Месть венецианки

18

Венеция, 25 июня 1507 года,

Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, дорогая синьора, я продолжаю описание своих злоключений на земле османцев. В тот день во внутреннем дворе Топканы все было готово к поединкам. Янычарам — этим лучшим воинам султана — предстояло потешить тщеславие властителя своими воинскими достоинствами.

Баязид восседал на троне. Рядом с ним расположились великий визирь, Шейх-уль-Ислам — духовный глава правоверных, а также казначей Великой империи. Присутствовал и янычарский ага — старший над другими военачальниками. Вместе с остальными дворцовыми вельможами и несколькими десятками янычар они стояли молча, не смея отвлечь повелителя от зрелища жарких схваток. Одни за другими сменялись перед ним сильнейшие из его верных стражей, но он ждал последнюю пару. При моем появлении он оживился и даже немного привстал, чего не могли не заметить окружавшие его сановники. Вслед за ним они тоже забеспокоились.

Я стоял посреди двора, ожидая соперника и чувствуя на себе напряженные взгляды этих богопротивных иноверцев. Они не могли открыто показать свое отношение ко мне, пока этого не сделал султан. Он же молчал и, как мне показалось, колебался. Наконец, прищурившись, он посмотрел в мою сторону и усмехнулся. Это стало сигналом для остальных. Со всех сторон посыпались презрительные выкрики в мой адрес, проклятья и усмешки. Я понимал, что Баязид смирился с мыслью о моей гибели. Он не мог поступить иначе, ведь срок его милости ко мне давно уже истек, и проявление симпатии к неверному могло вызвать подозрение у приближенных.

Моим соперником был воистину гигантский воин, крепко сложенный, с азиатскими дикими и немилосердными глазами, в которых я прочитал безудержное желание немедленно уничтожить меня.

Янычарский ага ударил саблей о щит, оглашая начало боя, и мой противник без промедления набросился на меня. Он был похож на разъяренного зверя. Его удары были такими сильными, что моя сабля искрилась. Я тратил слишком много сил, чтобы отражать удары, но в какой-то момент обнаружил, что удары эти не слишком точные из-за неповоротливости этого великана. Большинство из атак мне удавалось избежать, выскальзывая из-под его руки или делая обманные движения и направляя его удары в ложную сторону. Он сам почувствовал мое преимущество и теперь метался по двору, пытаясь загнать меня в какой-нибудь угол, из которого я не смог бы увернуться. Но его силы тоже были на пределе, и я решил подождать, пока он выдохнется.

Бой продолжался уже около часа, и все вокруг требовали от Селима — так звали этого янычара — решающего удара. Тот был весьма раздражен, более того, буквально взбешен моей изворотливостью и наотмашь бил саблей, рассчитывая если не перерубить меня пополам, то хоть как-то задеть и поранить. Я же, напротив, теперь тщательно выбирал моменты. Постепенно он становился все более неповоротливым и походил на разъяренного, но уставшего испанского быка, который мечется за красной тряпкой из стороны в сторону. Мне удалось ударить его в бок, а затем ранить ногу. Еще одна атака — и его левая рука бессильно повисла вдоль тела. Со всех сторон до меня доносились проклятия…

Еще через полчаса схватки Селим был весь в ранах и кровоподтеках, но все еще находил силы замахиваться на меня саблей и в очередной раз прорезать ею воздух. Удивительно, но на мне не было ни одной царапины. Селим же был весь залит кровью и чувствовал, что силы оставляют его. Наконец, когда отчаяние переполнило его, Селим заорал во всю силу своей огромной глотки: «Убей меня!» Он кинулся в последнюю атаку, размахивая саблей.

Я вонзил клинок ему прямо в живот. Острие пронзило его насквозь, и фонтан крови брызнул из спины, заливая песок. Я ужасно устал, но все же взвалил на себя обмякшее тело. Сделав несколько шагов к трону Баязида, я бросил поверженную жертву к его ногам.

Воцарилась гробовая тишина. Баязид долго смотрел на истерзанное тело Селима. Потом встал и быстро вышел со двора в боковую галерею. Великий визирь хотел было последовать за ним, но не решился и остался у трона. Я стоял среди османских вельмож и, верите ли, синьора, чувствовал, что вся Великая империя лежит поверженная у моих ног. Я бросил саблю и молча покинул поле боя.

Что ж, синьора, вот Вам еще один эпизод моей жизни в далеких и чуждых моему сердцу землях. Простите меня, но я прерву свое повествование, ибо давно уже не был так взволнован, как сейчас. С Вашего позволения, поспешу скорее заняться чем-нибудь, что отвлечет меня от тягостных воспоминаний.

Да хранит Вас Господь».

Драгут-раис возлежал на широких подушках, окруженный красавицами своего гарема. Они услаждали его взор плавными покачиваниями бедер, пластичными движениями рук над головой, томными улыбками. Старик-араб играл для хозяина на тамбуре [7], напевая в такт своему однообразному бренчанию. Девушки-танцовщицы извивались, всячески стараясь привлечь внимание своего властелина, пресыщенного плотскими усладами. Двое мавров с голыми торсами стояли за его спиной, мерно размахивая опахалами. За окнами раздавались гнусавые крики павлинов.

Драгут-раис скучал. Все его разношерстное воинство было отпущено на отдых. Многие из команды успели пустить корни на Джербе, построить дома и даже заняться ремеслами. Но как только наступал очередной сезон «охоты на море», вся его эскадра тотчас же поднимала паруса. Драгут мечтал о том, чтобы это случилось поскорее, ибо не любил долгого покоя, особенно на суше. В такие дни ему казалось, что он стареет прямо на глазах, и скоро совсем «прилипнет» к своему мягкому ложу. И хотя во время плаваний он порой мечтал о гибком стане жгучей красавицы, сейчас предпочел бы видеть перед собой не этих соблазнительных одалисок, а своих грубоватых собратьев, отпускающих сальные шуточки.

Он привлек к себе одну из девушек, отбросил в сторону тонкую прозрачную вуаль, провел ладонью по атласным бедрам, по талии, поднялся выше, к груди. Девушка томно обняла хозяина и многозначительно заглянула в глаза, но Драгут внезапно отшвырнул ее от себя.

— Все вон, — приказал он. — Принесите мне кальян.

На пороге появился начальник стражи.

— Хозяин, есть новости, — сообщил он.

Драгут едва заметно шевельнул рукой, и начальник стражи, рухнув на колени, подполз к хозяину и прильнул к его уху.

Через несколько мгновений лицо Драгута расплылось в блаженной улыбке. А еще через минуту ему уже помогали одеваться.

Затем он переместился в просторные покои, где, кроме ложа, имелись некоторые предметы мебели, а также кое-какие вещицы из цивилизованной Европы, радовавшие глаз: массивные подсвечники, посуда, несколько статуэток и даже две картины итальянских мастеров. Все это были его трофеи, не слишком его интересовавшие, но напоминавшие о том, что этот дом — лишь временное жилище, что вскоре предстоит новое плавание, и новые корабли, груженные не только ценными тканями, серебром, зерном и винами, но и такими вот изящными вещицами. Сегодня же все эти безделицы играли особую роль. Ведь гость, который вот-вот должен был появиться на пороге, оценит его благосклонность к творениям рук итальянских мастеров, а Драгуту очень хотелось произвести впечатление на этого человека.

Наконец в комнату вошел молодой высокий пират. Его сопровождала девушка, чье лицо было закрыто широким капюшоном. Она, видимо, чувствовала себя неловко и все время отворачивалась в сторону.

— Я ждал тебя. Последние дни только и думаю о тебе и о твоей красотке, — томно произнес Драгут-раис. — Вижу, ты не обманул меня. Открой же личико, звезда моя…

Рене заслонил девушку.

— Послушай, Драгут! То, что ты сейчас увидишь, стоит очень дорого. Дороже, чем ты думаешь.

— Не говори загадками, покажи мне ее.

Рене сбросил капюшон с головы девушки. Драгут-раис так и замер. В комнате воцарилась гробовая тишина.

— Ах ты мерзавец! — заорал он. От злости вены вспучились на его шее, лицо покраснело. — Ты кого мне приволок?! Где венецианка?! Я посажу тебя на кол! Эй, стража!

— Подожди, подожди, Драгут… — поспешно проговорил Рене, отступая к окну, чтобы успеть сказать все до того, как его вышвырнут из комнаты. — Она же прекрасна, может, даже прекраснее…

— Молчать! Эта? Прекраснее? Да это же просто смазливая девица. У нее вид потрепанной шлюхи. Где обещанная венецианка? Где она?! — орал Драгут.

Стражники уже скручивали руки Рене, а он все пытался убедить Драгута.

— Все короли в Европе считают ее самой прекрасной в мире, красавицей, равной которой не сыскать.

— Ты лжешь. Все знают, что самая красивая у христиан — это Лукреция из Рима. Арудж рассказывал, что все ваши герцоги и даже короли с ума по ней сходят. Я бы многое дал, чтобы посмотреть на нее. А такого добра, — он кивнул в сторону пленницы, — у меня и самого в гареме предостаточно. Уведите его и посадите на кол.

— Но послушайте! — Рене зацепился за угол дверного проема, чтобы выиграть еще несколько секунд. — Это же и есть та самая Лукреция, Лукреция Борджиа!

— Что?! — заорал Драгут-раис. — Отпустить его! Лукреция? Это она?

Рене оттолкнул от себя стражников, подошел к Лукреции, взял ее за подбородок и повернул лицом к Драгуту.

— Должен также сказать, что она дочь одного очень богатого в Италии человека. Настолько богатого, что сам османский султан пред ним нищий бродяга.

— И кто же он? — воскликнул Драгут-раис.

— Папа римский! — спокойно произнес Рене.

— Врешь, француз!

— Клянусь всеми Богами, и вашими, и нашими.

Драгут медленно обошел вокруг Лукреции, осматривая ее с ног до головы.

— Теперь я вижу, что она действительно хороша… — В его голосе опять зазвучали сладкие нотки. — Я недооценил тебя, француз. Эта куколка действительно многого стоит.

— Ты прав, за эту рыжую кошечку тебе хорошо заплатит ее папаша. Или ее братец.

«Главное, — думал Рене, — чтобы он не вспомнил о Клаудии». Этот магометанин был совершенно непредсказуем. В конце концов он мог даже потребовать и ту, и другую. И хотя Рене никогда бы не выдал Клаудию, ему совсем не улыбалось окончить свои дни на колу у этого головореза.

— Да, я мог бы получить за нее много золота, очень много, но… — Драгут-раис задумчиво погладил свою вечно всклокоченную бороду. — Но золота у меня и так в достатке, другое дело, чтобы со временем его не стало меньше. Я принимаю решение подарить эту крошку Баязиду. Султан будет в восторге, ведь она — дочь папы! Как тебе нравится моя идея?

— Теперь она твоя, делай с ней, что хочешь, а я, пожалуй, отправлюсь к своей команде.

— К своей венецианочке? — захохотал Драгут. Он подошел к Лукреции и провел ладонью по ее щеке. Она брезгливо поморщилась и, размахнувшись, влепила ему пощечину. От неожиданности тот отступил на шаг, но тотчас же пришел в себя и набросился на пленницу.

— Ах ты, мерзкая девка! Ты у меня быстро отвыкнешь от этих замашек!

Он схватил ее за волосы и поволок куда-то, не обращая внимания на истерические вопли Лукреции. Воспользовавшись этой сценой, Рене медленно прошел сквозь стражу и бросился прочь, подальше от этого дворца-крепости.