Миг удачи

2

На все дела Холли было выделено полчаса — до начала следующего сериала. Она быстро заполнила карту основными данными: Флора Беннет, 92 года, вес 95 фунтов, рост 5 футов 1,5 дюйма[2], температура 36,5, кожа сухая, теплая. С этой частью было покончено. Она достала из сумки прибор для измерения давления, и тут миссис Беннет запротестовала:

— В этом нет никакой необходимости!

— Боюсь, что есть, — очень серьезно произнесла Холли. — Миссис Беннет, мне нужно записать показатели вашего давления на левой и правой руке, когда вы сидите и лежите. Я бы очень не хотела привлекать для этого вашего внука, — она строго насупила брови, — но, видимо, придется.

Флора Беннет тяжело вздохнула, но покорно села на кровать и вытянула вперед левую руку. Холли записала: давление двести десять на сто двадцать, — потом измерила еще раз и взглянула на послушную пациентку.

— Все еще высокое, — сказала она, подумав, что именно этим и вызван румянец на щеках Флоры. — Скажите, только честно, вы не чувствуете дурноту, головокружение? — спросила Холли, сев в кресло рядом с кроватью.

Старушка умоляюще посмотрела на нее и прошептала:

— Пожалуйста, не поднимайте из-за этого шума! Николас впервые приехал домой надолго, и мне очень хочется побыть с ним, а не на больничной койке. Я прошу вас…

Холли задумчиво потерла висок.

— Поверьте, я вас очень хорошо понимаю, миссис Беннет. Но я хочу, чтобы и вы поняли всю серьезность вашего положения. У меня нет ваших прежних данных, и поэтому я не знаю, какое давление у вас обычно. А вы сами-то знаете?

Флора Беннет, казалось, сомневалась, говорить ей правду или нет, потом все же нехотя ответила сухим резким голоском:

— Обычно сто на семьдесят или что-то в этом роде.

— Вот видите, — покачав головой, мягко произнесла Холли, — уже одно это должно вас насторожить. Доктор выписал вам лекарство, так?

Старушка в смущении отвела глаза и промолчала.

— Ради Бога, миссис Беннет, вы ведь принимаете лекарство?

Флора вздохнула.

— Я никогда не доверяла медицине. Я всегда считала, что у человека внутри есть свой маленький доктор, который сам со всем справится… если не будут вмешиваться другие.

Холли просто развела руками. Потом, наклонившись к старушке, тихо сказала:

— Очень может быть, что вы и правы. Но мне кажется, что ваш маленький доктор сейчас ушел в отпуск, и пока он в отъезде, вам следует принимать то, что предписано врачом.

Флора посмотрела на большие напольные часы и кивнула.

— Хорошо, я сейчас приму.

«Что-то она слишком быстро согласилась», — подумала Холли, но ничего не сказала и продолжала мерить давление. Закончив, она осторожно спросила:

— Где лекарства, которые вам прописал доктор?

— А зачем вам?

— Мне нужно записать их названия.

— Там, — ответила Флора и показала на ванную, — в шкафчике.

Холли прошла в ванную и, взяв единственный пузырек, прочитала надпись. Потом она пересчитала таблетки. Их было, как и в рецепте, ровно тридцать.

Налив в бумажный стаканчик воды, она вернулась в комнату и увидела, что Флора одевается. Холли, не говоря ни слова, протянула ей стаканчик и таблетку. Вздохнув, Флора подчинилась.

Холли внимательно проследила, чтобы ее пациентка выпила лекарство, и строго сказала:

— Я побуду у вас еще полчаса и еще раз измерю ваше давление, чтобы знать, как действует на вас лекарство. Теперь я буду приезжать каждый день, так что я сразу пойму, принимаете вы таблетки или нет.

Флора оживилась.

— Может быть, вы останетесь у нас пообедать?

Холли улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Большое спасибо, но мне надо возвращаться.

— Тогда, может быть, посмотрите со мной фильм?

— Если вы не возражаете, я просто выйду на улицу. У вас прекрасный дом, миссис Беннет.

— Это дом Ника, — с гордостью сообщила Флора, — он построил его шесть лет назад… — Ее глаза, казалось, затуманили далекие воспоминания. — Он построил его для жены и сына. Но это уже не имеет значения, — она опять вздохнула. — Вы точно не хотите посмотреть со мной телевизор?

— Нет. Но все равно спасибо. Я погуляю полчасика, измерю вам давление, а потом вернусь в город.

Погруженная в свои мысли, Холли спустилась по ступенькам и повернула налево. Она медленно пошла вдоль дома, думая о том, что Флора Беннет очень близка к гипертоническому кризу. Поэтому доктор и настаивал, чтобы ее держали под строжайшим наблюдением, предписал ей лекарства, бессолевую диету, способствующую понижению давления, и полный покой. Холли уже поняла, что старая дама очень независима, и это еще больше затрудняет ее задачу.

Дойдя до угла дома, она в задумчивости остановилась. Значит, он женат или, по крайней мере, был… Холли повернула назад и мысленно перебрала свой рабочий день. Всем пациентам она понравилась — это ясно, они были очень приветливы. Кроме того шестнадцатилетнего паренька с парализованными ногами — Фредди Лоуренса… Но быть в таком возрасте прикованным к инвалидной коляске — тяжелое испытание, и вряд ли оно не сказывается отрицательно на психике. От Фредди она не смогла добиться ни единого словечка. Пока. Однако обязательно добьется. Она сломает воздвигнутую им стену молчания. И Флора Беннет будет принимать лекарства! Оба случая требовали немало времени, но времени у нее, слава Богу, хоть отбавляй.

Холли внезапно остановилась, задумавшись о том, что же случилось с женой и сыном этого красавчика. Может быть, это было похоже на ее собственный непродолжительный брак? Она нахмурилась и пошла дальше. У нее было такое чувство, что она его встречала когда-то раньше. Она зажмурилась, пытаясь вспомнить, где, но так и не смогла.

Вдруг распахнулась боковая дверь, и на улицу вышел тот, о ком она только что думала. Он неторопливо направился к ней и спокойно спросил:

— Ну, и что вы скажете?

— О вашей бабушке?

Он кивнул.

— Прабабушке. Я зову ее Большая Ба. С ней все в порядке?

Холли пожала плечами и не ответила. Она не могла сказать ему «да».

— Это означает «да» или «нет»?

— Это означает «я не знаю». — Ее голубые глаза с интересом смотрели на него. — Мне бы хотелось быть более уверенной, но обстоятельства пока не позволяют.

— Какие обстоятельства? — прищурился он.

— Ее состояние. Она ведь очень своевольна, ваша Большая Ба, а давление у нее слишком высокое. И если она не изменит своим привычкам, дело может плохо кончиться.

— Но у нее ведь есть хорошее лекарство…

— Да — если его принимать. Но в пузырьке оно не сработает.

— Вы хотите сказать, что она его не принимает?

— Именно так. Я дала ей первую таблетку десять минут назад. Поэтому я все еще здесь: хочу убедиться, что давление снизится.

Он сразу стал серьезным и тихо проговорил:

— А мне она сказала, что приняла таблетку… Это было первое, о чем я спросил ее сегодня утром.

— Думаю, не надо рассматривать это как ложь, мистер…

— Ник.

— Ник, — продолжила она, — ваша прабабушка не доверяет медицине и, наверное, считает, что все это прихоти врачей.

— Но она все-таки выпила таблетку?

Холли кивнула.

— Ей надо принимать лекарство дважды в день. Давайте так: вы будете отвечать за утро, а я за день — по крайней мере, всю эту неделю.

Он лукаво улыбнулся:

— Вы будете приезжать каждый день?

— В первую неделю точно, а там посмотрим…

Вдруг он крепко сжал ее руку и виновато вздохнул.

— Прошу прощения за то, что смеялся над вами сегодня в кафе. Ни за что бы не посмел, если бы знал, что вы личная бабушкина Флоренс Найтингейл[3].

Она попыталась высвободить руку, но тщетно.

— Никакая я не Флоренс Найтингейл! — с раздражением воскликнула она. — Ненавижу, когда меня так называют!

Его глаза азартно сверкнули.

— Тогда кто же вы? Мисс Ивл Найвел[4] с красным крестом на черном саквояже? — Он подошел очень близко, их колени почти соприкоснулись: — Ага, я знаю, вы отчаянная гонщица, которая получает неизъяснимое удовольствие, каждый день рискуя жизнью.

Подавшись назад, она сказала:

— Я — Холли Гамильтон, патронажная медсестра. Не Флоренс Найтингейл, не Найвел. А езжу я на «ямахе» потому, что это удобно, экономично и дешево — ими торгует мой отец. Езжу с предельной осторожностью, поскольку знаю, что на дорогах много таких, кто не прочь обогнать меня или вытеснить на обочину. Я видела результаты таких аварий, я ведь медсестра. А моим пациентам и их близким совершенно нечего опасаться. Я никогда не катаю их на своем мотоцикле.

Она вырвала у него руку и, гордо вскинув голову, с достоинством направилась к дому. Ник не отставал. Вечернее солнце ярко освещало тропинку, которая извивалась по сосновому лесу, поднимавшемуся стеной тем, где кончалась лужайка.

— Вы ведь хотите меня о чем-то спросить? Мне кажется, мы еще не раз встретимся, так что если есть, что спросить, — валяйте, — предложил он полушутя.

Она остановилась и испытующе посмотрела ему прямо в глаза.

— Кто вы? Мне почему-то кажется, что я вас уже видела раньше.

Он перестал улыбаться и недоуменно глядел на нее.

— Вы ведь сказали, что я могу задать вам вопрос, вот я и задала, — произнесла Холли.

В изумлении он приоткрыл рот, потом хитро улыбнулся и подмигнул ей.

— Так вы не знаете, кто я? — спросил он в конце концов, словно не понимая, притворяется она или нет.

— Николас Беннет? — спросила она.

Он покачал головой.

— Нет. Беннет — фамилия моей прабабушки. Я Браун, Николас Браун.

Холли была уверена, что где-то слышала это имя — Николас Браун. Но где? Она лихорадочно пыталась вспомнить. Как память могла ее так подвести! Она явно обидела его своим вопросом, и теперь просто обязана была вспомнить. Мысленно она перелистала страницы газет, журналов, припомнила телепрограммы. Где, черт возьми, она могла видеть это запоминающееся лицо? И тут до нее дошло. Его называли не Николас Браун! Вернее, не просто Николас Браун. Это был Николас Браун Цунами, знаменитый боксер. Так вот кто он!

— Вы боксер! — с облегчением сказала она.

Он опять смотрел на нее в полном смятении; потом холодно произнес:

— Боксер?

— А что, нет? — ее победная улыбка несколько померкла.

Глубоко вздохнув, он кивнул.

— Да, я боксер.

Холли не могла понять, чем он недоволен. Такое впечатление, что она его чем-то унизила. Боксер — так боксер, ей-то какое дело? Что ему не нравится?

— Ну и как у вас получается? — после долгой паузы спросила она.

— Да ничего, — ответил он, — особенно этой весной, когда я подтвердил свое звание чемпиона мира в тяжелом весе. Однако вы здорово остудили мой восторг по поводу этого успеха.

— О, так вы чемпион мира… — только и смогла выговорить Холли и вяло улыбнулась. Так вот откуда его великолепная осанка, невероятное самомнение — и мускулы! Вдруг она рассмеялась, не в силах сдержаться: значит, он дуется на нее из-за того, что она посмела забыть о его великой роли в этом мире — умело вышибать из других мозги.

Он снова подошел к ней очень близко и тихо, бесстрастно спросил:

— Что здесь смешного?

— Да нет, просто мне немного стыдно, что я вас сразу не узнала. Я и представить себе не могла, что встречу такую знаменитость в здешней глуши.

— Ну ладно, я вас прощаю. Но чтобы такого больше не повторилось! Чтобы у меня было свое скромное, но постоянное место в ваших воспоминаниях…

И тут Ник поцеловал ее. Это произошло так быстро, что от неожиданности Холли только широко распахнула глаза. Он вдруг крепко обнял ее и снова поцеловал, уже более страстно. Его руки были такими сильными и цепкими, что Холли не могла даже пошевелиться в его объятиях. Поцелуй затянулся — его губы все играли с ее губами. Сильно, но осторожно прижимая ее, он не давал ей возможности высвободить руки. На мгновение Ник оборвал поцелуй, чтобы спросить ее, не отрывая губ от ее рта:

— Так кто я?

Она еле слышно хихикнула:

— Не знаю. Я никогда вас раньше не видела.

Он рассмеялся, и она ощутила холод его зубов на своих губах.

— Правда? — прошептал он, и снова поцеловал ее — нежно, легко.

Холли закрыла глаза и почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, а внутри что-то разгорается. А Ник все неистовей целовал ее, и она отвечала ему столь же страстно. Он наклонился и стал целовать ее в шею, потом снова в губы. Почти задыхаясь, она вырвалась и тихо произнесла:

— Теперь я знаю, кто вы.

Он нежно поцеловал ее в кончик носа.

— Кто же?

Она вздохнула, чувствуя, что почти обессилела.

— Вы — Ник Браун Цунами, чемпион мира по боксу в тяжелом весе.

Он все еще не отпускал ее, хотя немного ослабил объятья.

— Теперь ты будешь это помнить?

Холли опять вздохнула.

— Наверное… — и, увидев, что его губы вновь приближаются, тут же поправилась: — Точно.

Они стояли так долго-долго, целую вечность. Ник, склонив голову чуть набок, не отрывал глаз от Холли. Потом медленно отпустил ее и отступил назад, проговорив с улыбкой:

— А ты быстро усваиваешь.

— Семейная традиция, — произнесла она несколько смущенно, но смело глядя ему в глаза. — Мы, Гамильтоны, быстро понимаем, кого можем осилить, а кого — нет. С последними приходится целоваться.

— И много ты таких встречала?

— Одного или двух, — без колебаний ответила она и тут же добавила: — Остальные оказались слабаками.

Пряча улыбку, он смотрел вниз, будто разглядывая свои ботинки.

— Ты замужем?

Ей понравилось, что он, явно стесняясь своего поцелуя, все же спросил ее об этом, и она ответила:

— Нет, — но не стала вдаваться в подробности или спрашивать его, женат ли он. Хотела, но не стала.

Вдруг он спросил с неподражаемой мальчишеской наивностью:

— Ты бы не согласилась куда-нибудь сходить со мной?

Холли долго молчала прежде чем ответить:

— Я уже давно придерживаюсь правила не вступать в личные контакты с пациентами или с их близкими. Это вошло у меня в привычку, а я свои привычки так быстро не меняю. А ты?

Он ничего не ответил. Вообще ничего. Потом задумчиво произнес:

— Если с бабушкой будет все в порядке, я собираюсь поехать в субботу в Дестин порыбачить на море. Поедешь со мной? Обещаю обойтись без «личных контактов», и потом можно же иногда немного отойти от правил?

— А как же твоя прабабушка? — спросила Холли.

— Я же сказал: мы поедем, если она поправится и можно будет оставить ее без твоего медицинского присмотра. Всего в двух милях отсюда живет моя тетя, которая всегда остается с Флорой, когда я куда-нибудь уезжаю. Так что если бабуля оклемается — нет проблем.

Холли кивнула.

— Поживем — увидим.

Ник потерянно смотрел на нее.

— Как хочешь.

Она взглянула на часы.

— Мне пора мерить давление миссис Беннет.

— Хорошо. Увидимся.

Поднимаясь по ступенькам, Холли оглянулась: Ник все стоял на том же самом месте и смотрел ей вслед. Какой он необычный! Она никогда не встречала таких мужчин. Мягкий голос, мягкие губы, но было в нем, видимо, и нечто иное. Не каждый способен выйти на ринг и избивать другого человека ради славы. А Николас Браун делал это лучше всех в мире. Он ведь был чемпионом. Но где же вся та неукротимость, жестокость, которая должна быть присуща боксеру?

Ответа на этот вопрос у Холли пока не было. Она вошла в дом.