Месть моя сладка

Глава 46

— Мне наплевать! — кричала моя мама. — Пусть она хоть всех нас из своего завещания повычеркивает! Она ведь нас предала. И кто — моя мать! И вообще, что она себе позволяет? В семьдесят два года лежит на качалке в прозрачном неглиже. Как будто ей есть что показать!

— Это спорно, — прервала монолог матери Джо, рискуя навлечь на себя ее гнев. — Я была бы только рада унаследовать ее ноги.

К счастью, мама, поглощенная собственными эмоциями, пропустила реплику моей незадачливой сестрицы мимо ушей.

— Мне даже не верится, что она такое наговорила, — продолжила она, в то время как я с ужасом разглядывала фотографию полуодетой бабушки.

Джо с увлечением читала помещенный ниже текст.

— «Взбалмошностью Эли в меня пошла», — сказала Рене Марлин, которая до сих пор не утратила своей привлекательности», — выдала Джо.

— Я даже не подозревала, что ее фамилия Марлин, — вставила Джейн.

— Это вовсе не ее фамилия, — свирепо промолвила мама. — Это псевдоним, которым она пользовалась в те времена, когда надеялась пробиться на сцену, стать певичкой в дешевом кабаре. Господи, никогда еще меня так не унижали!

— Не обращай внимания, — грустно посоветовала я.

— Черта с два! — взвилась мама. — Этот номер ей так не пройдет. Если старая ведьма надеется сохранить полученные сребреники, то она жестоко ошибается. Одевайся, Эли. Мы немедленно едем к ней.

Стоило нам пересечь порог дома престарелых, как мы тут же поняли, где искать бабушку. Сенсационный дебют в «желтой» прессе не заставил ее забиться в темный угол. Отнюдь. Бабушка, окруженная толпой почитателей, красовалась в лучшем кресле посреди гостиной. Я и прежде замечала, как пускали слюни мужчины — обитатели приюта, но сейчас они с вожделением смотрели на мою бабулю.

— Можно тебя на пару слов, мама? — громко спросила моя мамочка, убеждаясь, что все вокруг ее слышат. Пусть, мол, помнят, что Рене Марлин не только звезда эстрады; но и почтенная бабушка. — Где деньги?

— Вот видите? — с печалью на лице обратилась бабушка к одному из воздыхателей. — О чем я вам и толковала. На меня им всем наплевать. Их только мои денежки интересуют. Ждут не дождутся, когда я сыграю в ящик, чтобы наследство растранжирить.

— Я не о наследстве говорю! — вскипела моя мама. — Ты давно распродала все ценности и пустила деньги по ветру. Я имею в виду газеты. Где гонорар?

— Я ничего не получала! — с негодованием ответила бабушка.

— Врешь! Тебе щедро заплатили за предательство родной кровинушки.

— Ничего подобного, — возразила бабушка. — Я сказала, что ни в чем не нуждаюсь. Я вообще разговаривать с ними не хотела, но один молодой человек сказал, что я очень привлекательная женщина и могу снискать лавры в качестве модели. Даже подарил мне мои фотографии для альбома.

— Это ты-то модель? — фыркнула мама. — Для кого? Для динозавров, что ли? Тебе что, предложили в продолжении «Затерянного мира» сняться?

— Он сказал, что сейчас очень популярны дамы неопределенного возраста, — кокетливо сказала бабушка.

— Он имел в виду двадцатисемилетних женщин, ба-булькин, — терпеливо пояснила я. — А тебе как-никак семьдесят два.

— Вам просто завидно! — констатировала бабушка. — Вы хотели бы оказаться на моем месте. Увидеть свое имя напечатанным.

— Но ведь речь там именно обо мне идет, — напомнила я. — Ты предала огласке подробности моей личной жизни. Все выложила.

— О какой личной жизни ты говоришь? — возмутилась бабушка. — У тебя ее отродясь не было. Мне пришлось почти все самой выдумать.

— Ну и зря, — с досадой сказала я. — Могла не мучиться. Тем более что никто тебя не просил. Мне ведь суд предстоит, бабулькин. А твоя болтовня мне теперь боком выйдет.

— Чего вы раскричались-то? — недовольно спросила бабушка. — Здесь пожилые люди, между прочим, живут. Им покой нужен.

— Не пытайся увильнуть, — строго одернула ее моя мама. — От ответа тебе все равно не уйти. Ты предала нашу семью.

— Семью! — передернула плечами бабушка. — Ха! Всех вас только одно волнует — мое завещание. Но так и быть, Джозефина, я избавлю тебя от мучений. Знай: свое состояние я завещала твоей сестре. Все, до последнего пенса. В отличие от тебя она, навещая меня, не скрывает радости. А из всей твоей семейки лишь одно существо всегда ликует при встрече со мной. — Она многозначительно помолчала, потом пояснила: — Я, конечно, имею в виду собаку.

Старые перечницы одобрительно закивали.

— Просто собаку, как и всех зверей, приманивает запах падали, — свирепо процедила мама. И тут же, воспользовавшись всеобщим замешательством, продолжила: — И я объясню тебе, старая калоша, почему моя сестрица всегда рада тебя видеть. Причина тому одна: она лицезреет тебя всего два раза в год. Ей не приходится терпеть тебя каждый Божий день, из недели в неделю, выслушивать твои тошнотворные жалобы на недержание мочи, варикозные вены и зудящие геморроидальные шишки…

Бабушка побагровела. Никогда еще ее так не унижали в присутствии обожателей.

— Никаких шишек у меня нет, — простонала она.

— Есть, — безжалостно отрезала мама. — Вдобавок еще и пролежни, и омерзительная привычка прилюдно портить воздух… Продолжать или хватит? Что, не нравится, да? Стыдно, когда тебя так распинают? Так вот, старая карга, то же самое почувствовала Эли, когда раскрыла утром газету и увидела две страницы грязи, которую ты на нее вылила. А что касается твоего гребаного завещания, то можешь им подавиться!

Сказав это, мама круто развернулась и промаршировала к выходу, не обращая внимания на обалдевшее старичье с отвисшими челюстями.

— Не обижайся, бабулькин, — пролепетала я, ласково гладя бабушку по рукаву костюма от Фрэнка Ушера. — Мама это сгоряча наговорила. Вот увидишь, она немного очухается и примчится извиняться. — Однако, покосившись на окно, я увидела, что мама уже забралась в машину и запустила мотор. С каменным лицом она ждала меня.

Я растерялась, не зная, как вести себя дальше, поскольку оказалась меж двух огней. И прекрасно понимала: когда мама с бабушкой помирятся (а в этом сомнений не было), то гнев обеих обрушится на меня, как на причину раздора.

Вот почему, мысленно подкинув монетку, я решилась и бочком двинулась к дверям.

— Я и тебя вычеркиваю из завещания! — завизжала мне вслед бабушка, но я лишь ускорила шаг…

— Великолепно, — сухо сказала я, забираясь в машину. — Скоро я лишусь последней поддержки. Даже Джереми меня предал.

Глаза мамы полезли на лоб.

— Что?!

Не повторяйте мою ошибку и никогда не говорите своей маме о расторгнутой помолвке, когда она выруливает на улицу с двусторонним движением.

— Какой мерзавец! — вопила мама, чудом избежав столкновения с несколькими дюжинами автомобилей. Всю дорогу она на нескольких языках, не замолкая, поносила Джереми Бакстера и его семейство вплоть до седьмогр колена. — Как он посмел?

— Я и сама себя спрашиваю, — грустно призналась я.

— Он ведь обещал на тебе жениться!

— В наши дни слова ничего не значат, — вздохнула я.

Немного позже, когда мы сидели в гостиной, папа, который до сих пор мирно читал газету, вдруг заявил:

— Между прочим, мне он сразу не понравился.

— Что? — хором спросили мы с мамой.

— Я говорю, что мне он сразу не понравился. Без конца хвастался своим положением, держался кичливо, как павлин, да еще автомобилем своим вечно козырял. Я с первой встречи его раскусил. Типичный фанфарон и альфонс.

Я не верила своим ушам. Когда мы, женщины, бушевали, папа всегда помалкивал и уж тем более не осмеливался свое мнение высказать.

— Обалдеть можно! — взвизгнула я. — Ты думал так и молчал? Почему же сразу не сказал?

— Не хотел вмешиваться, — ответил папа, пожимая плечами.

— И напрасно! — рявкнула я. — А как же священный родительский долг? Почему, если вы все такие проницательные, никто мне сразу глаза на него не открыл? Что на Дэвида, что на Джереми. Неужели никто не мог удержать дочь от пагубного шага?

Папа втянул голову в плечи и поспешно спрятался за спасительной газетой.

А вот мама в кои-то веки подоспела к нему на выручку.

— Папа прав, Эли. Мы с ним давно решили не вмешиваться в твою личную жизнь. Вспомни, когда я раньше говорила, что мне не нравятся твои поклонники, ты лишь решительнее шла с ними на сближение:.. — Не дожидаясь моего ответа, мама спросила: — Может, выпьешь чашечку чаю, доченька?

— Мне сейчас не до чая, — уныло ответила я.

— Да, ты права, — согласилась она. — После такого денька мне бы самой полпинты виски не помешали бы. И стакан грога.

— Пожалуй, я домой поеду, — со вздохом сказала я.

— Постой, Эли, — попросила мама. — Мы с отцом еще не все тебе сказали.

— Пойду посмотрю, что в кладовке делается, — произнес вдруг папа.

К моему изумлению, мама кивнула.

— Вы же хотели мне что-то сказать, — напомнила я.

— Да, я сейчас выскажу тебе это от нас обоих, — ответила мама.

Я насторожилась, почти уверенная, что услышанное меня добьет. Однако предчувствие меня обмануло.

— Мы с твоим отцом попробовали в разных позах, — заявила мама, заговорщически подмигивая. — Оказывается, это ничуть не больно.

— Замечательно… — растерялась я. — Но ведь так и должно быть.

— Нет, — вздохнула мама. — Ты не поняла. Мы пробовали с мазью «Огненный перчик». И это абсолютно не больно. Так, немного щекотно разве что. Мы с твоим отцом люди уважаемые, в возрасте. И мы готовы засвидетельствовать в суде, что эта мазь совершенно не препятствует нормальной и здоровой половой жизни.

Я подавилась шоколадным печеньем. От одной мысли, что мои родители способны вести половую жизнь, на душе стало тошно. Но — нормальную и здоровую! У них ведь три дочери, черт возьми!

— Что скажешь, доченька? — В голосе мамы прозвучала тревога.

— Да, но… — Я замялась. — А что скажут соседи?

— Соседи? — Мама цинично усмехнулась. — Мы давно знаем друг друга, Элисон. Мы — взрослые люди. Вдобавок семейная жизнь — не препятствие для маленьких сексуальных радостей.

— Это меня и пугает, — вздохнула я и мысленно взмолилась, чтобы мистер Уогстаф со мной согласился.