Мессалина

Глава VIII ВИНИЦИЙ

С того дня как Калигула покинул Рим, город вновь обрел спокойствие и безмятежность. Император отправился в короткое путешествие по северу Италии. Он пребывал в прекрасном настроении, незадолго до этого узнав, что Милония Цезония беременна. Его сопровождал Эмилий Лепид, муж покойной Друзиллы, ставший любовником Агриппины и товарищем Калигулы по разврату, которого тот назвал своим наследником на тот случай, если у него самого не будет сына. Император взял с собой и обеих сестер, Агриппину и Юлию Ливиллу, зато оставил в Риме Виниция, мужа Юлии, дабы вольготнее было наслаждаться сестриными прелестями. Император направился по Эмилиевой дороге в Меванию, изумительный город, расположенный среди тучных пастбищ и богатых виноградников при слиянии рек Клитумн и Тиния. Там на императора вдруг нашла блажь предпринять поход против германцев. Преторианская гвардия получила приказ присоединиться к нему, с тем чтобы перейти Альпы и достичь укрепленных лагерей на берегах Рейна. Все решили, что Калигула, жаждущий заслуженной славы, хочет отличиться в войне с германцами, как лет двадцать тому назад прославился его отец.

Благодаря щедрости своего тестя Клавдий смог обеспечить Мессалине достаток и развлечения, о которых она мечтала, хотя стремления в ней жили совсем иные, о чем Клавдий и не подозревал.

Молодая жена твердой рукой взялась за обустройство дома. Она начала с того, что сменила занавеси и обивку сидений, покрывала на ложах и одежду у прислуги. Любя принимать у себя друзей, она с особенным тщанием занялась убранством собственных покоев. Она собрала в своих комнатах дорогую мебель, мурринские сосуды, красиво расписанную греческую глиняную посуду, каменные чаши с резными изображениями, бронзовые чеканные треножники. Столы и ложа покрывали вавилонские и медийские ковры с замысловатыми узорами, а по мозаичному полу были разбросаны яркие подушки. В спальной и смежной с ней комнате для омовений имелись окна с толстыми матовыми стеклами. Это была новая и очень дорогая роскошь, которую философствующий адвокат Сенека с негодованием осуждал. Одной из рабынь надлежало постоянно поддерживать жар в расставленных повсюду курильницах с аравийскими благовониями.

Мессалина, полулежавшая на ложе и слушавшая пение молодой женщины под аккомпанемент двух кифаристок, внезапно встала и хлопнула в ладоши. Высокий крепкий мужчина в короткой тунике из белого льна с оголенным плечом и стягивающим талию широким поясом, на котором висел свернутый хлыст, вошел и замер в ожидании.

— Приведи Аилура, — распорядилась Мессалина.

Человек, поклонившись, удалился. Вскоре он вернулся, держа на поводке нубийского гепарда с выступающими из-под пятнистой шкуры мускулами. Животное, еще совсем молодое, было подарено Клавдием жене, чтобы удовлетворить одну из ее многочисленных прихотей. Родившийся в неволе, зверь был тщательно выдрессирован и быстро привязался к новой хозяйке, словно кошка. Мессалина держала его подле себя, когда принимала гостей, желая таким образом отличаться от других женщин Рима. Гепард, освобожденный от поводка, лег у ног Мессалины, сидевшей на краю ложа. Позволив хозяйке лениво поглаживать себя, он принялся старательно облизывать лапы, потом поскреб когтями пол. Мессалине нравилось чувствовать ногами тепло зверя.

— Госпожа, — сказал раб, — позволю себе напомнить, что в передней ожидает человек, который хочет тебя видеть. Еще пришел раб известить о скором визите Гая Кальвизия Сабина.

— Сабина? Я думала, он в Паннонии! Однако мне бы не хотелось заставлять ждать моего посетителя. Я сейчас же его приму.

Мессалина прошла в соседнюю комнату, где полулегла на ложе со спинкой, прикрытой подушками. Гепард, качая длинным хвостом, последовал за ней и улегся у ног. Мессалина ударом в ладоши позвала рабыню, охраняющую вход в покои.

— Впусти нашего гостя, — приказала она. — Но сперва скажи, что за человек. Ты знаешь, кто он?

— Он заявил, что он ланиста.

Мессалина нахмурила брови, однако сделала рабыне знак одобрения. Она расправила складки своей бирюзовой туники, посмотрела, достаточно ли оголено у нее плечо и поправила цветочный венок, украшавший ее уложенные в узел косы. Она задавалась вопросом, чего мог хотеть от нее человек, профессией которого было обучение гладиаторов. Человек вошел, и Мессалина тотчас оценила его широкие плечи, мощную мускулатуру, стройную фигуру, притом что лицо у него было грубое. Мессалина с любопытством глядела на человека, ведь в Риме обучением гладиаторов ведали прокураторы и в Городе редко можно было встретить этих людей, живущих в провинциях. Ланисты не пользовались доброй славой, поскольку за большие деньги отдавали внаем свою команду для боев, в которых многие гладиаторы погибали. Вошедший, приветствовав Мессалину, обвел ее испытующим взглядом, в котором она прочитала желание.

— Ты заявил, что являешься ланистой, — тотчас начала Мессалина.

Человек кивнул и перевел взгляд на зверя, который зевал, уставив на него свои золотистые зрачки.

— Для чего тебе понадобилось меня видеть? Ты клиент моего мужа?

Он встряхнул головой и наконец решился сказать:

— Я слышал, что ты ищешь мазь, способную быстро излечивать синяки и следы от побоев.

— Да, это так, и еще разрушать волосяные луковицы, чтобы не приходилось без конца удалять волосы. Тебе известен такой состав?

— У меня есть мазь.

— Не знала, что ланиста может одновременно быть и изготовителем мазей.

— В моем деле мази и растирки часто бывают нужны, чтобы лечить гладиаторов, которые получают травмы во время тренировок.

— Ты принес эту мазь?

— Она здесь…

Он достал из маленького мешочка, висевшего у него на плече, глиняный горшочек с заделанной воском крышкой.

— Подойди, — сказала Мессалина.

Он кашлянул и показал на гепарда.

— Не бойся его. Он слушается меня лучше, чем мои рабы. Я бы хотела, чтоб мне так повиновались мужчины, ищущие моей дружбы.

Она говорила, полуприкрыв веки, скользя в сторону ланисты взглядом, который показался ему еще более коварным, чем у гепарда. Он приблизился к ней и протянул горшочек с мазью, предварительно откупорив его. Она поднесла мазь к носу.

— Ты знаешь компоненты? — спросила Мессалина, попробовав мазь пальцем.

— Я знаю, что туда входят свинцовые белила, растительное масло, арника и асфоделюс, но еще и другие редкие растения, причем, каждый компонент особым образом приготовлен. Человек, который делает эту мазь, не хочет раскрывать своих секретов, как ты понимаешь.

Мессалина кивнула.

— Я попробую. Если мазь действительно помогает, я заплачу за нее столько, сколько ты скажешь. А может ли она еще и удалять волосы?

— Она не предназначена для этого, да я, признаюсь, никогда и не применял ее с такой целью. Но я, наверное, смогу тебе помочь. Есть средство на основе воска, которое удаляет волосы. Я знаю куртизанок, которые им довольны.

— Можешь быстро его раздобыть?

— Раздобуду прежде, чем наступит завтра.

— Превосходно. Возвращайся с наступлением темноты. Рабыня встретит тебя у садовой калитки.

Ланиста поклонился, бросив на Мессалину понимающий взгляд, и удалился в сопровождении рабыни, которую та позвала, хлопнув в ладоши.

— Как тебе этот мужчина, Аилур? Понравился? — шепотом сказала Мессалина, почесывая голову зверя.

Гепард участливо глядел на нее.

— Только на аренах можно увидеть такие красивые тела. Он вернется сегодня вечером, я уверена. Этот человек умен, он все понимает с полуслова.

Мессалина вынула из висящего у нее на шее футляра щеточку с короткой щетиной на золотой чеканной ручке и потерла ею ноготь указательного пальца правой руки. Этот ноготь она отращивала со дня свадьбы. Клавдий любил ложиться рядом с Мессалиной и чувствовать, как она медленно ведет ногтем по его спине. Эта новая ласка усыпляла Клавдия — к большому удовольствию его супруги.

Рабыня пришла объявить о прибытии Сабина.

— Дорогой Гай! — радостно воскликнула Мессалина, увидев входящего гостя. — Я думала, ты в Паннонии, а ты, оказывается, здесь, в Риме!

— Ты первая, кому я наношу визит, моя дорогая Мессалина! — заявил Сабин после того, как приветствовал ее. — Я восхищен тем, как ты устроила жилище нашего Клавдия. Оно было строгим и заурядным, а ты сделала его теплым и уютным.

— Сабин, ты мне льстишь… — со смехом отвечала Мессалина.

— Я только что встретил Тетрика, — продолжал Сабин, усаживаясь в кресло. — Он шел от тебя, как он мне сказал.

— Так этого ланисту зовут Тетрик?

— Именно так. Я часто нанимал у него гладиаторов, которых потом показывал на аренах. Он очень ловок. У Клавдия есть намерение устроить для нас гладиаторские бои?

— Вовсе нет. Этот человек пришел предложить мне мазь, которой можно излечивать синяки.

— Ты так сильно бьешь своих рабов?

— Сабин, мне думается, что я очень добра к ним. Я никогда их не бью. Наверное, поэтому они глубоко преданы мне. Нет, это совсем для другого. А еще он должен мне принести средство для удаления всех этих волосков, которые не дают блестеть нашей коже и портят нам, брюнеткам, руки и ноги.

— Мессалина, позволь дать тебе один совет. Тебе надо усвоить, что волосы на теле вбирают в себя энергию и жизненную силу. Если ты их удалишь, ты нанесешь вред себе, своим порывам и даже своим желаниям. Не случайно грудь, руки и ноги у сильных мужчин волосаты, как и низ живота у мужчин и женщин. Там заключается основная жизненная сила мужчины и там сосредоточиваются его желания; но через это место и женщины рожают детей.

Мессалина расхохоталась:

— Знаешь, Сабин, я беременна уже три месяца. Если я тебя правильно поняла, ты хочешь, чтобы я, следуя этой несуразной теории, перестала ухаживать за своим телом и удалять волосы? Я и не знала, что женщины Греции и Востока, а также куртизанки, о которых говорят, что они удаляют все до последнего волоска, лишены энергии. Уж не у паннонийцев ли ты набрался всей этой ерунды, мой дорогой Гай?

— Такие рекомендации можно вычитать у физиологов. И потом моя светлой памяти матушка, следуя их советам, завела обыкновение почти ежедневно купаться в молоке ослицы. Оно проникает в кожу и делает ее упругой, и, хоть и приходит старость, морщины не появляются и после родов кожа на груди и на животе не обвисает.

— Я охотно попробую молочные ванны, хотя это удовольствие мне представляется дорогим. Но неужели ты явился ко мне только затем, чтобы обсудить эти замечательные идеи?

— Да будет тебе известно, Мессалина, что это цезарь вызвал меня из Паннонии. Под тем предлогом, что моя жена Корнелия ведет скандальную жизнь и развратничает со всеми военачальниками из моих легионов. Калигула в качестве блюстителя нравов — это потеха для всей империи. Боюсь, другая причина побудила императора удалить меня из провинции и от преданных мне войск.

— Ты полагаешь, что Клавдий имеет достаточно влияния на Калигулу, чтобы заставить его изменить свое намерение в случае, если он надумал тебя погубить?

— Я слишком хорошо знаю, Мессалина, что никто не может заставить Калигулу изменить свое намерение, если идея уже засела у него в голове, кроме разве что Мнестера, которого он при всех целует в губы, чтобы продемонстрировать, как он уважает этого комедианта и ни во что не ставит римлянина из сенаторского сословия. Я скорее пришел спросить, не доходили ли, случаем, до тебя или до твоего супруга слухи о том, как император предполагает обойтись со мной.

— Сама я вижу Калигулу очень редко, да и то стала видеть только после замужества. Но я могла бы расспросить о тебе Клавдия.

— А если он ничего не знает, мог бы он справиться обо мне у цезаря, как только тот вернется из Германии? Разумеется, с осторожностью.

— Со всей осторожностью, Сабин, тебе ведь слишком хорошо известно, что такой шаг связан с риском тебя погубить. Но не надо слишком беспокоиться. Быть может, Калигула просто хочет отведать прелестей твоей супруги. Одно то, что она слывет распутницей, бередит его воображение. Кстати, это единственное достоинство Цезонии. А поскольку она должна родить ему ребенка, он, несомненно, женится на ней, так что скоро у нас будет премиленькая императрица.

— Если все дело в том, чтобы забрать у меня Корнелию, то я ее охотно ему уступлю! — воскликнул, поднимаясь, Сабин.

Мессалина тоже встала и проводила его до двери. У порога Сабин взял ее руки и поднес к губам.

— Счастливчик Клавдий, — вздохнул он, — что имеет такую жену, как ты, — красивую, деликатную, верную! А моя, носящая имя матери Гракхов, одной из самых добропорядочных римлянок, обманывала меня столько раз, сколько минуло дней после нашей свадьбы.

Мессалина загадочно улыбнулась ему, прежде чем ответить:

— Если ты не в силах ничего с этим поделать, кроме как развестись, можешь хотя бы отвечать ей тем же, Сабин.

Она так и не поняла, уловил ли Сабин намек, который она подпустила в свой совет. В ответ он улыбнулся и удалился в сопровождении рабыни.

Мессалина направлялась к ложу, когда рабыня-сирийка, которую она сделала своим доверенным лицом, пришла ей сообщить, что кто-то ожидает ее в спальне. Там действительно имелась дверь, которая вела в другую комнату, а оттуда — в сад. Таким образом, Мессалина могла впустить к себе кого угодно без того, чтобы гость шел через главный вход, где его видела вся прислуга.

— Хорошо, — ответила Мессалина. — Закрой дверь, и если муж захочет увидеться со мной, скажи, что у меня есть для него сюрприз и я сама приду к нему.

Молодая сирийка кивнула, понимающе улыбнулась и вышла из комнаты, закрыв за собой обе створки эбеновой двери.

Мессалина погладила гепарда:

— Сиди здесь и держи ухо востро, Аилур. Твоя хозяйка идет на свидание с любовником.

Марк Виниций, супруг Юлии, лежал на Мессалиновом ложе и развлекался тем, что обрывал лепестки роз, которых он принес целую охапку. Родом из Калов, богатого города в Кампании, долгое время являвшегося административным центром южной Италии, Виниций еще совсем молодым снискал себе столь громкую славу искусного оратора, что Тиберий на нем остановил свой выбор, когда шесть лет назад решил выдать замуж свою внучатую племянницу Юлию Ливиллу. Мессалина, став женой Клавдия, завязала отношения с императорской семьей и познакомилась со своими дальними родственницами, Агриппиной и Юлией, и их мужьями. Молодость Виниция, его нежное лицо и изящество слога тотчас прельстили Мессалину. И Виниций не остался равнодушен к красоте молодой женщины и вскоре сделался ее любовником. С той поры как Калигула отправился в Германию, взяв с собой обеих сестер, Виниций, пользуясь совершенной свободой, навещал свою возлюбленную почти каждый день.

— Я встретил Клавдия в термах, — сообщил он Мессалине. — Он явился туда, когда я уже собирался уходить. Не думаю, чтобы он вернулся раньше, чем к вечеру.

— Что мне за дело, когда он вернется! — заявила Мессалина, расстегивая пряжку на его тунике. — Ты же знаешь, что он не посмеет прийти ко мне в спальню без того, чтобы рабыня не проводила его с моего согласия. К тому же Аилур в соседней комнате, а Клавдий дрожит от страха перед этим прелестным зверьком, точно это сам Цербер, стерегущий вход в царство мертвых.

— Тогда как здесь скорее остров счастливых, — смеясь, добавил Виниций, когда Мессалина устраивалась рядом с ним.

Склонившись над ней, он продолжал срывать лепестки роз и бросать на нее, потом осторожно потрогал ее уже слегка выпуклый живот.

— Как поживает наше будущее дитя? — осведомился он.

— Лучше всех на свете, мой Марк. Но я повторяю, что не знаю, твой он или Клавдия?

— Или еще чей-нибудь?

— Не думаю. Надеюсь, что он твой. Меня будет раздражать, если он станет походить на этого обрюзгшего пустомелю Клавдия.

Мессалина любила находиться в объятиях Виниция: хоть он и не демонстрировал грубо свою страсть — чего она вовсе не была противницей, — он проявлял мягкость, к которой она была восприимчива, и свои нежные ласки сопровождал любовными словами, услаждающими ее чувственность.

Виниций пробыл у нее до заката и ушел через потайную дверь в тот самый момент, когда рабыня-сирийка пришла известить Мессалину о возвращении Клавдия.

Мессалина отправилась в невольничий квартал. Еще утром торговец, у которого она уже покупала рабов, предложил ей двух девушек, привезенных с Востока, еще девственниц, но уже сведущих в искусстве любви. Торговец знал вкус Клавдия и догадался, что Мессалина намеревается приобрести этих двух «чудесниц», как он их определил, для своего супруга.

По распоряжению Мессалины девушек, которых звали Клеопатра и Кальпурния, хотя они не были ни римлянками, ни македонками, тщательно отмыли, удалили волосы на теле, причесали и одели в белые туники из такой легкой материи, что сквозь нее просматривались их загорелые тела с уже развитыми формами. Глядя на них, таких красивых, Мессалина ощутила в глубине души уколы ревности, но она примирилась с этим, убедив себя, что с такими чувственными девицами в постели Клавдий оставит ее в покое.

Мажордом Клавдия пришел сообщить, что господин уже облачился в домашнюю тунику и желает видеть супругу; еще он с нетерпением ожидает трапезы. Отдав последние распоряжения, Мессалина направилась в триклиний, где нашла Клавдия, уже возлежащего за столом. Поцеловав его в лоб, она заняла место напротив. Следом за ней появились две новые рабыни, неся блюда с минтурнскими крабами, кнелями из хвостов лангуста под рыбным соусом, грушами и яйцами по рецепту знаменитого Апиция, который покончил жизнь самоубийством лет десять тому назад, едва достигнув пятидесяти пяти лет, когда выяснил, что его состояние не превышает десяти миллионов сестерциев, и испугался, что умрет с голоду; родосским осетром под мятным соусом, с ягодами сумаха и руты, египетскими мидиями, приготовленными в винном соусе с добавлением рыбной приправы, мелко нашинкованного лука-порея, тмина и чабреца. Девушки расположили яства на столе, после чего обмыли руки и ноги Клавдия, который расплылся в восхищенной улыбке, когда Мессалина представила ему двух новых служанок и, расхваливая их, заметила, что они хоть и девственницы, но способны доставить ему столько удовольствия, как если бы они были опытными куртизанками.

Клавдий, большой любитель, как и все римляне, всевозможных даров моря, потер руки и приступил к еде, взглядом оценивая прелести обеих девушек и не лишая себя удовольствия погладить их, когда они прислуживали ему.

— Ты сделала мне отличный подарок, — сказал он Мессалине, уписывая за обе щеки груши с медом и тмином.

— Мой любимый Клавдий, — отвечала Мессалина, видя, что время идет, и думая о своем ланисте, — если ты хочешь сохранить всю остроту ощущений и в полной мере насладиться прелестями этих двух красоток, я советую тебе оставить еду и отвести их в свою спальню… не забыв прихватить с собой кувшин фиалкового вина.

— Разумный совет, Месса, — согласился Клавдий. — Я доедаю эти превосходные груши, и мы отправляемся в спальню.

Едва Клавдий удалился, опираясь на плечи девушек, как Мессалина поспешила к себе. В ее спальне уже находился ланиста, которого впустила рабыня-сирийка. Он сидел на краю табурета перед мраморным столом с красиво изогнутыми бронзовыми ножками; на столе стояли поданные ему фрукты, сладости и вино. Когда Мессалина вошла, он встал и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ты пришел вовремя, это хорошо, — заметила Мессалина.

— Я принес крем для удаления волос, который ты просила, — начал он, показывая на маленький горшочек, стоящий на столе.

— Я испробую его… позже.

Она повернулась к нему спиной, подошла к ложу, без каких-либо церемоний расстегнула тунику и уронила ее к ногам, обнажив себя целиком. Повернувшись лицом к ланисте, она распустила волосы и легла на спину, слегка закинув руки за голову и разведя ноги, приглашая к наслаждению. Такой призыв придал бы мужественности даже дряхлому старику. Отбросив нерешительность, Тетрик, который поначалу не был полностью уверен в том, чего от него ждут, торопливо сбросил обежду и лег на Мессалину. Она сверлила его взглядом, отдаваясь и дразня одновременно. Тотчас инстинкт силы и власти взыграл в нем. Он так сильно сжал ей запястья, что она застонала, а потом шепотом проговорила:

— Сделай мне больно, избей меня, словно я один из твоих гладиаторов, и потом овладей мной.

Ланиста понял, почему ей понадобилась мазь, которую он готов был ей поставлять хоть целыми амфорами, и постарался не обмануть ее ожиданий.

Мессалина уснула немного позже того, как прокричал петух, — побитая, уставшая, но все еще не усладившая сполна свою ненасытную плоть.

Разбужена она была внезапно рабыней. Солнце стояло уже высоко, и теплый ветерок задувал в окно, приподнимая легкие занавески. У изголовья стояла сирийка.

— Госпожа, — проговорила рабыня, — прости, что я нарушила твой сон, но господин у дверей твоих покоев. Он хочет видеть тебя…

— Пусть немного подождет, — ответила Мессалина, садясь на ложе и оглядываясь, чтобы убедиться, что Тетрик действительно ушел.

— Я сказала ему, что ты спишь, но он уверяет, что дело важное и что я должна даже разбудить тебя, поскольку он хочет говорить с тобой немедленно.

— Что он может мне сообщить такого важного? — удивилась Мессалина.

Она села, навалившись грудью на подушки и тщательно завернувшись в одеяло.

— Впусти его, но сначала принеси мне гребень и зеркало.

Она поправляла прическу, когда Клавдий вошел. Он поцеловал ее в лоб и, плюхнувшись на край ложа, объявил:

— Месса, на Калигулу готовилось покушение.

— Возможно ли это? — воскликнула Мессалина, и в голосе ее чувствовалось больше радости, чем тревоги.

— Заговор сумели раскрыть.

Клавдий вытирал блестевшие на лбу капельки пота подолом своей широкой туники.

— Когда ты узнал об этом?

— Ко мне только что приходили двое сенаторов.

— Заговорщики известны?

— Кажется, Лентул Гетулик и Эмилий Лепид были организаторами заговора. Гетулик командовал четырьмя легионами в Германии. Это благодаря ему Лепид заручился поддержкой легионеров. Как бы то ни было, а оба уже казнены.

— Ты говоришь, Эмилий Лепид? Муж Друзиллы?

— Добавь еще — любовник Агриппины, она не скрывала своей связи с ним, как и с Софонием Тигеллином. Агриппину и Юлию тоже обвинили. Кстати, Калигула оповестил о своих решениях письмом, которое направил в сенат: Гетулик и Лепид приговорены к смерти, Агриппина, Юлия и Тигеллин будут сосланы, но в ссылку отправятся через Рим. Калигула хочет, чтобы Агриппина на всем пути держала в руках урну с прахом своего любовника.

— Если я правильно поняла, этот заговор был подготовлен Лепидом и Агриппиной из-за будущего материнства Цезонии, — заключила Мессалина. — Рождение этого ребенка лишает Лепида всякой надежды когда-либо взойти на трон, которым его манил Калигула. Ясно, что в случае смерти Калигулы Агриппина вышла бы замуж за Лепида и таким образом стала бы императрицей.

— Да, именно здесь кроется причина заговора, однако я опасаюсь, как бы гнев Калигулы не пал еще и на многих других людей.

— Кого ты имеешь в виду?

— Прежде всего Кальвизия Сабина. Я узнал, что Калигула вызвал его в Рим. Якобы потому, что его жена подает дурной пример в управляемой им Паннонии. Корнелия — сестра Гетулика, и я не удивлюсь, если выяснится, что Гетулик сговорился с Сабином соединить свои четыре легиона с его двумя, чтобы помочь Лепиду завладеть империей и удержать власть.

Мессалина подумала, что Клавдий, когда он того хочет и когда он натощак, рассуждает здраво и убедительно.

— Клавдий, — помолчав, сказала она, — мы можем только радоваться, что Калигула пронюхал о заговоре. Лепид таким образом устранен, и теперь остается лишь два наследника: ребенок, которого, быть может, заимеет Калигула, и…

Она сделала паузу, видя, что Клавдий внезапно побледнел.

— И кто? — проговорил он.

— И ты, Клавдий… Именно ты должен был законно получить власть после Тиберия, поскольку ты старший в императорском доме и в твоих венах течет кровь Октавии, сесты Августа, и Марка Антония, племянника нашего великого Цезаря.

— Месса, ни в коем случае нельзя, чтобы Калигула прознал о таких разговорах. Этого будет достаточно, чтобы предать нас смерти, ведь в нас течет одна кровь и наш будущий ребенок сможет по праву претендовать на власть, в отличие от того, которого родит на свет эта потаскуха Цезония. У нас даже есть основания опасаться, что Калигула воспользуется этим заговором, чтобы избавиться от нас.

Это предостережение вдруг напомнило Мессалине, что накануне Кальвизия Сабина могли видеть какие-нибудь соглядатаи, когда он входил к ним в дом. Она порадовалась, что еще не говорила мужу об этом визите и о просьбе Кальвизия.

— Сенаторы решили направить к Калигуле делегацию с поздравлениями. Меня назначили главой делегации. Я должен ехать немедленно. Как я был бы рад, если б мог отказаться! Никогда не знаешь, как вести себя с Калигулой и как он примет делегацию, какой бы почетной она ни была. Но если он узнает, что я отказался, он способен принудить меня вскрыть себе вены. Досадно было бы пережить Тиберия ценой такого двуличия, чтобы стать жертвой прихоти собственного племянника.

— Ты действительно не можешь отказаться, — признала Мессалина с тем большей охотой, что такое путешествие должно было надолго удалить Клавдия из дому.

— Боги безжалостны ко мне, — вздохнул Клавдий. — Мы так спокойно жили, ты подарила мне этих двух рабынь, благодаря которым я испытал много приятнейших мгновений… Так нет же, я должен нестись по грязным дорогам Галлии в туманную Германию, чтобы сносить обиды от Калигулы.

— Возвращайся поскорей, — сказала она, тяжело вздохнув, когда он наклонился к ней, чтобы поцеловать перед отъездом.

Тотчас после ухода мужа Мессалина позвала служанок, чтобы они помогли ей собраться в дорогу. Она решила тайно посетить Кальвизия Сабина. Ей хотелось знать, был ли он замешан в заговоре, и она пообещала себе использовать все средства, чтобы добиться от него откровенности. Любопытство брало в ней верх над риском, с которым был сопряжен этот визит, и перспектива оказаться в объятиях мужчины, способного выступить против императора, необычайно возбуждала ее. Она вспомнила непокорную шевелюру старого проконсула, и уже как будто ощущала прикосновения его рук.

Пока рабыня причесывала ее, она тем не менее задавалась вопросом, как такой скромный и рассудительный человек мог вынашивать мысли об убийстве. Ей пришло в голову, что Сабин был вызван в Рим прежде, чем раскрылся заговор. Вскоре она убедила себя, что он в этом деле посторонний, однако это не мешало ему попасть в критическую ситуацию. Он лишился благосклонности императора, а его шурин приговорен к смерти. Не только честь Сабина, но и его жизнь были в опасности. Ей еще больше захотелось очутиться в объятиях человека, который вскоре может подвергнуться преследованию и почувствовать себя отчаянно одиноким.