — приказала она, убедившись, что такого нет ни в одном из стоящих на столе кувшинов.

Она выпила целую чашу вина, желая придать себе веселости и забыть, что должно было произойти, но более всего стремясь не поддаться жалости и не изменить своего решения. Она снова наполнила чашу любовнику, заявив, что в эту ночь будет его служанкой, рабыней, виночерпием.

— Какому еще мужчине прислуживает императрица? — жеманно спросила она.

— Наверное, императору, — со смехом ответил Тит.

— А вот и нет, я даже в любви ему не служу.

— Тогда я выше цезаря. Да я и выглядел бы гораздо лучше на месте этого жирного осла. Рим имел бы в моем лице молодого, красивого, дальновидного правителя…

— Замолчи и пей, — сказала Мессалина, протягивая чашу. — Если тебя услышат, ты рискуешь расстаться с жизнью.

Эти слова и сдавленный голос Мессалины вызвали у молодого человека взрыв хохота.

— Думаешь, я побоюсь сказать об этом публично? Весь Рим должен знать, что у Клавдия есть соперник, избранный богами и тобой, моя императрица!

Мессалина сощурила глаза, наблюдая, как он залпом осушает чашу. Она окончательно убедилась, что ее любовник, одурманенный внезапным поворотом судьбы, потерял всякую осторожность. Он должен умереть — и как можно скорее.

Вошла Ливия, неся кувшин и еще одну чашу. Мессалина, посмотрев на нее долгим взглядом, кивнула.

— Это вино со специями, приготовленное специально для цезаря, — объяснила служанка.

— Кажется, ты подаешь его нам в золотой чаше Клавдия? — заметила Мессалина.

— Императорская чаша — для возлюбленного императрицы, — торжественно проговорила Ливия.

Наливая вино, она держала чашу высоко над столом, чтобы Тит не увидел, что в ней уже была жидкость, прозрачная как вода. Мессалина взяла чашу из рук служанки, подняла ее, приглашая полюбоваться изображенными на внешней стороне сценами из жизни богов, затем приблизила к губам и посмотрела на пенистую жидкость фиалкового цвета.

— Здоровье моего цезаря! — воскликнула она, протягивая вино Титу.

Ливия поспешила наполнить другую чашу и подала ее госпоже. Та принялась пить маленькими глотками, не сводя глаз с Тита, который и на сей раз опорожнил свою чашу залпом. Мессалина чувствовала все более сильное головокружение и легкость в теле. Теперь уже жребий брошен, подумала она, и, отпив еще, увела пошатывающегося Тита прочь от стола. Она опасалась, как бы его не стошнило. По одному взгляду госпожи Ливия взяла кувшины и удалилась. Мессалина привлекла любовника к себе, желая в последний раз ощутить его объятия, но хмель свалил Тита с ног: икая, он так и заснул на ней.

Мессалина свалила с себя тело молодого человека и хлопнула в ладоши — в комнату вошли два крепких раба-нубийца.

— Отнесите его домой и проследите, чтобы слуги уложили его спать. Вы скажете, что он напился пьян на пирушке у друзей.

Как только нубийцы ушли, унося спящего Тита, Мессалина позвала Ливию:

— Я тоже слишком много выпила. Вели подавать носилки, мы возвращаемся во дворец. Участь Тита теперь в руках богов.

— Надеюсь, госпожа, в руках Харона и Плутона.